На пути в бездну

– Но ты уверен, что пойдешь против своих благодетелей? – задала вопрос Аелла.

– Да, – уверенно ответил ей Безымянный. – Есть вещи, которые можно простить, и те, что подлежат наказанию!

Гарпия некоторое время молчала, и юноше показалось уже, что тема исчерпана, но тут дочь неба спросила:

– Они так много значили для тебя?

Не нужно было пояснить, кто такие – они.

Бывший телохранитель принца не очень хотел отвечать – он не рассказывал всего даже Игнис, с которой очень сблизился за время путешествия, но…

"Но она спасла мне жизнь и заслуживает правды".

– Ее величество и его высочество были моим смыслом жизни. Я бы с радостью пошел на смерть ради того, чтобы отплатить Вентисам за доброту.

– А что они сделали?

Полукровка набрал воздуха в грудь и начал свой рассказ.

– Когда мать с отцом поженились, от них отвернулись родственники с обеих сторон. Люди, потому что дочка оказалась шлюхой, посмевшей осквернить себя семенем богомерзкого рысеухого выродка. Лунксы, потому что наследник древнего и уважаемого рода осмелился заклеймить себя отношениями с шисситар. Ты ведь знаешь этот термин?

Аелла кивнула.

– Так вот, родители, сумев прихватить кое-какие деньги, сбежали куда подальше из родного города, и поселились в одной небольшой деревеньке, скорее даже – хуторе. Жили мы не слишком богато, но уж точно не бедно. Отец, как благородный, умел читать и писать, и работал в ближайшем поместье, мать – занималась хозяйством. У нас было несколько батраков. Мне было семь, когда случилось это…

Юноша прикрыл глаза, и перед его внутренним взором тотчас же встала страшная картина прямиком из детства. Горящий дом, толпа с вилами и косами, и болтающийся на суку труп со связанными за спиной руками.

Он сглотнул.

– Была засуха, а ветророжденный, владевший герцогством, то ли забыл про свой долг, то ли плевать на него хотел. И крестьяне решили, что всему виной нелюдь и выродок. Отца поймали по дороге из поместья. Дом сожгли. – Он сглотнул, чувствуя, что голос начинает дрожать. – Нас с матерью спасло лишь то, что солдаты аристократа успели добраться до хутора раньше, чем добрые селяне успели спалить на костре дьяволову шлюху и ее ублюдка. Но мы не могли больше оставаться там, перебрались в Сентий – мать надеялась, что одна ее старая подруга поможет. Напрасно. Мать продержалась около года. Вторая дочка графа, с детства приученная к хорошей жизни и не умевшая заботиться о себе. Она мыла полы и посуду, разносила заказы в таверне, делала все, что могла, и видела лишь презрение в глазах окружающих. Как же: нагуляла выродка от рысеухого, а теперь еще что-то просит.

Бывший капитан гвардии перенес Аеллу через очередную корягу и их взору предстал внушительных размеров овраг. Жестом указав двигаться вдоль него, юноша подал пример и зашагал в южном направлении.

– Так вот, я тогда уже подрабатывал, как мог, и придя в нашу комнатенку в один прекрасный день, увидел мать, болтающуюся в петле – он криво усмехнулся, понимая, что улыбка эта больше похожа на оскал. – Естественно, церковь отказалась хоронить самоубийцу на кладбище, а служителям Мертвых Богов было невыносимо видеть рысеухого нелюдя – плод греховного соития. Пришлось мне закапывать тело самому, за городской чертой. После этого – улица. Около полугода я как-то выживал в трущобах Сентия, а потом в один день все изменилось. Меня нашли гвардейцы, притащили во дворец, отмыли, одели, как подобает человеку моего статуса, накормили, а потом – представили ее величеству, которая сказала, что ищет верного спутника для своего сына и выбор ее пал на меня. Понятия не имею, откуда она узнала про то, что случилось с нашей семьей, не понимаю, как отыскала меня в трущобах, не знаю, отчего решила, что из тощего доходяги выйдет толк, но я в благодарность за новую жизнь рвал жилы, работал больше и усерднее других. Я оттачивал свое мастерство, точно заведенный, дабы оправдать доверие королевы и завоевать дружбу ее сына.

Он выдавил еще одну кривую ухмылку.

– Как видишь, мечта о дружбе осталась мечтой. Стоило только посметь выказать неповиновение, как принц избавился от меня, не думая и секунды. – Он развел руки и взглянул на Аеллу. – Вот такая вот история.

В глазах гарпии стояли слезы и полукровка здоровой рукой непроизвольно потрепал девушку по макушке.

– Не волнуйся, что было – то прошло. Нам же нужно двигаться вперед и надеяться, что удастся избежать встречи с изначальными.

***

Заночевали они на опушке леса. Полукровка развел небольшой костерок, на котором путники поджарили грибы, собранные за день.

– А что будет, когда мы доберемся до Кастэллума? – поинтересовалась Аелла.

– Не знаю, – пожал плечами Безымянный. – Я расскажу его величеству всю правду, а потом – потом он может делать со мной все, что пожелает.

А на самом деле мотылек спешит к костру, на котором жгут трупы.

Слова пророчества больно – точно молоток по шляпке гвоздя – ударили в мозг, отпечатываясь огнем под полуприкрытыми веками.

«Может быть, действительно, будет лучше, если этот мотылек сгорит»?

– Разве твоя жизнь не имеет цены? – с искренним беспокойством спросила гарпия.

– Она не стоит и ломаного медяка, – резко, резче, чем следовало, ответил полукровка. – Моя жизнь – бессмысленна и до боли смешна. Она…

Юноша не договорил. До его чутких ушей донесся шорох в траве, и бывший капитан гвардии его высочества, тотчас же попытался вскочить, выхватывая обломок меча. Сломанная нога дернулась от боли, и он припал на одно колено, шипя и не в состоянии встать, но – держа перед собой сломанный меч.

«Воистину, клинок – отражение души воина», – прокралась в голову невеселая и несвоевременная мысль.

– Не стоит делать глупостей, – услышал он плавный чуть тягучий голос. – Опусти оружие.

Юноша, не споря, бросил обломок на землю и поднял руки над головой.

– Не стреляйте, братья, – произнес он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, – мы с дочерью неба спешим к вашему владыке.

– Не брат ты нам, полукровка, – услышал он в ответ ожидаемые слова, но и бровью не повел.

Безымянный знал, что не стоит делать резких движений, находясь на прицеле как минимум нескольких пистолетов. В том, что говорившие вооружены именно этим оружием, юноша не сомневался, ведь их небольшой диалог состоялся на языке лунксов.

Четверо шагнули на опушку из-за деревьев и Безымянный сразу же узнал гостей. Конные стрелки Волукрима из бригады, возглавляемой герцогиней Магной Тиирташ, такие, как он их запомнил со времен осады крепости.

Лица воинов-лунксов не выражали ни капли жалости или снисхождения, и полукровка понимал, что один неверный жест, и пули превратят тело в решето, но тут поднялась Аелла.

Несмотря на многочисленные раны и особенно – обрубки крыльев, болтающиеся за спиной, – она выглядела внушительно и грозно.

– Опустить оружие! – резко приказала гарпия и лунксы как один отступили на шаг. – Я не буду повторять дважды!

В этот самый миг точно поток ледяного ветра пролетел над головами воинов, и бывшему капитану гвардии стало как-то не по себе. Аелла не шутила, и в словах ее легко читалась Сила. Он точно не знал, какой именно магией пользовались дети неба, но теперь не сомневался в том, что его спутница – чародейка.

Воины несколько мучительно долгих секунд разглядывали гарпию, затем, как по команде отступили на шаг и склонили головы в почтительных поклонах.

– Приносим свои извинения, мудрая, – проговорил старший.

– Извинения приняты, нет времени на склоки. Нам нужно как можно быстрее попасть в Кастэллум. Где барон Паллидий?

Лунксы неуверенно переминались с ноги на ногу, но старший произнес:

– Господин Паллидий с основными силами уже две недели как отбыл в Волукрим.

Безымянный с Аеллой переглянулись.

– Это значит, что королева изначальных повержена? – не скрывая возбуждения, спросил он.

– Да, полукровка, – с прохладой в голосе ответил ему лункс.

– А что слышно о Кающемся, Целительнице и ее высочестве Игнис Фейргебор?

Удивления во взглядах лунксов стало еще больше и тут один из них неожиданно хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Я помню его по осаде замка барона Урсуса! Это тот, из отряда принцессы!

Воины заговорили одновременно. Они требовали объяснений, задавали вопросы, интересовались. Безымянный понял, что если хочет узнать что-то, то должен будет сперва удовлетворить их любопытство, а потому в общих чертах пересказал произошедшее с момента отъезда из крепости.

Когда он закончил, старший лункс странным голосом поинтересовался:

– И после всего, ты собираешься встретить короля?

– Да.

– И расскажешь ему все?

– Да.

– Ты предашь своего господина?

– Он больше не господин мне. Он – клятвопреступник. А я…

– А ты?

Он собрался с мыслями и ответил:

– Я – Безымянный. И я свято чту данные обеты.

– Это может стоить тебе жизни.

– Не имеет значения.

Лунксы вновь переглянулись и взгляд старшего заметно потеплел.

– Не ожидал встретить дух истинных тристов у шисситара. Ну что ж, тогда предлагаю не тратить время зря, идите за нами, лошади ждут.

– А что насчет моего вопроса? – напомнил Безымянный.

– По дороге.

Спустя каких-то пять минут они уже скакали на запад в составе полного десятка – как оказалось, остальные шесть всадников дежурили в лесу – на случай, если товарищам понадобится помощь. А благодаря заводным лошадям, и Безымянный и Аелла могли перемещаться в седле. Так как почти ничего не было видно, отряд продвигался шагом, и все же, это было существенно быстрее, чем топать на своих двоих. К сожалению, с ранами простые солдаты ничего не могли поделать, но тут уж грех было жаловаться. Переломы худо-бедно срослись, оставалось просто потерпеть.

«Если, конечно, меня не казнят сразу», – подумал Лариэс. – «Ну, тогда и о лечении можно будет не беспокоиться. Как ни посмотри, во всем есть свои плюсы».

По дороге старший лункс наконец-то соизволил ответить на некоторые вопросы бывшего капитана гвардии.

– Мы не знаем, где сейчас Древние и принцесса. Ни от кого из них не было ни единой вести, и ты, парень, первый, кто сумел рассказать хоть что-то.

Этого он и боялся.

– А что с армией Паллидия?

– Как я и говорил, ушли на запад.

Пояснять, зачем, не требовалось.

– Стало быть, война?

– Еще не совсем, но никто не сомневается в том, что скоро польется кровь.

– А изначальные?

– Изначальные кончились.

– В каком смысле?

Десятник почесал ухо, пригладив рысью кисточку, и пояснил:

– Спустя неделю после боя за крепость барона, твари внезапно потеряли волю к сражению. В их действиях пропала та смертоносная эффективность, что мы видели раньше. Они начали грызть друг друга, точно дикие звери, перестали атаковать совместно, короче говоря, превратились в обычных монстров. Нам понадобилась всего неделя для того, чтобы разобраться с большими ордами в окрестностях, а затем подоспел приказ возвращаться. Господин Паллидий собрал всех, кто был под рукой, оставил опоздавших разбираться с недобитыми тварями, и отправился на запад.

«Значит, Игнис смогла убить королеву? Но где она тогда?» – подумал полукровка.

Этот же вопрос, судя по всему, пришел в голову и Аелле, и гарпия озвучила его вслух.

Настроение спутников резко ухудшилось.

– Ты знаешь, что мы терпеть не можем шисси, – проговорил десятник Безымянному.

Тот кивнул – это было совершенно очевидно.

– Но и среди них есть исключения, такие как Кающийся, Целительница, и, конечно же, Вороний Король. Когда Истребление разрушило наше последнее королевство, именно он подарил остаткам народа укрытие и дал место, где можно жить и растить детей. Наш долг перед Древним нельзя выплатить никакими деньгами, а признательность – высказать словами.

Бывший Щит Принца внимательно слушал. Он практически не общался с сородичами, которые относились к полукровкам еще хуже, чем к обычным людям, а потому не знал взаимоотношения между истинными – теми, кто откочевал в Волукрим, и сдавшимися – общинами, обосновавшимися в человеческих городах.

Десятник вздохнул и продолжил.

– И мы в этом не одиноки. Каррасы и гарпии считают его величество живым богом, а люди, бежавшие из королевств запада в Волукрим, почитают как великого правителя. И вот, сперва пропадает его дочь, а потом до нас докатывается весть о том, что принц вернулся в Сентий.

– И что после? – сглотнул Безымянный.

– Как нам рассказывал капитан, а тому, в свою очередь, полковник, а тому, конечно же, барон Паллидий, его величество потребовал разъяснений. А потом… – лункс вздохнул и кисточки его ушей дернулись. – Потом он приказал Охотнику напомнить принцу, что слово стоит держать.

– О Боже! – не смог сдержать ужаса полукровка. – Ловчие вошли в Сентий?

– И, как нам говорили, устроили там кровавую баню.

В этом сомнений быть не могло – ручные убийцы Вороньего Короля никогда не славились добросердечием и мягкостью характера.

– Стало быть, принц больше не видит солнечного света?

– Выходит, что так, – согласился десятник.

– И когда это случилось?

– Перед отправкой корпуса на запад. Что-то около трех-четырех недель назад.

– Вы не знаете, что произошло с тех пор?

– Нет, – с сожалением ответил десятник. – Мы предоставлены самим себе, и все это время гоняемся за остатками изначальных, лишь изредка выбираясь отохнуть в деревни и крепости, пережившие нашествие этих тварей.

– А бывали ли вы около крепости барона Урсуса? – спросил юноша.

– Пару раз.

– Что случилось с моими товарищами, оставшимися у него на излечение?

Задав этот вопрос, Безымянный непроизвольно сжал поводья, ожидая услышать самое страшное, что всех, кто оказался невольным пленником барона, вздернули на ближайшем дереве, четвертовали, посадили на кол, обезглавили, а то и все сразу в произвольной последовательности.

– Чего не знаю, того не знаю. Кажется, господин Паллидий забрал их с собой, но утверждать ничего не могу.

На сердце Безымянного стало чуть легче, и он подумал невпопад:

Сердце в огне, пламя станет кровью. Кровь наполнит чашу и возродит жизнь. Два мира сойдутся в пляске смерти, чтобы выбрать одну тропу.

Проклятое пророчество, напрочь забытое еще в Виннифисе, теперь едва ли не каждый день всплывало перед его внутренним взором дразня и издеваясь.

«Что ж, по крайней мере, два мира действительно готовы сойтись в пляске смерти».

Тот, кто друг, станет враг, но не бойся его, бойся друга, что не друг еще.

«И тот, кого я считал другом, стал… врагом»?

Твой полет прервет ветер, и ты падешь на камни…

«К счастью, упал я все-таки в воду. Будь проклято это пророчество! Лучше бы я вспомнил что-то действительно полезное»!

В очередной раз слова, произнесенные существом, овладевшем телом слепой прорицательницы, гремели внутри черепной коробки. Невпопад, кусками, и, тем не менее, не желая уходить. Почему так – он не знал. Как будто это проклятое пророчество, точно живое, спряталось до поры до времени в глубинах памяти и, дождавшись подходящего момента, выбралось, чтобы мучить свою жертву.

Мертвый и живой укажет путь, но пройти его ты сможешь лишь под сенью крыла.

«Мертвый и живой… Ридгар. Он указал мне путь»? – резкий приступ головной боли заставил Безымянного поморщиться, но на сей раз и не думал отступать – «Указал путь? Не помню. И что значит, под сенью крыла»?

С каждой секундой голова болела все сильнее и сильнее.

«Значит ли это, что я должен умолять его величество Корвуса о прощении»?

Пройти по ним босыми ногами иль нет – решать тебе…

Боль стала невыносимой. Кажется, десятник что-то говорил, а может, нет. Лариэс не слышал и не видел ничего, кроме проклятых слов, да гулких ударов собственного сердца, лихорадочно бьющегося внутри грудной клетки.

«У меня есть право выбора? Но только теперь, да? Я ничего не помнил, потому что должен был пасть? Или нет? Ничего не понима»…

Додумать эту свою мысль полукровка не успел. Внутри черепной коробки будто взорвалась бочка с порохом и он, застонав, погрузился в беспамятство.

Глава 5.

Уже через два дня бешеной скачки они добрались до замка барона Урсуса.

Возвращение оказалось не столь триумфальным, как юный воин представлял себе. Едва только заметив могучие стены, закопченные пламенем Игнис, Безымянный ощутил вкус пепла на губах.

Подъемный мост был опущен, а ворота – широко распахнуты. Сразу стало ясно: хозяин здешних земель не опасается больше изначальных, и демонстрирует свою уверенность окружающим. Внутри оказалось гораздо просторней, нежели в прошлый раз – большая часть крестьян разошлась по деревням, чтобы попытаться спасти хотя бы часть урожая.

Впрочем, замок барона стал временным пристанищем конной сотне, оставленной Паллидием для очистки прилегающих территорий, потому как тут и там по двору прохаживались лунксы. Очень недружелюбно выглядящие лунксы. Безымянному, правда, было на это наплевать. Тупая апатия все сильнее и сильнее завладевала его сознанием, последние сутки полукровка вел себя, точно лишенная воли марионетка: почти не говорил, делал, что прикажут, ел, если давали, спал, когда удавалось слезть с коня.

Он даже не занимался одолженным скакуном – он, тот, кто никогда не заботился о себе прежде, чем конь будет вытерт, накрыт попоной, напоен и накормлен!

Его и Аеллу повели прямиком в покои барона. Владыка пограничья уже ждал гостей и выглядел не слишком дружелюбнее лунксов. Смерив сперва Безымянного, а затем и его бескрылую спутницу долгим оценивающим взглядом, он, нахмурив густые брови, коротко бросил:

– Садитесь. Стоять вы все равно не можете.

Безымянный поклонился и сделал то, что барон приказал. Гарпия же, перед этим представилась.

– Мудрая Аелла по прозвищу Эфколос, – проговорила она, и в голосе дочери неба явственно слышалась усталость вперемешку с болью. – Господин, нет ли поблизости кого-нибудь из моего народа? Вести, что мы несем, крайне важны.

– Увы, нет. И – упреждая твой следующий вопрос – никаких способов быстро связаться с его величеством – тоже. Паллидий ушел на запад и увел всех, кого только можно, включая, наверное, половину всех конных дружин графства.

Барону последнее явно не нравилось, и причину того было нетрудно понять. Потерять собственных вассалов, обретя вместо них защитников в лице воинов Волукрима – не слишком приятно для привыкшего к вольности феодала.

– И многие ушли? – неожиданно спросил Безымянный.

Глаза барона вмиг превратились в две щелочки, наполненные подозрением и недоверием.

– Достаточно, Щит.

– Я больше не Щит, – одними губами прошептал Безымянный. – И, наверное, не виконт.

– Та-ак… – барон подошел к кувшину, налил из него два кубка вина и передал их сперва Аелле, затем – полукровке. – Рассказывай, Лариэс.

– Безымянный, – механически приняв вино прошептал тот.

– Что?

– У меня больше нет имени.

– Та-а-ак.

Барон вновь вернулся к кувшину, налил еще один бокал, залпом осушил его, после чего – повторил процедуру и лишь затем уселся в массивное кресло и вперил напряженный взгляд в собеседников.

– Рассказывайте. Все.

И они рассказали.

Когда Безымянный закончил, то лицо барона Урсуса попеременно то бледнело, то наливалось краской, а могучая лапища сжимала бокал так, что металл гнулся.

– Я ожидал чего угодно… – одними губами прошептал он, – но не такого…

Барон прикрыл глаза и вдруг грубо выругался.

– Тва-ари, – прошипел он, – какие же твари…

– Господин, – Безымянный взглянул на собеседника, – могу я задать вам вопрос.

– Да, конечно.

– Что с моими… бывшими моими людьми? С ранеными?

Барон склонился к полукровке и недоверие вперемешку со злобой в его взгляде сменились на понимание и… уважение, что ли?

– Идем, все покажу. А ты, пернатая, передохни пока, слуги сейчас придут и позаботятся о тебе.

Они вышли из покоев барона и направились прямиком к лазарету, в котором Орелия исцеляла больных во время нападения изначальных.

– Для начала я немного расскажу о том, как оно тут было у нас с момента вашего ухода, – начал барон.

Безымянный лишь кивнул в ответ.

– Спустя где-то неделю, изначальные неожиданно стали вести себя, точно дикие звери. Исчезла вся эта их организованность. Тогда мы все праздновали победу, послали весть Паллидию и начали ждать вашего возвращения. Но время шло, и никто не появлялся, а затем с запада пришли вести…

– Вести?

– О том, что случилось в Сентии.

Они как раз вышли во двор, и барон на миг остановился, глядя в небеса.

– Вот уж не думал, что увижу своими глазами новую Последнюю Войну, – неожиданно проговорил он. – А ты, парень?

Безымянный не ответил. Какой смысл был говорить что-то?

Барон покосился на него и вздохнул.

– Я не раз наблюдал такой взгляд, как у тебя. Взгляд живого покойника, смирившегося с судьбой и готового к смерти. Все понимаю, но постарайся найти в себе силы жить дальше. Возможно, еще не все потеряно.

– Даже… даже если нас ждет новая Последняя война, которая, и правда, может оказаться последней? – с неожиданной горечью в голосе прошептал полукровка.

– Особенно, – барон положил ему руку на плечо и улыбнулся, – жизнь продолжается даже после конца света, что бы там ни утверждала церковь. Не веришь – посмотри на северян с их мертвыми богами. Додагударианство прямым текстом говорит об этом. Ладно, идем, на чем там я остановился?

– На вестях с запада.

– Ах да. Так вот, как только прилетела гарпия с письмом, все пошло наперекосяк. Паллидий в три дня собрал всех, до кого только мог дотянуться, прихватил также и нашу конницу, после чего, отправился на запад прямиком через Ничейные Земли.

– На запад? Он хочет вторгнуться в Дилирис?

– Видимо, да, – пожал плечами барон. – Мне не докладывает, знаешь ли. Всех гвардейцев, оставшихся на излечении, воукримец забрал с собой.

– Значит, они были живы тогда? – эта новость сумела-таки чуть-чуть пробить ледяной панцирь, сковавший его сердце.

– Думаю, и сейчас с ними все хорошо, – пожал плечами барон. – С чего бы им умирать-то? Впрочем, – они подошли к двери, и владыка замка положил могучую ладонь на полированное дерево, – один остался. Правда, к нам он прибился уже после того, как Паллидий забрал остальных твоих товарищей.

Он распахнул дверь и Безымянный проковылял внутрь.

Здесь было чисто и прибрано, пахло душистыми травами и, почему-то, овсяной кашей. А на кровати в самом углу комнаты трое играли в кости. Двое – в цветах барона. Один же…

Безымянный замер, открыв рот от удивления.

– Индр? «Это ты?» —прошептал он, не веря увиденному.

Впрочем, навстречуему устремился не менее пораженный взгляд карих марравских глаз.

– Капитан? – Индржих вскочил с кровати, оттолкнул одного из товарищей по игре и, насколько позволяла цепь, сковывающая лодыжки, бросился к нему, после чего заключил в столь крепкие объятья, что плохо сросшиеся ребра Безымянного едва не затрещали, а перед глазами у того поплыли круги.

– Вот, – закончил барон. – Подобрали в лесу пару недель назад. Едва живого от ран. Пришел в себя только четыре дня назад, а уже какой бодренький. Никому ничего не объяснял, видите ли, память отшибло. Другой бы на дыбу вздернул, но я пожалел, все-таки, вместе насекомых рубили. Вот, ждал, сам не знаю, чего… Дождался.

Барон фыркнул, но во взгляде его читалось уважение к гвардейцу.

– Ладно, оставлю вас. На выход! – последнюю команду он обратил к охранникам, сторожившим, как понял Безымянный, Индржиха.

Спустя пару ударов сердца они остались вдвоем и гвардеец, немного смущенно, указал полукровке на ближайшую кровать.

Они сели друг напротив друга, и Безымянный спросил:

– Что с другими? Или действительно память отшибло?

Лицо Индржиха помрачнело.

– Я – единственный, кто выжил… Повезло.

Он тяжко вздохнул и начал рассказ.

Когда его высочество с товарищами начал восхождение на Седого Старика, гвардейцы привычно занялись возведением лагеря, в который, собственно говоря, и должны были с победой вернуться герои. Никто не сомневался: пройдут сутки, может быть – двое, и они, воссоединившись с товарищами, отправятся назад, овеянные славой.

Индржих, как старший из оставшихся бойцов, контролировал ход работ, и когда все было завершено: палатки выстроены, кони накормлены, напоены и укрыты, караулы расставлены, дрова запасены, решил немного злоупотребить статусом офицера и – отправился к каньону.

– Понимаешь, – проговорил он, – мы же остановились совсем недалеко, а ведь знаменитый каньон речки Подземной – чудо природы, ничуть не меньшее, чем сама гора.

– Понимаю, я ощутил всю его чудесность на собственной шкуре, но ты продолжай.