скачать книгу бесплатно
…«Может, зачетка осталась в клавирах?» – в последней надежде я отправилась в библиотеку.
Сочувственные библиотекарши вынесли мне на прилавок всю вчерашнюю обширную стопку опер Вагнера, симфоний Брамса, вальсов Шопена и рапсодий Листа. Все это я по очереди перетряхивала, уже предвидя, что это пустая затея, от которой пользы не больше, чем от поисков Бабы Мани.
«Все, больше нет версий. Пойду сдаваться», – решилась я.
Набрав в грудь больше воздуха, я открыла дверь в деканат.
Там я испила до дна всю чашу унижений в связи с утратой самого дорогого – зачетной книжки, и осознала трудности тернистого пути, по которому мне надлежит пройти, дабы восстановить утерянный документ, со всем миллионом подписей.
– У меня следующий экзамен через четыре дня, я не успею, – плачущим голосом сказала я.
Чиновница, поджав губы, выписала мне временный экзаменационный лист.
Жизнь продолжалась, несмотря ни на что.
Я зубрила диамат и писала «шпоры».
…Накануне экзамена в комнату постучали.
Ввалилась Люська, в полотенечной чалме на башке и с красным тазиком выжатого белья, – видимо, шла из подвального душевого помещения на свой шестой этаж.
– Леля, забери свою зачетку, – и с порога швырнула мне на кушетку вожделенную влажную книжицу.
Нет слов, чтобы передать мою радость.
– Боже! Где ты ее взяла? – я готова была расцеловать Люську.
– Ты сама ее оставила у Бабы Мани на столе.
– Так она же…
– Вот она сама и сказала мне: Леля оставила свою зачетку, передайте ей.
– Странно… Но почему же ты не передала?
– А что я сейчас делаю, по-твоему?
– Так почему не передала сразу? – настаивала я.
– Че пристала. Нечего зря бегать туда-сюда – экзамен же только завтра, – резонно ответила Люська.
Гений и электротехника
Композитор первого курса Крылов сидел за столом в своей комнате, никого не трогал, писал музыку.
И тут раздались неприятные, отнюдь не музыкальные звуки… Кажется, заискрил щиток в секционном коридоре. Щиток тот находился на стене Крылова, только с другой, коридорной стороны.
Композитор Крылов, выскочив из комнаты и увидев на стене все это сверкающее электрическое безобразие, быстренько сгонял в умывальную за ведром с водой и одним махом выплеснул на неисправный щиток.
Гений и электротехника, увы, – две вещи несовместные. Раздался взрыв, снесло полстены…
…Вся тайная жизнь Крылова с его «легкой» руки превратилась в явную: в его комнате зазияла дыра во внешний мир.
– Привет, Андрюха, – здоровался каждый, заходя в секцию общежития.
– Привет, – вздыхал тот, поднимая голову от нотной тетради.
И так месяца три, пока комендант не прислал рабочих, чтобы заделали стену.
…Сегодня это самый исполняемый композитор Новосибирска. В разных театрах – оперных, драматических, театрах музкомедии – идут его оперы, мюзиклы, а также музыка к спектаклям для взрослых и детей.
Все путем
Помню, на лекцию по современной музыке к нам пришел всемирно известный композитор Юрий Юкечев, мастер импровизационной и электронной музыки, последний крик моды по тем временам.
Анна Матвеевна, или Баба Аня, пригласившая его, представила его нам, как автора балета «Комиссар».
Маэстро поморщился, смолчал. Но только приготовился он рассказать студентам о своей сложной творческой лаборатории, как Баба Аня вылезла со встречным предложением:
– Юрий Палыч, ну расскажите же нам о своем балете «Комиссар»!
Надо было видеть, как скривилось лицо композитора. Кажется, этот злополучный «Комиссар» – последнее, увы, о чем бы он хотел вспомнить. На какие только компромиссы не пойдешь, чтобы выжить, продержаться и получить возможность делать свое дело.
Мы и сами, как только не ухищрялись, чтобы спихнуть зачеты и экзамены по предметам марксизма. Наши композиторы-однокурсники, например, объясняли педагогу, что им некогда готовиться к экзаменам, поскольку они работают над оперой (ораторией) под названием «Капитал». Кстати, действовало безотказно.
Сейчас кажется смешным, что преподаватель не только не смеялся над странной идеей, но даже не позволял себе усомниться в ней. А как же иначе, для этого композиторов и растим!
Я вам скажу больше, в одной такой оратории, с позволения сказать, мы и сами поучаствовали.
***
Я была на втором курсе, а Шурик на первом, когда нашей консерватории сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Сверху пришло указание «весело встретить праздник», то есть достойно отметить семидесятилетний юбилей Великой Октябрьской социалистической революции.
Ради этого мобилизовали не только дирижерско-хоровой факультет, но и музыковедов с младших курсов, то есть нас.
Извлекли почти из небытия одно макабрическое произведение – ораторию «Путь Октября». По сравнению с ней меркнет даже идея музыкальной постановки «Капитала» Маркса…
…История этой оратории весьма показательна.
Еще 20-х годах в Московской консерватории сложилась странная молодежная студенческая организация, на новоязе «Проколл». Одна расшифровка этого названия чего стоит: Производственный коллектив студентов научно-композиторского факультета. Мне особенно нравятся слова «производственный», применительно к композиции, и «научный», относящийся к музыковедению. Я даже знаю, что это за «наука» – именно ее приходилось сдавать с таким скрипом.
Так вот, эти ребята из Проколла «научно» сформулировали себе задачу – «создание художественно-музыкальной литературы, проникнутой идеями советской революционной общественности», затем воплотили ее в первой советской оратории «Путь Октября», к десятилетию Революции. Тема – «Развитие революционного движения», ни больше, ни меньше.
Точнее, никакая это не оратория, скорее музыкальное действие, с декламацией, жестами и песенно-хоровыми номерами, ведь массовая песня была признана основой пролетарского искусства. Гибрид пионерского «монтажа», сельских посиделок и массового шествия – все это было рассчитано на клубную самодеятельность.
Это еще не все: в качестве дани коллективизму эти ребята творили сообща, без конца собираясь и дебатируя «эту ноту надо играть так», отчего оратория напоминает лоскутное одеяло.
Мы были за любой кипеж, кроме голодовки, поэтому без лишних щемлений окунулись в репетиции этого странного произведения.
Странностей в нем было более, чем достаточно. Например, ритмизованная декламация.
Чтецам не просто надлежало с выражением прочитать текст, но скрупулезно уложить его в ритмическую последовательность – из триолей, пауз, пунктирного ритма. Кроме того, стихи были почему-то разбиты на двух исполнителей – тенора и баритона. Казалось бы, какая разница для чтецов! Ан нет.
Выходил Вовик, композитор с нашего курса, и высоко начинал:
– Я-понская (пауза) вой-на! (пауза) – у него выходило «и-понская! Война!»)
Вступал мой Шурик, низко и грозно:
– Не русский народ, а русское (пауза) са-мо-дер-жавие (пауза)
Начало э-ту (пауза) колониаль-ную (пауза) вой-ну! (по слогам).
И так далее, в том же духе.
Из Оперного театра пригласили режиссера – мужеподобную даму с черными крашеными волосами – и балетмейстера, пожилого щеголя подозрительной ориентации. Они поставили массовые движения. В них преобладала маршировка на месте или шаг влево, вправо, вперед, назад.
«…Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан».
На сцене Большого зала консерватории было тесновато, ногами не разбежишься, зато особую выразительность балетмейстер придал нашим рукам. Жесты рук были широкие, но достаточно однообразные: все так или иначе напоминали жесты Ленина на большинстве памятников – типа, вперед, в счастливое будущее.
Собственно, репетировали мы именно из этого «будущего», о котором так мечтали «проколловцы» полвека назад, и особого «счастья» в нем что-то не заметили, но нас это не смущало. Студенты консерватории уже успели усвоить двойную мораль и были отравлены цинизмом.
Мы толклись, махали руками, декламировали хором Маяковского, а хоровики разучивали свои номера, состоявшие из частушек, народных и массовых песен, – в общем, «взвейтесь да развейтесь».
– Говорят, это произведение долго лежало под запретом, – болтали в кулуарах.
– Да вы что? А что там такого? Вроде пролеткульт махровый.
– Это из-за слов «Ленин впереди». Сталин запретил.
– Надо же!
– Это что: вместо «Ленина» первоначально и вовсе, говорят, стоял Троцкий.
Но Троцкого не пропустили даже в наше время, не до такой степени сняли цензуру.
Не знаю, кому из старшекурсников пришло в голову показать эту ораторию на консерваторском новогоднем капустнике. Но идея была весьма остроумной.
Изменили только лишь название: «Все путем». В остальном же не поменяли ни строчки, ни жеста. Тот же ритмизованный пафос стихов, те же трудовые массовые жесты, антибуржуазные частушки и пролетарские песни.
Но вот что странно: на премьере публика уныло таращилась на сцену, а здесь все буквально умирали со смеху.
Так что совсем не плохое это произведение, если рассматривать его как пародию!
Синее платье
Имена изменены, образы собирательные
Платье было темно-синим, почти черным, облегающим, из тонкой шерсти, с белой аппликацией в виде листочка. Фасон отличался благородной простотой – вырез под горлышко, длина макси, косая оборка «гаде». И в пир, и в мир. Одним словом, югославское.
Шел девяностый год, если что. Перестройка еще не грянула, и в новосибирские магазины еще изредка завозили импорт, всегда качественный.
Для нас, молодой семьи студентов-музыковедов, платье было не по карману, но мы с Шуриком не смогли упустить такой шанс, и выложили за него все, что имели на тот момент.
Оно стало моим первым приличным платьем, в котором я почувствовала себя человеком и женщиной.
…Надо же было такому случиться: вырядившись в шикарное платье, я опоздала на лекцию, да еще по политэкономии.
«Политэкономию пережил – считай, консу закончил», – говаривали бывалые старшекурсники.
Этот сомнительный предмет вела странная дама лет пятидесяти, по имени, ни больше, ни меньше, Изида Петровна. Сдать политэкономию было или очень легко, или невозможно. Случалось, талантливые музыканты вылетали из консерватории, не поладив с Изидой. Однако большинство преодолевало этот рубеж вообще без экзамена.
Из уст в уста, от «дедов» к новым поколениям передавался секрет, как сдать политэкономию. О том, чтобы просто взять да выучить политэкономию, даже речи не шло – все равно, что найти черную кошку в темной комнате, зная, что ее там нет…
Зато у педагога есть свои маленькие слабости, о которых слагали легенды.
Мальчикам-композиторам по определению было проще, особенно симпатичным. Для верности нужно было сообщить ей о своей «мечте» написать ораторию по книге «Капитал» Маркса, и «автомат» обеспечен.
Девочкам приходилось сложнее.
Изида Петровна обожала бриллианты. Ювелирные изделия, коих у нее насчитывалось ровно двадцать восемь, приобретены были для заграничных приемов, – супруг нашей Изиды был каким-то партийным выездным чиновником.
Говорят, на Западе бриллианты принято надевать только после пяти часов вечера. Но Изиде закон не писан: тетка носила сразу все бриллианты, не снимая. На лекциях она специально укладывала кисти рук на край стола так, чтобы студенты смогли хорошенько разглядеть дорогие перстни. Облезший лак и темные полоски под ногтями подчеркивали правильное, рабоче-крестьянское происхождение хозяйки драгоценностей.
Пресловутая близость к корням лишала Изиду всяческой элегантности, хотя средства позволяли одеваться дорого и брендово. Модная одежда на ее бесформенной, расплывшейся фигуре выглядела чуть карикатурно.
Например, изысканный костюм «шанель».
Как назло, заведующая кафедрой марксизма, ярая поклонница аэробики, как-то пришла на работу в абсолютно таком же! Увы, сравнение оказалось не в пользу Изиды. Зато у заведующей не было бриллиантов, а дама без бриллиантов, считала Изида, – что букет без вазы.
Бриллианты – пропуск к сердцу Изиды Петровны. Студентки в бриллиантовых серьгах экзамена не сдавали: политэкономия зачитывалась им автоматически, – Изида «своих» уважала. Годился и запасной вариант: взять на экзамен бриллианты напрокат: эти маленькие «друзья девушек» гарантировали у Изиды Петровны отличную оценку.
А вот той, у кого ни бриллиантов, ни возможности одолжить, приходилось выкручиваться.
Одна подчеркнуто активно вела себя на семинарах, демонстрируя неуемный интерес к предмету.
Другая на переменке напропалую подлизывалась к учительнице («Ах, Изида Петровна, как от Вас чудесно пахнет!» – «О, эти духи я купила в Париже»).
А я, мало того, что жила на свете без бриллиантов, мало того, что на семинарах угрюмо отсиживалась на «камчатке», так теперь еще и опоздала на лекцию минут на двадцать…
…Осторожно проскользнув в конференцзал, мечтая стать невидимкой, я лихорадочно высматривала пустое кресло. Как вдруг…
– Проходите, пожалуйста! – прервав лекцию, Изида Петровна лучезарно улыбнулась мне. – Садитесь, пожалуйста!
