скачать книгу бесплатно
– А где гарантии, что ты не придешь снова? – упрямо спросил Должник.
– Я знаю, ты привык торговаться, – сказал Переходящий дорогу. – Гарантия прежняя – жизнь. Мне ничего не стоит отпустить твою болезнь на волю. Сколько тебе обещали врачи? Полгода? А сколько ты уже живешь с того времени? Хм, да ты просто по уши в долгах…
Должник вжал голову в плечи.
Возразить нечего. Правда ли все это, или же какая-то невероятно хитрая разводка, только год назад он действительно едва волочил ноги. Лучшие врачи западных клиник только разводили руками: максимум полгода, максимум лекарств, максимум отчаяния…
Как сейчас, стоит перед глазами: он выходит из клиники, ничего не соображая, на предательски ватных ногах, чувствуя себя ненадолго воскресшим мертвецом. И тут, неспешной походкой перед ним проходит Он. Проходит и останавливается, глядя на него. Улыбается…
И вдруг, необъяснимым образом становиться легче…
Подробностей того вялого, полубезумного разговора, Должник не помнит.
Только лишь то, как в сознании вспыхивает безумная мысль – это он, тот, что перешел дорогу, он несет облегчение, избавление от страданий! И бледный, полубезумный человек бросается вслед за незнакомцем, хватает того за плечо и бормочет бредовые слова…
Незнакомец делает недоуменный вид. Но Павел умоляет, даже падает на колени. И незнакомец говорит: «Что ж, ты сам просишь меня…»
И в ответ лихорадочное: «Да, да, согласен на все, что угодно, на любые условия…»
А на утро он просыпается совершенно здоровым, полным сил и забытой легкости. С трудом вспоминая день накануне, бросается в клинику – и не слышит от врачей ничего нового.
Все тот же страшный диагноз.
Только он, черт возьми, чувствует себя совершенно здоровым! На это врачи лишь пожимают плечами: субъективные ощущения не противопоставишь результатам анализов и снимкам…
А потом снова появляется тот, что перешел дорогу. И предлагает свое объяснение.
Бывший больной отныне является Должником – согласно тому авансу, который только что получил. Жизнь имеет бесконечную ценность, а, следовательно, долг не ограничен никакими рамками.
Этот долг не будет распространяться ни на имущество, ни на род Должника или иных людей. Должник обязан жизнью и обязан только лично…
Тогда он не поверил. И на следующий день вспомнил свою болезнь, вновь почувствовал дыхание смерти и снова очутился в руках врачей – тех жутких врачей, которые не обещают исцеления, напротив – гарантируют скорую и неминуемую смерть.
Этого доказательства хватило, чтобы понять: он действительно стал Должником…
И в жизнь вошел кошмар.
Желания у Переходящего дорогу не отличались особой изощренностью.
Скажем, требуется отправиться в бар, где собираются хмурые мотоциклисты, и дать по морде главарю банды. Понятно, чем может кончиться такое вечернее приключение.
Или же украсть на улице женскую сумочку. Как полагается – с криками, погоней и диким приливом адреналина.
Или ворваться голым в женскую баню.
Мерзавец, видимо, так развлекался. Он никогда не переходил грань, которая заставила бы Павла просто наплевать на договоренность. Он издевался над Должником, удерживая его на грани, играл с нервами. И давал необходимые перерывы – чтобы избежать окончательного срыва.
Наверное, есть в этом нечто изощренное: обладать рабом-миллиардером. Кое-кто отдал бы многое, чтобы узнать о скрытой жизни столь известной личности.
Но Переходящий дорогу умел хранить тайны.
Павел стоял на троллейбусной остановке – в плохо вычищенном костюме с кофейным пятном на боку. «Феррари» остался в обширном гараже, разделив его с не менее солидными автомобильными марками. Сюда следовало явиться налегке.
– Здравствуйте, вы – Павел?
Павел вздрогнул: сейчас его узнают.
Но бойкому чернявому парню и в голову не пришло соотнести Павла с известным лицом с новостных программ. Он непринужденно пожал Павлу руку и поманил за собой – к большому туристическому автобусу, возле которого толпились пестро одетые люди.
– Я Борис, – представился парень. – Массовкой занимаюсь я. Если возникнут вопросы – сразу ко мне. С киношниками тоже общаться лучше через меня… В общем, все уже собрались, ждали только вас и одну девушку… А, вот и она! Так, внимание всем! Заходим в автобус…
Через некоторое время Павел освоился в забыто-демократичной обстановке салона. Здесь смешались возрасты и стили одежды, все были возбуждены и ужасно шумны.
Не удивительно: для многих участие в массовке самого настоящего кино было событием, чуть ли не всей жизни. Павел даже с некоторой жалостью подумал о том, как скудна на события должна быть жизнь этих людей.
Или же в нем говорит пресыщенность впечатлениями?
Из всех заданий того, кому он должен, это выглядело самым нелепым. Он просто должен был сняться в массовке какого-то второсортного боевика. Конечно, в происходящем чувствовался подвох, но пока не было понятно, в чем именно.
Поначалу было опасение: его узнают, замучают косыми взглядами и дурацкими вопросами. Теперь казалось, что самое неприятное, наверное, будет после, когда его лицо мелькнет в каком-нибудь непристойном кадре…
Но это все домыслы. Все-таки, лучше ехать в шумном автобусе в киношный Диснейленд, чем копаться в океане помоев…
При воспоминании о свалке, к горлу подкатил отвратительный ком, и Павел спешно уставился в окно. Там проплывала жизнь – самая обыкновенная, в которой не было места отвратительным тайнам и постыдным обязательствам.
Запищал мобильник. Павел глянул на дисплей и шепотом выругался: звонил коммерческий директор одного из холдингов. Это несмотря на приказ забыть сегодня про босса. Надо полагать, что-то действительно важное…
– Ого, – сказал рядом высокий голосок. – Какой у вас классный мобильник! Я такой только в журналах видела. Он ведь еще в продажу не поступил, да?
Павел скосился влево. Он даже не заметил, как к нему подсела молоденькая девушка – пестро, даже вызывающе одетая, с веселыми глазами и пухлыми губками. Она с хитрецой и без излишней скромности поглядывала то на телефон в руках Павла, то на его мятый костюм.
Павел не стал отвечать на звонок, просто сунул телефон в карман. В голове метались тревожные мысли. То и дело всплывала недоуменная фраза: «Что я здесь делаю?»
– А вас тоже Борис на съемки пригласил? – непосредственно поинтересовалась девушка. – Меня Настя зовут. А Вас?
– Паша, – буркнул Павел и отвернулся.
В другой раз он, может, и почесал бы языком с такой вот юной особой. Но вдруг ощутил себя каким-то беспомощным – в грязноватом костюме, вне защитного кокона «феррари», который давно стал стержнем в общении со слабым полом.
Настю его переживания не смутили. Она продолжала болтать, словно Павел был первым в ее жизни благодарным слушателем.
– А мне как Боречка сказал, что массовка для кино набирается, так я сразу согласилась. Вот не поверите – всегда мечтала в кино сниматься! Да ладно, там, массовка. А вдруг заметят? Пригласят куда-нибудь? Вдруг? Всякое в жизни бывает! Ведь если не использовать все шансы, то и не получится никогда, правда?
– Правда, – бесцветным голосом сказал Павел и снова посмотрел на девушку.
Девушка была очень даже милая, но сейчас начала здорово раздражать. Сейчас все доставало – и этот автобус, и царящее в нем веселье. Какое, к черту веселье?! Как можно чему-то радоваться, когда мир вокруг летит кувырком, где-то надрываются телефоны, скрипят факсы, воют и давятся уничтожители бумаг, а по длинным коридорам в панике носятся клерки, не понимающие, что происходит и что нужно делать в отсутствие того, кто способен принять решение, взять на себя ответственность за ход событий!..
Все это осталось в стороне, небрежно отодвинутое тем, кому он должен. Единственное, что не давало сорваться – это весомая гарантия в руках Переходящего дорогу.
Его жизнь.
– А про что, вообще, фильм, кто знает? – бодро крикнул какой-то розовощекий толстяк.
– Я знаю только примерно, – отозвался Борис с места, на котором обычно сидят экскурсоводы. – Фильм про войну, а массовка – это, вроде бы, узники концлагеря…
Грянул дружный хохот.
Павел искоса посмотрел на людей: он не понял, что вызвало смех. Слова про концлагерь ему не понравились. Что-то в них перекликалось с недавней свалкой, с осунувшимися лицами бомжей, с вонью и безысходностью.
– Какой же я узник? – похлопал себя по животу толстяк. – Скорее – полицай…
– Полицаи тоже нужны, – рассмеялся Борис. – Возможно, еще будут автобусы с массовкой. Фильм серьезный, большой – так мне сказали…
Пассажиры принялись бурно обсуждать предстоящую эпопею. Павел, то и дело, нервно хватался за телефон. Что бы ни происходило в чертовом холдинге, он твердо знал: если взять трубку, будет только хуже. Чего доброго, он не выдержит, плюнет на долг и бросится в офис.
А ведь очень не хотелось нового напоминания о долге…
Автобус свернул с трассы на второстепенную дорогу, чуть позже затрясся и закачался, как лодка на волнах: началась грунтовка. Но вскоре пшикнул тормозами и замер.
– Приехали! – крикнул Борис.
Массовка потянулась к раскрывшимся дверям.
Место было вполне живописным: сочная травка, опушка леса, неспешная речка у холма. Под деревьями немедленно обосновалась массовка. Павлу было плевать на красоты. Он смотрел в другую сторону, туда, где декораторы доводили до ума антураж предстоящих съемок.
Длинные серые бараки, ряды колючей проволоки. Деревянные вышки с прожекторами. Непринужденно болтающие и смеющиеся люди в немецкой форме времен Второй Мировой. Отрывистый лай овчарок.
Жуткий, загнанный в угол зверь страха тоскливо завыл где-то в груди. Не нравилось ему предстоящее, совсем не нравилось…
Неподалеку Борис о чем-то спорил с мужиком экзотической внешности: в цветастой рубашке, драных джинсах, со светлой гривой и пышными усами – ни дать, ни взять, вольный стрелок из старого вестерна. Только вместо традиционного кольта держал он в руке вполне реальный мегафон.
Кто-то пояснил: это то ли второй режиссер, то ли режиссер площадки. В общем, тот, кто и будет во время съемок повелителем массовки.
Павел осторожно присел рядом с разомлевшими пассажирами автобуса.
– Здорово, правда? – сказал знакомый голос. – Я не думала, что они здесь все сделают по-настоящему. Очень похоже…
Павел не спеша повернул голову: это Настя, его попутчица.
– Говорят, бараки под конец сожгут, – радостно сообщила Настя. – Будто бы там и мы сгорим. Хи! О, а вон, наверное, крематорий! Жуть…
Павел посмотрел туда, куда указывала Настя. Вначале он не обратил внимание на это здание с трубой. Теперь, когда стало ясно, что это такое, снова накатили волны необъяснимого страха.
Чего, ну чего хочет его мучитель?! Поделиться с ним деньгами? Пожертвовать часть своих миллиардов на строительство детдомов или самой большой церкви?! Может, он сам хочет стать миллиардером?!
Так ведь Павел предлагал, предлагал, и не раз!
Но Переходящему дорогу не нужны деньги. Что ему нужно, так и оставалось вопросом…
– Смотрите, съемочная группа едет! – воскликнула Настя.
Со стороны шоссе на грунтовку сворачивала колонна из нескольких машин – огромного автобуса без окон и трех фургонов. Завидев их, усатый заметался перед декорациями, разгоняя праздношатающихся статистов, освобождая место для новых машин.
Процесс разгрузки аппаратуры был отлажен. Киношники, как муравьи бегали, суетились, орали друг на друга, и на вытоптанной траве возникли рельсы, на рельсах – тележка с камерой, а в сторонке – маленький полотняный шатер, в который тащили аппаратуру и тянули ворохи кабелей.
Лежа на травке, подложив под голову сумку, Павел закрыл глаза. И отключился. Сон был поверхностный, тревожный, наполненный мутным мельтешением картинок и невнятными намеками. Кто-то за ним гнался, пытался схватить… Павел вскрикнул и проснулся.
– Э, вы чего? – смущенно улыбнулась Настя.
Похоже, она только что трясла его. Павел понял, что вцепился в тонкое запястье девушки. Медленно разжал пальцы.
– Извините, – сказала Настя, потирая руку. – Но нам через пять минут надо быть на площадке. Вот, ваша одежда…
Павел с недоумением смотрел на аккуратно сложенное одеяние из грубой ткани с блеклыми черно-белыми полосами. Сама Настя уже была в таких полосатых штанах и теперь теребила в руках что-то бесформенное с рукавами
– Это что же – надевать? – тупо спросил Павел, глядя, как ловко, ничуть его не стесняясь, Настя сдергивает с себя маечку и, оставшись в легкомысленном лифчике, надевает полосатую робу.
– Ну, как, – кокетливо спросила Настя, – мне идет?
Павел не ответил. Его странным образом поразил этот наивный вопрос. С тем же успехом эта девчушка могла задать его, содрав со своего лица кожу.
– Сказали, что сейчас будут снимать общий план – проход по лагерю. То есть нас снимут издалека. Ну, на то мы и массовка, чтобы издалека…
Последние слова она произнесла обиженным тоном, словно изначально рассчитывала на главную роль в этом фильме.
– Так, внимание! – заголосил мегафон. – Актеры массовых сцен! Пожалуйста, переодевайтесь быстрее! Время идет – вас уже ждут на площадке!
Павел переоделся, нервно поглядывая по сторонам, будто опасался насмешки. Внезапно, помимо прочих отвратительных чувств, не оставлявших его с утра, он ощутил невероятное унижение и отчаяние. Словно находился не на съемках, а перед реальным лагерем смерти.
Эта мысль прочно засела в его голове и уже не оставляла.
Снова появились актеры – в новенькой эсесовской форме, с очень натуральными автоматами, некоторые с собаками.
И их погнали.
Именно их погнали – в кирпичные ворота, над которыми виднелась какая-то надпись. Павел, задрав голову успел прочитать ее. Написано было на немецком, который Павел немного знал:
JEDEM DAS SEINE
«Каждому – свое».
Массовка вовсю веселилась, и Павлу было непонятно – то ли эти люди действительно неплохо проводят свое свободное время, то ли таким вот громкими смехом и пустыми разговорами пытаются заглушись свои собственные страхи и неловкость…
Там, в свободном мире, отделенном от площадки слоем «колючки», двигалась по рельсам камера, перед которой время от времени появлялась девушка с «хлопушкой». Главного режиссера никто пока не видел – он сидел в своем затененном шатре с аппаратурой.
Второго же режиссера было даже сверх меры: он суетился, хватался то за рацию в нагрудном кармане, то за мегафон, оглашая воздух криками: «Начали! Стоп! Куда ты пошел?! А ты куда? Как я сказал? Все на исходную! А? Что?! Ты что здесь стал – иди вместе со всеми! Куда?! В другую сторону иди! Приготовились… Начали!»
Небольшая толпа «узников» под конвоем бродила взад-вперед перед бараками, а киношники то и дело перекладывали рельсы, перестраивали свет – и все начиналось снова.
