Песни. Стихотворения
Песни. Стихотворения
Полная версия:
Песни. Стихотворения
«Она на двор – он со двора…»
Она на двор – он со двора, —Такая уж любовь у них.А он работает с утра,Всегда с утра работает.Ее и знать никто не знал,А он считал пропащею,А он носился и страдалИдеею навязчивой:У ней отец – полковником,А у него – пожарником, —Он, в общем, ей не ровня был,Но вел себя охальником.Роман случился просто так,Роман так странно начался:Он предложил ей четвертак —Она давай артачиться…А черный дым все шел и шел,А черный дым взвивался вверх…И так им было хорошо —Любить ее он клялся век.А клены длинные росли —Считались колокольнями, —А люди шли, а люди шли,Путями шли окольными…Какие странные делаУ нас в России лепятся!А как она ему дала,Расскажут – не поверится…А после дела темного,А после дела крупногоИскал места укромные,Искал места уютные.И если б наша власть былаДля нас для всех понятная,То счастие б она нашла, —А нынче жизнь – проклятая!..<1966>
Песня о сумасшедшем доме
Сказал себе я: брось писать, — но руки сами просятся.Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые!Лежу в палате – ко́сятся, не сплю: боюсь – набросятся, —Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.Бывают психи разные — не буйные, но грязные, —Их лечат, мо́рят голодом, их санитары бьют.И вот что удивительно: все ходят без смирительныхИ то, что мне приносится, всё психи эти жрут.Куда там Достоевскому с «Записками» известными, —Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, —Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.Вот это му́ка, – плюй на них! — они ж ведь, суки, буйные:Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем —Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.Я не желаю славы, и пока я в полном здравии —Рассудок не померк еще, но это впереди, —Вот главврачиха – женщина — пусть тихо, но помешана, —Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»Я жду, но чувствую – уже хожу по лезвию ноже:Забыл алфа́вит, падежей припомнил только два…И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я,Забрать его, ему, меня отсюдова!1966
Про черта
У меня запой от одиночества —По ночам я слышу голоса…Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —Глянул – черт, – вот это чудеса!Черт мне корчил рожи и моргал, —А я ему тихонечко сказал:«Я, брат, коньяком напился вот уж как!Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,Сядь со мной – я очень буду рад…Да неужели, черт возьми, ты трус?!Слезь с плеча, а то перекрещусь!»Черт сказал, что он знаком с Борисовым —Это наш запойный управдом, —Черт за обе щёки хлеб уписывал,Брезговать не стал и коньяком.Кончился коньяк – не пропадем, —Съездим к трем вокзалам и возьмем.Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам…Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:Или он по новой мне пригрезился,Или это я ему кажусь.Черт ругнулся матом, а потомЦеловаться лез, вилял хвостом.Насмеялся я над ним до коликовИ спросил: «Как там у вас в адуОтношенье к нашим алкоголикам —Говорят, их жарят на спирту?!»Черт опять ругнулся и сказал:«И там не тот товарищ правит бал!»…Всё кончилось, светлее стало в комнате, —Черта я хотел опохмелять.Но растворился черт как будто в омуте…Я все жду – когда придет опять…Я не то чтоб чокнутый какой,Но лучше – с чертом, чем с самим собой.1966
Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате
(из кинофильма «Саша-Сашенька», 1966)
Стоял тот дом, всем жителям знакомый, —Его еще Наполеон застал, —Но вот его назначили для слома,Жильцы давно уехали из дома,Но дом пока стоял…Холодно, холодно, холодно в доме.Парадное давно не открывалось,Мальчишки окна выбили уже,И штукатурка всюду осыпалась, —Но что-то в этом доме оставалосьНа третьем этаже…Ахало, охало, ухало в доме.И дети часто жаловались мамеИ обходили дом тот стороной, —Объединясь с соседними дворами,Вооружась лопатами, ломами,Вошли туда гурьбойДворники, дворники, дворники тихо.Они стоят и недоумевают,Назад спешат, боязни не тая:Вдруг там Наполеонов дух витает!А может, это просто слуховаяГаллюцинация?..Боязно, боязно, боязно дворникам.Но наконец приказ о доме вышел,И вот рабочий – тот, что дом ломал, —Ударил с маху гирею по крыше,А после клялся, будто бы услышал,Как кто-то застоналЖалобно, жалобно, жалобно в доме.…От страха дети больше не трясутся:Нет дома, что два века простоял,И скоро здесь по плану реконструкцийВвысь этажей десятки вознесутся —Бетон, стекло, металл…Весело, здорово, красочно будет…1966
Песня о сентиментальном боксере
Удар, удар… Еще удар…Опять удар – и вотБорис Буткеев (Краснодар)Проводит апперкот.Вот он прижал меня в углу,Вот я едва ушел…Вот апперкот – я на полу,И мне нехорошо!И думал Буткеев, мне челюсть кроша:И жить хорошо, и жизнь хороша!При счете семь я все лежу —Рыдают землячки́.Встаю, ныряю, ухожу —И мне идут очки.Неправда, будто бы к концуЯ силы берегу, —Бить человека по лицуЯ с детства не могу.Но думал Буткеев, мне ребра круша:И жить хорошо, и жизнь хороша!В трибунах свист, в трибунах вой:«Ату его, он трус!»Буткеев лезет в ближний бой —А я к канатам жмусь.Но он пролез – он сибиряк,Настырные они, —И я сказал ему: «Чудак!Устал ведь – отдохни!»Но он не услышал – он думал, дыша,Что жить хорошо и жизнь хороша!А он все бьет – здоровый, черт! —Я вижу – быть беде.Ведь бокс не драка – это спортОтважных и т. д.Вот он ударил – раз, два, три —И… сам лишился сил, —Мне руку поднял рефери́,Которой я не бил.Лежал он и думал, что жизнь хороша.Кому хороша, а кому – ни шиша!1966
Песня о конькобежце на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную
Десять тысяч – и всего один забег остался.В это время наш Бескудников Олег зазнался:Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил — и сгинул.Вот наш тренер мне тогда и предложил: беги, мол.Я ж на длинной на дистанции помру — не охну, —Пробегу, быть может, только первый круг — и сдохну!Но сурово эдак тренер мне: мол, на- до, Федя, —Главное дело – чтобы воля, говорит, была к победе.Воля волей, если сил невпроворот, — а я увлекся:Я на десять тыщ рванул как на пятьсот — и спёкся!Подвела меня – ведь я предупреждал! — дыхалка:Пробежал всего два круга – и упал, — а жалко!И наш тренер, экс- и вице-чемпион ОРУДа,Не пускать меня велел на стадион — иуда!Ведь вчера мы только брали с ним с тоски по банке —А сегодня он кричит: «Меняй коньки на санки!»Жалко тренера – он тренер неплохой, — ну бог с ним!Я ведь нынче занимаюся борьбой и боксом, —Не имею больше я на счет на свой сомнений:Все вдруг стали очень вежливы со мной, и – тренер…1966
«Каждому хочется малость погреться…»
Каждому хочется малость погреться —Будь ты хоть гомо, хоть тля, —В космосе шастали как-то пришельцы —Вдруг впереди Земля,Наша родная Земля!Быть может, окончился ихний бензин,А может, заглохнул мотор, —Но навстречу им вышел какой-то кретинИ затеял отчаянный спор…Нет бы – раскошелитьсяИ накормить пришельца…Нет бы – раскошелиться,А он – ни мычит, ни телится!Не важно, что пришельцыНе ели черный хлеб, —Но в их тщедушном тельце —Огромный интеллект.И мозгу у пришельцев —Килограмм примерно шесть, —Ну а у наших предков —Только челюсти и шерсть.Нет бы – раскошелитьсяИ накормить пришельца…Нет бы – раскошелиться,А он – ни мычит, ни телится!Обидно за предков!1966
Песня космических негодяев
Вы мне не поверите и просто не поймете:В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, —По пространству-времени мы прём на звездолете,Как с горы на собственном заду.От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – ох, влипли как!Наизусть читаем Киплинга,А кругом – космическая тьма.На Земле читали в фантастических романахПро возможность встречи с иноземным существом, —Мы на Земле забыли десять заповедей рваных —Нам все встречи с ближним нипочем!От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – игрушки нам!Наизусть читаем Пушкина,А кругом – космическая тьма.Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых,От дурных болезней и от бешеных зверей, —Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых —На Земле бывало веселей!От Земли до Беты – восемь дён,Ну а до планеты Эпсилон —Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.Вечность и тоска – ох, влипли как!Наизусть читаем Киплинга,А кругом – космическая тьма.Прежнего, земного не увидим небосклона,Если верить россказням ученых чудаков, —Ведь, когда вернемся мы, по всем по их законамНа Земле пройдет семьсот веков!То-то есть смеяться отчего:На Земле бояться нечего —На Земле нет больше тюрем и дворцов.На Бога уповали бедного,Но теперь узнали: нет его —Ныне, присно и вовек веков!1966
В далеком созвездии Тау Кита
В далеком созвездии Тау КитаВсё стало для нас непонятно, —Сигнал посылаем: «Вы что это там?» —А нас посылают обратно.На Тау КитеЖивут в тесноте —Живут, между прочим, по-разному —Товарищи наши по разуму.Вот, двигаясь по световому лучуБез помощи, но при посредстве,Я к Тау Кита этой самой лечу,Чтоб с ней разобраться на месте.На Тау КитаЧегой-то не так —Там таукитайская братияСвихнулась, – по нашим понятиям.Покамест я в анабиозе лежу,Те таукитяне буянят, —Все реже я с ними на связь выхожу:Уж очень они хулиганят.У таукитовВ алфа́вите слов —Немного, и строй – буржуазный,И юмор у них – безобразный.Корабль посадил я как собственный зад,Слегка покривив отражатель.Я крикнул по-таукитянски: «Виват!» —Что значит по-нашему – «Здрасьте!»У таукитянВся внешность – обман, —Тут с ними нельзя состязаться:То явятся, то растворятся…Мне таукитянин – как вам папуас, —Мне вкратце об них намекнули.Я крикнул: «Галактике стыдно за вас!» —В ответ они чем-то мигнули.На Тау КитеУсловья не те:Тут нет атмосферы, тут душно, —Но таукитяне радушны.В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..Но кибернетический гид мойНастолько буквально меня перевел,Что мне за себя стало стыдно.Но таукиты —Такие скоты —Наверно, успели набраться:То явятся, то растворятся…«Вы, братья по полу, – кричу, – мужики!Ну что…» – тут мой голос сорвался.Я таукитянку схватил за грудки́:«А ну, – говорю, – признавайся!..»Она мне: «Уйди!» —Мол, мы впереди —Не хочем с мужчинами знаться, —А будем теперь почковаться!Не помню, как поднял я свой звездолет, —Лечу в настроенье питейном:Земля ведь ушла лет на триста впередПо гнусной теорьи Эйнштейна!Что, если и там,Как на Тау Кита,Ужасно повысилось знанье, —Что, если и там – почкованье?!1966
Про дикого вепря
В королевстве, где всё тихо и складно,Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,Появился дикий вепрь огромадный —То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.Сам король страдал желудком и астмой,Только кашлем сильный страх наводил, —А тем временем зверюга ужасныйКоих ел, а коих в лес волочил.И король тотчас издал три декрета:«Зверя надо одолеть наконец!Вот кто отчается на это, на это,Тот принцессу поведет под венец».А в отчаявшемся том государстве —Как войдешь, так прямо наискосок —В бесшабашной жил тоске и гусарствеБывший лучший, но опальный стрелок.На полу лежали люди и шкуры,Пели песни, пили мёды – и тутПротрубили во дворе трубадуры,Хвать стрелка – и во дворец волокут.И король ему прокашлял: «Не будуЯ читать тебе морали, юнец, —Но если завтра победишь чуду-юду,То принцессу поведешь под венец».А стрелок: «Да это что за награда?!Мне бы – выкатить портвейну бадью!»Мол, принцессу мне и даром не надо, —Чуду-юду я и так победю!А король: «Возьмешь принцессу – и точка!А не то тебя раз-два – и в тюрьму!Ведь это все же королевская дочка!..»А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму!»И пока король с им так препирался,Съел уже почти всех женщин и курИ возле самого дворца ошивалсяЭтот самый то ли бык, то ли тур.Делать нечего – портвейн он отспорил, —Чуду-юду уложил – и убег…Вот так принцессу с королем опозорилБывший лучший, но опальный стрелок.1966
«Один музыкант объяснил мне пространно…»
Один музыкант объяснил мне пространно,Что будто гитара свой век отжила, —Заменят гитару электроорганы,Электророяль и электропила…Гитара опятьНе хочет молчать —Поет ночами лунными,Как в юность мою,Своими семьюСеребряными струнами!..Я слышал вчера – кто-то пел на бульваре:Был голос уверен, был голос красив, —Но кажется мне – надоело гитареЗвенеть под его залихватский мотив.И все же опятьНе хочет молчать —Поет ночами лунными,Как в юность мою,Своими семьюСеребряными струнами!..Электророяль мне, конечно, не пара —Другие появятся с песней другой, —Но кажется мне – не уйдем мы с гитаройВ заслуженный и нежеланный покой.Гитара опятьНе хочет молчать —Поет ночами лунными,Как в юность мою,Своими семьюСеребряными струнами!..1966
«А люди всё роптали и роптали…»
А люди всё роптали и роптали,А люди справедливости хотят:«Мы в очереди первыми стояли, —А те, кто сзади нас, уже едят!»Им объяснили, чтобы не ругаться:«Мы просим вас, уйдите, дорогие!Те, кто едят, – ведь это иностранцы,А вы, прошу прощенья, кто такие?»Но люди всё роптали и роптали,Но люди справедливости хотят:«Мы в очереди первыми стояли, —А те, кто сзади нас, уже едят!»Им снова объяснил администратор:«Я вас прошу, уйдите, дорогие!Те, кто едят, – ведь это ж делегаты,А вы, прошу прощенья, кто такие?»Но люди всё роптали и роптали,Но люди справедливости хотят:«Мы в очереди первыми стояли, —А те, кто сзади нас, уже едят…»1966
Для кинофильма «Вертикаль» (1966)
Песня о друге
Если друг оказался вдругИ не друг, и не враг, а так,Если сразу не разберешь,Плох он или хорош, —Парня в горы тяни — рискни! —Не бросай одного его:Пусть он в связке в одной с тобой —Там поймешь, кто такой.Если парень в горах — не ах,Если сразу раскис — и вниз,Шаг ступил на ледник — и сник,Оступился – и в крик, —Значит, рядом с тобой — чужой,Ты его не брани — гони:Вверх таких не берут и тутПро таких не поют.Если ж он не скулил, не ныл,Пусть он хмур был и зол, но шел,А когда ты упал со скал,Он стонал, но держал,Если шел он с тобой как в бой,На вершине стоял – хмельной, —Значит, как на себя самогоПоложись на него!1966
Здесь вам не равнина
Здесь вам не равнина, здесь климат иной —Идут лавины одна за одной,И здесь за камнепадом ревет камнепад, —И можно свернуть, обрыв обогнуть, —Но мы выбираем трудный путь,Опасный, как военная тропа.Кто здесь не бывал, кто не рисковал —Тот сам себя не испытал,Пусть даже внизу он звезды хватал с небес:Внизу не встретишь, как ни тянись,За всю свою счастливую жизньДесятой доли таких красот и чудес.Нет алых роз и траурных лент,И не похож на монументТот камень, что покой тебе подарил, —Как Вечным огнем, сверкает днемВершина изумрудным льдом —Которую ты так и не покорил.И пусть говорят, да, пусть говорят,Но – нет, никто не гибнет зря!Так лучше – чем от водки и от простуд.Другие придут, сменив уютНа риск и непомерный труд, —Пройдут тобой не пройденный маршрут.Отвесные стены… А ну – не зевай!Ты здесь на везение не уповай —В горах не надежны ни камень, ни лед,ни скала, —Надеемся только на крепость рук,На руки друга и вбитый крюк —И молимся, чтобы страховка не подвела.Мы рубим ступени… Ни шагу назад!И от напряженья колени дрожат,И сердце готово к вершине бежать из груди.Весь мир на ладони – ты счастлив и немИ только немного завидуешь тем,Другим – у которых вершина еще впереди.1966
Военная песня
Мерцал закат, как сталь клинка.Свою добычу смерть считала.Бой будет завтра, а покаВзвод зарывался в облакаИ уходил по перевалу.Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!А до войны – вот этот склонНемецкий парень брал с тобою,Он падал вниз, но был спасен, —А вот сейчас, быть может, онСвой автомат готовит к бою.Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!Ты снова здесь, ты собран весь —Ты ждешь заветного сигнала.И парень тот – он тоже здесь,Среди стрелков из «Эдельвейс», —Их надо сбросить с перевала!Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!Взвод лезет вверх, а у реки —Тот, с кем ходил ты раньше в паре.Мы ждем атаки до тоски,А вот альпийские стрелкиСегодня что-то не в ударе…Отставить разговоры!Вперед и вверх, а там…Ведь это наши горы —Они помогут нам!1966
Скалолазка
Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? —А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. —Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…»Рассмеялась ты – и взяла с собой.И с тех пор ты стала близкая и ласковая,Альпинистка моя, скалолазка моя, —Первый раз меня из трещины вытаскивая,Улыбалась ты, скалолазка моя!А потом за эти про́клятые трещины,Когда ужин твой я нахваливал,Получил я две короткие затрещины —Но не обиделся, а приговаривал:«Ох, какая же ты близкая и ласковая,Альпинистка моя, скалолазка моя!..»Каждый раз меня по трещинам выискивая,Ты бранила меня, альпинистка моя!А потом на каждом нашем восхождении —Ну почему ты ко мне недоверчивая?! —Страховала ты меня с наслаждением,Альпинистка моя гуттаперчевая!Ох, какая ж ты не близкая, не ласковая,Альпинистка моя, скалолазка моя!Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,Ты ругала меня, скалолазка моя.За тобой тянулся из последней силы я —До тебя уже мне рукой подать, —Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!»Тут сорвался вниз, но успел сказать:«Ох, какая же ты близкая и ласковая,Альпинистка моя скалоласковая!..»Мы теперь с тобою одной веревкой связаны —Стали оба мы скалолазами!1966
Прощание с горами
В суету городов и в потоки машинВозвращаемся мы – просто некуда деться! —И спускаемся вниз с покоренных вершин,Оставляя в горах свое сердце.Так оставьте ненужные споры —Я себе уже всё доказал:Лучше гор могут быть только горы,На которых еще не бывал.Кто захочет в беде оставаться один,Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!Но спускаемся мы с покоренных вершин, —Что же делать – и боги спускались на землю.Так оставьте ненужные споры —Я себе уже всё доказал:Лучше гор могут быть только горы,На которых еще не бывал.Сколько слов и надежд, сколько песен и темГоры будят у нас – и зовут нас остаться! —Но спускаемся мы – кто на год, кто совсем, —Потому что всегда мы должны возвращаться.Так оставьте ненужные споры —Я себе уже всё доказал:Лучше гор могут быть только горы,На которых никто не бывал!1966
Она была в Париже
Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу.Наверно, я погиб: робею, а потом —Куда мне до нее – она была в Париже,И я вчера узнал – не только в ём одном!Какие песни пел я ей про Север дальний! —Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на ты, —Но я напрасно пел о полосе нейтральной —Ей глубоко плевать, какие там цветы.Я спел тогда еще – я думал, это ближе —«Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»…Но что́ ей до меня – она была в Париже, —Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил!Я бросил свой завод – хоть, в общем, был не вправе, —Засел за словари на совесть и на страх…Но что ей от того – она уже в Варшаве, —Мы снова говорим на разных языках…Приедет – я скажу по-польски: «Про́шу, пани,Прими таким как есть, не буду больше петь…»Но что́ ей до меня – она уже в Иране, —Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!Она сегодня здесь, а завтра будет в О́сле, —Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, —Пусть пробуют они – я лучше пережду!1966
«Возле города Пекина…»
Возле города ПекинаХодят-бродят хунвэйбины,И старинные картиныИщут-рыщут хунвэйбины, —И не то чтоб хунвэйбиныЛюбят статуи, картины:Вместо статуй будут урны«Революции культурной».И ведь, главное, знаю отлично я,Как они произносятся, —Но чтой-то весьма неприличноеНа язык ко мне просится:Хун-вэй-бины…Вот придумал им забавуИхний вождь товарищ Мао:Не ходите, дети, в школу —Приходите бить крамолу!И не то чтоб эти деткиБыли вовсе – малолетки, —Изрубили эти деткиОчень многих на котлетки!И ведь, главное, знаю отлично я,Как они произносятся, —Но чтой-то весьма неприличноеНа язык ко мне просится:Хун-вэй-бины…Вот немного посидели,А теперь похулиганим —Что-то тихо в самом деле, —Думал Мао с Ляо Бянем. —Чем еще уконтрапупишьМировую атмосферу:Мы покажем крупный кукишСэШэА и СеСеСеРу!И ведь, главное, знаю отлично я,Как они произносятся, —Но чтой-то весьма неприличноеНа язык ко мне просится:Хун-вэй-бины…1966
О вкусах не спорят
(из кинофильма «Последний жулик», 1966)
О вкусах не спорят: есть тысяча мнений —Я этот закон на себе испытал, —Ведь даже Эйнштейн, физический гений,Весьма относительно всё понимал.Оделся по моде, как требует век, —Вы скажете сами:«Да это же просто другой человек!»А я – тот же самый.Вот уж действительноВсё относительно, —Всё-всё, всё.Набедренный пояс из шкуры пантеры, —О да, неприлично, согласен, ей-ей,Но так одевались все до нашей эры,А до нашей эры – им было видней.Оделся по моде как в каменный век —Вы скажете сами:«Да это же просто другой человек!»А я – тот же самый.Вот уж действительноВсё относительно, —Всё-всё, всё.Оденусь как рыцарь я после турнира —Знакомые вряд ли узнают меня, —И крикну, как Ричард я в драме Шекспира:«Коня мне! Полцарства даю за коня!»Но вот усмехнется и скажет сквозь смехЦенитель упрямый:«Да это же просто другой человек!»А я – тот же самый.Вот уж действительноВсё относительно, —Всё-всё, всё.Вот трость, канотье – я из нэпа, – похоже?Не надо оваций – к чему лишний шум?Ах, в этом костюме узнали, – ну что же,Тогда я одену последний костюм.Долой канотье, вместо тросточки – стек, —И шепчутся дамы:«Да это же просто другой человек!»А я – тот же самый.Будьте же бдительны:Всё относительно, —Всё-всё, всё!1966
«Корабли постоят – и ложатся на курс…»
Корабли постоят – и ложатся на курс, —Но они возвращаются сквозь непогоды…Не пройдет и полгода – и я появлюсь, —Чтобы снова уйти на полгода.Возвращаются все – кроме лучших друзей,Кроме самых любимых и преданных женщин.Возвращаются все – кроме тех, кто нужней, —Я не верю судьбе, а себе – еще меньше.Но мне хочется верить, что это не так,Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах —Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах, —Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.Зима 1966/67
«Вот – главный вход, но только вот…»
Вот – главный вход, но только вотУпрашивать – я лучше сдохну, —Вхожу я через черный ход,А выходить стараюсь в окна.Не вгоняю я в гроб никого,Но вчера меня, тепленького —Хоть бываю и хуже я сам, —Оскорбили до ужаса.И, плюнув в пьяное мурлоИ обвязав лицо портьерой,Я вышел прямо сквозь стекло —В объятья к милиционеру.И меня – окровавленного,Всенародно прославленного,Прям как был я – в амбицииДовели до милиции.И, кулаками покаравИ попинав меня ногами,Мне присудили крупный штраф —За то, что я нахулиганил.А потом – перевязанному,Несправедливо наказанному —Сердобольные мальчикиДали спать на диванчике.Проснулся я – еще темно, —Успел поспать и отдохнуть я, —Встаю и, как всегда, – в окно,Но на окне – стальные прутья!И меня – патентованного,Ко всему подготовленного, —Эти прутья печальныеВвергли в бездну отчаянья.А рано утром – верь не верь —Я встал, от слабости шатаясь, —И вышел в дверь – я вышел в дверь! —С тех пор в себе я сомневаюсь.В мире – тишь и безветрие,Чистота и симметрия, —На душе моей – тягостно,И живу я безрадостно.Зима 1966/67
Песня-сказка о нечисти
В заповедных и дремучих страшных Муромских лесахВсяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх:Воет воем, что твои упокойники,Если есть там соловьи – то разбойники. Страшно, аж жуть!В заколдованных болотах там кикиморы живут, —Защекочут до икоты и на дно уволокут.Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают,А уж лешие – так по́ лесу и шастают. Страшно, аж жуть!А мужик, купец и воин — попадал в дремучий лес, —Кто зачем: кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез.По причине попадали, без причины ли, —Только всех их и видали – словно сгинули. Страшно, аж жуть!Из заморского из лесу, где и вовсе сущий ад,Где такие злые бесы — чуть друг друга не едят, —Чтоб творить им совместное зло потом,Поделиться приехали опытом. Страшно, аж жуть!Соловей-разбойник главный им устроил буйный пир,А от их был Змей трехглавый и слуга его – Вампир, —Пили зелье в черепах, ели бульники,Танцевали на гробах, богохульники! Страшно, аж жуть!Змей Горыныч взмыл на древо, ну – раскачивать его:«Выводи, Разбойник, девок, — пусть покажут кой-чего!Пусть нам лешие попляшут, попоют!А не то я, матерь вашу, всех сгною!» Страшно, аж жуть!Все взревели, как медведи: «Натерпелись – сколько лет!Ведьмы мы али не ведьмы, патриотки али нет?!На́лил бельма, ишь ты, клещ, – отоварился!А еще на наших женщин позарился!..» Страшно, аж жуть!Соловей-разбойник тоже был не только лыком шит, —Гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа, ты, заморский паразит!Убирайся без бою, уматывайИ Вампира с собою прихватывай!» Страшно, аж жуть!…А теперь седые люди помнят прежние дела:Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела, —Прекратилося навек безобразие —Ходит в лес человек безбоязненно. И не страшно ничуть!Зима 1966/67
