Законы безумия

– Спокойствие, малыш, только спокойствие.

– Стараюсь.

– Герда, Макс предложил мне встречаться, представляешь? – Вика закусывает губу, глубоко вздыхая.

Выглядит очень счастливой.

– Поздравляю. Слушай, еще минута – и я опоздаю. Увидимся на обеде.

– Хорошо.

Забегаю в раздевалку, быстренько снимая шубу. Потом так же быстро поднимаюсь на второй этаж, сталкиваясь с Пашей. Сомов смотрит на меня презрительно. Ухмыляется. Хмурюсь и очень хочу пройти мимо, но он не дает. Хватает за руку, вынуждая остановиться.

– Ну ты и с*ка, Гольштейн. Быстро перед Шелестом ножки раздвинула. Шл*ха ты, Герда, – Сомов брызжет ядом. Его взгляд полон ненависти, а у меня просто нет слов. Я стою посреди школьного коридора, слышу его громкий голос, вижу, как на нас оборачиваются проходящие ребята, как его компания ржет, позади него. Стою и не могу вымолвить и звука. Мой мир рушится, крошится в мелкую крошку.

– Что молчишь? Воды в рот набрала или же членом его подавилась, до сих пор отойти не можешь? – встряхивает меня за плечо.

– Паха, да она оглохла, походу, – они смеются, а я рыдаю. Там, глубоко внутри, в душе, я сижу на коленях, захлебываясь своими слезами.

– А я смотрю, ты ему завидуешь? – улыбаюсь, склоняя голову вбок. Я не могу упасть перед ним в грязь лицом, не могу заплакать, убежать. Нет. Это буду не я. Про меня могут сказать все что угодно, обозвать, унизить, но это лишь их домыслы и больное воображение. Я никогда и ни перед кем не склоню голову. Никогда и ни перед кем. – Тебе не дала, а ему обломилось? – приподымаю бровь.

– Было бы чему, мне такая, как ты, не нужна. Я брезгую, – шепотом, в лицо, с мерзкой улыбкой, – да и ему ты тоже вряд ли уже понадобишься. Это же тупо спор. Полшколы ставки делало. Так что не обольщайся, моя дорогая.

Богдан. Как он мог? Я же поверила ему. Я же…

– А видео не показывал? – смеюсь Сомову в лицо, а сама уже готова грохнуться в обморок от жалости к себе и дикой ненависти к Шелесту.

– Че?

– То, говорю, мы на видео все записали. Хочешь, завтра принесу, посмотришь? – хихикаю над его глупой физиономией, а потом, грациозно развернувшись, иду во двор. Медленно вышагивая по длинному коридору, чувствую на себе прожигающие, где-то презрительные взгляды, но стоит мне остановиться на ком-то из них глазами, я вижу полнейшую покорность и отступление. Они могут думать, сплетничать, обсуждать меня за спиной. Они могут все, что хотят, но только там, в своих кулуарах, тихим-тихим шепотом. Потому что никто из них, никто и никогда не скажет мне даже слова. Каждый будет пресмыкаться, лебезя и улыбаясь. Потому что если по-другому – сожру.

Скрывшись за дверьми школы, изо всех сил стараюсь не заплакать. Тугой узел боли и отчаяния все крепче стягивает мое сердце. Кажется, я иду на автопилоте, ничего вокруг не замечая. Меня переполняет ненависть и гнев. Поэтому, когда я подхожу к Шелесту, то не думая бью его по лицу. Звонкая пощечина словно отрезвляет мысли, вытягивает из этого непроглядного стыда…

Замахиваюсь еще раз, смотря в его непонимающие и насмехающиеся надо мной глаза, но в этот раз он проворно скручивает мои руки. Спина плотно прижимается к его груди. Он окольцовывает мое тело своими жесткими объятиями.

– Тихо, Гера. Спокойно, – как всегда с задором и своей дурацкой улыбкой. – Объяснишься, за что я по роже получил?

– Ты лжец и лицемер, – кричу, пытаясь выбраться из его лап, но чем больше я шевелюсь, тем сильнее он сдавливает мое тело.

– А поподробнее.

– Зачем ты наврал Сомову, зачем ты сказал, что мы с тобой переспали? Зачем ты поспорил? – дергаюсь, извиваюсь, понимая, что мне нужно уйти, убежать, потому что еще немного, и я заплачу.

– Чего я кому сказал, когда спорил? – ослабляет хватку, поворачивая меня лицом к себе. – Че ты несешь?

– Я думала, ты нормальный. Я думала, мы друзья. Я думала, я тебе нравлюсь, – вырываю свои руки, вытирая льющиеся по щекам слезы, потому что не могу больше. Не сейчас и не с ним. Я поверила ему, думала, что наконец-то встретила хорошего человека, друга… того, с кем можно быть собой. Того, в кого я, кажется, влюбилась.

Богдан немного отстраняется. Смотрит как на маленького, избалованного ребенка.

– Че ты ревешь-то, Гольштейн? Я думал, ты такого даже не умеешь, – прижимает меня к себе. А я не сопротивляюсь, не могу. Нет сил. Больше уже нет сил. – Пошли, – отстраняется.

– Куда? – хлюпаю красным носом, недоверчиво поглядывая на решительно настроившегося Богдана.

– К Сомову твоему, спросим, когда эт я ему такое говорил и на кого спорил. Пошли-пошли. А то заледенеешь в своем пиджаке.

Когда мы заходим в класс, Богдан держит меня за руку, а Сомов, до этого лыбящийся и громко рассказывающий всем эту историю, спрыгивает с парты, шугаясь в сторону.

– Павлик, а ну-ка, расскажи и мне, – с вызовом, – я тоже посмеюсь.

– Не подходи, Шелест, – Сомов хватает стул.

– Псих, ты поспокойнее, – Богдан убирает руки в карманы, а я дрожу от страха. Чувствую, как каждый волосок на теле встает дыбом.

– Сомов, поставь стул, – кто-то из Пашкиной свиты пытается поставить на место его кашеобразные мозги, но, кажется, это совсем не помогает.

Все находятся в напряжении, все, кроме Шелеста. Он все так же лыбится, словно стоит на подиуме. Позер, блин.

– Ладно, укротитель стульев. Мы с тобой потом поговорим, – Богдан отворачивается, отодвигая меня чуть в сторону. Сомов отпускает стул, он с грохотом становится на пол, и именно в этот момент Богдан разворачивается. В два шага преодолевая разделяющее их расстояние. Ухватив придурка за грудки, он прижимает его к стенке. Тот что-то орет, но Шелест лишь делает захват, после которого отшвыривает Пашку, не забывая напоследок съездить ему по морде.

Пашка валяется на полу, класс собирается толпой вокруг этого тела, а Богдан быстро уходит из класса. Я же стою как дура посреди кабинета, не зная, что делать. Бежать за Шелестом или остаться на урок.

– Что, довольна, Гольштейн? – шипит Соколова, нависающая над Сомовым.

– Более чем, – откидываю волосы назад, смотря на нее с вызовом, но она лишь отворачивается.

Школу сотрясает звонок, и я понимаю, что в класс вот-вот придет учитель. Хватаю учебник и уже на ходу засовываю тот в сумку.

– Богдан, – ору, пытаясь его догнать.

Шелест же идет, словно не слышит моих воплей.

– Богдан, – хватаю за руку, пытаясь остановить эту машину.

– Что?

– Извини меня. Я, прости… – облизываю губы, краснея от его злобного взгляда.

– Знаешь, Герда, ты права, нам не стоит общаться.

– Что? Почему? – вздрагиваю от его слов, словно от пощечины.

– Ты прибежала кидаться в меня обвинениями сразу. Ты даже не думала, сразу сделала меня виноватым. Хотя я не давал тебе повода так обо мне думать, Герда, не давал.

– Богдан, я, просто…прости, – скулю, как собачонка, но Шелесту, кажется, плевать, он даже не смотрит в мою сторону.

– Иди на урок, – с этими словами он выходит во двор школы, оставляя меня одну посреди пустого коридора.

Чувствую себя раздавленной. Что мне теперь делать? Возвращаться в класс нет ни сил, ни желания. Всхлипнув, иду в столовую. Сажусь в самый дальний угол и сижу так до большой перемены. На ней-то и начинается самое интересное.

Глава 16

Богдан.

Оставив Геру в коридоре, иду в спортзал. Во мне кипит злость, и если я сейчас не сниму стресс, то точно кого-нибудь выхлестну. Торчу в секции карате до обеда. Хорошо, что занятия идут постоянно и внимания я не привлекаю.

На большой перемене возвращаюсь в школу. Не мешало бы пожрать. По дороге встречаю Катюху, она подбегает ко мне с ошалелыми глазами.

– Шелест, блин, тебя исключить хотят, – переступает с ноги на ногу, – пошли в подсобку, расскажу все.

Мы быстро спускаемся вниз. Катька запрыгивает на стол.

– Че ты несешь?

– Я? Это ты. Ты зачем Павлика вырубил? Его папашка опять приперся к директрисе. Они там уже совет собрали, чтобы тебя отчислить.

– Че за дурь? Этот ущерб сам стулом махал.

– Короче, если что, я за тебя.

– Спасибо за заботу. Где, ты говоришь, они все?

– В актовом зале. Ты что? Собрался туда идти? Ты больной? Сиди здесь, может, все мирно и решится.

– Ага, как же.

Бегом несусь в актовый. У двери замираю и считаю до пяти.

Пять. Открываю дверь.

– Здрасьте, – ищу глазами Марину.

Она стоит у окна. На меня не смотрит. Черт, я опять ее подвел. Сжимаю руки в кулаки.

– Явился, – бубнит директриса.

Оборачиваюсь, натыкаясь на улыбающуюся рожу Павлика. Ну не с*ка ли?

– Одно предупреждение у тебя уже было.

Киваю.

– Ты же понимаешь, что, когда мы разговаривали с тобой в прошлый раз, я не шутила.

– Понимаю.

– Тогда ты знаешь, что будет дальше.

– Не хочу себя оправдывать, но виноваты мы оба…

Маргарита Владимировна скептически улыбается. Она уже все решила. Ну или отец Сомова ей забашлял.

– Что-то на твоем лице я не вижу ни единого этому подтвержде…

Дверь в зал распахивается с грохотом. Все присутствующие молниеносно направляют туда взгляды.

– Здравствуйте, – Герда, запыхавшаяся от быстрого бега, быстро сканирует присутствующих.

– Тебе чего, Гольштейн? Выйди! Не видишь, у нас совет!

– Это я во всем виновата, – говорит громко, делая шаг в сторону Маргариты, – Богдан заступился за меня. Его не нужно исключать. Пожалуйста. Сомов сам все спровоцировал, – кидает на него злобный взгляд, – сам. Он хотел ударить Шелеста стулом. Что ему оставалось делать? Мы все виноваты.

– Это правда? – директриса хмурится, многозначительно смотря в мою сторону.

– Ну, как бы да.

– Ты у нас что, рыцарь?

Отрицательно качаю головой.

– Ладно, – раздраженно смотрит на Сомова, – все трое до экзаменов будете отрабатывать свое плохое поведение работами по школе.

Гера несколько раз кивает, расплываясь в благодарной улыбке.

– Шелест. Ты меня понял?

– Понял-понял.

– Маргарита Владимировна, – вмешивается отец Сомова, – вам не кажется…

– Не кажется. Девочка права, виноваты все. Поэтому и исключать нужно всех троих, – склоняет голову.

Сомов старший ретируется.

– Вот и отлично. Каждое утро вам будут давать задания, которые нужно выполнять после уроков.

Сомов прожигает Геру взглядом. Еще немного – и он прямо здесь вцепится ей в волосы.

– Герда, Богдан, зайдите в мой кабинет, – после всех речей просит Ма и удаляется из зала.

Выхожу за дверь. Гера идет следом. Молчим. В кабинете атмосфера очень уж нехорошая.

Сажусь в кресло, барабаня пальцами по боковой спинке. Герда усаживается на стул.

– Вы что вообще творите? – без подводок начинает Марина, поворачиваясь к нам лицом. Она стоит у окна.

– Извините.

Смотрю на красную Геру. Молчу.

– А ты извиниться не хочешь?

– Перед тобой да, мне стыдно, что все выставили так. Но я не виноват.

– Вы только посмотрите на него. Богдан, – голос становится строгим, – я тебя выпорю в следующий раз. Один стульями дерется, другой, кандидат в мастера спорта, между прочим, применяет приемы ВНЕ ринга, третья вообще до потери сознания напивается, – Марина разводит руками.

Издаю смешок, вспоминаю Геру с ее пируэтами. Гольштейн становится настоящим помидором, все ниже пряча взгляд.

– Еще раз, Богдан, еще хоть раз, – размахивает руками, – убери свою улыбку!

– Я все понял, – говорю спокойно, – абсолютно.

Марина прожигающим взглядом смотрит мне в глаза, и я чувствую, как ее медленно попускает.

– Ладно, идите.

Гольштейн поднимается на ноги, закрывая лицо ладонью.

– Герда, у тебя все в порядке? – интересуется Ма.

А я и так прекрасно понимаю, что них*ра у нее не в порядке. В два шага преодолеваю расстояние между нами, резко отнимая ее руку от лица. Как я и думал, все в крови.

Марина вздрагивает, начиная рыться в шкафах.

– Что с тобой? Врача, Богдан, нужно отвести ее к врачу.

– Не надо, – мотает головой, – сейчас пройдет.

– Нос зажимай, как я тебе показывал, – убираю волосы от ее лица.

– Может, перекись?

– Не надо, – уже я, – дай ей салфетки влажные.

Ма достает из сумки салфетки, протягивает мне пачку.

– Давай, Гера, вытри нос. Все уже прошло. Разжимай пальцы.

Гольштейн покорно делает все, что я говорю.

– Мы пошли на урок?

Марина кивает, явно находясь под впечатлением. Я знаю, что она не особо хорошо переносит вид крови, оттого всегда садится на боях подальше.

Как только выходим, прохожу вперед, но на секунду притормаживаю.

– Спасибо, – смотря поверх нее, – с твоей стороны было более чем человечно, – кривлю губы, продолжая движение, оставляя Геру возле кабинета.

На русском сижу с Куликовой, и, слава снепчату, она молчит. В сотый раз посмотрев на собачьи уши, ловлю себя на мысли, что вся эта внеклассная работа мне нах*р не вперла.

Еще и с Сомовым в придачу. Раздраженно откладываю ручку, ловя на себе Герин взгляд. Отворачиваюсь. Не скажу, что меня обидели, словно кисейную барышню, но осадочек еще реально болтается на дне пробирки.

Было очень неприятно слышать от этого зазнавшегося одуванчика очередные обвинения в свой адрес.

Я, как полный дебил, бью из-за нее морду всякому мусору, и от нее же еще по роже получаю. Веселая перспективка. Меня не устраивает.

– Богдан, ты поговорил с Сережей? – шепчет Куликова.

– Сегодня. Мы как раз договорились пересечься.

– Спасибо.

– Спасибо не отделаешься.

– Ты на что намекаешь?

– Да успокойся ты, озабоченная, я не об этом. О, все спросить хотел, правда, что Гера тебе волосы повыдирала? – поворачиваюсь в ее сторону.

– Она еще за это ответит. Сучка.

– Ты поспокойнее, Катюша.

– Только не говори, что запал на нее, – замолкает, как-то странно щурясь. – Серьезно? Ты на нее запал? Блин, Шелест, я думала, хоть ты нормальный, – цокая языком, выпучивая глаза.

Ржу.

– Да я вроде не жалуюсь.

– Ты меня расстроил, – театрально накрывая лоб рукой, – но я ей все равно отомщу, нашей отличнице, не так жестко, как хотела, но знай, просто так я это не оставлю.

– Катюша, – натягиваю «миленькую» улыбку, – подумай хорошо.

– Ладно. Пусть дышит, Мелкова убеди.

После уроков еду в зал. Не успело пройти первенство, как Иваныч начал усиленно готовиться к сборам.

Пока обходится без жести, но это только пока.

Разогревшись, вылезаю на ринг. Мишаня принимает стойку, отрабатываю удары, прессингую, жестко.

Чувствую капли пота на лице.

– Хорош, – меняйтесь.

Теперь я в качестве живой грушки для Мишкиных ударов. Иногда прям сильно хочется у*бать в ответ. Сегодня я реально на взводе, и это не есть хорошо. Раздраженно отхожу в сторону после очередной команды тренера.

– Шелест, ты сегодня совсем одурел? Еще раз подобное – и ты никуда не едешь.

Киваю. Видимо, отправленный в нокаут Артем стал апогеем моего перебора. А ведь спарринг был вполсилы.

На улицу выползаю ближе к восьми. Меня уже ждет Мелок.

– Здорово!

– Здорово!

– Спасибо, что сюда припер. Я бы физически никуда не доехал. Сдохну ща.

– Опять всех уработал?

– Не, – сцепляю пальцы в замок на затылке, потягиваюсь, – пойдем упадем в Мак, а то холодно.

– Пошли.

***

Засунув руки в карманы, иду к метро. С Серым мы разошлись часа как пол. У него тоже напряг со временем и нелады с комендантским часом. Быстро обсудили все, что на повестке, этот баран только раза с пятого согласился принять Катюхино предложение о др.

У дома в глаза сразу бросается черный мерседес. Не дай бог… на ум приходит Сомовский батя.

Прохожу мимо тачки, замечая водителя. Открываю дверь тихо. Бесшумно снимаю обувь и куртку. Из кухни доносятся голоса. На паркете полоска яркого света.

Интересно.

Шагаю в глубь дома, замирая сбоку от прохода.

– Вы извините меня, правда, мне очень стыдно, – пискливым голоском лопочет Гера, – я на самом деле вообще почти не пью, а тут так вышло, очень неудобно. И вся эта драка, если бы я промолчала, Богдан бы ничего не сделал…

– Не волнуйся так, – Мать улыбается, слышу, – ты меня, конечно, шокировала, но в жизни бывает и похлеще.

– Страшно представить.

– И не стоит.

– А Богдан точно вернется?

– Я даже боюсь спросить, куда он может деться?

– Несу чушь, просто волнуюсь. А вдруг он не захочет со мной разговаривать.

– Не захочет сегодня, поговорите завтра. Все просто, Герда.

– Вы такая классная. Понимающая. Богдану повезло, вот моя мама сказала бы мне что-нибудь нелицеприятное по этому поводу.

– У вас с ней не очень хорошие отношения?

– Я бы сказала, у нас с ней их нет.

– Может быть, чаю?

– Не откажусь.

Какая милая беседа. Закатываю глаза, а потом вздрагиваю. Орущий как больной смартфон сдает меня с потрохами. Провожу пальцем по экрану, выходя в проход. Две пары глаз смотрят на меня так, словно я призрак.

– Да, – в трубку, – привет, Танюш, – кидаю взгляд на Геру, – хорошо, я только «за». Ага, спокойной ночи.

Герда недовольно смотрит в мое лицо. Еще секунда – и она меня расплавит своим взглядом.

– И давно ты тут подслушиваешь? – Ма еле ощутимо улыбается.

– С того момента, как она извинялась за свою пьянку.

– Спасибо, все, Марина Юрьевна, я лучше пойду, – Герда подрывается со стула и быстро идет в прихожую.

– Богдан!

– Что – Богдан? Шуток не понимает?

Ма закатывает глаза и отворачивается к плите, зажигая конфорку.

Иду к двери, слыша, как неуклюже Гольштейн натягивает сапоги.

– Гера, не дуйся, – опираюсь на дверной косяк плечом.

– Больно надо. Мне все равно.

– А приходила зачем?

– Не твое дело. Я не к тебе приходила, – возится со змейкой, бегунок не идет вверх.

– Врать нехорошо.

– Отвали от меня, – начинает нервничать, еще немного – и она вырвет замочек с мясом.

Подхожу ближе, присаживаясь на корточки. Гера вздрагивает. Убираю ее руки, медленно тяну бегунок вверх. Готово.

– Я хотела извиниться, а ты… ты, – легонько бьется своим лбом о мой.

– Я извинил, – выпрямляюсь, поднимаю ее за собой.

– А я теперь обиделась! – надувает щеки, смахивая на хомяка. – Что она хотела?

– Кто?

– Эта твоя Танюша, – кривит лицо.

Походу, кто-то ревнует.

– А я должен ответить?

– Ты мне ничего не должен, и вообще, отстань от меня.

– Да я и не приставал, – поднимаю руки, показывая ладони.

Герда злится еще больше. Нервно сдергивает с вешалки куртку, натягивая ту на себя. Рука не с первого раза попадает в рукав, беся ее до предела.

Останавливаю ее дерганья, с еле ощутимой силой сдавливая Герины запястья.

– Давай встречаться, – скорее не спрашиваю, а утверждаю, да, возможно, в немного странной форме, – ты мне очень нравишься.

Гера застывает, медленно поднимая на меня глаза. Сжимаю ее ладонь.

Растерянно кивает.

Она целует первая. Быстро. Едва касаясь губами моих.

– Мне уже пора. До завтра?!

– До завтра.

Дергаю ее за руку на себя, крепко стискиваю в объятиях. Целую. Это не мимолетное касание губ, это снос башки. Хочу ее сожрать. Пальцы гладят бархатистую кожу, а я понимаю, что просто не могу от нее оторваться. В штанах все каменеет. Гера отталкивает, очевидно, неплохо так все прочувствовав. Стоим мы неприлично близко.

Смотрит на меня растерянно.

– Природа, – пожимаю плечами, легонько щелкая ее по носу.

– Да ну тебя, – смеется, – пока.

– Пока, – открываю ей дверь.

Герда уходит, напоследок помахав рукой.

Закрываю дверь, упираясь в нее головой. С*ка. Возбуждение просто адское. В самую бы пору позвонить Куликовой, но и тут облом.

Глава 17

Герда.

Вот так просто… давай встречаться… хотя, а чего ты хотела? Шоколадный фонтан и миллион роз? Нет, не хотела. Ничего не хотела, но почему-то именно сейчас поняла, что мне были необходимы эти слова. Я до дикого безумия, сама того не подозревая, нуждалась в этом предложении. Нуждалась в Богдане.

За какие-то пару месяцев он привнес в мою жизнь столько, сколько большинство не смогли внести за годы.

Смотрю на него, а слов нет. Тупо киваю. Странная реакция, наверное, до жути неправильная, но не могу иначе. Я в замешательстве, а по телу растекается тепло. Меня окутывает негой спокойствия и дикого восторга. Два слова поменяли все. Перевернули с ног на голову. Богдан смотрит на меня с едва заметной улыбкой. Он же тоже волнуется? Правда?

Сжимает мою руку.

Я приехала сюда извиниться, потому что была не права. Потому что, как и всегда, решила, что меня предают. Было больно осознавать, что и Шелест так подумал. Слова Сомова так быстро застряли в моей голове, заставили поверить. И я поверила. Но, когда увидела реакцию Богдана, пожалела миллион раз о том, как повела себя. Я ударила человека, который все это время пытался мне помочь. Помогал. Единственного человека, которому не все равно, что со мной происходит.

Сидя в столовой, я совсем не думала, что ко мне подсядет Катя. Ее гневный и дерзкий выпад заставил мою совесть проснуться, и я даже не смела открыть рот, выслушивая ее претензии.

Она смотрела на меня как на мусор.

– Из-за тебя, папина принцесса, Богданчика могут вышвырнуть, из-за тебя и твоей сучности. Это ты натравила его на Сомова. Ты прекрасно знала, что он отреагирует так, знала и все равно это сделала. Обиженная. Посмотрите-ка, плохие одноклассники вновь обидели нашу принцессу. Если хочешь знать, это я, я и Сомов, спорили, ну и еще полшколы. Шелесту эти игры не нужны. Это не в его характере. Он виноват только в том, что вообще решил с тобой общаться, наивный дурак. Включи свою башку и подумай хорошенько, может ли человек, постоянно спасающий твой зад, без всяких требований, поступить так мерзко? Подумай! Знаешь, даже как-то обидно, он за тобой так волочится. Было бы за кем! Хоть раз в жизни возьми на себя ответственность за свои дрянные поступки, Гера. Если что, они в актовом зале…

С этими словами она позерно поднялась со стула и покинула столовую. Катька говорила это настолько громко, что, когда ушла, любопытствующие взгляды еще долго были прикованы к моему столу.

Что я чувствовала в тот момент? Отчаянье. Стыд. И какую-то пустоту. Быстро выйдя в коридор, я сломя голову побежала в актовый зал.

Куликова оказалась права, во всем. Я виновата. Не Богдан, я.

Смотрю на наши переплетенные пальцы, поднимаю взгляд к его лицу и, не думая ни о чем, встаю на цыпочки, едва касаясь губами губ.

Я ему нравлюсь. Очень нравлюсь. Его слова на репите в голове, и я почти не осознаю, как сажусь в машину. Водитель смотрит на меня, как и всегда, отстраненно.

Только переступаю порог собственного дома, и тут же в спину летят мамины крики:

– И где ты шлялась? – мать искрится в своей злости. – Пропустила ужин, отец в бешенстве!

Милый дом встречает меня, как и всегда, с любовью.

– Я поужинала в городе, – отмахиваюсь от нее, поднимаясь наверх.

– Стой. Мы с тобой не договорили, – мама хватает меня за руку, с силой сдавливая запястье. – Ты хоть представляешь своей глупой башкой, что мне пришлось от него выслушать? Где ты была?

– У Со… – осекаюсь, понимая, что он меня не прикроет, – у Вики.

– У кого?

– Девочка из параллельного класса.

– Какая девочка? От тебя несет мужскими духами, причем очень и очень дешевыми, – кривит лицо.

Вздрагиваю. На пороге гостиной прямо за спиной матери стоит отец. Его гневный взгляд вновь превращает меня в маленькую девочку, обязанную подчиняться. Я по инерции опускаю глаза, с силой сдавливая пальцы в кулак.

Мать мгновенно замечает изменения в моем лице, нервно прикусывая губу и отпуская мое запястье. Ее последние слова… даже она не хотела, чтобы отец их услышал.

– Значит, мужскими духами, – отец делает скорбное лицо, вздыхает. – Как я понимаю, это не твой дружок Сомов, да?

Отрицательно мотаю головой. Едва-едва смотря на отца.

– Броня, – мама расплывается в улыбке, – молодость, – она нервничает, заламывает пальцы.

Отец пронзает ее осуждающим взглядом.

– Ко мне в кабинет, живо.

Говорит ровно. Не повышая голос совершенно. Его мрачная аура медленно исчезает из комнаты. Смотрю на темный коридор, не решаясь сделать шаг. Мама толкает меня вперед, что-то цыкая. Обнимаю себя руками, медленно приближаясь к его кабинету.

Внутри за огромной дубовой дверью – отец. Он сидит за массивным столом, смотрит снисходительно. Даже смешно. Разве родители так смотрят на своих детей? Кажется, что я в этом доме что-то вроде прислуги… или зверушки для битья.

– Садись, – кивает в сторону кресла.

Усаживаюсь в кожаное кресло из телячьей кожи. Руки не опускаю. До сих пор обнимаю себя за плечи. Мне жутко.