скачать книгу бесплатно
– Видел я тут одну. Дура дурой, и нос холодный. Пошли уже. Ромео!
Мелок корчится, пытаясь отвесить мне леща. Но это бесполезно. Перехватываю его граблю, заламывая за спину. Не сильно. Не больно. Но чтоб неповадно.
– Отпусти. Лось.
– Не ной.
Мы почти вваливаемся в коридор, подкалывая друг друга. На ходу стаскиваем куртки, направляясь в столовку. Как раз к ужину.
***
Следующий день кажется каким-то торжественным. Все поздравляют Марину, жрут торты и по сто раз ходят пить чай. Столовка сегодня работает целый день.
Баженова улыбается, играет с малышней, а я стою в стороне и бешусь. Бешусь от всего, что здесь происходит. Меня раздражают все собравшиеся вокруг люди, меня тошнит от воплей и смеха малявок, которых она поднимает на руки. Она, с*ка, ведет себя до безумия непрофессионально, потому что не имеет права привязывать к себе детей, не имеет права проявлять к ним столько любви, заставлять зависеть от себя, ставить перед собой на колени.
Не имеет, но делает… Она относится ко всем одинаково, с любовью, больной радостью в глазах. А меня тошнит. Меня разъедает изнутри. Потому что я не хочу этого. Не хочу, чтобы ее внимание было всеобщим. Оно должно, оно просто обязано быть моим.
У нас с ней столько общего. А еще она до дури похожа на мою маму… или же мне просто хочется так думать.
– Ребята, – она поджимает губы, – вы все такие замечательные, вы устроили мне такой праздник. Спасибо вам огромное.
Все хлопают, а я тупо повторяю за окружением. Я даже не слышу, что она еще говорит, не слышу до тех пор, пока в помещении не становится подозрительно тихо. Моргаю, фокусируя взгляд.
– …ребята, я хочу пообещать вам, что ничего не поменяется. На мое место придет очень хороший человек – Алексей Витальевич. Это мой друг, мы вместе учились, он, кстати, многодетный отец.
Из-за двери выходит широкоплечий мужик, с едва виднеющейся сединой. На носу очки, на шее галстук. Ухахатываюсь внутри, но мне ни хрена не смешно, мне, с*ка, вообще не смешно. Только в этой ср*ной жизни появилось хоть что-то хорошее, как и это у меня выдирают с потрохами.
Резво выхожу из зала. Быстро пересекаю коридор, забирая из гардероба куртку. Меня потряхивает, злость плещется через край. И я с тоской вспоминаю времена, когда нам приходилось здесь выживать. Потому что лучше выживать. Чем находиться под мнимой опекой и любовью. Ей плевать, так же, как и всем. Она поманила нас костью, как глупую стаю голодных собак. Поманила, приласкала, а потом исчезла, оставляя нас один на один с нашей никчемной и никому не нужной любовью.
Глава 3
Богдан.
Я шатаюсь на улице больше суток. Мне не хочется возвращаться, но придется. Если я чего-то хочу добиться в этой жизни, то я должен вернуться и с утра до ночи пахать в зале. Это единственный выход. Один на миллион.
В наш сарай прихожу ближе к вечеру следующего дня. Все, конечно, стоят на ушах. А кто-то хочет мне эти самые уши открутить. Валяев, наш новый директор, смеряет меня рассерженным взглядом и просит пройти в его кабинет.
Я иду по коридору, наталкиваясь на непонимающие взгляды пацанов, и осознаю только одно – я единственный, кто так воспринял новость о Маринином уходе. Только я. Всех остальных совсем не смутила эта перемена. Все с первой минуты прониклись Валяевым, мысленно благодаря Марину за достойную себе смену.
Закрываю дверь директорского кабинета, морально настроившись выслушивать, какой я «плохой мальчик», а когда поворачиваюсь, вплотную прижимаюсь спиной к двери.
В кресле рядом с окном сидит Баженова. На лице каменная маска. Но даже сквозь нее я вижу, как она зла.
Валяев чмокает губами, а потом незаметно выходит в коридор.
– Где? Ты? Был? – голос отдает металлом.
– Гулял.
– Сутки?
– Забыл взять часы.
– Не хохми.
– Даже не пытаюсь. Вы зачем приехали вообще? Бросили, так имейте мужество признать.
Мама Марина вздыхает, одаривая меня нежной, понимающей улыбкой.
– Богдан, – говорит тихим, успокаивающим голосом, – я приехала, потому что хотела поговорить. Я увольняюсь, потому что мне предложили вакантное место завуча в элитном лицее. В другой ситуации я бы отказалась, но, как ты знаешь, мой отец болен, а лечение стоит немаленьких денег. Курс почти непрерывный, а вечно брать «подачки доброй воли» мы не можем, да и добра в них с каждым днем все меньше…
– Я понимаю, – пытаюсь выдавить улыбку, сожаление, хоть что-нибудь, но не могу. До одури не хочу, чтоб наша мама Марина подумала, что я ее не понимаю, что я за нее не рад. Конечно, я все понимаю, и на ее месте сто раз сделал бы так же, только вот без нее здесь опять начнется ад, для меня точно. – Я понимаю. Извините.
– Спасибо, Богдан. Ты замечательный, добрый, умный мальчик.
Она улыбается, а мне хочется удавиться.
– Вы к нам в гости только приезжайте, нам будет вас не хватать. Мне будет вас не хватать, – опускаю голову, крепче стискивая зубы. Она не должна видеть моей почти что сопливой рожи.
– Мне тоже будет тебя не хватать, Богдан, – утирает выступившие слезы.
А я замираю. Я точно слышал то, что слышал? Ей будет не хватать именно меня? Не нас, не их, а меня…
– Богдан, когда мне сказали, что ты сутки не появлялся, я очень испугалась. Я много думала, не сегодня и не вчера, а вообще… не сочти мои слова пустыми…я бы хотела тебя усыновить. Я понимаю, что ты уже взрослый, что все это слишком поздно, но я и так уже потеряла достаточно близких для меня людей, поэтому потерять тебя я просто не имею права, – вытирает скатившуюся по щеке слезинку, делая шаг в мою сторону, – не беспокойся по поводу документов, школы, я все устрою, – тараторит, подходя все ближе, – у меня много друзей, которые помогут нам сделать все это без проблем, мне нужно лишь твое согласие.
Она замирает напротив меня, а я не могу сказать и слова. Все это кажется сном, или меня до сих пор штырит от антибиотиков?! Не знаю… Марину трясет, впрочем, как и меня. Я все еще стою в дурацком ступоре и не могу пошевелиться.
– Богдан, ты скажешь что-нибудь? – она волнуется, от этого ее голос подрагивает, а ладонь ложится на мое плечо. – Я понимаю, что ты взрослый парень и, возможно, я тебе совсем чужая…
– Я согласен, – перебиваю ее, кое-как пересилив сухость во рту. Смотрю на нее сверху вниз, прижимая кулак к губам.
***
Я переехал к маме Марине за два дня до Нового года. Она настаивала сделать это раньше, но я не смог. Танюха совсем раскисла и ходила словно приведение, поэтому у меня просто не хватило совести бросить ее в таком состоянии. Хотя я и совесть – понятия довольно абстрактные. Мелковой нужно свыкнуться. Она должна понять, что нам придется расстаться, но также она должна понять и то, что я ее не бросаю. Мы также будем видеться, общаться, созваниваться…
Утром двадцать девятого декабря, когда мы с мамой Мариной навсегда покидали стены интерната, она предпочла не заходить внутрь. Сказала, что подождет снаружи у машины, потому что документы она передала Валяеву еще неделю назад, и лишний раз не хотела делать при детях акцент на том, что она меня усыновила. Как бы она ни отмахивалась глупыми ответами, я прекрасно понимал, что она чувствует свою вину перед остальными. Я ее тоже чувствую.
Меня вышли провожать мои ребята, ну и Таня, конечно.
– Давай, Мелок, – хлопаю друга по плечу.
– Давай, – Серега ухмыляется.
Танюха вытирает слезы, смотря на меня ненавидящим взглядом. Она смотрит, словно хочет прожечь во мне пару дырок, а потом резво срывается с места, забегает обратно в здание интерната. Хочу пойти за ней, но Серега перехватывает мой локоть.
– Не надо. Только хуже будет. Пусть привыкает.
Киваю. Убираю руки в карманы, тоскливо смотря на парадную дверь. Вот и все. Я столько раз представлял себе, как покину эти стены, так желал этого, а теперь нет и намека на радость.
Нет, я, конечно, рад. Очень. Я до гробовой доски благодарен маме Марине, что она вытащила меня с этого дна, но ребята остались здесь. Мелок, Крош, Танюха, Макс – все они останутся здесь.
– Богдан, пора, – на плечо ложится женская рука. Значит, она все же вышла из машины.
– Иду, – киваю, а сам еще раз пожимаю парням руки.
Мы выезжаем уже ближе к обеду. Дорогу прилично занесло снегом, а городская техника даже не чешется разгребать эти завалы.
– Все хорошо?
Кажется, не один я чувствую неловкость. Марина ерзает на сидении, постоянно поворачивая голову в мою сторону.
– Отлично. Нам долго ехать?
– Около часа, если без пробок.
Киваю, натягивая на уши наушники. За окном валит снег, а я медленно погружаюсь в сон.
***
– Богдан, иди завтракать!
Крик мамы Марины невозможно сравнить ни с чем. Он проносится через весь дом, просто проникая сквозь стены. Открываю глаза. Семь утра. Первое утро перед новой школой. Черт бы его побрал. Честно, желания идти в школу, где учатся мажорики, у меня мало, и, если б не настояние мамы Марины, я бы с удовольствием доучился в интернате. К сожалению, это было невозможно не только из-за ее настояний. Но и из-за правил. Наверное, поэтому я за анархию!
Да и новогодние каникулы показались слишком короткими, но интересными. Мы катались по Европе. Были в Праге, Лондоне, Берлине, мама Марина сказала, что поездка – это подарок к Новому году.
Странно, но я вообще не помню, когда мне последний раз что-то дарили. А если и дарили, то это сто процентов была какая-нибудь чашка, ложка, ручка…
Зеваю, лениво взъерошивая волосы ладонью. Прическа готова.
Впрыгиваю в джинсы, уже на ходу понимая, что в этом лицейчике балом правит форма. Быстро переодеваюсь, зависая перед зеркалом на пару минут. Рубашка и галстук. Пробую завязать удавку, но становлюсь похож на клоуна. Расстегиваю верхние пуговицы и максимально ослабляю галстук, стягивая его немного вниз, чтобы ворот получился небрежно распахнутым. Идеально. Закатываю рукава, выходя из комнаты.
– Доброе утро.
– Доброе, – падаю на стул, придвигая тарелку с сырниками, – вкусно.
– Ты даже не попробовал.
– Я и так знаю, – отмахиваюсь.
Мама сегодня, как и всегда, на высоте. Черное узкое платье, белый удлиненный пиджак, убранные наверх волосы. Она красива. Странно только, что жила все это время одна. Даже когда был жив Саня. Они жили вдвоем, за редким случаем, когда в гости наведывался дед.
Дед говорит, что ее сглазили, поэтому она не может найти нормального мужика. А потом утверждает, что нормальные мужики вымерли. В общем, дело темное.
– Богдан, сегодня твой первый день в лицее, и я хочу пожелать тебе удачи.
– Бл-г-д-рю, – отвечаю с набитым ртом, делая глоток чая, – спасибо.
– Это хороший лицей.
– Я все равно не понимаю. Я мог бы учиться в обычной школе.
– Нет, Богдан. Знаю я тебя, ты там всю школу вверх ногами поставишь без меня. Поэтому, если ты будешь постоянно перед глазами, мне будет спокойнее.
– А может, я им не подойду?
– Ты круглый отличник, не придуривайся.
– А деньги?
– Для детей учителей у них есть небольшая материальная поблажка. Если ребенок соответствует их уровню знаний. А ты соответствуешь. Кстати, послезавтра будет тест на проверку знаний, и только попробуй провали его.
– А если будут сложные вопросы?
– Богдан.
– Ладно, ладно, напишу я тебе этот тест. На-пи-шу.
– Вот и хорошо. У тебя сегодня есть тренировка?
– Ага, – продолжаю жевать, – слушай, а почему тест не в начале года?
– Он для большинства обучающихся. Для кого-то это шанс попасть под эту программу и не оплачивать это полугодие, а для тех, кто хочет поступать в заграничные университеты, возможность начать проявлять себя. Наш лицей сотрудничает с университетами Лондона, Берлина, Оттавы.
– Нормально так.
– Ты поел?
– Ага.
– Тогда поехали. Еще не хватало опоздать в первый день.
– Поехали.
Всю дорогу до школы она болтает без умолку. Думает, что я переживаю. Боюсь. Хотя на самом деле мне пофиг. И страха я не испытываю. Что там может быть такого, чего стоит бояться? Я в этой жизни уже и так многое пережил. Поэтому до закидонов золотой молодежи мне вряд ли будет дело.
На парковке Марина продолжает говорить. Улыбается. Несколько раз пытается поправить мой галстук, но я остаюсь непреклонен. Как хотят, но мне нужна индивидуальность. Ходить в этом стаде клонов не для меня. А застегивать пуговицы до последней – тем более.
С парковки мы идем к длинному двухэтажному зданию песочного цвета. Здесь панорамные окна, через которые я замечаю бассейн.
– Ни пуха тебе, – целует в щеку, быстро стирая с нее свою помаду.
– К черту, – улыбаюсь.
– Я пошла. Тебе на второй этаж.
– Ага, – киваю, отворачиваясь. Мама Марина уходит, а я тру нос, рассматривая заснеженное футбольное поле с высокими трибунами.
Нормальная такая школа. Чего-то подобного я и ожидал. Закинув рюкзак на одно плечо, захожу внутрь. Народу немного. Все такие прилизанные, лоснящиеся. Аж тошно становится.
