Мифология советского космоса

Выстраивание космической истории вокруг нескольких ключевых личностей характерно для советской космической истории с самого ее начала. Если Королева обычно описывали как «отца-основателя» советской космонавтики, то Циолковского можно было бы назвать ее «дедушкой». Глухой школьный учитель из провинциальной Калуги, Циолковский был теоретиком-самоучкой и визионером космических путешествий. В 1910–1930-х годах его работы были популярны в растущем российском сообществе энтузиастов космических путешествий. После революции Циолковский искусно использовал риторику большевиков, выставив себя жертвой царского режима и мыслителем марксистского толка, чтобы получить поддержку советского государства. Государство, в свою очередь, сконструировало собственный пропагандистский образ Циолковского. В 1930-х годах сталинская пропагандистская машина превратила его в национального героя, символ советского технического превосходства. Эта навязанная идентичность весьма отличалась от культивируемого им самим образа скромного провинциального изобретателя, популяризатора науки и народного учителя, который строил модели ракет в домашней мастерской62.

В послевоенный период сконструированным государством мифом воспользовались советские инженеры-ракетчики и энтузиасты космоса. В конце 1940-х годов имя покойного Циолковского часто упоминалось в поощряемой партией националистической кампании, которая пропагандировала приоритет российских ученых и инженеров. Журналисты начали писать, что Циолковский даже изобрел самолет и дирижабль63. В сентябре 1947 года Королев произнес речь в Центральном доме Советской армии, посвященную 90-летию со дня рождения Циолковского. Как заметил Сиддики, «показательно, что Королев привлек внимание к идеям Циолковского о космических путешествиях, а не о ракетах или воздушных судах, тем самым начав сдвигать его из сферы воздухоплавания в область исследований космоса»64. Королев и другие инженеры-ракетчики, энтузиасты космических полетов, вдруг начали вспоминать свои довоенные встречи с Циолковским и представлять свои космические проекты, как будто бы им «вдохновленные». В апреле 2011 года к 50-летию полета Гагарина в Калуге был установлен памятник, посвященный визиту Королева к Циолковскому, якобы состоявшемуся в 1929 году (скульптор Алексей Леонов (тезка космонавта Леонова); рис.1). Циолковский там изображен моложе, а Королев старше, чем в 1929 году, чтобы сохранить визуальное сходство с их известными изображениями.

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/b5/Ciolkovskij-korolev.jpg

Рис. 1. «Связь времен», памятник Константину Циолковскому и Сергею Королеву в Калуге. Скульптор А. Д. Леонов, 2011, бронза.

Паломничества в Калугу ради встречи с великим человеком стали ретроспективно рассматриваться в качестве «обряда посвящения» для любой крупной фигуры среди инженеров-ракетчиков. Символическая связь с Циолковским, канонизированным советским государством, играла важную роль в легитимации их предложений в глазах представителей власти. В 1952–1953 годах в автобиографических материалах, сопровождавших его заявки о вступлении в Коммунистическую партию и Академию наук СССР, Королев писал о личной встрече с покойным визионером как об отправной точке своего интереса к ракетной технике. Даже несмотря на то, что с Циолковским он встретился лишь однажды во время приезда последнего в Москву в 1932 году, история позднее была приукрашена настолько, что появилось яркое воспоминание Королева о посещении им Циолковского в его доме в Калуге – посещении, которого, очевидно, никогда не было65. В частном порядке Королев признавал, что едва помнил Циолковского и что основным источником воспоминаний была его собственная «фантазия»66. Однако официальная канонизация Циолковского и возрождение его наследия играли существенную роль в легитимации идеи изучения космоса в послевоенном Советском Союзе. Превратив созданный государством миф в личное воспоминание, Королев смог представить свои космические проекты как дело государственного престижа и в конечном счете вскоре после 100-летия со дня рождения Циолковского получить разрешение властей на запуск Спутника67.

В историографии периода холодной войны популярный советский дискурс о науке и технике считался частью пропаганды, однако Сиддики убедительно продемонстрировал необходимость пересмотра этого упрощенного представления. История Спутника показывает, что советское увлечение космосом зародилось в группах энтузиастов космических полетов, имевших широкие связи и высокое положение; они использовали государственные медиаканалы для продвижения своей повестки, которая имела мало общего с политическими и идеологическими приоритетами государства. Более того, нельзя сказать, что массы лишь пассивно воспринимали навязываемую властью пропаганду. Массовое советское увлечение темой полетов в космос напрямую повлияло на принятие властями решение о запуске Спутника. Обнаружив, что в данной ситуации движущей силой был не бюрократический аппарат, а неформальные сети энтузиастов космоса, Сиддики показывает, что советское государство скорее следовало за массовой увлеченностью изучением космоса, а не направляло ее.

Как только пропагандистская ценность космических достижений стала очевидна, партия и правительство запустили непрерывную кампанию по укреплению и развитию увлечения космосом. В дискурсе изучения космоса начали преобладать хрестоматийные образы и клише, которые неутомимо воспроизводились советской пропагандистской машиной.

Мифологизация космонавтов

Всю космическую программу публично представляли несколько слетавших в космос космонавтов – как буквально, стоя на трибуне Мавзолея Ленина рядом с текущим руководителем партии, так и символически, в медийных репрезентациях. Организованные мероприятия вроде церемоний встреч в аэропорту «Внуково» и появлений у мавзолея создавали знаковые образы космической эпохи, широко распространявшиеся телевидением, газетами, на плакатах и почтовых открытках. Появляясь рядом с космонавтами, советские руководители купались в лучах их славы и одновременно наполняли историческую летопись образами с конкретным политическим смыслом. Когда руководители менялись, эту летопись приходилось соответствующим образом корректировать. В хрущевскую эпоху в документальных съемках послеполетной торжественной встречи Гагарина он всегда оказывался рядом с Хрущевым; сцены без Хрущева безжалостно вырезали из видео. Когда же к власти пришел Брежнев, режиссерам пришлось делать обратное: они изымали кадры с опальным Хрущевым и вместо них доставали ранее вырезанные сцены, чтобы сделать из них новый визуальный канон68. Конструирование культа Гагарина также сопровождалось систематической редактурой официальной версии его биографии и его собственных текстов69.

Медийный фокус на молодых, фотогеничных, улыбающихся лицах космонавтов привел к возникновению ряда подчисток и пробелов в культурной памяти космической эпохи, которые быстро заполнялись мифами. Во-первых, заметно отсутствие в публичном поле космических инженеров. Публичный фасад космической программы был лишь вершиной гигантского айсберга, основная масса которого была погребена глубоко в недрах военно-промышленного комплекса. Проектирование и производство космических ракет и кораблей были – по меньшей мере поначалу – второстепенной задачей конструкторских бюро и заводов, предназначенных прежде всего для создания межконтинентальных баллистических ракет. Режим секретности, характерный для советской оборонной промышленности, распространялся и на космическую программу. Официальное постановление партии и правительства напрямую запрещало любое появление на публике или раскрытие имен высших руководителей и ведущих инженеров космических проектов, в том числе многих главных конструкторов. В центре внимания медиа оказывались всем известные космонавты-герои и доверенные лица, которые зачастую совершенно не знали, что в действительности делается в советской космической сфере70. Такая публичная репрезентация переворачивала реальную властную иерархию космической программы, в которой решения принимали инженеры, а космонавты играли подчиненную роль.

Во-вторых, схожим образом отсутствовали и реалистические изображения космических ракет и кораблей. Поскольку космическими ракетами-носителями были усовершенствованные межконтинентальные баллистические ракеты, космические изделия тоже тщательно скрывали от публики. Космонавтов часто изображали на фоне воображаемых ракет. И снова публичная репрезентация переворачивала действительные отношения, на этот раз между человеком и машиной. Публичный образ космонавтов как бесстрашных исследователей, вручную ведущих свои космические корабли в неведомую даль, прямо противоречил их профессиональному опыту. На деле космонавты помещались в самую сердцевину сложных технических систем, а возможности ручного управления для них были жестко ограничены71.

В-третьих, сами космические полеты были окутаны завесой тайны. Границы секретности были настолько размытыми, что все спикеры, включая космонавтов, старались не рисковать и рассказывали как можно меньше. Публичные рассказы космонавтов о своих полетах были на удивление неинформативными. Они подолгу говорили о парении в невесомости, но не рассказывали никаких подробностей о своих тренировках или работе во время полета. Это создавало почву для всевозможных догадок о том, что же они на самом деле переживали в космосе – от болезненных припадков до духовных просветлений.

Публичный разговор о космической программе при строгих ограничениях секретности был серьезным испытанием. Сиддики выявил три базовые дискурсивные стратегии, разработанные советской космической пропагандой, чтобы исключить любые угрозы разглашения государственных тайн: устранение какой-либо неопределенности исхода (успех был неизбежен, а провал невозможен); «ограниченная видимость» (внимание следовало сосредоточить на ограниченном круге избранных действующих лиц и артефактов); выстраивание «единого главного нарратива» с «героическими и непогрешимыми» главными персонажами72. Секретность была лишь одним из факторов, способствовавших созданию мифов: она производила пробелы, которые надо было заполнить продуктами своего воображения. Еще один фактор – политическая пропаганда – действовал продуктивно, генерируя образы, на основе которых можно было строить мифы. Стоя на трибуне Мавзолея Ленина, космонавты представляли не просто советскую космическую программу, а гораздо более масштабный проект – строительство коммунизма.

В октябре 1961 года – спустя лишь шесть месяцев после первого полета в космос Гагарина и через два месяца после суточного орбитального полета Германа Титова – в Москве прошел XXII съезд Коммунистической партии. На нем с большой помпой приняли новую программу партии, в которой была поставлена цель построить коммунистическое общество еще при жизни нынешнего поколения. Двумя ключевыми компонентами программы были создание материально-технической базы коммунизма и воспитание нового советского человека, «гармонически сочетающего в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство»73. Кто лучше космонавтов смог бы воплотить эту новую идеологическую конструкцию? Советские медиа быстро создали пропагандистское клише: «советский космонавт не просто победитель звездного пространства, не просто герой науки и техники, а прежде всего реальный, живой, во плоти и крови новый человек, являющий в действии все те бесценные качества советского характера, которые формировались ленинской партией на протяжении десятилетий»74

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

При финансовой поддержке Фонда Альфреда Слоуна и Дибнеровского института истории науки и техники в рамках проекта «История современной науки и техники» (History of Recent Science and Technology (HRST)).

2

Gerovich S. «Why Are We Telling Lies?»: The Creation of Soviet Space History Myths // The Russian Review. 2011. Vol. 70. № 3. P. 460–484.

3

Idem. Stalin’s Rocket Designers’ Leap into Space: The Technical Intelligentsia Faces the Thaw // Osiris. 2008. Vol. 23. P. 189–209.

4

Idem. «New Soviet Man» Inside Machine: Human Engineering, Spacecraft Design, and the Construction of Communism // Osiris. 2007. Vol. 22. P. 135–157.

5

Idem. Human-Machine Issues in the Soviet Space Program // Critical Issues in the History of Spaceflight / S. J. Dick, R. D. Launius (eds). Washington, DC: NASA SP-4702, 2006. P. 107–140.

6

Idem. The Human inside a Propaganda Machine: The Public Image and Professional Identity of Soviet Cosmonauts // Into the Cosmos: Space Exploration and Soviet Culture / J. T. Andrews, A. A. Siddiqi (eds). Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2011. P. 77–106.

7

Idem. Memories of Space and Spaces of Memory: Remembering Sergei Korolev // Soviet Space Culture: Cosmic Enthusiasm in Socialist Societies / E. Maurer, J. Richers, M. Rüthers, C. Scheide (eds). London: Palgrave Macmillan, 2011. P. 85–102.

8

Gerovich S. Creating Memories: Myth, Identity, and Culture in the Russian Space Age // Remembering the Space Age / S. J. Dick (ed.). Washington, DC: NASA History Division, 2008. P. 203–236.

9

Памук О. Белая крепость. СПб.: Амфора, 2005.

10

Neisser U., Harsh N. Phantom Flashbulbs: False Recollections of Hearing the News about Challenger // Affect and Accuracy in Recall: Studies of «Flashbulb» Memories / E. Winograd, U. Neisser (eds). New York: Cambridge University Press, 1992. P. 9–31.

11

Концепция памяти как динамичного и конструктивного процесса восходит к работе: Bartlett F. C. Remembering. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1932. Обзоры недавних исследований см. в: Schacter D. L. et al. The Cognitive Neuroscience of Constructive Memory // Annual Review of Psychology. 1998. Vol. 49. P. 289–318; Schacter D. L. Memory Distortion: History and Current Status // Memory Distortion: How Minds, Brains, and Societies Reconstruct the Past / D. L. Schacter (ed.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 1995. P. 1–43; Idem. Searching for Memory: The Brain, the Mind, and the Past. New York: Basic Books, 1996.

12

Об экспериментах по «стиранию» обусловливания страхом у крыс см.: Nader K., Schafe G. E., Le Doux J. E. Fear Memories Require Protein Synthesis in the Amygdala for Reconsolidation after Retrieval // Nature. 2000. Vol. 406. P. 722–726. Об экспериментах, показывающих возможности имплантации ложных воспоминаний у людей, см.: Loftus E. F., Ketcham K. The Myth of Repressed Memory. New York: St. Martin’s Press, 1994.

13

Rosenfeld I. The Invention of Memory: A New View of the Brain. New York: Basic Books, 1988.

14

См.: Bruner J. S. Autobiography and Self // Acts of Meaning. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1990. P. 99–138; Neisser U., Fivush R. (eds) The Remembering Self: Construction and Accuracy in the Self-Narrative. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1994.

15

Сакс О. Человек, который принял жену за шляпу, и другие истории из врачебной практики. СПб.: Science Press, 2006. С. 152.

16

Eakin P. J. Autobiography, Identity, and the Fictions of Memory // Memory, Brain, and Belief / D. L. Schacter, E. Scarry (eds). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2000. P. 293–294. О «синдроме ложной памяти» как механизме адаптации см.: The Seven Sins of Memory: How the Mind Forgets and Remembers. New York: Houghton Mifflin, 2001.

17

О недавних попытках собрать специалистов по когнитивной психологии, психопатологии, психиатрии, нейробиологии, социальной психологии, социологии и истории, чтобы обсудить феномен памяти с разных дисциплинарных точек зрения, см. академический журнал «Memory Studies», а также: Butler T. (ed.) Memory: History, Culture and the Mind. Oxford, UK: Blackwell, 1989.

18

См. свежие работы по коллективной памяти в социальной и культурной истории: Confino A., Fritzsche P. (eds) The Work of Memory: New Directions in the Study of German Society and Culture. Urbana: University of Illinois Press, 2002; Connerton P. How Societies Remember. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1989; Gillis J. R. (ed.) Commemorations: The Politics of National Identity. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994; Nora P. (ed.) Realms of Memory: Rethinking the French Past. 3 vols / Translated from the French L. D. Kritzman. New York: Columbia University Press, 1996–1998; Idem. (ed.) Rethinking France: Les Lieux de mémoire. 2 vols / Translated from the French D. P. Jordan. Chicago: University of Chicago Press, 2001–2006; Нора П. Франция – память. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999; Olick J. The Politics of Regret: On Collective Memory and Historical Responsibility. New York: Routledge, 2007; Idem. (ed.) States of Memory: Continuities, Conflicts, and Transformations in National Retrospection. Durham, NC: Duke University Press, 2003; Zerubavel E. Time Maps: Collective Memory and the Social Shape of the Past. Chicago: University of Chicago Press, 2003. Среди работ, посвященных «травматичным» событиям в американской исторической памяти: Linenthal E. T., Engelhardt T. (eds) History Wars: The Enola Gay and Other Battles for the American Past. New York: Metropolitan Books, 1996; Linenthal E. T. The Unfinished Bombing: Oklahoma City in American Memory. Oxford, UK: Oxford University Press, 2001; Rosenberg E. S. A Date Which Will Live: Pearl Harbor in American Memory. Durham, NC: Duke University Press, 2003.

19

В данной книге «коллективная память» понимается и как набор культурных норм, регулирующий практики сохранения и передачи памяти, и как корпус текстов и других видов символической репрезентации, которые конкретная культура производит, опираясь на эти нормы. Самые авторитетные тексты функционируют как воплощения «главного нарратива» и устанавливают действующие нормы для более широкого дискурса вспоминания. Термин «коллективная память» при этом не подразумевает однообразия индивидуальных воспоминаний или монолитности культуры. Разные группы в рамках более широкого общества могут иметь разные коллективные воспоминания, которые подкрепляют групповые идентичности, а собственные нарративы этих групп могут вступать в конфликт с «главным нарративом», преобладающим в культуре в целом.

20

Wertsch J. V. Collective Memory // Memory in Mind and Culture / P. Boyer, J. V. Wertsch (eds). Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2009. P. 117–137.

21

Assmann J. Communicative and Cultural Memory // Cultural Memory Studies: An International and Interdisciplinary Handbook / A. Erll, A. Nünning (eds). Berlin: Walter de Gruyter, 2008. P. 113–118.

22

Idem. Collective Memory and Cultural Identity // New German Critique. 1995. Vol. 65. P. 125–133.

23

Walzer H. Communicative Memory // Cultural Memory Studies: An International and Interdisciplinary Handbook / A. Erll, A. Nünning (eds). Berlin: Walter de Gruyter, 2008. P. 285–298.

24

Fritzsche P. The Case of Modern Memory // Journal of Modern History. 2001. Vol. 73. P. 107.

25

Нора П. Между памятью и историей. Проблематика мест памяти // Нора П. Франция – память. С. 17.

26

Fritzsche P. The Case of Modern Memory.

27

Siddiqi A. A. Spaceflight in the National Imagination // Remembering the Space Age / S. J. Dick (eds). Washington, DC: NASA History Division, 2008. P. 17–35. О мифах вокруг Циолковского см.: Andrews J. T. Red Cosmos: K. E. Tsiolkovskii, Grandfather of Soviet Rocketry. College Station: Texas A&M University Press, 2009.

28

См.: Launius R. D. American Spaceflight History’s Master Narrative and the Meaning of Memory // Remembering the Space Age / S. J. Dick (ed.). Washington, DC: NASA History Division, 2008. P. 353–385; Launius R. D., McCurdy H. E. (eds) Spaceflight and the Myth of Presidential Leadership. Urbana: University of Illinois Press, 1997.

29

См.: Launius R. D. Heroes in a Vacuum: The Apollo Astronaut as a Cultural Icon. Paper presented at the 43rd AIAA Aerospace Sciences Meeting and Exhibit, January 10–13, 2005, Reno, Nevada. AIAA Paper № 2005-702. http://klabs.org/history/roger/launius_2005.pdf.

30

«In the Shadow of the Moon». David Sington. Discovery Films, 2007.

31

«The Wonder of It All». Jeffrey Roth. Jeffrey Roth Productions, 2007.

32

Wells R. A. Review: The Wonder of It All // Space Review. 2007. November 12. http://www.thespacereview.com/article/996/1.

33

Merridale C. War, Death, and Remembrance in Soviet Russia // War and Remembrance in the Twentieth Century / J. Winter, E. Sivan (eds). Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1999. P. 77.

34

См.: Jenks A. L. The Sincere Deceiver: Yuri Gagarin and the Search for a Higher Truth // Into the Cosmos: Space Exploration and Soviet Culture / J. T. Andrews, A. A. Siddiqi (eds). Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2011. P. 107–132.

35

См. отличный анализ проявлений культа Гагарина и реакций на него в ст.: Jenks A. L. Conquering Space: The Cult of Yuri Gagarin // Soviet and Post/Soviet Identities / C. Kelly, M. Bassin (eds). Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2012. P. 129–149.

36

В своем глубоком исследовании воспоминаний о сталинском терроре, бытовавших в хрущевскую эпоху, историк Полли Джонс ставит под вопрос жесткость «разделения публичной и частной памяти при государственном социализме» и предполагает, что «публичная память (а равно и публичное забывание) обычно формируется взаимодействием и борьбой между разными нарративами о прошлом и разными формулировками воспоминаний» (Jones P. Myth, Memory, Trauma: Rethinking the Stalinist Past in the Soviet Union, 1953–70. New Haven, CT: Yale University Press, 2013. P. 10).

37

Иванова Н. Ностальящее. Ретро на (пост)советском телеэкране // Знамя. 1997. № 9. С. 204–211.

38

Oberg J. Soviet Space Propaganda: Doctored Cosmonaut Photos // Wired. 2011. April 4. http://www.wired.com/wiredscience/2011/04/soviet-space-propaganda/?pid=1181.

39

Голованов Я. Королев: факты и мифы. М.: Наука, 1994. C. 632.

40

Этого подхода часто придерживались любители космической истории, именовавшие себя «космическими сыщиками», см.: Phelan D. (ed.) Cold War Space Sleuths: The Untold Secrets of the Soviet Space Program. New York: Springer/Praxis, 2013.

41

Oberg J. Soviet Space Propaganda.

42

См.: Aldrin A. J. Innovation, the Scientists and the State: Programmatic Innovation and the Creation of the Soviet Space Program. PhD diss. University of California, Los Angeles, 1996; Barry W. The Missile Design Bureaux and Soviet Piloted Space Policy, 1953–1974. PhD diss. Oxford University, 1995; Siddiqi A. A. Challenge to Apollo: The Soviet Union and the Space Race, 1945–1974. Washington, DC: NASA, 2000.

43

См.: Andrews J. T., Siddiqi A. A. (eds) Into the Cosmos: Space Exploration and Soviet Culture. Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2011; Jenks A. L. The Cosmonaut Who Couldn’t Stop Smiling: The Life and Legend of Yuri Gagarin. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2012; Lewis C. S. The Red Stuff: A History of the Public and Material Culture of Early Human Spaceflight in the USSR. PhD diss. George Washington University, 2008; Maurer E., Richers J., Rüthers M., Scheide C. (eds) Soviet Space Culture: Cosmic Enthusiasm in Socialist Societies. London: Palgrave Macmillan, 2011; Siddiqi A. A. The Red Rockets’ Glare: Space Flight and the Soviet Imagination, 1857–1957. New York: Cambridge University Press, 2010; Smith M. G. Rockets and Revolution: A Cultural History of Early Spaceflight. Lincoln: University of Nebraska Press, 2015.