скачать книгу бесплатно
Русские женщины были ограничены в правах. Даже дворянки не имели отдельного от мужа паспорта и вплоть до его смерти не могли распоряжаться общим имуществом. Про другие сословия и говорить не приходится: жена купца без его разрешения из дома выйти не могла, крестьянок вообще людьми не считали (в ревизские сказки заносили исключительно мужчин).
Но с началом Великих реформ встал и «женский вопрос».
Сделав доступным – всего пятьдесят рублей в год! – среднее образование, правительство преследовало цели нравственные. Де, закончившая гимназию девушка из низших сословий не захочет идти на панель, а непременно изыщет возможность заработать на хлеб честным трудом. Однако выучившие два языка и алгебру с тригонометрией выпускницы вовсе не собирались трудиться гувернантками, горничными, экономками, etc. А желали наравне с юношами учиться дальше в училищах, университетах и институтах, а после иметь возможность работать по специальностям, ранее считавшимися мужскими: учителями, акушерами, врачами, телеграфистами, стенографистами…
В печати и правительственных кабинетах развернулись дискуссии. «Женский вопрос», как водится, принялись решать мужчины. Естественно, в свою пользу. Ведь эмансипация грозила перевернуть, уничтожить привычный им уютный мир, в котором женщина, кем бы ни была, от них зависела. Противники равенства полов изощрялись, придумывая аргументы: пугали общественность грядущим исчезновением семьи, деторождения, наступлением эпохи разврата. Но самым простым и популярным тезисом было отрицание у дам умственных способностей, которыми якобы наделены одни мужчины!
– Неужели наука научилась ум измерять? – язвительно спросила Юлия Васильевна.
– Представь себе.
– Раз способна измерить, значит, может сравнить. Вот ответь честно: кто из нас умней, я или княгиня?
– Я! – рассмеялся Четыркин. – Из вас двоих умней я.
– Прошу вас, не ссорьтесь, – вмешалась в перебранку Сашенька. – Глеб Тимофеевич, готова признать, что глупа, только объясните, зачем Урушадзе сбросил с балкона лестницу? Для меня сие загадка.
– А для меня, естественно, нет, – расплылся Четыркин. – План у князя был таким: пробраться ночью в кабинет графа, украсть облигации, разбить окно, выпрыгнуть в сад, обежать дачу, забраться по веревочной лестнице обратно, открыть дверь в коридор и присоединиться к домашним, которые неминуемо проснутся от звона разбитого стекла и соберутся в кабинете графа. Понятно?
– Теперь да. В этом случае на Урушадзе никто не подумал бы.
– Верно.
– Но тогда не ясно другое.
– Что именно? – снисходительно поинтересовался Четыркин.
– Почему Урушадзе отступил от плана? Окно разбил, в сад выпрыгнул, а обратно в дом взобрался лишь через десять часов?
– Э…
Глеб Тимофеевич поздно понял, что его, как глупого мышонка, загнали в ловушку.
Юлия Васильевна, еле сдерживая смех, спросила:
– Ну что, Глебчик? Утерли тебе нос? И всей современной науке заодно.
– Вовсе нет. Э… Урушадзе… Потому что…
– Все, Глеб, закончим. Сходи стаканчики отнеси.
– Мальчонке поручим. Вон, без дела мается.
– Сам сходи. Можешь пива еще взять.
Четыркин вздохнул, но пошел. Пива ему хотелось.
– Ваше сиятельство, Александра Ильинична, – как и в первый раз, Юлия Васильевна отослала Глеба Тимофеевича не без умысла. – Вижу по глазам, рассказ моего мужа заронил сомненья.
– Да нет, что вы, Юлия Васильевна.
– Не лукавьте. Если не Урушадзе, то кто?
– Кто?
– Глеб!
– Нет, что вы. Вы должны верить мужу.
– Должна. Однако слишком хорошо его знаю. Потому согласна с вами. Рассказ Глеба о событиях той ночи слишком противоречив. И еще… Почему он в тот день так быстро опьянел? Вдруг он лишь изображал из себя пьяного? Вдруг нарочно остался у Волобуевых?
Сашенька промолчала. Не хотела признавать, что и сама подозревает прежде всего Четыркина. Хотя нельзя сбрасывать со счетов и слуг. И домашних нельзя. За исключением калеки Михаила. Вряд ли тот способен сигануть в окно.
Решила в пятницу, во время чаепития, ко всем повнимательней приглядеться.
– Впрочем, гораздо больше Глеба меня волнует Нина, – огорошила Сашеньку Юлия Васильевна. – Вы, верно, внимания не обратили, Глеб упомянул это вскользь, Нина в ту ночь тоже ночевала у Волобуевых.
– Я отметила этот факт. Но что из того?
– Никогда ранее Нина там не оставалась. А тут вдруг придумала предлог. Мол, хочет вместе с Асей модный журнал изучить. Даже на почту сбегала, чтобы его получить. Я подписку на летние месяцы сюда на «до востребования» перевела.
– Это так естественно в ее возрасте – вместе со старшей подругой посмотреть новые фасоны…
– Конечно, естественно. Только вот модой ни до ни после того Нина не интересовалась. Я голову сломала над тем, что она позабыла у Волобуевых.
– Вы что, Нину подозреваете?
– Нет, конечно! Зачем ей эти деньги? Моя дочь обеспечена. Но почему она так озабочена судьбой князя Урушадзе? Постоянно твердит о его невиновности, ссорится на этой почве с Глебом! Подозреваю, что и с вашими детьми сдружилась неспроста. Еще на прошлой неделе, прочитав про процесс Муравкина, решила, что князю нужен такой защитник, как ваш муж. Спрашивала, как его нанять.
– Действительно, странно.
– Увы! Современные девицы не похожи на нас. Мы мечтали о браке и семье. У нынешней молодежи в голове прогресс, служение обществу. Любовь для них лишь физиологический акт, а брак – способ избавиться от родительской опеки. Не хочу пугать, но вашей дочке уже четырнадцать. В самом ближайшем будущем вам тоже предстоит все это пережить.
Глава четвертая
– Ух ты! – восхитил Володю Увеселительный дворец.
– Будто в воздухе парит, – воскликнула Таня.
Дав детям полюбоваться, Сашенька продолжила экскурсию:
– Расположив дворец на возвышенности, архитектор Шедель добился двух, казалось бы, взаимоисключающих эффектов. Он одновременно и воздушен, и монументален.
– На самом деле дворец маленький, каких-то сто саженей в длину[52 - 213 метров. На самом деле дворец в длину чуть меньше, чем сто саженей, а именно 210 метров.], – Нина на правах старожила дополняла Александру Ильиничну.
Приехав в Ораниенбаум в самом начале вакаций[53 - Каникулы.], она успела облазить все окрестности, знала каждую тропинку и дорожку.
– Сами измеряли? – уточнил у девушки Евгений.
Нина нравилась ему больше и больше. Но вот беда – ответного интереса он не ощущал: ни тебе украдкой брошенных взглядов, ни невинного кокетства. Потому искал малейший предлог завязать разговор.
– Кто б меня пустил? – буркнула в ответ барышня. – В книжке прочла. Хотя совсем не прочь прогуляться по колоннаде. – Девушка указала на пристроенные дугой к двухэтажному дворцу крылья, каждый из которых замыкался павильонами, и завистливо вздохнула. – Там сейчас прохладно.
Жара мучила отдыхающих по-прежнему, зонтики и веера от нее не спасали.
– А кто живет в павильонах? – спросил Евгений.
– Понятия не имею, – пожала плечиками Нина.
Сашенька пустилась в объяснения:
– Один из них назван Церковным. Не сложно догадаться, что там устроена домовая церковь. Другой именуют Японским…
– Потому что там живут японцы, – высказал догадку Володя.
Все рассмеялись.
– Нет, там живут служители: лакеи, горничные…
– Ой! А что наверху? Смотрите, вертится! – воскликнул малыш.
– Это флюгер, простейший прибор, показывающий направление ветра, – пояснила Сашенька и с ходу задала вопрос: – Видите цифры на нем?
– Да, один, семь, пять и три, – перечислил Володя.
– Что они означают? У кого какие предположения?
Старшие дети промолчали, понимая, что вопрос к младшему. Но Володя, всегда соображавший быстро, на сей раз крепко задумался.
– Ну же, Володечка, ведь просто, – поторопила его гувернантка Наталья Ивановна.
– Понял, это задачка, – наконец изрек вундеркинд. – Надо между цифрами арифметические знаки расставить. – И гордо добавил: – Плюс, равно и опять плюс.
– Балда, – обозвала младшего брата Татьяна. – Это год постройки. Одна тысяча семьсот пятьдесят третий.
– А я думаю, Володя прав, – поспешил успокоить расстроившегося брата Евгений, а заодно снова попытался вывести на разговор свою обже[54 - Предмет обожания.]. – Меншиков умер в двадцать девятом. А вы, Нина, только что утверждали, что дворец построен при его жизни. Я не ослышался?
– Да, дворец закончили при Меншикове. И канал тогда же вырыли. А вот павильоны пристроили позже. Прокатимся на шлюпке?
На воде обдувал ветерок, сперва казавшийся приятным, однако к концу небольшого, в полверсты, путешествия всем пришлось из-за него укутаться в одеяла, предусмотрительно положенные на скамейки.
– Однажды Петр решил посмотреть, что это за дворец строит в Ораниенбауме его любимец Алексашка, – рассказывала Сашенька историю канала, усевшись на носу шлюпки. – Известил того письмом, что через три дня приплывет из Петергофа. Светлейший, получив послание, перепугался. И в мыслях не имел, что государь вздумает именно приплыть, а не подъехать. Что делать? Думал светлейший, думал, да и придумал. Пригнал девять тысяч солдат, и они за трое суток вырыли канал, приблизив, так сказать, дворец к морю. Царь приплыл, сказал, что канал, конечно, знатный, да вот только чересчур коштоватый[55 - Дорогой.]. Зато ему понравился сад, хотя в те времена мраморных скульптур, как сейчас, не было, стояли раскрашенные в белую краску деревянные. Понравились Петру и фонтаны, которые, увы, уничтожили по приказу Екатерины Второй. Говорят, она их не любила… К сожалению, не сохранились и оранжереи, в которых к столу светлейшего выращивали заморские фрукты: ананасы, персики, абрикосы, ну и, конечно, померанцы. Какой без них Ораниенбаум?
– А оранжереи зачем уничтожили? Екатерина Вторая не только фонтаны, но и фрукты не любила? – уточнила Татьяна.
– Оранжерей она уже не застала. Когда Меншикова отправили в ссылку, парк с дворцом конфисковали в казну, и без хозяйского ока все здесь быстро «пришло во всеконечное разорение», – процитировала княгиня старинный документ. – Местные жители разобрали оранжереи себе на постройки. Разобрали и уникальную Турецкую баню, которую венчала круглая стеклянная крыша. Меншиков очень любил там мыться. Кстати, при дворе светлейшего за глаза обзывали «чистюлей».
– Обзывали? – удивилась Татьяна. – Что плохого в гигиене?
– По тогдашним представлениям мылся он чересчур часто – аж раз в месяц.
– Раз в месяц? – воскликнула Нина, брезгливо поморщив носик. – Представляю, как от него воняло.
– А как воняло от тех, кто обзывался? – тут же встрял Евгений. – Они мылись еще реже.
– Вы шутите? – спросила Нина и, вот оно счастье, улыбнулась!
– Нет, аристократы в те времена мылись редко, очень редко, некоторые всего один раз в жизни, при крещении. И, чтобы заглушить запах пота, каждый день выливали на себя флакон духов.
– Думаю, не сильно помогало, – заметила Таня.
– Ну а волосы? – к радости Жени, Нина впервые задала ему вопрос. – Их тоже не мыли?
– А зачем? Мужчины носили парики.
– А дамы? Они носили прически. Ну, судя по портретам.
– Чтобы грязные волосы выглядели привлекательней, дамы присыпали их мукой.
– Мукой? – прыснула Нина.
Женя просиял:
– Из-за нее в волосах заводились мыши.
– Вы разыгрываете меня, Евгений?
Боже! По имени назвала!
– Что вы, Нина, не посмел бы. Скажу боле. Чтобы спасти прическу от грызунов, куаферы вплетали туда мышеловки.
Сашенька и сама не знала, правду говорит сын или самозабвенно придумывает на ходу.
Увы, увы, детали минувших эпох известны теперь лишь кропотливым исследователям. А ведь со времен Меншикова каких-то полтора столетия прошло. Неужели Сашенькины потомки будут удивляться керосиновой лампе и корсету, а значения обычных ныне слов: штрипки[56 - Тесемки, охватывающие ступню под обувью.], серник[57 - Серные спички.], поставец[58 - Невысокий шкаф для хранения посуды.] выяснять по словарям и мемуарам?
У Нины округлились глаза:
– А как же они спали с мышеловками на голове?
– Бедняжкам приходилось почивать сидя.
– Хорошо, что я родилась в просвещенном девятнадцатом веке, – воскликнула Нина.
– Даже не представляете, насколько хорошо. Иначе мы не встретились бы, – решился на намек и томный взгляд Женя.
Их высадили из шлюпки на берегу Финского залива.
– Мама, мама! Ты… Вы…
