скачать книгу бесплатно
Описывать Монкс-хаус – значит отнимать время у литературы, чего я не могу себе позволить, так как прошлой ночью мы спали урывками, а в 4 утра выгоняли мышь из-под кровати Л. Мыши ползали и шуршали всю ночь. Потом поднялся ветер. Шпингалет на окне сломан, и бедняга Л. вылез из постели в 5-й раз, чтобы запереть его при помощи зубной щетки. Итак, я ничего не говорю о наших делах в Монксе, хотя перед глазами сейчас и вид на луг, простирающийся до горы Каберн[150 - 146-метровая гора, достопримечательность в Восточном Сассексе.], и цветущие гиацинты, и садовая аллея. Быть одной там, завтракать на солнце, ходить на почту, никаких слуг – как все это прекрасно!
На следующей неделе, если повезет, я планирую начать «Комнату Джейкоба». (Впервые пишу о ней.) Хочу зафиксировать нынешнюю весну и отметить, что в этом году никто не замечает листьев на деревьях, ведь они, кажется, никуда не исчезали (не было суровой черноты каштановых стволов) и все они нежных оттенков – не помню такого в своей жизни. По правде говоря, мы пропустили зиму, как будто постоянно была ночь, а теперь снова полноценный солнечный день. В итоге я едва не проглядела, как на каштане за окном появились маленькие зонтики, а трава на церковном кладбище струится по старым надгробиям, словно зеленая вода.
Миссис Уорд мертва. Бедная миссис Хамфри Уорд[151 - Мэри Августа Уорд (1851–1920) – весьма плодовитая и успешная английская писательница, подписывавшая свои произведения как миссис Хамфри Уорд. На самом деле миссис Уорд, умершей 24 марта на семидесятом году жизни, устроили грандиозные проводы с соболезнованиями от королевских особ и известных людей, передовицей в «Times», некрологом на две колонки и похоронами в Олдбери (деревня в графстве Хартфордшир). Ее гроб сопровождал отряд хартфордширской полиции, а декан собора Святого Павла, декан Индж, выразил мнение, что миссис Уорд была, «возможно, величайшей англичанкой нашего времени».]. Похоже, она была всего лишь соломенным чучелом – закопана в могилу и уже забыта. Самое небрежное засыпание землей даже для ортодоксов.
15 апреля, четверг.
Мой почерк, кажется, полетел ко всем чертям. Возможно, он испортился от качества текстов. Я ведь говорила, что Брюс Ричмонд в восторге от моей статьи о Джеймсе? Ну так вот, два дня назад мелкий престарелый Уокли[152 - Артур Бингем Уокли (1855–1926) – английский госслужащий и критик в «Times».] набросился на нее в «Times», заявив, что я впала в маньеризм Г.Д. [Генри Джеймса] в худшем его варианте – «избитые образы», – и еще намекнул, будто я ему близкая подруга. Перси Лаббоку[153 - Перси Лаббок (1879–1965) – историк, эссеист, биограф и критик, выпускник Кингс-колледжа Кембриджа.] тоже досталось, но я, правильно это или нет, краснея, выкидываю эту статью из головы и вижу теперь все огрехи своей писанины[154 - Рецензия ВВ на «Письма Генри Джеймса» под редакцией Перси Лаббока была главной статьей в ЛПТ от 8 апреля 1920 года и, разумеется, анонимной. 14 апреля А.Б. Уокли в своей колонке в «Times», обсуждая книгу, уделил много места статье из ЛПТ, в которой он обнаружил «некоторый очень неприятный маньеризм» автора. «Даже самые безупречные женщины, – писал он, – сентиментальничают со своими друзьями-мужчинами… Если бы одна из этих дам редактировала письма [Генри Джеймса] или рецензировала их, разве любая другая из них не сказала бы: “… бедняжка, она его никогда не понимала”?». Что касается Перси Лаббока, редактора, Уокли задался вопросом, не слишком ли он мрачен.]. Полагаю, дело опять в «витиеватом потоке» – несомненно, справедливая критика, хотя эта болезнь моя собственная, а не подхваченная от Г.Д.; слабое утешение. Впрочем, буду следить за собой. В «Times» другие порядки: там я должна писать более формально, особенно в случае с Г.Д., и тщательней продумывать композицию статьи, в которой украшательство будет уместным. Дезмонд, однако, выразил свое восхищение. Жаль, нет никаких правил похвалы и критики. Предсказываю, что бесконечное порицание – моя судьба. Мои тексты бросаются в глаза и особенно раздражают пожилых джентльменов. «Ненаписанный роман», конечно, раскритикуют, но я не знаю наперед, с какой именно стороны. Отчасти людей отталкивает и всегда, полагаю, отталкивало «хорошее письмо». «Претенциозно», – говорят они. К тому же я женщина, которая не просто хорошо пишет, а пишет в «Times», – вот и весь их аргумент. Это немного мешает мне начать «Комнату Джейкоба». Но я ценю критику: она подстегивает меня даже в случае Уокли, 65-летнего (как я выяснила) дешевого мелкого сплетника – мне нравится так думать, – над которым смеются все, включая Дезмонда. Однако не стоит забывать, что в словах Уокли есть доля правды, и немаленькая. Я действительно чертовски перемудрила в «Times», но была изысканна и душевна. Вряд ли это можно легко исправить, ведь перед тем, как взяться за статью о Г.Д., я дала клятву говорить, что думаю и как думаю. Ладно, я уже исписала целую страницу, но так и не придумала, как держать себя в руках после выхода в свет «Ненаписанного романа».
Прошел дождь, но гораздо больше меня беспокоит черное небо – оно так уродливо. Вчера я была несчастна весь день напролет. Сначала Уокли, потом два вырванных зуба, потом боль на протяжении всего вечера; Л. уехал выступать в Ричмонде, а я не могла читать из-за пульсации в десне. Накануне я ходила на негров в Челси[155 - Около тридцати скульптур, в основном из Кот-д’Ивуара и Конго, были выставлены в Книжном клубе Челси в апреле 1920 года. Эта выставка вызвала большой интерес публики.]; впечатляющие и очень печальные фигуры, непристойные и в чем-то даже монументальные; фигуры французов, подумала я, пропитаны цивилизацией и цинизмом, но они были вырезаны в Конго, возможно, лет сто назад. Подошел Хэнни[156 - Александр Говард Хэнни (1889–1955) был другом и давним деловым партнером Д.К. Сквайра, арт-критиком в его журнале «London Mercury», а также работал в Книжном клубе Челси. Вероятно, ВВ познакомилась с ним у Сквайров в 1916 году (см. ВВ-П-II, № 810).].
– Миссис Вулф?
– Да, а вы…?
– Мы встречались много лет назад у Сквайров.
– Ах. А вы теперь арт-критик? Скажите, что мне думать о резьбе? А эти перуанские чаши…
– Все дело в их форме. Я слишком долго жил с этой резьбой.
(Не думаю, однако, что эти слова хоть как-то его характеризуют, хотя мне сказали, что человек, который перемежает свои фразы долгими паузами, – плохой критик. Чего еще ожидать от того, кто работает в книжном магазине.) Потом я услышала, как Дезмонд сказал «эй, наверху» и вошел с высоким худощавым смуглым пожилым человеком в пальто и шляпе, но он не представился мне, как будто между нами была пропасть. Я проскользнула в церковь Челси, где увидела табличку с надписью «Генри Джеймс» – витиеватые и, если хотите, утонченные буквы, – и с джеймсианскими фразами[157 - Настенная табличка, посвященная Генри Джеймсу, похороны которого состоялись в Старой церкви Челси в марте 1916 года, называет его «ценителем и толкователем прекрасного, человеком смелых решений и щедрой преданности». Прах Генри Джеймса был перевезен в Америку.]. Вероятно, творение Госса[158 - Сэр Эдмунд Уильям Госс (1849–1928) – английский писатель, поэт и критик.]. Потом я отправилась к мадам Гравэ, в клуб «1917» и домой. И тут у меня разболелся зуб.
Какую бы книгу я хотела? Такую, которая не будет влиять на мое настроение по утрам, возможно, немного суровую. Моя идея в том, чтобы писать главами и не начинать ни одну, пока у меня не будет достаточно свободных дней подряд для ее завершения.
17 апреля, суббота.
Досада от Уокли утихает, поскольку я начала «Комнату Джейкоба». Моя подавленность может перекинуться и на беднягу Л. «Твоя особенность – это подражание», – сказала я, и тут его перо заело, как какой-то механизм. Вчера вечером я была на фестивале Баха[159 - Иоганн Себастьян Бах (1685–1750) – немецкий композитор, органист, капельмейстер, музыкальный педагог. Фестиваль Баха проходил в Централ-холле Вестминстера с 16 по 20 апреля 1920 года.] и по стечению обстоятельств столкнулась сразу с двумя людьми, с которыми не виделась уже целую вечность, например с Ноэль[160 - Ноэль Оливье (1892–1969) – младшая из четырех сестер Оливье (см. 10 января 1920 г.). Закончив Лондонскую медицинскую школу, она стала врачом в 1917 году. В нее были влюблены Руперт Брук, Адриан Стивен и Джеймс Стрэйчи.], а потом, когда я заняла свое место, голос рядом сказал: «Вирджиния!». Это был Уолтер Лэмб[161 - Сэр Уолтер (Уолт, Уолти) Ренджли Мейтланд Лэмб (1882–1968) – сокурсник ЛВ и Клайва Белла в Тринити-колледже Кембриджа, преподаватель классики, писатель и переводчик. В 1911 году Лэмб делал предложение ВВ. В 1913 году он стал секретарем президента Королевской Академии художеств; эта должность и позволила ему развить свои таланты придворного.]. Человек-яйцо или человек-бильярдный шар, он сидел рядом и много рассказывал мне о Бахе. Музыка была прекрасна, хотя человеческий фактор в виде хора всегда отвлекает. Вот певцы не прекрасны: все они в зеленом, сером, розовом и черном, только что с чаепития в пригороде, и зрительный зал, кажется, подходит им куда больше, чем сцена. Уолтер меня провожал. «Прошлой ночью мне приснился невероятно яркий сон о Тоби[162 - Джулиан Тоби Стивен (1880–1906) – брат Ванессы Белл и Вирджинии Вулф, умерший от брюшного тифа, которым он заразился в Греции. Тоби был сокурсником Уолтера Лэмба в Тринити-колледже Кембриджа.], – сказал он, – который вернулся с охоты и сказал что-то очень важное, но я точно не помню. Очень странно, ведь я о нем редко думаю». Он был рад поделиться этим. Я заставила Уолтера рассказать мне о своих контактах с королевскими особами. Вот, кстати, секрет, который нельзя раскрывать: Уолтер пишет речь для принца Альберта[163 - Принц Альберт, будущий король Георг VI (1895–1952) и второй сын короля Георга V, был почетным гостем на ежегодном ужине Королевской Академии художеств, проходившем в Берлингтон-хаусе 1 мая 1920 года. Его речь была посвящена деревенским приметам и потребности народа в искусстве.]. У Уолтера острый ум, и он в своей нише чувствует себя как дома; Уолтер и правда один из тех, для кого мир был создан таким, какой он есть. Интересно, является ли восхищение собственной семьей снобизмом или своеобразным проявлением любви, ведь он, похоже, любит Дороти[164 - Дороти Лэмб (1887–1967) – сестра Уолтера Лэмба, британский археолог и писательница.] и Генри[165 - Генри Лэмб (1883–1960) – младший брат Уолтера Лэмба. В 1905 году он бросил изучение медицины и занялся живописью, находясь под сильным влиянием как искусства, так и образа жизни Огастеса Джона (английский художник-постимпрессионист). До войны, во время которой Генри служил в Медицинской службе Вооруженных сил Великобритании и был официальным военным художником, ему покровительствовала Оттолин Моррелл, и в течение нескольких лет он был объектом симпатий Литтона Стрэйчи.] именно так.
20 апреля, вторник.
Прочла сегодня утром в «Times», что у Кэ Кокс родился сын[166 - Марк Арнольд-Форстер (1920–1981) – сын Кэ Кокс и Уильяма Арнольд-Форстера, родившийся 14 апреля.], и весь день испытывала легкую зависть. Вчера вечером ходила на «Хор Баха[167 - Крупная независимая музыкальная организация, основанная в Лондоне в 1876 году для исполнения Мессы си минор И.С. Баха. Среди произведений, исполненных 19 апреля «Хором Баха», были три мотета (вокальное многоголосое произведение) без аккомпанемента: «Приди, Иисус, приди!», «Иисусе, моя радость» и «Пойте Господу песню новую».]» – одна из наших неудач. Может, это из-за погоды? Проснувшись, я предвкушала чудесный день, но мои дела не удались одно за другим. Планировала занять это прекрасное утро написанием романа, а в итоге потратила всю свежесть мыслей на телефонные разговоры. Потом погода испортилась; сильные порывы ветра с проливным дождем; переполненные автобусы и оставленная на сиденье писчая бумага; долгое ожидание в Клубе. Нелегко слушать Баха без аккомпанемента, хотя после того, как Л. ушел домой, песня вознесла меня до небес – песня Анны Магдалены[168 - Анна Магдалена Бах (1701–1760) – певица, вторая жена И.С. Баха. Имеется в виду ария «Если ты со мной» из оперы Готфрида Генриха Штельцеля, более известная как № 25 в так называемой «Тетради для Анны Магдалены Бах» 1725 года – одной из двух рукописных тетрадей, которые И.С. Бах подарил жене.]. Я шла позади Герберта Фишера[169 - Герберт Альберт Лоуренс Фишер (1865–1940) – двоюродный брат ВВ, историк, педагог и либеральный политик. В 1914 году он стал вице-канцлером Шеффилдского университета. В конце 1916 года премьер-министр Великобритании назначил его министром образования, и эту должность Герберт Фишер занимал вплоть до роспуска коалиционного правительства в октябре 1922 года.], проследовала за ним по пустынной и освещенной фонарями улочке Вестминстера и увидела, как он, столь выдающийся, но, на мой взгляд, невероятно пустой, пересекает площадь перед Вестминстерским дворцом, направляясь принимать участие в управлении Империей. Наклоненная голова, слегка дрожащие ноги, а маленькие ступни… Я пыталась поставить себя на его место, но смогла лишь вообразить возвышенные мысли, которые мне бы наверняка показались полной чушью. Каждый раз я чувствую это все сильней, погружаясь в их головы и выныривая обратно.
Я забыла рассказать, как в воскресенье Хасси пришла без приглашения, и мы повели ее к Маргарет[170 - Маргарет Кэролайн Ллевелин Дэвис (1861–1944) – генеральный секретарь Кооперативной женской гильдии с 1899 по 1921 г. Она оказывала сильное влияние на направление политической мысли и деятельности ЛВ после его женитьбы на ВВ и была верным другом для обоих. Маргарет жила в Хампстеде.], и она говорила так по-стрэйчевски, что я мало чего поняла. Сейчас переплетаем стихи Хоуп [Миррлиз]. Я выбрала книги Беркли[171 - Джордж Беркли (1685–1753) – епископ Клойна Англиканской церкви Ирландии, философ.] и Мейнарда [Кейнса], а они прислали письма Чехова[172 - Антон Павлович Чехов (1860–1904) – русский писатель, прозаик, драматург, публицист, врач. Сборник избранных писем Чехова в переводе Констанс Гарнетт вышел в начале 1920 года.] и Барбеллиона[173 - Брюс Фредерик Каммингс (1889–1919) – английский мемуарист, писавший под псевдонимом В.Н.П. Барбеллион. Его автобиографические «Дневники разочарованного человека» вышли в марте 1919 года.]. Никогда еще не было так мало книг для рецензирования; ни одной из «Times» (может, это вина Уокли?), ни одной из «Athenaeum», но мне все равно есть чем заняться[174 - Неизвестно, кого ВВ называет «они». Под книгой Мейнарда Кейнса она, скорее всего, имеет в виду его известную работу «Экономические последствия мира», опубликованную в декабре 1919 года.].
24 апреля, суббота.
Я почти ослепла от корректуры ста шестидесяти экземпляров поэмы Хоуп Миррлиз «Париж». Затем я немного почитала Беркли, которым восхищаюсь, и хотела бы уловить стилистические фокусы автора, вот только боюсь его мышления. Читаю также книгу Мейнарда, которая влияет на мир, не будучи ни в малейшей степени произведением искусства. Полагаю, это произведение морали. Морган приезжал с ночевкой. С ним легко и спокойно, он трепетный как голубянка [бабочка]. Мне было приятно сделать запись в поздравительной книге[175 - Это была книга для автографов, ныне утерянная, и в день своего рождения Э.М. Форстер предлагал друзьям оставить в ней поздравительную запись.] – одно из его проявлений доброты, а он, во многом пуританин, настойчив в этом. Морган всегда правдив – жаль, что я не могу передать его слова.
Сейчас мне нужно будет подписать открытку. Да, я должна успеть на почту, если получится. Отнесу ее сама… Если есть еще время, я расскажу, о чем был разговор. О покраске кресла. Мальчик настолько глуп, что может начать красить его сразу после дождя, и тогда оно будет испорчено.
– Глупости, – сказал Л. – Ничего не случится.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Хорошо, раз ты точно уверен. Моя мама хочет зеленый цвет. Она не позволила бы мне красить после дождя. Мальчик ужасно глуп! Я обнаружил, что он наносит краску, не соскоблив старую.
И так далее…
Это очень похоже на Моргана, включая его доверие мнению Леонарда: «Где ты достал эти ботинки? Ручки “Waterman[176 - «Waterman Pen» – крупная компания по производству роскошных перьевых ручек, основанная в 1884 году в Нью-Йорке.]” самые лучшие?».
5 мая, среда.
Мы были в Родмелле с четверга по вторник, что, повторюсь, оправдывает пропуски в дневнике. Когда мы сели ужинать в субботу, на пороге возник Дезмонд. Чтобы все объяснить, мне пришлось бы рассказывать об ужине [у Клайва Белла] на Гордон-сквер 46 с Дезмондом, Литтоном и Мэри, а я не очень люблю это описывать. «Дезмонд, – это слова Л., а не мои, и я цитирую его, чтобы самой не злословить, – создает в комнате атмосферу духоты». Шел дождь. Он откинулся в кресле, курил сигареты, ел сладости и открывал романы, которые никогда не читал. Работа редактором заглушила в нем остатки честолюбия, и теперь он самодоволен. Самодовольство разочаровывает. Чем гордиться-то? С Дезмондом кажется, будто за окном все время день.
Мы работали над книгой Котелянского[177 - Самуил Соломонович Котелянский (1880–1955) – переводчик, издатель и литературовед. Будучи евреем, он приехал в Англию по гранту Киевского университета в 1910 году и никогда не возвращался в Россию. Котелянский был близким другом Кэтрин Мэнсфилд, через которую, вероятно, Вулфы и познакомились с ним, и они вместе перевели несколько работ Чехова. Теперь же, в 1920 году, Котелянский и ЛВ работали над «Воспоминаниями о Льве Николаевиче Толстом» Максима Горького (см. ЛВ-III).]. Неужели и его я обошла стороной? От рукопожатий К. хрустят косточки: ладонь, хотя и маленькая, тверда как камень и вполне соответствует этому плотному солидному сосредоточенному человеку. Котелянский всегда говорит правду и ищет ее в психологии – довольно странное занятие, от которого завянет даже пышно цветущий сад. Его слова звучат так убедительно. Мы печатаем Горького[178 - Максим Горький (1868–1936) – русский советский писатель, поэт, прозаик, драматург, журналист, публицист и общественный деятель.], и, возможно, это шаг в пропасть, но я не уверена. Котелянский страшно раскритиковал Марри. Полагаю, КМ вернулась[179 - Кэтрин Мэнсфилд вернулась в их с Марри дом в Хампстеде после семи месяцев, проведенных из-за болезни на берегу Средиземного моря.], и теперь я развлекаю себя глупой игрой «кто сделает первый шаг?». Думаю, это будет Марри, но если нет, то мы не встретимся еще год или два.
Но поспешим к кульминации: Массингем[180 - Генри Уильям Массингем (1860–1924) – журналист, редактор издания «Nation» с 1907 по 1923 г.] предложил Леонарду пост Брэйлсфорда[181 - Генри Ноэль Брэйлсфорд (1873–1958) – социалист и журналист левых взглядов, регулярно публиковавший статьи по международным отношениям.] в «Nation», чтобы он занимался иностранными статьями за ?400 в год. Проблема в том, что придется ездить на работу по понедельникам и, возможно, средам, а это связывает нас по рукам и ногам. Если утрясти график, Леонарда все устроит. Он смог бы бросить рецензирование, заниматься более интересной работой, получать зарплату получше, и, вероятно, я бы тоже оставила рецензии – такова моя цель. Но это не столь важно. Признаюсь, мне нравится делать Л. комплименты – я не хвастаюсь, хотя это кажется правильным. Итак, наши дела снова пошли в гору. Литтон ужинал здесь вчера вечером и выглядел уверенным в себе, счастливым и готовым всерьез взяться книгу о королеве Виктории[182 - Виктория (1819–1901) – королева Великобритании и Ирландии с 1837 года и до самой смерти. Ее биография авторства Литтона Стрэйчи вышла в 1921 году.]. Нужно сразу уведомить «Chatto & Windus[183 - Независимое издательство, существовавшее в Лондоне с 1855 по 1987 г., когда оно было куплено американской компанией «Random House».]», чтобы в нужный момент им хватило бумаги.
8 мая, суббота.
Массингем отложил встречу с Л., что, вероятно, свидетельствует о неких препятствиях. Хорошенько поразмыслив, я поняла, что не буду сожалеть, если сделка сорвется, поскольку такого рода работу не компенсируют никакие деньги, включая все золото Перу, положенное к моим ногам, как говорит мисс Митфорд[184 - Мэри Рассел Митфорд (1787–1855) – писательница, известная своими детскими произведениями, романтическими поэмами, пьесами и очерками о провинциальной жизни Англии. 5 июля 1811 года мисс Митфорд написала своему отцу по поводу его финансовых трудностей: «Я бы не променяла своего отца… ни на одного мужчину на Земле, даже брось он к моим ногам все золото Перу». Констанс Хилл неверно процитировала эти слова в своей книге «Мэри Рассел Митфорд и ее окружение», которую ВВ рецензировала для выпусков ЛПТ, «Daily Herald» и «Athenaeum» от 6, 26 и 28 мая 1920 года соответственно.]. Кроме того, зачем мне надевать ошейник на Леонарда, чтобы освободиться самой? Отчасти из-за Литтона, отчасти из-за ужаса написания одной, двух, трех, четырех рецензий, три из которых о Митфорд, я стенала, ворчала и чувствовала себя запертой в клетке, а все мои желанные цели, особенно «Комната Джейкоба», исчезали за горизонтом. Один обзор в неделю, однако, мне не повредит.
Уолтер [Лэмб], Адриан с Карин и Молли Гамильтон ужинали у нас в среду. Беспорядочная оживленная болтовня – не могу вспомнить ни одного диалога. Возможно, с Молли и Карин это неизбежно: Карин глуховата, а Молли туповата на эмоции. Как я заметила, она всегда заводит разговор, лишь бы заполнить паузу, даже если нечего сказать. Как странно, что миру вообще нужны женщины с профессией. Она читает 500 романов по 5 шиллингов каждый ради приза в соревновании; в поезде по дороге домой ей пришлось перекусить порцией какой-то отвратительной дряни. Все обсуждали политику, а мы с Адрианом пытались заставить Молли определиться с ее якобы дальновидной позицией. Ей скучны средства, но она верит в цель. Полагаю, в один прекрасный день она станет членом парламента[185 - Мэри Гамильтон была членом парламента от Блэкберна в 1929–1931 гг.], но женщинам на выборах не везет, а лейбористы и вовсе избегают дам.
Вчера я пила чай с Саксоном в Клубе и, вспомнив былые одинокие вечера своей жизни, когда супружеская жизнь казалась такой яркой и безопасной, пригласила его на ужин. Интересно, пугает ли его одиночество, как оно когда-то пугало меня? Осмелюсь сказать, что офисная работа – отличный предохранитель от этого[186 - Саксон Сидни-Тернер (см. Приложение 1) работал госслужащим в Казначействе.].
11 мая, вторник.
Стоит отметить на будущее, что творческая энергия, которая так приятно бурлит, когда только начинаешь писать новую книгу, через некоторое время утихает, и работа идет более стабильно. Возникают сомнения. Потом смирение. Решимость не сдаваться и предвкушение новой формы держат тебя крепче, чем что-либо еще. Я немного обеспокоена. Как мне осуществить свою задумку? Когда приступаешь к работе, чувствуешь себя путешественником, который уже бывал в распростертой перед ним стране. Я не хочу писать в этой книге ничего, что не доставляет мне удовольствие. Но писать вообще трудно.
Л. уехал в Лондон на встречу с избирателями[187 - ЛВ предложили баллотироваться в парламент в 1918 году (см. ВВ-Д-I, 27 июля 1918 г.), но он отказался, а позже согласился стать кандидатом от лейбористов и был выдвинут в мае (см. 26 мая 1920 г. и ЛВ-IV).]. Целых восемь джентльменов хотят узнать его взгляды. Потом он будет пить чай с Котелянским. Думаю, встреча уже началась и домой Л. вернется поздно. После обеда я набирала текст и занималась рассказом Моргана[188 - Рассказ Э.М. Форстера «Сирена», опубликованный в июле 1920 года.]. Вышла купить булочку, позвонила мисс Милан[189 - Драпировщица, а в рассказе ВВ «Новое платье» – портниха.] по поводу чехлов для кресел и, когда я закончу писать здесь, собираюсь почитать Беркли. В 14:15 Синтия Керзон[190 - Леди Синтия Бланш Керзон (1898–1933) – вторая дочь 1-го маркиза Керзона Кедлстонского, первая жена Освальда Мосли, за которого она вышла замуж 11 мая в Королевской капелле Сент-Джеймсского дворца.] вышла замуж за капитана Мосли[191 - Сэр Освальд Эрнальд Мосли (1896–1980) – политик, основатель Британского союза фашистов.]. Хотя до 15:30 было лето, сейчас уже набежали черные тучи, поэтому мне надо закрыть окно и надеть кофту. Несса возвращается в пятницу[192 - Ванесса Белл уехала в Италию с Дунканом Грантом и Мейнардом Кейнсом в конце марта, оставив детей на попечение старой кухарки семьи Стивен, Софи Фаррелл, в доме Адриана и Карин (Гордон-сквер 50).]. Клайв с Мэри в Париже. В воскресенье я пила чай с Адрианом и Карин и видела всех детей; Джудит – большой ребенок, Энн – вылитая мать с рисунка Уоттса[193 - Джордж Фредерик Уоттс (1817–1904) – английский художник и скульптор викторианской эпохи. ВВ принадлежал рисунок Уоттса ее матери (Джулии Стивен) в детстве.], но обе – типичные Костелло[194 - У Адриана с Карин, урожденной Костелло, было две дочери: Энн (1916–1997) и Джудит (1918–1972).]. Мне нравится возвращаться с Гордон-сквер в Ричмонд, к нашей личной, незаметной для остальных жизни. Марри попросил написать несколько рассказов для «Athenaeum». Никаких упоминаний о желании Кэтрин увидеться со мной.
13 мая, четверг.
Открыла дневник, чтобы рассказать о том, как я пила чай с Дорой[195 - Анна Доротея (Дора) Сэнгер (1865–1955) – жена Ч.П. Сэнгера. Она была высокодуховной женщиной и активным филантропом, страдала от тяжелого артрита. ВВ считала ее черствой.] в Клубе и познакомилась с мистером Гарольдом Бэнксом [неизвестный]. Кто он такой? Ну, все голоса мира громогласно ответят: «Бэнкс!». Во всяком случае, так он заявляет. Представьте себе рыжеволосого румяного широколицего мужчину с американским (в действительности австралийским) акцентом. Рубашка в черную полоску. Приятная улыбка. Постоянно ест. Дора принесла хлеб и масло.
– Нет, спасибо, я не курю…
– В чем конкретно заключается ваш план, мистер Бэнкс?
– Переломить ход революции с помощью среднего класса…
– Понятно, только это звучит немного расплывчато. Многие хотят, но…
– Поэтому я и здесь, миссис Сэнгер… Я не хочу говорить о своем русском опыте. Лучше посмотрю, смогу ли я привлечь к себе средний класс. Если нет, я поеду в Шотландию и буду выступать на улицах.
– Прекрасная идея, я уверена, но что вы собираетесь говорить?
– Мы требуем смены правительства, миссис Сэнгер.
– Многие из нас хотят того же.
– Но вы, англичане, ничего не делаете. Вы, англичане и французы, тормозите все европейское движение. Когда придет революция…
– А когда, говорите, она придет?
– В течение пяти лет.
– Вы серьезно?
– Но почему бы вам не написать об этом?
– Я не верю в письменную речь. Лучше говорить с людьми… Организация. Сотрудничество. Средний класс. Народ… Я сделаю это, по крайней мере собираюсь… На улицах не должно остаться ни одной лошади… Посмотрите на ваши доки… А вот эти здания надо превратить в жилье… Что мы можем без… Средние классы должны объединиться… У меня есть готовая программа… И революция, несомненно, грядет.
Почему я не верю в революцию? Отчасти, возможно, из-за мистера Бэнкса.
15 мая, суббота.
Если говорить точно, сегодня прекрасный весенний, а не жаркий летний день, поэтому мы с Л. прогулялись в приятной тени деревьев парка после обеда. В погожие субботы Ричмонд напоминает цветущую липу. Представьте себе, что на цветке сидит насекомое, а все остальные вокруг роятся, жужжат и стрекочут. Будучи местными, мы, разумеется, так себя не ведем.
Сегодня утром пришли письма от Мадж[196 - Маргарет (Мадж) Воган (1869–1925) – третья дочь писателя Джона Эддингтона Саймондса. В 1898 году она вышла замуж за кузена ВВ, Уильяма Вогана. В юности ВВ романтизировала и почитала Мадж. В 1920 году Мадж отказалась от аренды Чарльстона на время отъезда Ванессы, чью связь с Дунканом Грантом не одобрял муж Мадж. Ее книга «Дитя Альп» вышла в 1920 году.] с просьбой отрецензировать ее роман и от Фишера Анвина[197 - Томас Фишер Анвин (1848–1935) – английский печатник, основавший издательство «Allen & Unwin».] с предложением прислать экземпляр. Такой вот нравственный облик у женщины, которая не желает оставаться в Чарльстоне и тем самым осквернять своих сыновей. Я собиралась рассказать, как мы сидели под кедрами и наблюдали за оленями; как я заметила полупрозрачную красоту зонтика в солнечном свете; как нежен воздух сейчас и как сверкают цветастые платья. Длинный лестный отзыв обо мне в «Nation» смыл горечь Массингема и впервые дал мне почувствовать вкус разумной критики, так что я пришла в себя и даже подумываю поблагодарить автора[198 - Анонимная рецензия авторства Роберта Линда на роман «День и ночь» вышла в газете «Nation» от 15 мая под заголовком «Трагическая комедиантка». Рецензент заключил, что талант ВВ «настолько великолепен в своем богатстве и качестве, что одна только его половина стоит таланта десятка менее одаренных писателей». Обида ВВ на Г.У. Массингема возникла из-за его слов в «Дневнике странника» в «Nation» от 29 ноября 1919 года (см. ВВ-Д-I, 5 декабря 1919 г.).].
Флора[199 - Флора Вулф (1886–1975) – младшая из трех сестер ЛВ.] и Джордж[200 - Джордж Стерджен – школьный учитель, одноклассник Филиппа, брата ЛВ, муж Флоры.] ужинали здесь вчера вечером якобы для того, чтобы обсудить Клару[201 - Клара Вулф (1885–1934) – вторая из трех сестер ЛВ.], а на самом деле, чтобы сообщить нам всего одну вещь: она едет в Америку и может остаться там навсегда. Можно ли представить себе что-то менее завидное, чем быть человеком, который останется в Америке навсегда? Надеюсь, она может. Ничтожность человеческих отношений часто приводит меня в ужас. Никого ни капельки не волнует, исчезнет ли Клара навсегда. Моих друзей это не касается. Я немного волнуюсь, потому что Несса не позвонила. Возможно, она вернулась поздно ночью. Джордж превзошел мои ожидания. Это рыжеватый, пикантный на вид молодой человек, неамбициозный, худощавый, с чувством юмора, решительный и довольствующийся тем, что сможет работать учителем хоть до конца жизни, если не станет директором. Джордж рассказывал о Сассексе, о сычах и ушастых совах, о войне, которую он прошел без единой раны, и о том, что видел Дамаск. По его мнению, мужчины совершенно бескорыстны, но скучны, ибо очень мало тем, на которые они могут поговорить. Как же хорошо, часто думаю я, что есть нормальные люди!
18 мая, вторник.
Гордон-сквер опять начинается и, как змея, обновляется – написать еще ближе к цитате[202 - Аллюзия на строки поэмы Перси Шелли «Эллада».] я просто не способна. Дом 46 по Гордон-сквер сейчас совсем другой, как в Зазеркалье. Вас впускает незнакомый слуга, вы поднимаетесь по голым ступеням и слышите детский плач на разных этажах, взбираетесь все выше и выше, пока не оказываетесь в комнатах, которые в настоящем мире были спальнями слуг. Однако сначала нужно войти в открытую дверь, миновать Софи [Фаррелл] и того, кто под всей кожей и плотью оказывается Энни Чарт[203 - Энни Чарт была кухаркой у Вулфов в Эшеме в 1914 году и в Хогарт-хаусе во время болезни ВВ в 1915 году. Впоследствии она перешла работать к Мейнарду Кейнсу на Гордон-сквер 46.]. Несса живет на самом верху. Мы проговорили все время, пока я не ушла в восемь вечера, хотя нас прерывали Литтон, Анжелика[204 - Анжелика Ванесса Белл (1918–2012) – младший ребенок Ванессы, писательница и художница, впоследствии жена Дэвида Гарнетта – любовника Дункана Гранта.] и Джулиан[205 - Джулиан Хьюард Белл (1908–1937) – английский поэт, сын Клайва и Ванессы Белл. Погиб во время гражданской войны в Испании.]. Когда Стелла[206 - Стелла Дакворт (1869–1897) – сводная сестра ВВ и единственная дочь их матери от первого мужа, который был весьма обеспеченным человеком. Стелла вышла замуж за Д.У. Хиллза в 1897 году и умерла через несколько месяцев от перитонита.] вернулась из Италии, она привезла много подарков. Вот и сейчас мне подарили шляпу, брошь и бумагу. Литтон сообщил, что Джеймс с Аликс поженятся через три недели. Что ж, выходит, она выиграла[207 - См. ВВ-Д-I, 30 октября 1918 г.: «Аликс тоже вернулась… готовая, полагаю, начать свою осеннюю кампанию, в которой Оливер прочит ей победу». Аликс Саргант-Флоренс и Джеймс Стрэйчи поженились 4 июня 1920 года, в ее 28-й день рождения.]. Это, конечно, прекрасно, но я не чувствую восторга. Они слишком хорошо знают друг друга, чтобы будоражить воображение мыслями об их будущем, как это происходит при большинстве помолвок. Разговоры разговорами, но, когда мы отбросили поверхностное и добрались до простого интимного, мне пришлось рвануть под дождем в Уигмор-холл[208 - Уигмор-холл – концертный зал в Лондоне по адресу Уигмор-стрит 36. Вероятно, Саксон пригласил ВВ на концерт, когда в воскресенье пил с ней чай в Хогарт-хаусе. Франко-чешскую программу из произведений Сезара Франка, Дворжака и Равеля исполнил Богемский струнный квартет, более известный как Чешский квартет, с Фанни Дэвис за фортепиано.]. Сидела между Оливером[209 - Оливер Стрэйчи (1874–1960) – госслужащий, работавший шифровальщиком в Министерстве иностранных дел, брат Литтона. Одно время он надеялся стать музыкантом.] и Саксоном – эти музыкальные люди слушают не так, как я, а критически, высокомерно и без программок.
Сегодня на обеде был Кэмпбелл[210 - Леопольд Колин Генри Дуглас Кэмпбелл (1881–1940) был другом ЛВ еще со времен учебы в университете. Во время войны Кэмпбелл служил капелланом, а позже стал викарием в Бакингемшире.]. Рассказывал истории о Палестине. Мне нравится думать, что именно так мужчины разговаривают наедине. Генерал учил его ездить верхом: «Не надо прицыкивать – это же не канарейка». Несмотря на джентльменский образ Кэмпбелла, Леонард не стесняется говорить ему в лицо, что тот ни во что не верит и даже не отрицает этого. Немного церковной романтики в разговорах, но я не понимаю, как они это делают. Как они выдерживают службу? Ведь нельзя же высмеивать Бога, как редактора, например… Хуже всего, наверное, то, что о Боге нет никаких сведений. По крайней мере, я так думаю. В воскресенье приходил Логан[211 - Логан Пирсолл Смит (1865–1946) – британский эссеист и критик американского происхождения, выпускник Гарварда и Оксфорда, наиболее известный своими афоризмами и эпиграммами.] и развлекал меня целый час, рассказывая о Христе и своих путешествиях, но если он вас не забавляет, то будет раздражать. Увы, так оно и вышло, поскольку его книга не удалась и мы рискуем потерять на ней деньги. Плохая рецензия в «Times», еще одна в «Athenaeum»; заказов не прибавилось. Хоуп продается, но ничтожно мало[212 - В мае издательство «Hogarth Press» опубликовало книгу Л.П. Смита «Истории Ветхого Завета», на которую вышло две рецензии: подробная в ЛПТ от 13 мая и короткая в «Athenaeum» от 14 мая 1920 года, – обе неблагосклонные. Реакция на книгу Хоуп Миррлиз «Париж: поэма» варьировалась от осуждения в ЛПТ от 6 мая до одобрения в «Athenaeum» от 21 мая 1920 года.].
20 мая, четверг.
Я заполняю свободное время как только могу, но в последнее время почему-то подолгу ленюсь после чая, не занимаюсь греческим, а еще меня отвергли в «Times», но, к слову, не в «Woman’s Times[213 - С июня 1920 по январь 1921 года раз в два месяца выходило женское приложение «Times» под названием «Woman’s Supplement». ВВ там ничего не публиковала.]». Им нужна небольшая статья о психологии вдов войны. Бремя и слава рецензирования легли на плечи Л., а я занимаюсь «Комнатой Джейкоба» – самым забавным моим романом в смысле процесса. Вчера пришла с пионами к Нессе, услышала о таинственных письмах из могилы (эта история о катастрофе ее горничной, однако, не зафиксирована[214 - По возвращении из Италии 14 мая Ванесса обнаружила, что ее домработница Мэри находится в лазарете, поскольку внезапная смерть матери, отца и возлюбленного, а также тяжелейшая пневмония брата, случившиеся в течение двух недель, совершенно выбили ее из колеи. Горничная поправилась и 18 мая вернулась к работе (см. 8 июня 1920 г.).]) и о денежных трудностях, которые угрожают Мейнарду, а следовательно, и ей. Формальная причина – азартная игра на бирже, и стоит делам наладиться, как Мейнард опять все проигрывает[215 - После отставки из Казначейства летом 1919 года Мейнард Кейнс занялся валютными спекуляциями, в том числе в интересах Дункана Гранта и Ванессы. В Италии они изрядно потратились на картинные рамы, мебель и керамику, но по возвращении в Англию Кейнс обнаружил, что непредвиденный обвал на мировом валютном рынке поставил их всех на грань разорения. Однако ему удалось спасти капитал.]. Вопрос в том, как долго он продержится, ведь финал, то есть крах, неизбежен. Война запустила свои костлявые пальцы даже в наши карманы.
Потом мы с Л. отправились в Челси на ужин к Коулам. Они – это Веббы в зачаточном состоянии, но не без отличий, разумеется. С умными молодыми людьми я привыкла вести себя непринужденно, и мне неприятно на каждом шагу попадаться в ловушки, оказываться в тупике или видеть, как перед моим носом захлопывают дверь. Никогда еще не встречала такого быстрого, жесткого, решительного молодого человека, как Коул[216 - Джордж Дуглас Говард Коул (1889–1959) – британский общественный деятель, экономист, социолог, историк, писатель, социалист, член Фабианского общества. Они с женой жили на Брамертон-стрит в лондонском районе Челси.], прикрывающего сарказмом и оксфордским презрением свои лейбористские наклонности, которые, полагаю, носят интеллектуальный характер. У них есть бюст У. Морриса в серванте, слишком много еды, шторы Морриса, все произведения всех классиков, а Коул с женой[217 - Маргарет Изабель Коул (1893–1980) – английская политическая деятельница-социалистка, писательница и поэтесса. Вместе с мужем она написала более тридцати детективов, а после Второй мировой войны занимала важные посты в лондонской мэрии.] скачут как парочка воробушков-кокни[218 - Кокни – пренебрежительно-насмешливое прозвище уроженцев Лондона из средних и низших слоев населения, а также один из самых известных типов лондонского просторечия.], поверхностных и неспособных на что-то большее, чем клевать и глотать, что они, на мой взгляд, делают очень ловко. Возникает эффект бьющего в глаза света прожектора – неприлично в моем возрасте. Думаю, раздражение отчасти вызвано чувством, что интеллект Коула оказался недоступен. К тому же они называют друг друга «дорогушами». Еще там были мистер[219 - Дэвид Беверидж Мэйр (1868–1942) – начальник аудиторов Комиссии по государственной службе.] и миссис Мэйр[220 - Джанет Томпсон Мэйр, урожденная Филипп (1876–1959), – секретарь Лондонской школы экономики с 1920 по 1939 г., директором которой был двоюродный брат ее мужа, Уильям Генри Беверидж. Она вышла за него замуж спустя шесть месяцев после смерти Дэвида Мэйра.] из правительства; шутки о Беверидже[221 - Уильям Генри Беверидж (1879–1963) – английский экономист, представитель фабианства.] и Шоу[222 - Джордж Бернард Шоу (1856–1950) – выдающийся ирландский драматург и романист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1925) и один из наиболее известных ирландских литературных деятелей.]; Мэйр погрузился в полное молчание в углу, пока его не забрала домой широколобая словоохотливая жена в поношенной юбке. Видно, что миссис Коул стремительно превращается в умную пожилую интеллигентную женщину, напоминающую фокстерьера, – нет в ее сознании ни теней, ни долин. Коул, ухмыляясь как демон из водосточной трубы, проводил нас до двери; такой он бойкий, добрый, мужественный и зловещий.
Я написала Кэтрин [Мэнсфилд]. Мистер Линд[223 - Роберт Уилсон Линд (1879–1949) – ирландский писатель, журналист и литературный эссеист, с 1912 года редактор газеты «Daily News» и постоянный автор еженедельных журналов. Именно его ВВ планировала поблагодарить за рецензию (см. 15 мая 1920 г.).] высказался обо мне в «Nation».
24 мая, понедельник.
Настоящий Банковский выходной[224 - Термин, описывающий любой государственный праздник в Великобритании и странах Содружества.]: жаркая погода, непрекращающийся шум автобусов, толпы людей на улице, словно очереди, – и мы этот выходной день провели как следует, отправившись в Херлингем на игру в поло, о которой я и хочу сейчас коротко рассказать[225 - Вулфы ходили на игру сборной Англии против команды «Old Cantabs» в лондонском районе Херлингем.]. Создается впечатление, будто газон сделан из индийского каучука – так легко пружинят лошади, подпрыгивая на нем снова и снова, – а капитан Локетт[226 - Вивиан Новерр Локетт (1880–1962) – полковник британской армии и игрок в поло. Он выиграл золотую медаль для Великобритании на летних Олимпийских играх 1920 года в Антверпене.] скачет со своей клюшкой, словно персидский всадник с копьем. Затем в середину бросают большой белый мяч. Лошади кружатся и прыгают, гарцуют, крутят хвостами, как кошки, и, почти как длинноногие кошки, скачут за мячом; лишь когда они проносятся мимо, слышно фырканье из ноздрей. Но их прыть и ловкость, когда они все вместе бьют по мячу ногами, просто неописуемы; в мгновение ока лошади переходят от стремительного галопа к изящной рысце, а мяч проносится практически между их ног. Играли офицеры Англии. У каждого было по 8 пони, и один продержался в этом неистово бешеном ритме всего 7 минут. В любом случае было на что посмотреть. Стадион огромен. Избранные – под навесом; остальная публика сидела на траве или стульях. Лошади неожиданно становятся крупными, когда скачут прямо на тебя, а их темп вызывает тревогу. На большом расстоянии их движения невероятно грациозные и контролируемые.
Лето наступило два дня назад. Вчера мы впервые обедали на свежем воздухе. Приезжали шведы[227 - Шарлотта Манхаймер, урожденная Абрахамсон (1866–1934), – шведская художница и покровительница искусства, кузина ЛВ по материнской линии, жена ЧП Швеции. Она и ее дочь Гертруда приезжали в Англию и в воскресенье обедали у Вулфов.]. Приятная беседа. Она художница, приветливая и весьма образованная скандинавка, но я полагаю, что просвещенным расам свойственна нехватка темперамента.
26 мая, среда.
Просматривая записи, я заметила, что упустила парочку важных фрагментов мозаики. Л. получил письмо от Массингема с просьбой выступать второй скрипкой в иностранном отделе во время отпусков, из чего мы сделали вывод, что первой скрипкой стал Голди[228 - Голсуорси (Голди) Лавс Дикинсон (1862–1932) – британский политолог и философ, преподаватель, писатель. Во время войны он активно работал над созданием Лиги Наций и в 1917 году вместе с другими единомышленниками опубликовал «Предложения по предотвращению будущих войн». Он участвовал в издании газеты «Nation», но не был регулярным автором. Предысторию просьбы см. 5 мая 1920 г.]. В целом нас это более чем устраивает. К тому же Л. зарегистрировали кандидатом от лейбористов в семи университетах[229 - Объединенные английские университеты – избирательный округ, который был представлен в парламенте Соединенного Королевства с 1918 по 1950 г.]; возможно, прямо сейчас наверху он пишет письмо с подтверждением своего участия в выборах. В Монкс-хаусе нам за ?80 перестраивают кухню. В тот вечер, когда здесь ужинали Морган с Нессой, мы видели пожар. Три минуты волнения при виде огромного пламени, вздымавшегося за детской площадкой; потом сияние красно-желтой дымки с взлетающими и падающими искрами; потом прекрасное зрелище, когда в воздух взмыл, точно ракета, пожарный шланг. Все время раздавался треск, будто от дров в камине. Л. вышел на улицу; к пожару бежала толпа людей в макинтошах; часы пробили полдень. Соседка, жена начальника пожарной бригады, в смятении бежала домой в слезах (так говорят слуги, которые, разумеется, не отлипали от окон). А еще меня хвалят в «New Republic[230 - Американский журнал о политике, литературе и искусстве, основанный в 1914 году. Хвалебная рецензия Констанс Мэйфилд Рурк на романы ВВ «По морю прочь» и «День и ночь» вышла в «New Republic» от 5 мая 1920 года.]», причем без всяких «но». Закономерно ли, что американцы относятся к англичанам дружелюбней, чем мы к самим себе? Сегодня утром Кэтрин прислала строгую, официальную записку, в которой она благодарит за милую открытку и пишет, что будет рада видеть меня, хотя в последнее время «стала ужасно скучной». Что это значит? Я ее оскорбила? В любом случае я поеду к ней пятницу и все выясню, если только меня не остановят, а это вполне возможно. Я горячо и искренне похвалила ее рассказ[231 - Кэтрин Мэнсфилд написала ВВ: «Дорогая Вирджиния, очень мило с твоей стороны прислать мне открытку. Да, я вернулась и останусь в Англии до августа. Буду рада, если ты навестишь меня как-нибудь днем, но я стала ужасно скучной». Рассказ Кэтрин «Человек без темперамента» был опубликован в периодическом издании «Art & Letters» весной 1920 года, а позже вошел в ее сборник «Блаженство и другие рассказы» (1920).].
31 мая, понедельник.
Час назад вернулись из Монкс-хауса после первых выходных там – идеальных, хотела сказать я, но кто знает, какие еще у нас впереди?! Я, конечно, имею в виду первое чистое наслаждение садом. Снаружи дул ветер, внутри было солнечно и уютно; мы пололи грядки весь день со странным энтузиазмом, который как раз и заставил меня назвать это счастьем. Гладиолусы стоят рядами, распустились чубушники[232 - Род кустарников из семейства Гортензиевые.]. Кухонную стену снесли. Гуляли до девяти вечера, хотя к ночи холодает. Сегодня мы оба окоченели и исцарапались; под ногтями земля шоколадного цвета. Потом мы были на станции[233 - Имеется в виду станция, которая в то время называлась «Саутхиз и Родмелл»; рядом с ней был железнодорожный переезд. Вулфам нужно было освободить Эшем-хаус для Фрэнка Ганна.], откуда отправились в Льюис[234 - Город в Англии, административный центр графства Восточный Сассекс.] – впервые после войны. Ганн[235 - Фрэнк Ганн – управляющий на ферме миссис Д.Д. Хопер, владелицы также Эшем-хауса.] проехал через железнодорожный переезд со своим огромным бобтейлом[236 - Порода скотогонных и сторожевых собак, выведенная в Великобритании.]. На платформе стояли Томасы – бедные маленькие неряхи-сестрички едва сохраняют свою женственность. Томас[237 - Преподобный Уолтер Вебб Томас был приходским священником в церкви Саутхиза. Он жил с женой и двумя сестрами.] приветливо и любезно общался с мужчинами, рассказывая им проповедническим тоном о канализации в Луте[238 - В воскресенье (30 мая) город Лут графства Линкольншир накрыл сильнейший ливень. В результате наводнения погибло более двадцати человек, а материальный ущерб оценивали в сумму от четверти до полумиллиона фунтов стерлингов.]. «Это очень се-е-ерьезно: унесло много жизней, а ущерб на четверть миллиона фунтов», – говорил он почти умиротворяющим голосом. У него нет верхних зубов. Ганн скакал на лошади галопом по заливным лугам. Его кобыла, как сказала миссиc Томас, «очень умна на дороге, но на месте ей не стоится», – это их интересует больше, чем канализация.
В пятницу я встретилась с КМ. Поначалу – сбивающая с толку формальность и холодность. Расспросы о доме и прочем. Никакого удовольствия или волнения при виде меня. Мне показалось, что она из рода кошачьих: отчужденная, сдержанная, внимательная и всегда сама по себе. Потом мы заговорили об одиночестве, и я обнаружила, что она выражает мои чувства так, как никто другой на моей памяти. После этого лед растаял, а мы подхватили ритм и разговаривали так легко, будто не виделись всего несколько минут, а не 8 месяцев. В какой-то момент вошел Марри с парой голубых и розовых дрезденских свечей. «Как мило, – сказала она, – но унеси их». «Какой ужас, Вирджиния, нет слов. Он потратил на них ?5», – добавила Кэтрин, когда Марри вышел из комнаты. Похоже, они часто ссорятся, например из-за его писанины.
– Тебе понравилась “Корица и Анжелика”?
– Нет, не понравилась.
– Мне тоже. Но я подумала, что “Крах воображения” еще хуже. Это ошибка. Зачастую очень трудно…[239 - Поэма Джона Миддлтона Марри «Корица и Анжелика» («К чему эти названия продуктов?» – спрашивал Т.С. Элиот) вышла весной 1920 года. Эссе «Крах воображения», написанное в 1918 году, вошло в сборник статей Марри «Эволюция интеллектуала» (1920).]
Тут вернулся Марри. Мы болтали как обычно. Мишенью был Олдос[240 - Олдос Леонард Хаксли (1894–1963) – английский писатель, новеллист и философ, автор известного романа-антиутопии «О дивный новый мир». Его сборник «Леда и другие стихи» вышел в мае 1920 года. Хаксли был одним из ассистентов Марри в редакции журнала «Athenaeum» с апреля 1919 по октябрь 1920 года.], который выпустил «Леду». Станет ли он кумиром публики? Марри рассуждал об этом слишком долго, и мы с К. вернулись к литературе, в частности к ее рассказам. Последний, «Человек без темперамента», написан в иной манере. Она нащупала нечто новое и теперь может делать что хочет. «Прелюдия» – цветная открытка. Ее рецензии – просто каракули; ни одной серьезной мысли. Похвала Салливана в «Athenaeum» вызывает у нее отвращение[241 - См. 10 апреля 1920 года. Рассказ Кэтрин Мэнсфилд «Прелюдия» был напечатан Вулфами вручную и опубликован в июле 1918 года.]. Кэтрин производит впечатление крайне обособленного человека, совершенно эгоцентричного и полностью сосредоточенного на своем искусстве. Она неистовствовала в этой теме, а я притворялась, будто роман не пишется. «А что еще нам делать? Надо писать. Жизнь…». А еще она придумывает перед сном истории о жителях города. «Весенняя ночь. Я спускаюсь к причалу и слушаю, о чем говорят путешественники…», – сочиняет она в своей обычной манере, импровизируя. Меня попросили написать рассказы для «Athenaeum». «Но я не уверена, что умею», – сказала я достаточно честно, полагая, что после отзыва обо мне она втайне хочет услышать именно это. Потом Кэтрин повернулась и сказала, что никто, кроме меня, не умеет писать рассказы: «доказательство тому “Королевский сад”» – якобы это поворотный момент. «А как же “День и ночь”?» – спросила я, хотя не собиралась о нем говорить.
– Удивительное достижение! – сказала она. – Пожалуй, у нас не было ничего подобного с тех самых пор, как… Даже не могу вспомнить.
– А я думала, что тебе не понравился роман[242 - Рецензия Кэтрин Мэнсфилд на «День и ночь» вышла в «Athenaeum» от 26 ноября 1919 года (см. ВВ-Д-I, 28 ноября 1919 г.). О романе она также написала Марри: «Мне он не нравится. Мое личное мнение таково: он лжив в своей основе».].
Потом она заявила, что даже готова сдать по нему экзамен, и спросила, не захочу ли я прийти и поговорить о романе за обедом. Выходит, я иду на обед. Что в таком случае КМ хотела сказать своей рецензией? Откровенна ли она со мной? В итоге я снова остро чувствую определенное взаимопонимание между нами – странное ощущение «схожести», причем не только в литературе, – и думаю, что это никак не связано с моим удовлетворенным тщеславием. С Кэтрин я могу быть прямолинейной.
5 июня, суббота.
Вот и наступило самое лучшее время года, о котором я так часто и всегда с удовольствием думала в декабре и январе; даже в плохую погоду июнь лучше других месяцев. Цинично ли так говорить? Лично я считаю, что прелесть любого месяца раскрывается, когда сравниваешь его с остальными. Вот о декабре мне сейчас думать совсем не хочется. Я опять достала зимнюю одежду; на улице сильный ветер; солнце искрится и сверкает, вместо того чтобы греть. Однако оно палило в день Дерби[243 - Имеется в виду день проведения традиционных скачек на ипподроме Эпсом-Даунс в графстве Суррей.] [2 июня, среда] – в тот самый, когда я обедала с КМ и провела 2 часа за бесценной беседой – бесценной в том смысле, что ни с кем другим я не могу столь же свободно говорить о писательстве, не цензурируя свои мысли больше, чем я делаю это, когда пишу здесь. (Л., разумеется, не в счет.) Мы, конечно, обсуждали сочинительство и мою книгу. Она сказала, что «День и ночь» – первоклассный роман. Его сдержанность якобы вызывает недоумение, но объясняется обстоятельствами. Потом я сказала: «Ты изменилась. Словно многое пережила». В ней и правда появилась определенная уверенность в себе, будто, овладев чем-то, она больше не нуждается в уловках. КМ рассказала мне о своих ужасных переживаниях прошлой зимой, в основном об одиночестве (с одной лишь Лесли Мур, она же Ида Бейкер[244 - Ида Констанс Бейкер (1888–1978) – сокурсница Кэтлин Мэнсфилд Бичем в Квинс-колледже и с тех пор ее преданная подруга. Кэтрин Мэнсфилд и Лесли Мур – имена, которые они выбрали себе еще в школе и использовали в качестве псевдонимов.]) в каменном доме с пещерами под ним, куда устремлялось море; она целыми днями лежала в кровати одна с пистолетом наготове, а в дверь ломились мужчины. Сидни дважды написал и подчеркнул: «Крепись!»[245 - Кэтрин Мэнсфилд провела четыре месяца в Оспедалетти на Итальянской Ривьере в нескольких милях от французской границы с Идой Бейкер, своей верной, но интеллектуально не вполне адекватной спутницей, буквально стоя на пороге смерти. Кризис отчаяния случился после рождественского визита Марри, когда Кэтрин поняла, что его поддержки недостаточно для удовлетворения ее эмоциональных и физических потребностей (см. «Кэтрин Мэнсфилд: мемуары Лесли Мур» и «Кэтрин Мэнсфилд: дневники и письма» под редакцией К.К. Стэда). Сидни Уотерлоу, кузен Кэтрин, жил в их доме с Марри, пока она отсутствовала.]. Марри прислал ей балансовый отчет своих счетов и приехал на Рождество со сливочным пуддингом, творожным сыром и словами «теперь я здесь, все в порядке». Потом она обратилась к нему за моральной поддержкой, ничего не получила и больше не собирается пробовать. Я с трудом понимаю, о чем речь. Кэтрин нервничает из-за выхода своей книги[246 - В феврале издательство «Constable & Co» согласилось опубликовать сборник рассказов КМ. Он вышел в декабре 1920 года под названием «Блаженство и другие рассказы».] и боится, что сделала недостаточно. Я не знаю, какие именно чувства вызывают у нее слава и критика, но в нашем, возможно, слишком возвышенном разговоре мы об этом почти не говорили. Как бы то ни было, я получила удовольствие, а мое прерывистое общение с ней кажется фундаментальней, чем более стабильное – со многими другими людьми.
Вчера вечером я ужинала с Уолтером Лэмбом и миссис Мадан[247 - Марджори Флоренс Мадан, урожденная Нобл (1896–1987), – старшая дочь Сакстона Уильяма Армстронга Нобла, богатого директора оружейных фирм и его жены Селии, известной хозяйки и покровительницы искусств. В 1919 году Марджори Нобл вышла замуж за Джеффри Спенсера Мадана. Их дочь родилась в декабре 1920 года. Они жили в старом поместье (ныне снесенном) в районе Уиттон, недалеко от Хаунслоу (крупный пригородный город в западном Лондоне).] в Хаунслоу. В этом старом особняке (кремового и черного цветов) мисс Арнольд[248 - Этель Маргарет Арнольд (1865–1930) – журналистка, писательница, суфражистка, эксцентричная младшая сестра миссис Хамфри Уорд.] обычно лежала пьяная. Комнаты с высоким потолком в основном обшиты панелями или оклеены китайскими обоями. Снаружи разбит квадратный сад; все его стебли развеваются на ветру. Ночь была холодная, и бедная миссис М. сидела в одной из комнат у пылающего камина, облокотившись на толстые фолианты, явно не читая, не занимаясь шитьем и не разговаривая; ее муж уехал, а жители Хаунслоу злобны и враждебны. Повсюду своеобразные элементы роскоши, как и подобает дочери миссис Сакстон-Нобл[249 - Миссис Сакстон-Нобл, урожденная Селия Брюнель Джеймс (1871–1961), была женой богатого директора оружейных фирм, известной хозяйкой и меценаткой.]. Было много разговоров о королевских особах, ведь миссис М. и Уолтер вращаются в одних кругах. Одна из принцесс, Мария Луиза[250 - Ее Высочество принцесса Мария Луиза Шлезвиг-Гольштейнская (1872–1956) – внучка королевы Виктории. После аннулирования своего брака в 1900 году она посвятила жизнь благотворительности. В конце войны Ноблы предложили ей пожить в Кент-хаусе в Найтсбридже, и она провела там два года.], уже несколько месяцев живет в Кент-хаусе, выселив мистера Нобла – владельца. Она держит там королевский персонал, включая фрейлину. Атмосфера нереальности всего этого поразила меня. Еще миссис М. пыталась попасть на закрытый вернисаж для короля в К.А.[251 - Королевская Академия художеств – наиболее влиятельная и авторитетная ассоциация художников Великобритании, основанная в 1768 году.] Пахнет XVIII веком – покровители и интриги на задней лестнице. Миссис М. – умная, проницательная, непритязательная молодая женщина, готовящаяся стать матерью, питающаяся исключительно измельченной травой, не раболепная, вот только несчастливая, какой и будет всегда, я полагаю, поскольку видно, что муж не имеет для нее особого значения. Они живут на этой ферме в Хаунслоу уже 10 месяцев.
– Какое же прекрасное место для начала супружеской жизни! – сказала я.
– Совсем нет! – ответила она.
Джеффри[252 - Джеффри Спенсер Мадан (1895–1947) – писатель, автор афоризмов, коллекционер, муж Марджори Нобл.] уехал, забрав ключи от ворот. Дискомфорт от третьесортности, то есть от Уолтера Лэмба, стал невыносимым еще до окончания вечера – будто что-то не на своем месте; нечто грифельно-серое и хитрое посреди зеленой листвы.
8 июня, вторник.
Абсолютно нормально думать об июне в декабре, а сегодня, пожалуй, даже слишком свежо, как будто за углом брайтонский пляж. Вчера был запоминающийся день; Национальная галерея[253 - Лондонская национальная галерея – музей в Лондоне на Трафальгарской площади, содержащий более 2000 образцов западноевропейской живописи XIII–начала XX века.]; встретила там Клайва; мороженое в «Gunter’s[254 - Чайные комнаты, находившиеся в Лондоне на Нью-Бонд-стрит 63.]»; очень зрелищно; старая дама в черно-белом наряде с наперсницей, соблюдающие этикет и обычаи, были доброжелательны и забавны. Молодой человек с идеально прямой спиной в сером пиджаке; стройные женщины или девушки с бледными ногами, спотыкающиеся в темных комнатах-пещерах; мороженое посасывают или потягивают в странной тишине; две молодые леди с матерью ели совершенно молча – ни искры жизни; приличная одежда; возможно, они живут за городом. Но разве матери и дочери могут молчать? Оживил ли бы их молодой человек? Я не знаю, что происходило в этих безмолвных умах. Ужин с Нессой. Мне рассказали всю историю Мэри – дело исключительно в истерии служанки; думаю, она просто хотела разыграть сон наяву, а потом, бедняжка, зашла слишком далеко, поверила в него и теперь лепечет в лазарете Святого Панкраса[255 - Больница в центре Лондона, специализирующаяся на гериатрической и психиатрической помощи. Все тяжелые утраты Мэри (см. 20 мая 1920 г.), домработницы Ванессы, оказались выдумкой (см. КБ-II).]. Зрелище того, как ее увозили, было зловещим – все слуги прильнули к окнам. Какие они ужасные люди! Благодаря этому образу, моя поездка в Ватерлоо[256 - Район в центре Лондона.] на втором этаже автобуса оказалась очень яркой. Ясная ночь, свежий ветерок. Слепая старая нищенка сидела у каменной стены на Кингсуэй[257 - Улица в центре Лондона.], держа в руках коричневую дворнягу, и громка пела[258 - Этот образ есть в романе ВВ «Комната Джейкоба»: «Уже совсем вечером у каменной стены Лондонского Союза и банка Смита сидит на складном табурете слепая старая женщина, прижимает к себе коричневую дворняжку и горланит песни не ради медяков, нет, а просто из глубины своего веселого, буйного сердца – грешного, задубевшего сердца…» (в пер. М. Карп).]. Было в ней какое-то безрассудство, вполне в духе Лондона. Дерзкая, чуть ли не веселая женщина, прижимающая к себе собаку, будто чтобы согреться. Сколько июней она просидела в самом центре Лондона? Как она там оказалась и что пережила? Я даже не могу себе представить. «Черт возьми! – говорю я. – Ну, почему я не могу все это узнать?». Возможно, именно пение ночью показалось мне странным; она пела пронзительно, но для собственного развлечения, а не ради денег. Потом мимо проехали пожарные машины – тоже пронзительно; их каски бледно-желтые в лунном свете. Иногда все вещи вызывают одно и то же настроение, но, как его описать, я не знаю. Оно было веселым и в то же время ужасным, пугающе ярким. В последнее время Лондон часто угнетает меня – я даже думаю о мертвых, которые ходили по этому городу. Возможно, стоит походить по городским церквям. Вид серо-белых шпилей с моста Хангефорд[259 - Район в центре Лондона.] навевает мне эту мысль, и все же я не могу сказать, какую «эту».
17 июня, четверг.
Сегодня день скачек в Аскоте[260 - Населенный пункт в районе Виндзор и Мейденхед графства Беркшир в 40 км от Лондона.] – мероприятие, которое, по-моему, означает сильнейший за весь сезон прилив людей высшего общества, но все эти важные шишки ничего для меня не значат. Вот только прекрасный полдень испорчен шумом колес на Пикадилли; я постоянно заглядываю в проезжающие мимо экипажи и вижу напудренные лица, похожие на драгоценности в витринах. Нужно быть моложе, чтобы поддаться всеобщему волнению. Мы на пути в Аскот. Мимо проезжают открытые такси и автомобили, похожие на локомотивы Большой западной железной дороги[261 - Железная дорога, существовавшая в Англии до 1948 года.]. И все же хорошая погода придает нам неожиданный импульс – званые ужины, Мемуарный клуб, поступающие одно за другим приглашения. Не хочу описывать миссис Миррлиз[262 - Эмили Лина Миррлиз, урожденная Монкрифф (1861–1948), – мать Хоуп Миррлиз.] и ужин в отеле «Рубенс[263 - Пятизвездочный отель на Букингем-Пэлас-роуд напротив Королевских конюшен.]» бок о бок с богатой добросердечной Британской семьей, неизменной на протяжении ста лет. Породившая этот организм цивилизация наделила его стереотипами. Буты из того же вида. Интересно, всем ли семьям свойственно держаться вместе? Однако в тот вечер я не задавалась этим вопросом. У Чихаря [прозвище брата миссис Миррлиз] все карманы набиты серебром.
На следующий день я обедала на Гордон-сквер после выставки Роджера[264 - Выставка Роджера Фрая проходила в Независимой галерее по адресу Графтон-стрит 7а. Он выставлял 114 работ и к 20 июня продал только одну картину и пять небольших набросков.]: забила себе голову разговорами и вином и сидела там, испытывая дискомфорт. Тост за Роджера немного не удался – так же, боюсь, как и его картины, которые аляповато заполнили целых три зала, словно цветастые металлические листы, и ни одна из них еще не продана. Мы с Литтоном стояли у окна и смотрели (по крайней мере я), как женщина расчесывает волосы в доме на соседней улице; повисла тишина. «Есть что рассказать?» – спросил Литтон, намекая на мою беспечную жизнь. Я ответила отрицательно. Она едва ли так уж интересна. Тогда он сообщил мне, что живет ради амбиций; ему нужно влияние, а не слава, но влияние не Мейнарда, а какого-нибудь старого джентльмена, на 80-летие которого люди произносят пышные речи; он хочет короткими емкими фразами уничтожать гигантских монстров лжи. Я заявила, что это недостижимо, но верю, что он хочет именно этого. Пила чай в «Gunter’s», ужинала у Нессы и вернулась домой уставшей молоть языком и мечтавшей о большом глотке одиночества, которого мне не дали. На следующий день мы ужинали с Марри, еще через день – с Роджером, а вчера вечером у нас здесь было заседание Мемуарного клуба, о чем рассказывать нету сил, поскольку я хочу спать. Леонард ужинает с Обществом[265 - «Апостолы» – интеллектуальное общество Кембриджского университета, основанное в 1820 году.], которое, полагаю, нравится больше мне, чем ему; буду лежать в полумраке и ждать его возвращения; потом он войдет и я узнаю все сплетни.
23 июня, среда.
Я, кажется, довольно долго лежала в полумраке, вернее сказать, в темноте, а потом пришел Мур[266 - Джордж Эдвард Мур (1873–1958) – английский философ, родоначальник аналитической философии, выпускник Тринити-колледжа, а впоследствии лектор нравственных дисциплин (1911–1925) и профессор философии в Кембридже. Его наиболее важная работа «Принципы этики» (1903) оказала сильное влияние на собратьев по обществу «Апостолов», на ежегодном ужине которого ЛВ и Мур присутствовали 17 июня. Мур женился в 1916 году, а его старший сын Николас родился в ноябре 1918 года.] и в час ночи принимал холодную ванну, поэтому на следующее утро я была слишком невыспавшейся, чтобы внимать его рассуждениям о Беркли. Он поседел, осунулся и, похоже, теряет зубы. Его глаза маленькие, взгляд настороженный, но, очевидно, не такой пронзительный, как раньше. Да еще недобор веса. Он пошел гулять «со своим ребенком». Я вообще не понимаю, почему именно он был властителем умов молодежи. Возможно, Кембридж слишком замкнут, как пещера. И все же (я не пытаюсь четко сформулировать плюсы и минусы) есть в нем эта невинность и проницательность – ни намека на фальшь.
На сей раз я боролась со своим желанием честно сказать, что не считаю последнюю книгу Конрада[267 - Джозеф Конрад (1857–1924) – английский писатель польского происхождения, мастер морского романа. Рецензия ВВ (под названием «Разочарованный романтик») на его книгу «На отмелях» вышла в ЛПТ от 1 июля 1920 года. ВВ делает вывод, что роман в целом неудачен, «поскольку мистер Конрад попытался использовать романтику, но вера в нее подвела его на полпути».] хорошей. И вот сказала. Мучительно (слегка) находить недостатки у того, кого почти безоговорочно уважаешь. Не могу не думать, что вокруг него нет людей, способных отличить хорошую прозу от плохой, а еще, будучи иностранцем, говорящим на ломаном английском и женатым на какой-то дуре, он все сильнее цепляется за то, что у него когда-то получалось, но только нагромождает одно на другое, а в итоге получается, скажем так, плохая мелодрама. Не хотела бы я увидеть свое имя на книге «На отмелях». Но согласится ли со мной хоть кто-нибудь? И все же ничто – совсем ничто – не изменит мое о ней мнение. Возможно, будь это роман начинающего автора или друга… Нет, даже тогда я бы не уступила. Не я ли недавно раскритиковала пьесу Марри, похвалила рассказ КМ и подвела итоги Олдосу Хаксли[268 - ВВ не опубликовала свое мнение о пьесе Д.М. Марри «Корица и Анжелика» и рассказе Кэтрин Мэнсфилд «Человек без темперамента»; рецензия ВВ (под названием «Ум и молодость») на сборник рассказов «Лимбо» Олдоса Хаксли вышла в ЛПТ от 5 февраля 1920 года.]? И разве Роджер не попирает мой профессионализм, когда во всеуслышание перевирает мои ценности? Бедняга Роджер продал всего три или четыре наброска. Эти бесчисленные висящие картины, они как дурнушки на танцах, и никто не даст за них ни пенса. По словам Нессы, Роджер ни о чем другом и думать не может, а они не знают, что сказать. Да и что тут скажешь, если плохие картины просто не продаются?!
В воскресенье я в последний раз пила чай на Виндмилл-Хилл 5 – последний, но не очень приятный. (Это явно не то, что я хотела сказать, но круговорот событий вокруг постоянно меня отвлекает.) Да и Эмфи отвлекала нас раз десять. Джанет[269 - Джанет Элизабет Кейс (1863–1937) – историк античности, преподавательница греческого языка и защитница прав женщин, пацифистка. С 1902 года Джанет в течение нескольких лет преподавала греческий язык ВВ и стала ее близкой подругой. Джанет жила со своей сестрой Эмфи в Хампстеде, но из-за слабого здоровья ей пришлось переехать в деревню.] вернулась к обсуждению продажи мебели и переезда в деревню, как будто это ее тяготит и она пытается убедить себя, что решение звучит разумно. Постоянно входила Эмфи, чтобы показать мне то чайную чашку, то позолоченную урну. «Мы точно решили насчет Челлини[270 - Бенвенуто Челлини (1500–1571) – итальянский скульптор, ювелир, живописец.] и Библии?» – спрашивала она, в очередной раз отвлекая и заставляя отвечать. Я не знаю, о чем мне хотелось поговорить – о чем угодно, я полагаю, лишь бы не об этой ерунде. Еще и сильный ливень действовал угнетающе, а потом я вернулась домой и обнаружила, что Нелли объявила себя умирающей, послала за другим врачом и совершенно испортила вечер бедняге Л. Нелли до сих пор в постели и, похоже, болеет тем же, чем мы болели на Рождество, но сейчас она бодра и благоразумна, а завтра, возможно, поедет домой, когда мы отправимся в Монкс-хаус. С каждым разом ждешь этого все сильнее; ужасно жарко; даже здесь каждый цветок с красными или белыми оборками; можно будет увидеть новую кухню, но это я опишу позже.
29 июня, вторник.
Возвращение из Родмелла разочаровало, словно поднесенную к губам чашу удовольствия вырвали из рук. Сначала мы с энтузиазмом вырубили лавровую изгородь, расчистив вид на холмы. На следующее утро у Л. снова заболела рука – она опухла, ныла и портила каждое мгновение, которое должно было приносить счастье. Погода тоже не давала покоя. Один из дней мы полностью потратили на Саксона и Барбару[271 - Барбара Багеналь (1891–1984) – художница, связанная с членами группы «Блумсбери». Будучи очень красивой и добродушной, она привлекла внимание Саксона Сидни-Тернера, который был всю жизнь в нее безответно влюблен. Барбара недолго работала у Вулфов наборщицей текстов в «Hogarth Press», а в начале 1918 года вышла замуж за Николаса Багеналя, который в то время служил в Ирландской гвардии, а летом 1920 года заканчивал обучение в сельскохозяйственном колледже. Их дочь Джудит родилась в 1918 году.]. У бедняжки Барбара выдающийся нос и четкие признаки преждевременной зрелости. Ее жизнь – сплошная каторжная рутина, и меня охватывает жалость, когда я вижу, что человеческая жизнь – это вещь, которую по необходимости приносят в жертву. Похоже, у нее не было выбора. Сначала Ник[272 - Николас (Ник) Бьюшамп Багеналь (1891–1973) – выпускник Кингс-колледжа Кембриджа. По окончании учебы он поступил на службу в Саффолкский полк и в 1916 году перевелся в Ирландскую гвардию.], потом ребенок – все ее планы и пути в жизни начертаны рукой судьбы, поэтому их не избежать. Вот она и идет своей дорогой. Наше поколение ежедневно страдает от кровопролитной войны. Даже я пишу рецензии вместо романов из-за тупиц в Вестминстере и Берлине. Саксон был изящным и энергичным. Новая кухня, по-моему, удалась, хотя я и не повар. Вчера мы вернулись домой и застали Лотти с ее зловещими предчувствиями, потому что Нелли стало хуже и т.д. Все мы были в тревожном напряжении, пока Лотти, добившись необходимого эффекта, не снизошла до подробностей, которые оказались не такими уж страшными. Эти бедные и несчастные прибегают к многочисленным уловкам, чтобы к ним лишний раз не придирались, но правда всегда оказывается приземленной.
Вчера вечером ужинала с Нессой. Мой рассказ о слугах померк на фоне ее действительно удивительной новости: на танцах миссис Рассел[273 - Элис Рассел, урожденная Пирсолл Смит (1867–1950), – первая жена Бертрана Рассела. Танцы, организованные Элис и «тетей Лу» (родственница Карин Стивен), проходили 26 июня в доме Стивенов по адресу Гордон-сквер 50, где также жила Ванесса.] погиб человек. Они сидели на крыше в окружении свечных ламп и стульев. Мужчина, вставший, возможно, чтобы прикурить, перешагнул через край и упал с высоты 30 футов [? 9 м] на тротуар. Только Адриан видел, как это произошло. Он позвал врача, который был среди присутствующих, и очень спокойно и храбро – так показалось Нессе – перелез через стену в сад, куда упал мужчина, и помог врачу. Но надежды не было, и человек умер в машине скорой помощи. Мероприятие остановили. Несса говорит, что молодое поколение бессердечно. Никто не расстроился, а некоторые даже звонили по телефону, чтобы узнать, где еще есть танцы. Тетя Лу все испортила своей американской жизнерадостностью. Странно, что чувствуешь себя падающим, когда сидишь на высоте. Мужчину звали [Генри Бриджес] Райт, ему был 21 год – он зачем-то носил с собой свидетельство о рождении. Его знала только девушка, с которой он пришел. Приехали родители Райта, богатые сельские жители; им показали место и сказали только, что «вот здесь он упал». Ну а что еще скажешь?! Тетя Лу изложила свою версию произошедшего: «Не трагедия – ни в малейшей степени не трагедия… Одна только мачеха и семеро детей, а для него – бедного мальчика – все закончилось». Как это странно – умереть на танцах с незнакомцами; прийти в вечернем наряде, и вдруг все закончилось – мгновенно и так бессмысленно. Пиппа их предупреждала. Ни в одном из трех домов нельзя было пить бренди.
6 июля, вторник.
