скачать книгу бесплатно
Кир отскочил в сторону и побежал по коридору прочь. Марк – за ним. Лестничные марши они преодолели прыжками, в столовую ворвались с грохотом: сначала Кир, потом Марк. Кир, увидев за столом Вэла, Еву и отца, затормозил, и Марк врезался в него, на лету ударяя его рукой по голове. Марк был в бешенстве и не сразу понял, почему брат остановился.
– Убью, если еще раз! – прокричал он и тут заметил вытянутые от удивления лица сидящих за столом.
– Здравствуйте, здравствуйте, – кривляясь и выгибаясь от воображаемой угрозы быть избитым, подбежал Кир к столу и сел рядом с Евой, чем окончательно вывел брата из себя. – Вот видите, крестный, до чего опасна моя жизнь рядом с этим неуравновешенным субъектом…
– Сейчас же потрудитесь объяснить, что вы себе позволяете! – багровея от гнева и стыда за поведение сыновей, прогремел Роберт Мэнси. – Вы оба!
Марк застыл на полушаге и молча уставился на брата ненавидящим взглядом.
– Отец, пристрели меня, – пораженческим голосом произнес он. – Я больше не в состоянии выносить это инфернальное чудище. – Марк без сил упал на стул рядом с отцом и демонстративно отвернулся от Кира. – Простите нас, господин Вэл.
– Так, – сухо сказал властитель. – Все успокоились. Что случилось?
– Ничего, крестный, – делая вид, что готов принести себя в жертву братскому деспотизму, жалостливо проговорил Кир. – Марк не терпит, когда с ним не согласны. Ничего не поделаешь: гормоны и все такое, – Кир едва заметно криво улыбнулся, искоса взглянув на брата.
– Ну все, с меня хватит! – Марк встал и вышел из-за стола. – Простите, господа, я вас покину, – Он быстро вышел из столовой, закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, тяжело дыша.
Внизу лестницы послышались шаги. Марк подошел к перилам и увидел Сэла, идущего с подносом в руке в сторону кухни. Марк окликнул его и сказал, что хочет позавтракать отдельно.
На кухне Марк встретил жалкого вида существо, бледное и худое, как смерть. Человек сидел в кресле и пил какао. Завидев вошедшего, он встал и тихо проговорил:
– Здравствуйте, господин Марк.
– Дэн? – с трудом узнавая его и то, только по голосу, изумился Марк. – Но как ты здесь оказался?
– Дэн пока будет жить с нами, – ответил Сэл. – Это распоряжение господина Вэла.
– Где ты был все это время, Дэн? – не мог успокоиться Марк. – Что с тобой случилось?
Сигнализация оповестила, что прибыл доктор Ашура, и Сэл отправился его встречать.
– Господин Марк, – сказал он, уходя. – Простите, я должен отвести Дэна в его комнату – приехал доктор, чтобы осмотреть его.
Дэн ушел, сопровождаемый Сэлом, Марк остался сидеть в задумчивости, забыв, зачем пришел сюда. Вималь принес ему омлет, тосты и паштет, налил кофе и молока.
– Еще что-нибудь желаете, господин советник? – участливо спросил он. – Сейчас будут готовы Нинины кексы.
– Нинины кексы? – оживился Марк. – Я хочу их попробовать, Вималь. Непременно хочу.
– Придется подождать буквально минуту, – улыбнулся повар.
– Вималь, почему вы назвали их Ниниными?
– Потому что это она первая их здесь испекла. И они всем понравились. Я запомнил, как она это делала, и теперь сам пеку. Я осмелился отправить корзину с кексами и рецептом на дно, в кафетерий при музее. Слышал, там они пользуются большим спросом, им дали чудесное название «упавшие с небес».
– Надо же… – задумчиво произнес Марк. – Нина была с нами всего неделю, а так много осталось в памяти…
– Да. Она была необыкновенным человеком. Где она сейчас? Вы знаете, советник?
– Нет, Вималь, не знаю. Никто не знает.
– Надеюсь, у нее все хорошо, – Вималь вздохнул и поставил перед Марком тарелочку с двумя покрытыми сахарной глазурью кексами. – Попробуйте. Уверен, они вам понравятся.
– Упавшие с небес, – задумчиво произнес Марк, беря и откусывая кекс. – Victor caelorum.
– Vincum cordis, – загробным голосом произнес Вэл.
– Господин Вэл? – удивился Марк, вставая.
Властитель сделал Марку знак оставаться на месте и сел рядом.
– Дай-ка и мне, Вималь, упавших с небес, – устало попросил он. – И чаю покрепче.
– Конечно, хозяин, – обрадовался Вималь, снова увидев властителя на своей территории, прошлое появление которого навсегда запечатлелось в его памяти. Но тогда Вэл был самой воплощенной страстью, сейчас – лишь слабое напоминание себя прежнего: он исхудал, глаза утратили блеск, и во всем его облике чувствовалась усталость, придавая лицу выражение безжизненного равнодушия.
– Почему ты ушел? – спросил Вэл Марка, и в голосе его слышались нотки прежнего расположения и отеческой заботы.
– Кир стал невыносим. Я с трудом сдерживаюсь, когда он сознательно расшатывает мою нервную систему, – признался Марк. – Простите, господин Вэл. Из-за меня вы не смогли нормально позавтракать.
– Я вполне сыт, – улыбнулся Вэл. – Сейчас выпью чаю с кексами, и будет совсем хорошо.
Вималь принес заваренный в большом чайнике чай и два стеклянных бокала с двойными стенками, дольше сохраняющими напиток горячим. Он хотел разлить чай, но Вэл его поблагодарил, сказав, что справится сам.
– Я не понимаю, почему вы ссоритесь, – признался он, протягивая Марку бокал. – Раньше вы были дружны. Что произошло?
– Думаю, это возрастное, – отговорился Марк, не желая посвящать властителя в детали. – Кир сейчас мыслит слишком категорично, ему кажется, что только его мнение правильное, что он самый умный, а остальные…
– Но он действительно очень умный, – произнес Вэл, пристально глядя на Марка. – И вы напрасно расстроили отца. Он и так переживает, что вы живете со мной, а не с ним. Постарайтесь не ссориться в его присутствии, чтобы он не думал, что между вами такие отношения – норма. Он же вас редко видит. Это я знаю, что сегодняшний демарш – сброс адреналина и ничего больше. Но я с вами постоянно, а он нет.
Марк только тяжело вздохнул. Он думал о Еве и ее отце. И у него никак не сходилось, что тот, о ком говорила она, и тот, кто говорит с ним сейчас, – один и тот же человек.
– Мне нужно поговорить с вами, господин Вэл, – приглушая голос, сказал Марк.
– Мы говорим, – улыбнулся тот.
– Нет, не здесь, – предупредительно возразил Марк. – Сегодня не очень загруженный день. Если к вечеру вы будете чувствовать себя хорошо, я приду, и мы поговорим. Если вы не возражаете, конечно.
– Конечно, не возражаю, – с некоторым удивлением произнес Вэл. – Интригуешь, Марк.
– Порой мне кажется, что было бы лучше, если бы я умел строить козни и плести интриги, – не без сожаления заметил Марк. – Но это искусство не покорилось мне.
– А я рад этому… Очень вкусный кекс, – сказал Вэл, целиком кладя в рот пирожное и с наслаждением прожевывая его. – Мне пора. Если будет что-то срочное, ты знаешь, – добавил он, резко поднимаясь и стоя запивая десерт горячим чаем.
Уходя, он кивнул Вималю в знак благодарности и махнул рукой до встречи Марку. Марк еще долго сидел, глядя перед собой, не осознавая, что конкретно видит. Настоящий его взгляд был направлен куда-то внутрь себя и жизни, туда, где уставшие от спектакля зрители напряженно ждали антракта…
Вэл объявился в небольшой комнатке первого этажа, куда временно поселили Дэна. Ашура в этот момент заканчивал осмотр и собирался подняться к нему, чтобы доложить обстановку в деталях, но поскольку властитель был уже здесь, пришлось рассказать все как есть при пациенте. Двустороннее воспаление легких, обморожение пальцев левой ноги, многочисленные ушибы и незаживающие раны, истощение и остальные цветочки в букете нездоровья Дэна не позволили властителю возразить Ашуре на его требование немедленной госпитализации. Вэл пожалел, что не поговорил с Дэном раньше, а теперь эта возможность откладывалась на неопределенное время, но выбора у властителя не было: он знал, что в клинике Дэна восстановят намного быстрее. Дэна поместили в эвакуационную капсулу и отправили вслед за доктором.
Беспокоиться теперь было не о чем, и Вэл не придумал ничего лучшего, как подняться к себе и прилечь: до встречи с сенаторами оставалось три часа.
– Почему ты так и не взял тубус?
– Фим?
– Конечно, кто же еще. Наконец ты заснул без своих противных таблеток, и я смог проникнуть в твое сознание.
– Так я сплю?
– Точно. Ты не ответил.
– Я забыл о нем.
– Прекрасно. В таком случае я тебе не нужен.
– Нужен! – воскликнул Вэл.
– Моя задача – помогать тебе в том, с чем ты сам не справляешься. А какой смысл в моей помощи, если ты ее игнорируешь?
– Разбуди меня, я возьму чертов тубус! – выругался Вэл и проснулся. – Господи, я и десяти минут не проспал…
Тем не менее он чувствовал себя вполне отдохнувшим. Вэл включил монитор, к которому не подходил с того самого дня, как похоронил Фима. Экран засветился, и Вэл увидел комнату с амарантовой кроватью. На ней действительно что-то лежало, что-то, похожее на синий футляр для виски. «Надеюсь, Фим не разыгрывает меня, желая, чтобы я расслабился с утра пораньше», – подумал Вэл, и мысль показалась ему забавной. Он вообразил, что в коробке действительно то, что раньше приносило ему удовольствие самим действом: плесканием золотистого напитка в широкий стеклянный стакан или серебряный кубок и медленным потягиванием глоток за глотком в моменты раздумий. Представив, как он проделывает это сейчас, Вэл не только не испытал удовольствия, но даже поморщился. На мониторе он увидел, как Ева с сыном на руках подходит к двери его крыла и останавливается перед ней, не решаясь войти. Вэл замер, не желая сейчас встречаться с дочерью и внуком, и подождал, пока они не прошли мимо. Потом он вышел и с трудом заставил себя открыть дверь в соседнюю спальню.
На вешалах вдоль стены висели платья: его любимое шелковое цвета меди – в нем Нина была, когда убили Фима; в черном шерстяном он увел ее из «Сириуса»; в этой странной красной юбке и не менее странной синей куртке она бежала по лестнице с криками: «Кербер!», а потом… Вэл отвернулся, чтобы не вспоминать о том, что было, и о той, что носила эти вещи, но взгляд его уперся в постель, на которую небрежно сбросили с плеч шелковый халат, который он сам…
Вэл схватил тубус и выбежал из спальни, запер дверь и, оказавшись в своей комнате, выбросил ключ в окно. Потом он сорвал со стены монитор и бросил его вслед за ключом. Дышать сразу стало легче.
Вэл сел в кресло и стал смотреть на Байкал, вернее, его цифровую копию. Что-то поджало грудь изнутри, кольнуло больно и заставило согнуться пополам…
Вэл открыл тубус и вынул оттуда пожелтевший лист бумаги – метрику Нины. В ней была указана дата ее рождения: 07 февраля 2208 года, и место: директория Небеса. В графе «Родители» значилась только мать, Виктория Бер, урожденная колонии Парраль 07 февраля 2172 года.
«Что за чертовщина? Какая еще колония Парраль?» – удивился Вэл, никогда до этой минуты не подозревавший о существовании не то что Парраль, но и какой-либо иной колонии. Его государство подразделялось на три директории: Небеса, Поднебесье и Окрестность. Никаких колоний в сообществе не было никогда, по крайней мере, сколько Вэл себя помнил. Ни о чем подобном не говорил и отец, да и никто другой, включая Зиги, который, казалось, знал все на свете. Вэл внимательно рассмотрел метрику со всех сторон, не обнаружив ничего нового, чего бы не увидел сразу, он поднес листок к окну, и тогда поверх слова Парраль проступили скрытые символы – такие, какими обычно защищают от подделки ценные бумаги. Это были цифры: 26.934087, 105.682558.
Вэл переписал их и сохранил в рабочей системе, дав себе слово узнать, что они означают. Убирая метрику в тубус, Вэл неаккуратно свернул листок, и он зацепился за что-то внутри. Вэл отложил метрику и заглянул в тубус, чтобы понять, что там мешает, и увидел, что изнутри он тоже будто исписан. «Раскрой тубус», – вспомнил он слова Фима. Вэл дрожащими руками попытался осторожно разорвать картон, но понял, что без ножа сделать это, не повредив его, не сможет. От этого желание как можно скорее узнать, что скрывается внутри, стало сильнее. У Вэла сердце застучало так громко, что он сам отчетливо слышал двойные удары, выталкивающие кровь в артерии. Пальцы рук похолодели, дыхание участилось, сознание лихорадочно рождало одну версию за другой, никакую не принимая. Вэл был убежден: самое интересное – впереди. Он спрятал и метрику, и тубус в сейф и пошел в кабинет за канцелярским ножом, старой диковинкой с нефритовой рукоятью и стальным лезвием, подаренным ему когда-то давно кем-то из сенаторов. Воспользоваться им пока не пришлось, и нож лежал в ящике стола, ожидая своего часа.
Меньше всего желая сейчас с кем-нибудь повстречаться, Вэл стал подниматься в кабинет через зимний сад по боковой лестнице – обычно ею никто кроме него не пользовался. Стеклянное пространство сада заполнилось сладковатым ароматом расцветших фаленопсисов. Воздух впитал его столько, что у Вэла закружилась голова. Он остановился, зачарованно осматриваясь по сторонам. «Вот жизнь, идущая своим чередом, соблюдая законы природы и отвечая на смену сезона буйством цветения. Так и должно быть, всему свое время: пора цвести и пора увядать, время радоваться и время постигать мудрость», – подумал он и улыбнулся.
В библиотеке маячил силуэт Марка, стоявшего у одного из стеллажей, на котором располагались книги по юриспруденции, кодексы, сборники правовых доктрин со времен Юстиниана до сегодняшнего дня, и внимательно читавшего лежащий на выдвижной полке увесистый том. Вэл не стал отвлекать его, взял то, за чем пришел, и вернулся в спальню тем же путем.
Тубус раскрылся под лезвием ножа так ровно, словно только и ждал, когда его вскроют. Внутренняя сторона оказалась искусно выделанной кожей, на которую тонкими линиями была нанесена сетка, чем-то напоминающая карту звездного неба. В правом верхнем углу помещался оттиск черного круга с отходящими от него короткими лучами, напоминающий солнце. Вэл потрогал символ и убедился, что он рельефный. Под символом было отмечено место с географическими координатами: 26.9», 106.0»; под ними указывалось время: 19:12, а рядом – дата: 28.11.2198. Остальную часть листа покрывали странные рисунки, напоминающие пиктограммы или схематические птичьи следы, понять которые Вэл не мог и даже не был уверен, что здесь есть, что понимать. Молоточки, гребешки, елочки в разных сочетаниях выстраивались в ровные линии и, если предположить, что это мог быть закодированный текст, то его набиралось шесть длинных строк и четыре коротких, расположенных ниже первых. В левом нижнем углу отчетливо виднелся оттиск печати, напоминающий рогатую шапку. Точно такой же печатью была скреплена обвязка тубуса – Вэл убедился в этом, соединив уцелевшие фрагменты сургуча.
«Текст» отвлек внимание властителя от всего остального на долгое время. Вэл мучительно соображал, кому это можно показать, кто вообще в состоянии разобраться, что здесь изображено. Не придумав ничего стоящего, он сделал копию листа, а сам тубус вместе с содержимым убрал в сейф. Загруженный необычным подарком Кронса и Фима Вэл упал на кровать. Отвлечься от странных символов никак не удавалось. И тут он подумал, что можно выделить в сделанной копии фрагмент, содержащий непонятные письмена, и показать кому-то только его, не объясняя, откуда он взялся. Этим кто-то мог быть Марк, Кронс и даже Кир. Кир как запасной вариант в случае, если двое предыдущих знатоков ничего вразумительного не скажут. Хотя на помощь Кира в этой ситуации Вэл почти не надеялся. Оставалась еще группа исследователей в лаборатории Кронса, как-то министр проговорился, что у него есть парочка талантливых лингвистов, свихнувшихся на древних языках и активно ведущих «раскопки мертвой письменности». Мысль понравилась Вэлу и казалась вполне безопасной в осуществлении. Он планировал начать с Марка сегодня же вечером, тем более, тот сам просил об аудиенции.
Но, поразмыслив еще немного, Вэл подумал, что можно и самому попробовать отыскать что-то об этих каракулях. Для этого нужно было всего лишь подняться в кабинет и загрузить данные в сеть. Благо, теперь для этого не было необходимости выходить из дома. Однако в таком случае информация могла стать доступна кибермонстрам или кому-то еще. Идею пришлось убить в зародыше – рисковать Вэл не хотел.
Он лежал и в сотый раз внимательно рассматривал копию внутренней стороны тубуса. Потом еще раз взглянул на метрику Нины и предположил, что цифры на ней вполне могут быть географическими координатами, только более точными, чем на самом тубусе. Он переводил взгляд с одной копии на другую, не в силах оторваться от цифр. Вэл не мог понять, что не так с этими цифрами, но потом… дата, указанная на карте, была днем его рождения.
2. Канцлер
Вечер сбил дневную жару. Солнце опустилось за зеленые крыши Квинты Гамерос, редкой красоты небольшого двухэтажного дворца, построенного более трехсот лет назад забытым теперь Мануэлем Ронкильо. Французский арт-нуво пришелся по душе тяготеющему к роскоши Зигфриду Бер, и диктатор Солерно Аугусто Паччоли, сорокасемилетний упрямец и самодур, три года назад захвативший власть в сообществе, предоставил особняк в его распоряжение.
Зигфрид вышел на балкон второго этажа, чтобы насладиться видами Солерно. Он не был здесь с того самого дня, когда почти пятьдесят четыре года назад вынужден был спешно покинуть страну. Проведя полвека на чужбине, он часто представлял момент своего возвращения: холодные Небеса так и не смогли по-настоящему стать для него домом. Зато теперь, отогревшись в степном полузасушливом климате, Зигфрид ощущал прибывание силы в теле и успокоения в душе. Приближался апрель, а вместе с ним – событие, которого бывший советник Зиги ждал с нетерпением: результаты референдума в Небесах должны были непосредственно повлиять на его дальнейшую судьбу. До назначенной даты оставалось пять дней, всего каких-то пять дней до его триумфа либо до начала реализации плана мести. Спроси сейчас Зигфрида, какой исход кажется ему предпочтительным, он, пожалуй, затруднился бы ответить. С одной стороны, его душа жаждала публичного провала Вэла Лоу в плебисците и скорого свершения возмездия. В этом случае Зигфрид получал некоторую моральную компенсацию, не принимая в событиях видимого участия, оставаясь в стороне и держа противника в полном неведении относительно истинного положения дел. Зигфрид, однако, не был уверен, что хочет держать Вэла в неведении касательно того, кому он обязан своим политическим фиаско. С другой стороны, если случится, что властитель получит поддержку большинства и политическая система Небес сохранит курс на реформы, Зигфрид Бер пойдет с козырей, и тогда его месть, отложенная во времени, будет страшна. Бывший советник не сомневался, что победа Вэла станет пирровой и великий и ужасный никогда не оправится после того, что он ему приготовил. Лишь бы Паччоли не передумал в последний момент, или чего похуже не выкинула Нинья, в лояльности которой он не мог быть уверен, как бы примерно она себя ни вела.
Зигфрид обернулся, почувствовав сверло убийственного взгляда за спиной, но цветные стекла витражного окна не позволили рассмотреть, чей силуэт тут же отдалился и исчез. Он не сомневался, что это была племянница, упорно отказывающаяся выходить из дома, постоянно ссылаясь на недомогание. Зигфрид не верил ни одному ее слову, но делал вид, что очень озабочен ее состоянием, периодически приставляя к ней то доктора, то сиделку. Нина маневры дяди читала с листа и сознательно жертвовала личной свободой, лишь бы не участвовать в его интригах. Она не могла проникнуть в его сознание, потому что Зигфрид никогда не снимал экранирующий обруч с головы, зная о способностях племянницы не только вскрывать чужую черепную коробку, но и наводить в ней порядок по своему усмотрению. Возвращение на родину предков усилило цвет ее глаз, а это могло означать пробуждение скрытых внутренних сил рода, которые Зигфриду и не снились: судьба не была благосклонна к нему, силы Бер достались его сестре-близнецу Виктории, матери Нины. Если бы он с самого начала знал, что через пятнадцать лет таланты сестры проявятся в такой степени, что всем вокруг станут очевидны ее особенность и его обыкновенность…
Виктория любила брата и не позволяла его слабости встать между ними. Но Зигфрид все равно уничтожал себя черной завистью к ее способностям. Молча. Пока однажды не услышал, как мать в разговоре с Грегором Лоу назвала сына фриком. Это убило психику Зигфрида, а потом и саму восьмидесятишестилетнюю Ким Бер – на следующий день ее нашли окоченевшей в своей постели. В тот же день Виктория добровольно надела оковы, чтобы никогда больше не проявлять свой дар и не будить зверя в брате, и со временем ее способности угасли настолько, что завидовать Зигфриду было уже нечему. Пока не родилась Нинья. Но это случилось спустя почти десять лет. К тому времени брат и сестра покинули Солерно и поселились в Небесах, воспользовавшись приглашением и гостеприимством сенатора Грегора Лоу, друга их матери, который более двух лет жил с женой Эмилией в Солерно в составе дипломатической миссии…
Зигфрид смотрел на залитые вечерним солнцем степные предгорья и вспоминал свою юность, когда мир казался огромным, а жизнь бесконечной. Он пытался оживить забытые мечты и грандиозные планы покорения вершин власти, к которой всегда испытывал ни с чем не сравнимое по силе влечение. Когда его ровесники с головой уходили в науку или растворялись в чувственных переживаниях, строили отношения или обзаводились семьями, Зиги грезил только о ней – единственной владычице его сердца – возможности управлять другими. Более полувека прошло с тех пор, как он, поставив все на единственную карту, упрямо отправился к своей цели, так и не достигнув ее. Сейчас он спрашивал себя: что было бы, если бы пятьдесят три года назад он остался в Солерно, а не, послушав сенатора Лоу, перебрался в Небеса? Очевидного ответа на этот вопрос он не находил, но, как часто бывает, неудовлетворение в настоящем ищет оправдания в прошлом, покопавшись в котором всегда можно найти обстоятельства, помешавшие добиться цели, или людей, не оказавших поддержки, не облегчивших путь. Обвинять окружающих в своих неудачах было не в правилах Зигфрида, его претензии адресовались матери и судьбе, обделившим его при раздаче родовых сил.
В двадцатилетнем возрасте Зигфрид поступил на государственную службу в департамент финансов и, определяя приоритетные для себя пути развития в будущем, осознал свои стремления: его звезда должна была стать самой яркой на политическом небосклоне Солерно. Усердно отслужив четыре года и нисколько не продвинувшись по карьерной лестнице, Зигфрид начал подозревать, что честным трудом поставленной цели не достичь, и стал искать иные пути.
Неожиданно фортуна повернула колесо в его сторону: в Солерно прибыл Грегор Лоу – посол из другого мира – так Зигфрид узнал, что на планете существует еще анклав, подобный их государству. Сенатор Небес оказался знаком с его матерью, Ким Бер, и это обстоятельство открыло Зигфриду короткий путь в ограниченный круг политической элиты Солерно, а потом и Небес.
В то время главой сообщества стал тридцатипятилетний Кристоф Идальго де Пераледа, потомок двух прославленных родов: Мигеля Грегорио Антонио Игнасио Идальго-и-Костилья по линии отца, считавшегося «отцом страны» и национальным героем, расстрелянным испанцами в 1811 году в том самом месте, где сейчас находилась столица Солерно, и Хуана де Навас Переса де Пераледа, женой которого была оставившая известный след в истории Ана Кортес Иштлильшочитль
, по линии матери. Кристоф Идальго унаследовал любовь к свободе и харизму предка-священника,
поднявшего восстание против завоевателей, и мудрость тольтеков, перешедшую ему с кровью матери.
Кристоф Идальго имел в женах прекрасную Марию Аниш, моложе его пятью годами, которая сразу подружилась с Эмилией Лоу. Они были ровесницами, сходные по характеру, но внешне отличающиеся, как день и ночь: Мария – высокая, тонкая, черноволосая девушка, склонная к мечтательной задумчивости; Эмилия – маленькая, хрупкая блондинка с улыбающимся лицом и озорными серо-голубыми глазами.
В день похорон Ким Бер Грегор Лоу, не имевший собственных детей и потерявший всякую надежду стать отцом несмотря на второй брак и молодую жену, поддался движению сердца и предложил осиротевшим детям покойной подруги свое покровительство и родовой дом Бер в Небесах, который был покинут дедом Зигфрида и Виктории во время гражданской войны. Сенатору пришлась по душе амбициозность молодого Зигфрида, и он пообещал ему всяческую поддержку в политических кругах Небес.
Спустя три месяца в середине мая 2198 года брат и сестра Бер покинули Солерно, чтобы обжиться на новом месте, ожидая возвращения Грегора Лоу. Сенатору оставалось два месяца до окончания миссии, но уже через неделю после отлета Зигфрида и Виктории политическая ситуация в стране резко изменилась: силы, стоящие за спиной оппозиции, получили поддержку со стороны, к ним присоединились отодвинутые на вторые роли пришедшим к власти Кристофом Идальго бывшие некогда влиятельными магнаты. Консервативные силы сообщества, объединившись с экстремистами соседнего анклава, давно вожделенно засматривавшимися на территории Солерно, в октябре 2198 года совершили государственный переворот. Отстранив Кристофа Идальго от власти и уничтожив монархический строй, они предали национальные интересы, поделив власть в стране с иноземцами, и установили олигархическую диктатуру. Все, кто был близок к королю, оказались в опале, а сама королевская чета была вынуждена пуститься в бега.
Вместе с небольшой группой преданных людей, в числе которых оказались сенатор Лоу с женой, Кристоф Идальго спрятался в горах за пределами города. Проведя более месяца в изгнании, король собрал вокруг себя армию добровольцев и сам повел ее на Солерно. Что именно произошло потом, Зигфрид точно не знал: Грегор Лоу сказал только, что атака добровольцев ненадолго отбила аэродром и королевский шаттл, на котором сенатор смог вырваться из окружения. Все остальные, включая короля и королеву, погибли.
События в Солерно похоронили надежду Зигфрида не только на скорое возвращение на родину, но и на усыновление Грегором Лоу, о котором втайне помышлял – сенатор вернулся с сыном. Его родила Эмилия на борту шаттла, но сама не выжила – ее тело, завернутое в королевскую мантию, сенатор вынес на руках и в тот же день кремировал. С этой минуты смыслом жизни Грегора Лоу стал его сын и наследник Вэл Кристоф Мария Грегор Эмилия Лоу, получивший имена людей, погибших в день его рождения, потерю которых сенатор оплакивал до конца своих дней. И только счастливое обстоятельство, что он наконец стал отцом, помогало ему пережить их потерю и то, что произошло летом и осенью злополучного года.
Пятидесятипятилетний сенатор кроме забот о воспитании сына занялся усилением безопасности периметра. Именно тогда министерство просвещения и лояльности создало команду кибермонстров, которая разработала и внедрила новые программы контроля и системы оповещения приближения статусных лиц. Охрана внешних границ государства стала задачей номер один в течение десятилетнего срока сенаторских полномочий Грегора Лоу. Много лет он руководил проектом по созданию экранирующего купола над Небесами. При нем был построен второй контур периметра, отодвинутый от города на двадцать километров. По проекту предполагался и третий контур, отстоящий на тридцать километров от второго, и возведение общего купола над всеми тремя периметрами. Но реализация замысла не была доведена им до конца – в возрасте шестидесяти пяти лет в расцвете сил сенатор скоропостижно скончался от сердечного приступа. Незадолго до этого финансирование проекта прекратили по непонятным причинам.
В тот период времени Сенат достиг максимальной степени влиятельности в политике сообщества за всю историю своего существования, оттеснив на второй план высшее статусное лицо Соргота Доржиева, что помогло последнему, оставаясь в тени аристократического собрания, продержаться у власти до 2221 года. Следующее высшее статусное лицо было назначено Сенатом уже самостоятельно, в обход выборной системы, и до 2233 года им был Ратег Рочев – человек покладистый, лишенный очевидных политических амбиций, а потому казавшийся удобным и безопасным. Однако, придя к власти, Рочев постепенно перераспределил полномочия Сената в свою пользу и незаметно поставил сенаторов в зависимое от своей воли положение. Помог ему в этом Зигфрид, поднаторевший к тому времени в государственных делах и закулисных интригах. Удивительным образом не меняющийся внешне Зигфрид Бер после смерти сенатора Грегора Лоу в 2208 году изменил имя и стал просто Зиги, никогда и нигде более не указывая своей фамилии. Возраст он тоже подкорректировал, омолодив себя на шестнадцать лет. Теперь его ничто не связывало ни с сестрой, ни с родом. Таким он и появился на политическом олимпе сообщества – названным братом и опекуном малолетнего сына всеми уважаемого покойного сенатора Грегора Лоу. Двери Небес распахнулись перед ним.
Двадцать пять лет Зиги терпеливо ждал, когда Вэл достигнет инаугурационного возраста, чтобы претендовать на высший статус влияния. Все это время Зиги был с ним, воспитывая и оберегая, исполняя данное Грегору Лоу слово. Он шел рядом с Вэлом, не забегая вперед, но и ни на шаг не отходя, приучая будущего главного управляющего к тому, что у них на двоих одно мышление, одно дыхание и одни стремления. В этом Зиги преуспел совершенно. К двадцати годам оставшийся без родных Вэл Лоу настолько сблизился со своим опекуном, что незаметно для себя самого тоже отказался от фамилии и стал для всех просто Вэлом. Такой поворот даже для Зиги оказался неожиданным – впоследствии Вэл превратился в господина Вэла, потом – в главного управляющего, верховного властителя, а он так и остался просто Зиги, тенью высшего статусного лица на пятьдесят три года…
Но сейчас на балконе Квинты Гамерос стоял не бывший опекун, советник и тень бесконечно меняющихся статусов Вэла Лоу, а господин Зигфрид Бер в прекрасном, лилового цвета шелковом костюме с личным канцлерским орденом на груди. Экранирующий обруч, похожий на игаль, которым когда-то жители пустынь подвязывали платок от песчаных бурь и жгучего солнца, а впоследствии ставший, как и куфия,
обязательным атрибутом мусульман, был больше похож на царскую диадему – так много изумрудов его украшали. Способностью дорого выглядеть Зигфрид Бер превосходил любого: даже Аугусто Паччоли рядом с ним чувствовал себя недостаточно обеспеченным человеком. Однако умение новоиспеченного канцлера Солерно подчеркивать статусные достоинства диктатора и вовремя отходить в тень не позволяло последнему чувствовать себя на вторых ролях, а первому опасаться потерять завоеванное влияние.
Восьмидесятилетний Зигфрид Бер начинал политическую карьеру в новом для себя статусе, в новой политической системе страны, ставшей почти чужой, жизнь которой за время его отсутствия изменилась до неузнаваемости. Канули в лету старые добрые времена короля Кристофа, теперь о них говорили шепотом старожилы, молодежь же с трудом верила, что когда-то люди свободно жили и занимались тем, чем хотели: учились в университетах, работали и выезжали во время отпуска с семьями к морю. Теперь люди не выходили из дома без особой надобности, надвигающиеся сумерки лучше любой чумы освобождали площади и переулки – в темное время суток оставаться на улицах значило совершенно не дорожить своей жизнью.
Солерно, некогда миролюбивое государство, в котором процветали наука и искусство, чтили память предков и поклонялись Кетцалькоатлю, крылатому богочеловеку, устраивали карнавалы и сиесты, страна, в которой полицейские носили красивую форму, развозили по домам подвыпивших граждан и понятия не имели, как ловить преступников… сегодня превратилось в военный лагерь, каждый человек мужского пола с шестнадцатилетнего возраста считался военнообязанным и проходил срочную службу вдали от дома и семьи. Сегодня Солерно перестало быть мирной страной – Аугусто Паччоли придерживался политики расширения границ и вынашивал планы переустройства мира по образу и подобию своего диктаторского режима.
Но Зигфрида Бер ничто не пугало: он подпитывался силой желания наверстать упущенное и планировал жить вечно. И пока все задуманное у него получалось. Почти все. А то, что оказывало сопротивление, воспринималось канцлером не более чем временными затруднениями, с которыми он хладнокровно справлялся всегда. Чего-чего, а ждать он умел.
В голове Зигфрида Бер для каждого вопроса, требующего в решении его личного участия, были свои полочка, коробочка, конвертик, ящичек – в зависимости от степени значимости и предполагаемого количества затраченных усилий. Ситуация с Аугусто Паччоли, стоившая ему полутора лет напряженной закулисной политической борьбы и нескольких миллионов песо, разрешившаяся для Зиги завоеванием расположения диктатора и получением статуса канцлера Солерно, вполне укладывалась в конвертик с маркировкой «требует небольшого времени и среднего ресурса», тогда как вопросу вербовки племянницы старший из рода Бер выделил значительную часть сознания размером с ящичек, запирающийся на кодовый замок, причем набор символов Зигфрид примерно знал, но напрочь забыл последовательность и все еще пробовал подобрать подходящую комбинацию. Другие полочки и коробочки, заполненные значимыми для канцлера вопросами, вместе с ящиком Ниньи и конвертиком Аугусто Паччоли занимали первую половину его разума; вторую, запертую на двенадцать замков и сорок засовов, скрытую ото всего мира, Зигфрид полностью посвятил Вэлу Лоу, властителю Небес, безо всяких уточняющих маркировок.
Зигфрид почувствовал приближение ночной прохлады и вернулся в дом: как бы обманчиво молодо он ни выглядел внешне, восьмидесятилетние кости просили тепла и панически боялись сквозняков. Спускаясь на первый этаж, он остановился на ступенях перед лестничной клеткой между первым и вторым этажами, огромное витражное окно которой привлекло его внимание яркостью цветных стекол, не поблекших за три с половиной сотни лет. В верхней полукруглой части витража в райских кущах на розовом шелковом покрывале возлежали два ангелочка, а третий парил над ними, что-то держа в руках. Взгляд Зиги остановился на этих руках, пытаясь рассмотреть, что в них зажато. Это мог быть цветок или что угодно другое розовато-сиреневатого оттенка. Короткие вьющиеся волосы цвета натурального льна летящего ангелочка напомнили ему голову Ниньи – сейчас она носила точно такую же прическу, придающую ее лицу сходство с древнегреческой богиней Артемидой…
Внизу послышались шаги. Обернувшись, Зигфрид увидел племянницу. Она проходила по холлу первого этажа. На ней было платье из тонкой белой шерсти, едва доходящее до колен и собирающееся складками, точь-в-точь как греческий хитон. Зигфрид замер – настолько поразительным показалось ему сходство Ниньи с Артемидой. Он медленно спустился в холл не отводя от нее глаз.
