Глубокая выемка

Виктор с четырёх лет знал весь процесс изготовления ярко красных флажков. Мануфактура выдавала уже раскроенные куски, вероятно, чтобы у частников не было возможности проводить махинации с остатками ткани. Шёлковые прямоугольники, матовые с одной стороны, глянцевые с другой, бабушка скрепляла иголками попарно – матовые стороны оказывались снаружи – это была изнанка. На этой стороне бабушка смело делала пометки мелом, обозначая места под шов для исправления неровного кроя. Виктору очень не нравилось, как сосредоточенно, в тишине, бабушка втыкала иголки, не обращая на него внимания. Но зато потом процесс становился увлекательней.

Стук швейной машинки то ускорялся, то замедлялся – бабушка правой ногой мягко управляла качалкой-педалью. Виктор, в это время, не бегал по комнате, он смотрел как "Зингер" весело забирала ткань металлическими лапками, пробивала иголкой и отпускала, оставляя ровный шов красной нити. Ещё он ждал, когда шов оборвётся. Он знал, что челнок, спрятанный под железной шлифованной крышечкой, требовал периодической заправки. И вот шов обрывался, бабушка откладывала полотно, доставала из чрева механизма хитрую гладкую штучку, похожую на большого жука с металлическим усиком. Из его нутра выпадала шпулька. Заполнять шпулю ниткой нужно было на специальной оси с краю швейной машинки. И здесь бабушка давала Виктору возможность поучаствовать в процессе. Он деловито садился на бабушкино место и раскачивал ногой качалку приводного механизма. Нить заполняла шпулю. Позднее, лет в восемь, Виктор уже знал названия некоторых частей швейной машинки, понимал, как подхватывается нитка. Часто заглядывал под столешницу, на которой закреплялся механизм. Зачарованно наблюдал, как челнок, без устали, ритмично движется по дуге, выполняя нудную работу.

Дальше было не очень интересно. Получалось несколько кучек по двадцать флажков. Бабушка опять давала Виктору проявить себя – обрезать нитки и мохрящиеся края изнанки. После этого она выворачивала и гладила полотна. Весело было наблюдать, как бабушка набирала в рот воды, фыркая, покрывала брызгами глянцевую поверхность ткани, проходила по ней утюгом и скрывалась среди клубов пара.

…Ребята устремились к какому-то павильону, Виктор, нехотя, поспевал за ними. Какая-то странная встреча уже бывших сокурсников. Всего год не виделись, кажется, только недавно делились жизненными целями, идеалами и как всё меняется. Виктор осознавал, что ставит слишком высокую планку для людей, которых можно считать друзьями. Его выбор всегда ограничивался двумя-тремя, с кем он мог поделиться проблемами, мыслями взглядами. Годами он присматривался к людям, оценивал их поведение, примерялся и, лишь некоторым, понемногу, приоткрывался. Он чувствовал, что многие люди старались держать с ним дистанцию, чувствовали его тяжёлый характер и принципиальность, понимали, что если вобьёт себе в голову, то лучше не пытаться переубеждать – всеми правдами-неправдами будет отстаивать свою точку зрения. И вот, после института только эти трое – прямоносый Максим, юркая Света и черноглазая Вика – очень дружные между собой – оказались единственными, с кем Виктор иногда встречался. Теперь он вдруг осознавал: похоже, такие встречи будут всё реже и реже. Банально, с ними было неинтересно. Он это просто чувствовал и уже готовил предлог, чтобы отказаться от совместного похода на вечерний киносеанс. Да и предлог непротиворечивый – завтра вставать рано, много работы и надо успеть на пригородный поезд.

И Виктор опять стал терзать себя: как же так получилось с платформами Казанского? Почему опять эта дурацкая уверенность в успехе захватила его с головой? Как получилось что, взвесив все "за" и "против", он попал впросак? Да не просто сам по себе, а потащил и других. Три месяца назад он втайне радовался пылким словам Афанасьева: "Нет, Александр Владимирович, хоть вы и «против», я всё же принимаю решение – дорогу молодым". И через две недели прибыло сорок платформ и пошли результаты, а потом пошли разочарования – проблемы с механизмами, не рассчитанными на тяжёлые условия эксплуатации. А вот вчера, Афанасьев, побывав на высоком совещании, с раздражением, процедил: "Наконец-то, пристроил эти платформы. Железнодорожники забрали на какую-то стройку". Сам Виктор, слава Богу, не слышал. Будасси вечером рассказал, а потом показал проект смыва, заговорщически подмигнув: "Как думаешь, осилим?"

…А московские ребята всё отдалялись…

9

Грохот около дверного проёма заставил Ковалёва оторваться от очередного отчёта. Два парня затащили большой деревянный ящик, держа его за рукоятки с противоположных сторон. Слова, из коряво начертанных мелом на фанерной крышке печатных букв, указывали адресата.

– Вот, прессу доставили, – Петя, невысокий парень в очках, провёл рукой по лбу и ткнул пальцем в переносице оправы. Второй, верзила, постарше, молчал, не поднимал глаз.

– Подтащите к тому столу… сегодня что-то много, – Ковалёв показал на стол в красном уголке, – вы пока идите на ужин, я быстренько отсортирую, потом по баракам разнесёте.

Ковалёв выдвинул щеколду на ящике, откинул крышку. Сразу шибануло в нос – насыщенный запах типографской краски. Ковалёву нравился этот запах, правда, если исходил от одной свежей газеты или журнала. Ковалёв даже немного отвернул голову, выкладывая содержимое ящика на стол: увесистые упаковки самой массовой газеты "Перековка", выходящей раз в три дня, десяток экземпляров ежемесячника "Долой неграмотность", связки газет на разных языках. Ковалёв языки не различал – каждую связку сопровождал клочок бумажки с карандашными надписями: "тат.", "тюрк.", "узб.".

Наконец, он добрался до журнала "На штурм трассы". Намеренно пропустил оглавление, – так интереснее, – начал медленно листать. Слащавые рассказы, славно восхвалявшие чекистов и их методы работы Ковалёв улавливал по первым абзацам – переходил к следующим. Лишь несколько небольших рассказов прочитал до конца. Долистал до конца журнала… не понравилось – захлопнул.

Обложка журнала "МоскваВолгаСтрой" заинтересовала. Крупная фотография профилей лиц Кагановича и Ягоды на фоне забоев, заполненных чёрным угольным дымом от паровозов. Комментарий под фото сообщал, что состоялось посещение Глубокой выемки высокими чинами, а следом шла статья Соболева. Ковалёв наскоро пробежался по страницам: экскаваторы, цифры, куботаж, отчётность. Всё шло по нарастающей… По нарастающей, с каждым номером, шло и наполнение журнала: статьи становились всё серьёзнее, с обилием математических формул и основательными чертежами конструкций. Чувствовалось, что к проекту привлекают всё больше инженеров и учёных – всё масштабнее развёртывалась сеть Дмитлага.

По роду своей деятельности Ковалёв одним из первых в лагере прочитывал свежий номер "Перековки" и только потом давал "добро" на рассылку по баракам. В этот раз, в лагерной газете напечатали текст выступления начальника Дмитлага Фирина на “Первом вселагерном слете ударниц”. Высокопарные строки возвещали: “Мы, чекисты, считаем, что неисправимых людей нет… Нужно учитывать, что наша масса – это не обычная среднеобывательская масса. Это – люди, прошедшие через очень тяжелые жизненные испытания, – люди, выросшие и воспитавшиеся на уголовной улице или в антисоветской среде. Нужно без грубости подойти к этим людям, надо помогать им встать на путь советской перековки. На Белморстрое был обычай: лучшие коллективы соревновались за то, чтобы получить десять-пятнадцать отказчиков и поставить их на правильный путь. У нас обратное явление – все от них отмахиваются. Это неправильно! Нужно бороться за то, чтобы этих людей переделать!”

Ковалёв не заметил, как сзади кто-то подошёл. Лишь почувствовав дыхание в ухо, вздрогнул и резко обернулся.

– Фу-ты, чёрт, напугал, – перед ним стоял Джебраилов и бережно что-то держал в руках. Ковалёв перевёл взгляд. Фигурка, размером с бутылку: священник в рясе, в руке несёт огромный крест, около него два маленьких человечка.

– Э-то тэ-бэ, – натужно произнёс Джебраилов по слогам, сделал движение, мол, бери.

– Зачем? – Ковалёв отпрянул.

– Ты добр-рый, – Джебраилов поставил фигурку на стол. Ковалёв покачал головой, пощупал.

– Из чего это сделано?

– Из на-дож-ного ма-тэ-рыала, – Джебраилов развернулся и собрался уходить, но Ковалёв остановил.

Джебраилов, ты читать умеешь…? по-своему? – Ковалёв вытащил газетный листок из пачки с пометкой "тат."

– Эт-то на та-тарс-ком, – Джебраилов скривил улыбку, в два шага быстро скрылся за дверью.

"Что ещё за религиозное зодчество?" – Ковалёв раздражённо, шёпотом, озвучил мысли. Быстро перенёс фигурку через комнату и спрятал в тумбочку: "…потом разберёмся".

Снова вернулся к чтению "Перековки". Заголовок очередной статьи – "На дне труда" – повеселил двойственностью смысла. Да уж дно труда достичь не проблема. Следующая полоса показалась для лагерной газеты необычной. Фотография с двумя рядами столов, на которых размещались шахматные доски. Необычно смотрелись стриженые головы, в задумчивости, склонившиеся над фигурками. Ковалёв читал: "…прокурор Крыленко поддержал проведение шахматного турнира…", ближе к концу: "…считаю уместным распространение этой практики по всем лагпунтам".

– Александр Павлович, мы вернулись, – Петя радостно грыз сухарь, его молчаливый приятель стоял рядом.

– Это хорошо, – у Ковалёва мелькнула мысль, – Петя! Ты в шахматы умеешь играть? – Ковалёв неделю назад решил вписать в штат культурно-воспитательной части этого смышлёного чернявого парня. Правда тот согласился лишь при условии, что его молчаливый приятель будет ему помогать. Ковалёв тогда уклончиво согласился, сказав: "Ладно, посмотрим".

– Ну… фигуры знаю, как ходят, – Петя посмотрел на газету и поморщился, – Крыленко? Это прокурор, который дело Промпартии вёл?

– Это хорошо, я думаю, все, кто в очках в шахматы умеют играть, – Ковалёв как бы не заметил замечание про Крыленко.

– Ну, не знаю, – Петя смутился, но Ковалёв уже понял, что тот ему поможет: – Подожди! – подошёл к стеллажам около красного уголка и достал с верхней столешницы деревянную шахматную доску, сложенную вдвое. Раскрыл, высыпал деревянные фигурки. – Так. Сейчас расскажешь! – взял чёрную фигурку с остроконечной головкой, – это что?

Петя деловито покопался в горсти остальных фигурок и решительно ответил: "Слон!". Ковалёв, даже неожиданно для себя, хмыкнул: "Сам ты слон! Это офицер!".

– А это? – Ковалёв держал в руке коротенькую фигурку с приплюснутой головкой, окружность шляпки украшали четыре выреза, отчего фигурка казалась маленькой башенкой старинной крепости. Петя осторожно поднял глаза: "Ладья!". Ковалёв опешил: "Где ты таких названий понабрался? Это же, тура!".

Петя смущённо перебирал лакированные фигурки, вырезанные каким-то рукастым зеком. Потёртые, чуть сколотые края чёрных и белых пешек, белый конь без одного уха, чёрный король с острым колышком, на который когда-то был нанизан крупный шарик, такой же, как у белого короля. Петя поднял белую высокую фигурку с головкой, увенчанной большим диском и открыто посмотрел Ковалёву в глаза: "А это, по-вашему, королева?". Ковалёв кивнул: "А как же ещё?" Петя скорчил слабую улыбку: "Вообще-то, ферзь называется. Александр Павлович, вы устаревшие названия помните, а после революции принято только правильные употреблять".

Ковалёв молча ссыпал фигурки внутрь доски, захлопнул половинки и ткнул доской Пете в грудь, отчего тому ничего не оставалось, как ухватиться за доску: "На… учёный! Объявляю тебе гарде! Будешь участвовать в шахматном турнире. И вот что… когда газеты по баракам будешь разносить, поспрашивай, кто умеет играть и записывай на турнир".

– Это можно. Только вот… – Петя опять посмотрел в пол, – просто так не согласятся, будут послабления в работе просить.

– Придумаем что-нибудь, – Ковалёв потёр ладонью подбородок, – Да, и в женский барак сразу занеси пару номеров "Каналоармейки", а то наши барышни жалуются, что женские журналы сначала мужчины читают.

– Петя, что такое гарде? – шёпотом произнёс всё время молчавший верзила и навис над ухом Пети, когда тот дёрнул выходную дверь.

Петя опустил связки газет на пол, ткнул пальцем в переносицу очков и вскинул указательный палец перед лицом верзилы: – Это, в шахматах, когда на королеву нападают.

– А, понятно… на ферзя, – верзила деликатно распахнул дверь, подхватил одну из Петиных связок газет и пропустил его вперёд.

Ковалёв проводил ребят взглядом и направился к своему углу. Достал из верхнего ящика стола толстую тетрадь, пролистал до пустого листа, отрешённо посмотрел на него, тряхнул головой и выдвинул нижний ящик стола. Вытащил оттуда гранёный стакан, послюнявил указательный палец, провёл по ободку стакана. Початая бутылка водки стояла за большим листом фанеры, который, в перспективе, должен был превратиться в очередной агитационный стенд. В голове уже сформировалось решение: "Нет, сегодня ничего нового не напишу, попробую поредактировать".

* * * Записи Ковалёва. Механический крючник. * * *

– Ну, что вы за люди! Доски для пола нормально не пригнали… разделитель у лебёдки не поставили, – Олег выговаривал бригадиру плотницкой бригады, – всё сроками прикрываетесь.

– Эй, Олег, хватит трепаться, пора запускать, – голос начальника участка положил конец спорам. Фотограф и корреспонденты "Перековки" тоже заждались.

Олег, ещё раз, осмотрел сооружение. Механический крючник… Широкая платформа нижнего основания позволяла заводить на подъёмный транспортёр гружёные тачки справа и снимать порожние слева. Металлический трос, обеспечивающий круговое движение "подъём-спуск", через систему натяжных колёс приводился в движение мотором, располагавшимся в будке верхней части сооружения. Свежеоструганные доски ярко выделяли дорожку подъёмного пути на фоне коричневой глины склона.

– Ладно, чёрт с вами, – Олег дал отмашку заждавшемуся наверху рабочему, – запускай. Нарастающий гул мотора и трос пришёл в движение. Захватные крюки на тросе медленно поплыли вверх. – Сейчас тачку прицеплю, – Олег повернулся к порожней тачке, ухватился за оглобли, поставил на колесо. Зараза, её и порожнюю тащить невозможно, как гружёные-то катают? Да ещё по десять часов. Неуклюже удерживая равновесие, он завёл тачку к подъёмному механизму, крюк транспортёра зашёл в петлю передней части тачки. Тачка, со скоростью полметра в секунду, стала подниматься по деревянному жёлобу с уклоном в двадцать градусов. Оглобли удерживали тачку, волочась по обитым кровельным железом перилам.

На верхней площадке рабочие отцепили тачку и дали отмашку Олегу. Кажется получилось. Можно и гружёную попробовать.

– Сейчас полную поставлю, – крикнул наверх, развернулся.

– Поберегись! Поставит он… видел, как ты порожнюю с трудом развернул… с таким узенькими плечиками только за столом сидеть… учёный, – огромный человек в светлой рубахе закатил гружёную тачку к транспортёру. Олег молча сориентировал петлю для надёжного захвата, и тачка поползла наверх.

Кажется, портрет этого человека в "Перековке" видел. Да, точно, тот самый передовик. По-моему, Матвей. Конечно, кого ни попадя, на пробный пуск не пригласят. Олег искоса посмотрел на человека среднего роста: лет сорока, немного вытянутое лицо, наполовину заросшее щетиной с оттопыренными ушами грушевидной формы и глубоко посаженными глазами.

– Матвей, меня Олегом зовут, я из проектного бюро малой механизации.

– Привет, – смурной Матвей недовольно буркнул.

– Вот, хочу тачки на этом участке под механический крючник доработать. Вы, опытный человек, может подскажете особенности работы. Просто, наблюдал, все по-разному возят.

– Ну, если власть велит… – Матвей, дождался пока тачка не поднялась на положенную высоту в семь метров и продолжил, – каталем хожу уже три года, начинал на Беломорстрое. Сюда перевели полгода назад. Из старой бригады, нас десять человек – теперь в одном трудовом коллективе. Работу организовали быстро, втягиваем новичков… ну, тех, которые хотят работать.

Олег посмотрел на Матвея. Что он мне читает передовицу? Тот, видимо, понял.

– Я сторонник того, чтобы тачки и инструмент приписывали к каждому работнику – так можно подстраивать под свои нужды. Вот, например, эта, – он махнул на тачку, которая, уже порожняя, спускалась сверху по соседнему жёлобу транспортёра, – называют “Юхновской”, с широким разводом ручек. Они более устойчивые – на предварительной выемке не требуется хорошей маневренности. Но приходится ставить за такие тачки широкоплечих ребят.

– Чёрт, тяжёлая, – Олег подскочил к воротам на нижней площадке и принял спустившуюся тачку.

– Порожняя – сорок восемь килограмм, а полная – все сто шестьдесят, – Матвей играючи перехватил оглобли и отвёл тачку в сторону. Дело пошло: рабочие, по очереди, подводили свои тачки к механическому крючнику.

– А, вообще, тачки надо делать индивидуальных размеров под конкретного человека. Вот, по новым расчетам из Дмитрова, начали делать тачки с шириной хвата восемьдесят сантиметров против девяносто двух на “юхновских”. Они менее устойчивые, но маневреннее. Правда для высоких и низких людей надо по высоте разные тачки делать. Очень чувствуется, когда в гору лезешь, высоким проще, центр тяжести ближе к колесам оказывается. Мы под рост разных людей рукоятки укорачивали. Так что, парень, не знаю как идеальную универсальную тачку сделать, – Матвей посмотрел на Олега и, зачем-то, как бы в назидание, добавил, – В ударных бригадах на разных участках самим всё дорабатывать приходится: тачки, лопаты, кирки.

– На этом участке, по плану, подъём механическим будет, – Олег вытянул руку и махнул снизу вверх, – думаю, для зимы тачки с полозьями сделать, на всепогодку – колёса оставить, но вот какой габарит принять, пока не знаю.

– Не знаю, чем тебе помочь, сам думай. Уж, наверное, габариты подберёшь. Получается только по горизонтали катать нужно, – Матвей резко переменил тему, как-то сник, – эх, теперь нормы порежут, здесь ничего и не заработать. Перейду на другой участок. Как нормальную сдельную оплату для трудколлективов ввели, можно и выгоду искать. Кто покрепче предпочитают на ручной подъём становиться, там ставка выше. А это… – он кивнул на подъёмник, – это хорошо для совсем хилых. Матвей смерил Олега взглядом снизу вверх.

Внезапно послышался скрежетащий звук и транспортёр остановился. На подъёме замерли четыре гружёные тачки. Наверху, из моторной будки повалил густой дым, выскочил моторист.

– Неужели мотор сгорел? – прошептал Олег, – с таким трудом нашли…

– Наверное, дублёром надо ручную лебёдку поставить, – вполголоса съязвил Матвей, – и меня за двойной паёк.

Олег спешно карабкался наверх по глинистому склону.

10

Ващенко оттолкнул заспанного дежурного, в барак влетели вохровцы.

– Всем встать, одеться, готовить личные вещи к досмотру!

Заспанные зеки нехотя сползали с нар. В полутьме вытаскивали к проходу свой убогий скарб и недовольно шикали: "Пять утра… приспичило… дня не хватает…"

Макаров заметил в дальнем конце барака суетливое оживление и понял – цель его плана достигнута. Нужно было дать время, чтобы урки засветились.

Зеки удивлялись – проверка шла нестандартно. Слышалось недовольство: "А у нас руки не отвалятся? Это, надеюсь, не кислота?" Ващенко подходил к каждому зеку, требовал, чтобы он вытянул перед ним ладони. Один вохровец подносил ведро с мутной жидкостью, другой смачивал в ней белую тряпку и протирал руки зека, рукава одежды, засаленные места у карманов штанов. Ващенко заставлял вохровца периодически разворачивать к нему белую тряпку, желая увидеть результат.

Макаров тоже внимательно смотрел. Первым засветился дежурный. Химическая реакция безотказно сработала, оставив ярко-малиновое пятно, после того, как вохровец протёр у того рукав телогрейки. Макаров про себя ликовал, когда ещё у трёх человек, среди которых был и Лыков, пятна проступили после протирания мест ниже карманов.

– Нашёл! Тут целая пачка! – ещё один вохровец вбежал в барак, устремляясь к Макарову. "Вот!" – протянул бумажный свёрток. Макаров не взял, велел развернуть. Пачка денег. Ващенко переглянулся с Макаровым и уловил разрешение. Сам взял кусок белой тряпки, макнул в ведро и провёл по бумаге. Малиновый цвет проявился чётко. Зеки осознали, послышалось: "Теперь понятно!"

– Под окном заметил… выбросили… из щели… – вохровец поворачивался, то к Макарову, то к Ващенко, от волнения удавалось чётко выговаривать только ключевые фразы.

Макаров достал из кармана платок, аккуратно подхватил свёрток с деньгами, завернул, не дотрагиваясь до бумаги, и спрятал в карман.

…Засветилось. Именно так, Макаров охарактеризовал эффект, когда несколько дней назад увидел, как своенравный, неряшливый на вид, Сергей Иванович – зек-профессор, – смешивал компоненты.

– Берём фенолфталеин…

– Чего? – Макаров отпрянул.

– Ну, пурген! От запоров, в таблетках есть в медсанчасти.

– А, ну этого добра навалом. Тут запоров не бывает, зеки срутся без проблем, – Макаров смотрел, как профессор положил таблетку на стол, раздавил и немного растолок её металлическим основанием от какого-то штатива.

– Теперь… ну допустим сюда, – Сергей Иванович сыпанул щепотку порошка на тыльную сторону ладони левой руки, смахнул лишнее, – теперь берём щёлочь.

– Чего?

– Можно стиральную соду или… вот, точно… цемент и немного воды… этой водой и протирайте, – но Сергей Иванович капнул на руку из какого-то пузырька с мутной жидкостью, и ярко-малиновое пятно покрыло кожу.

– У-ух ты! – выпалил Макаров и уже благодушно добавил, – о, да вы опасный человек, Сергей Иванович.

– Что, не зря сижу? – Сергей Иванович ухмыльнулся. Макаров хохотнул.

…Очередь дошла до Клеща. Тот покорно вытянул ладони. Ващенко протёр их, потом выше, прошёлся по рукавам телогрейки, щедро смочил области у карманов. Макаров ждал, но малиновых пятен не появлялось.

Клещ удовлетворённо хрюкал.

– Начальник, да я то при чём?

Макаров сощурился.

– Ну-ка, дай сюда… – Макаров вынул из нагрудного кармана гимнастёрки маленький пузырёк с белым порошком и немного сыпанул на ладонь Клеща. Ващенко провёл тряпкой. Ярко малиновое пятно залило ладонь.

– Начальник, эт-то чего? чего? так не по правилам, все же видели, – Клещ простонал.

– Вот-вот, все видели. Ващенко, всех с метками тащи в ШИЗО, – Макаров развернулся к выходу.

Макаров был доволен. Засветилась вся цепочка. Теперь можно откалибровать добычу. Лишних списать на Север, тех, кто покладистее – оставить. Сеть информаторов из этого опасного сброда мелких воров, ходящих под Клещём, ему не нравилась. Естественно, лучше держать легко управляемых, самосознательных работяг. Те сами, как на духу, будут рассказывать, за идеалы. Макаров был доволен, что схема сработала. Выявлена вся цепочка: новёхонькое шмотьё, отобранное у новоприбывших, урки прятали в телегу вместе с вывозимыми на захоронение трупами, вольняшки, заловленные снаружи, признались куда сбагривали краденое, а маркированные деньги, через Аньку переданы курьеру и доставлены в общак Клеща.

– Лыков, где же ты так испачкался? – Макаров смотрел на Ивана, сидевшего с опущенной головой.

– Та-ам, – тот лишь промычал и затих, уставившись на руки, сложенные на коленях.

– Лыков, ты понимаешь, что тебе светит за кражу в составе группы?

– Ничего хорошего… но, я не знал, меня попросили – я отнёс… Ну, так же, как тогда Ващенко просил портфель передать, так и здесь, – Иван пытался оправдаться.

– Ну и как? Передал? – Макаров попытался изобразить заинтересованность.

– Будасси очень обрадовался, когда портфель увидел. Он думал, урки утащили, с концами. А там, по работе, важные расчёты, эскизы… Он даже мне рассказал о новом проекте разгрузки составов, – Иван тараторил.

– Ух ты, какое к тебе доверие, – Макаров переключился на суровость, – а ты непростой, с начальством, смотрю, ладишь… Это хорошо.

Иван молчал.

– Лыков, легко тебе живётся. Хорошеньким хочешь быть… и ударником стать и бандитам помогать, – Макаров побарабанил пальцами по столу, – ну, ничего, теперь, в северные лагеря поедешь. Ты ещё молодой, закалишься, ударным трудом перекуёшься.

– М-мм

– Ну, ты же знал, чем Клещ занимается, чем живёт вся его свора?

– Догадывался, – Иван вдруг посмотрел в глаза Макарову, – но, они бы мне… меня… у меня же выход из лагеря свободный…

– Значит, на север не хочешь? – Макаров игрался внаглую, – ну, тогда будешь мне докладывать, что у Клеща происходит.

– Эт-то… стучать, что-ли? – Иван опять смотрел на свои руки, – они же меня убьют.

– Э, Лыков, как у тебя со словами-то непросто. Это называется, со-дей-ст-во-вать, – Макаров встал, подошёл к окну, – Кстати, на тебе ещё подозрение в науськивании к саморубной деятельности, твой же топор у Джебраилова был.

Иван молчал.

– Ну вот, всё понимаешь, даже не отнекиваешься. Иди… и вот ещё совет: держись Будасси, по нему тоже информация не помешает. Здесь тебе, наверное, проще будет, так как он тебе классово чуждый. Вон на него компромата сколько! – Макаров ткнул пальцем на стопку бумаг на краю стола.