Книга 2. Хладный холларг

– Говорите, слушаю.

– Неправильно это, что мы столько набираем. Тяжко уже нам со столькими-то ртами бывать. Не выдюжим, а Холвед скоро придет, а Приама с ним заявится, да Брур.

– Дело не твое это. Моя забота, – отмахнулся холкун. – Говори, что хотел без подобного. Словоохотливый ты, про то знаю, но не досуг мне сейчас…

– Кратче скажу. Прикажи прекратить нападения.

– Нет.

– Не прокормим ораву такую. Без толку слоняются они. К бою не пригодны, а кормить их надобно.

– Будем кормить.

– Не тебе по Чернолесью бродить да шкуру свою под омкан-хуутские клыки да шипы подставлять. Нам судить про то. Не тебе.

– Чего же хочешь? Чтобы ушли мы?

– Нет. Не надобно более этих брать. С этими вот и довольно. Чего ты вперился? – обратился пасмасский воин к Кауму.

Конубл ощутил прилив необъяснимой бодрости. Он вдохнул прохладный воздух и поморщился. Ему вдруг стало больно, как младенцу, который сделал первый в жизни вдох. С этим новым, с этим свежим воздухом, в его грудь влились силы. Он оглянулся так, словно только что очнулся.

– Чего это с ним? – спросил другой воин. – Нехорошо тебе, а?

– Не надо нас кормить задарма, – улыбнулся Быстросчет. – Найдите занятие. Дело дайте. Сделаем. На шее не сидели никогда. А что так… сейчас. Вынуждены мы. Не по своей воле… – Он снова улыбнулся.

– А чего вы умеете, окромя как топором махать? – спросил один из воинов.

– Мечевой бой знаю. Я знаю и братец мой умелец в этом. Пиковый бой смогу, коли надо. Щитовой бой умею.

– Вон они какие! – расхохотался холкун и ступил с подмостка, на котором покоился дом-сота, на шатающуюся тропку.

– Вы скажите мне… нам, чего надобно. Мы подумаем про это. Я конубл из Фийоларга. Этими землями хаживал бесчисленно раз. Придумаем, коли…

– Тебя как зовут? – спросил, перебивая, холкун, подходя к нему.

– На делянке Ругом кличут…

– Не так конублы говорят, – снова перебил его холкун. – Слышал я их говор. Неверно говоришь ты.

– Отвык.

– И читать-считать умеешь?

– Умею.

– А коли нужда в чем будет, достанешь?

– Достану.

– И оружье?

– Его и без нужды принесу много.

Воины переглянулись, уж не помутился ли рассудком дровосек?

Тут только Быстросчет догадался, отчего охотников обида брала. Недостаток оружия остро чувствовался. Даже при беглом взгляде на воинов становилось понятно, что копье и топор или копье и нож не могли быть надежным оружием. Особенно в войне против оридонцев.

– Оружие нужно тебе? – напрямую спросил Каум.

– Нужно, – кивнул холкун с интересом глядя на него.

– Есть оно у меня, хорошее и много. Отсюда восемь пеших переходов пути.

– В одну сторону?

– В одну.

– Туда и в обрат… а долго это? – выдал холкун свое незнание счета

– Половина большой луны будет, хол, – объяснил Каум. – Воинов мне дай. Таких, какие посмелей да похитрей. Будет тебе оружие.

Холкун долгим взглядом смотрел на Каума.

– Бохт, – наконец сказал он и положил руку на плечо конубла, – Бохт из Боорбрезда Холмогорского. Холмогорец прозвали здесь. Ты так и зови. – Он улыбнулся. На лице его побагровел шрам от давнего рассечения, да левая сторона лица не двинулась ни единым мускулом. Оттого улыбка вышла кривая, будто бы и не улыбка вовсе, а недобрая ухмылка.

***

– Да-а-а, на конях али на груххах вышло бы скорее.

– Идти будем. Так верней. Шуму меньше.

– Уткнитеся оба. Владыка еще оглядывает нас. Спите. – Кусты слегка дрогнули. С них осыпалась пожухлая листва, и все вновь стало тихо.

Каум посмотрел на Ира. Брат уловил его взгляд, заглянул ему в глаза и улыбнулся. Ир мог улыбаться чистой, ничем не отягченной улыбкой. Словно бы и не было месяцев мытарств и мучений. Быстросчет всегда завидовал ему в этом умении прощать и забывать. Он бы так никогда не смог, а потому и не пытался.

Братья не переживали о матери. Каум соврал им, сказав, что успел вывезти и Теллиту, и Айллу в потайное место. Как всегда, они ему поверили на слово. Всякий раз, заглядывая им в глаза, Каум еле удерживался от того, чтобы не отвести взгляд. Он врал самым дорогим ему олюдям. Врал во благо, но врал – что ни говори!

Шлем, покрытый бурой шкуркой зверька, имени которого он не знал, снова сполз ему на лоб. Подвязки не помогали. Он поправил его и бесцельно переложил с места на место боевой топор на длинной рукоятке. Щит, каменный топор и железный нож, – вот и все, что ему вручили в качестве снаряжения. Пасмасы поделились с ним протухшим от пота кожанным шлемом, и кисло пахнущей шкурой, которую он теперь носил на плечах.

Ир и Бор были вооружены и одеты точно также. Их глаза, которые сделались слегка выпуклыми от исхудания, пристально разглядывали перелесок впереди себя.

Две дюжины воинов-пасмасов, среди которых был и не в меру улыбчивый – из тех двоих, кто пленил братьев и Мукомола – лежали между деревьями и за кустами.

Ночь медленно вступала в свои права. Сумерки неспешно поглощали дневное свечение. Лес наполнялся прохладой. Гомон под его сводами затихал.

– Пошли. – Это тихо сказанное слово резким щелчком кнута прозвучало в наступившей убаюкивающей тиши. – Быстрее. – Улыбчивый пасмас поднялся на ноги, опираясь на железный топор. За ним поднялся второй, тот, который любил поесть. Ростом он был не меньше брезда. Каум запомнил, что его звали Омкан. За ним поднялись с земли остальные воины. Они быстрыми перебежками пересекли открытое пространство.

Братья не отставали.

Ночь, следующий день и половину второй ночи они быстро шли по равнине, изредка залегая в траву, когда кому-то из воинов слышался конский топот.

Каум сверялся с солнцем, а также со своим внутренним компасом и уверенно вел небольшой отряд к намеченной цели. Слева от него стала виться Трапезная тропа – лишнее свидетельство правоты его внутреннего чувства.

– Тир-р-рли! – неожиданно донеслось до слуха Каума.

Внезапно тяжелая рука Омкана придавила холкуна к земле. Вторая рука великана пригнула долу Ира. «Тс!», зашипел он.

– Гр-р-р! – донеслось вскоре до их ушей со стороны дороги. – Фр-р! – Это была лошадь. Послышался топот копыт, приглушенный пылью тракта.

– Что делать будем? – проговорил один из воинов. – Сгул…

– Тише лежи. Пройдут, да дальше пойдем.

– Пес с ними идет. Как бы чего…

Все замерли.

Каум осторожно поднял голову и увидел, как по тракту ехали четверо всадников. Под ногами лошадей крутилось две здоровеные псины, обнюхивавшие пространство вокруг себя.

– Не, – пробормотал Омкан-великан, – не так будет… завидят… прознают. – Он вздохнул так, словно это уже свершилось.

– Владыка, пошли на дождя, – прошептал кто-то из воинов. И его молитву нельзя было отнести к неисполнимым, ибо с самого утра с северного края небосклона набегали тучи – приближалась зима. Вот-вот разродяться они потоками ливня. Вот-вот… да не разрождались!

Неожиданно одна из собак остановилась, приняла стойку и зашевелила ушами. Ее широкая страшная морда стала медленно воротиться в сторону залегшего отряда.

– Низиной выйдем, – прошептал Сгул. – Слышь, Омкан, низиной. Позади нас она.

– Слышу…

– Пес сюда глядит, – донесся голос Ира, и Каум увидел, что брат с тревогой смотрит на дорогу.

– Гр-р-р! – разнеслось с дороги.

– Кы! – звонко клекнул пасмас-весельчак. – Кы!

Дюжина пасмасов вскочила на ноги и полтора десятка копий и столько же топоров устремились к цели. Собаки, всадники и даже кони оказались мгновенно убиты.

– Ха! – зычно выдохнул Омкан. Он был доволен своей меткостью: его копье дрожало в боку умиравшего саарарца, а топор почти срубил голову собаке.

– Вышли, – победно произнесли воины. – Вышли. Хорошо…

Воины поднимались и пружинистой походкой шли к побитому врагу.

– Хорош зверь, – проговорил, обходя поверженную лошадь Омкан. Он присел на корточки и стал обрубать с умиравшего животного лучшие куски.

– Замри, – щелкнуло над дорогой.

– Чего?

– Замри, говорю. Страж.

Каум поднял голову, ища взглядом воина, но увидел мордочку небольшой собачки, которая с некоторым удивлением и негодованием смотрела на происходящее, попутно нюхая траву.

– Не спугните. Не двигайтесь. Я… – Сгул начал медленно заносить топор, чтобы метнуть его в собачку. Ни у кого не было сомнений, что животине оставалось жить недолго. Но вдруг мордочка исчезла, а со стороны равнин донесся протяжный вой.

Сгул от всей души выругался.

– Чего ж теперь, Омкан? – услышал Быстросчет вопрос брата. Он обернулся и увидел, что великан был бледен.

– Погоня, – прохрипел тот бескровными губами.

***

– Гнать теперьче нас будут, как зверя дикого, – задыхался Омкан. Пошел уже второй час, как воины безостановочно бежали по равнине. – С псами не отстанут от нас. Проклятый страж…

– Силы береги. Не дребеди зря, – оборвал его Сгул. – Далеко ли? – обратился он к Кауму.

– Далеко. Сворачивать нам надо. К Чернолесью…

– Нет. Не успеем мы к лесу.

– К нему ближе.

– Все одно биться придется. Пусть будем ближе к схрону твоему.

Быстросчет внимательно посмотрел на Сгула. Несочетаемые качества сошлись вместе в этом пасмасе. В первую их встречу, там, у делянки, он и предположить не мог, что улыбчивый парень, в глазах которого читалось жизнелюбие и легкость восприятия бытия – в общем, все то, что присуще натурам легкомысленным и не утруждающим себя думами – сможет оказаться одним из предводителей непокорившихся жителей Владии. Почему-то Кауму всегда казалось, что мятежники – так и не иначе называли подобных упрямцев горожане – были существами грубыми, черствыми, угрюмыми, не отличались умом и вообще занимались неблаговидным промыслом от большой нелюбви к праведной жизни. Сейчас же он видел перед собой совсем другой пример. Нечто иное предстало перед его глазами. Словно бы другой мир приоткрыл ему себя. От подобного откровения кружилась голова, а внутри чувстовался тот холодок, который пробегает в случае, когда, казавшееся незыблемым и правильным, на поверку оказывается поверженным и неправильным. В одном Сгуле Каум узрел противоречивость своего нынешнего положения и подумал, что возможно и ему стоит поучиться сохранять сознание светлым даже в минуты смертельной опасности и радоваться не вечному и будущему, а приходящему, тому, что есть сейчас. Вслед за этой догадкой в его голову хлынули мысли о пересмотре всей прошлой жизни, но он тут же закрылся от них – не время. К подобному громадному действу он был еще не готов.

– Как ты пожелаешь, – выдавил из себя улыбку Быстросчет. – Но нас, скорее всего, убьют.

– Ничего с того, потерпим, – даже не ухмыльнувшись, проговорил Сгул.

Следующий остаток дня был потрачен на быстрейшее передвижение к схрону. Мало кто заметил, как по ходу движения отряда Сгул постоянно крутил головой по сторонам и остановился, едва заметил в стороне от их пути небольшую низкорослую рощицу из пожухлых кустов равнинной колючки.

– Там их обождем, – смекнул он вслух, и приказал отряду разделиться надвое.

Он решил устроить своим преследователям достойную встречу. Одна часть отряда пошла много дальше рощицы, а вторая свернула через два полета стрелы от нее и вернулась окружным путем. Вскоре подошли остальные воины. Они заходили с другого направления.

– Мертвый узел, – поговаривали в отряде. – Хитро. Подгадал-то хитро…

Уставшие и разморенные от жары олюди распластались на земле, и старались сокрыться от палящих лучей солнца под скудной тенью, которую давали крючковатые остовы кустов, с которых жар уже давным-давно сбил листву.

Тяжко было существовать в Синих Равнинах в пору, когда дожди сменялись солнцем. Удушливое испарение поднималось тогда от земли, мешая дышать и видеть. Недаром время года между осенью и зимой было прозвано здесь «душилкой».

Ближе к ночи на горизонте показалось облако пыли. Когда совсем стемнело, глаза воинов различили силуэты всадников и громадных собак, которые следовали впереди кавалькады. Над конницей реял черный стяг, разглядеть изображение на котором не представлялось возможным.

– Изготовиться, – приказал Сгул своим воинам. В ночной тишине, разрезаемой лишь посвистыванием ветерка, резвившегося промеж кустовых сучьев, послышалось шевеление и тихий лязг вынимаемых клинков. И снова тишина окутала рощицу.

Всадники остановились в четырех или пяти полетах стрелы. Сгул внимательно наблюдал, как некоторые из них слезли с коней и начали готовить пищу.

– Дальше не пойдут, что ли? – прошептал Омкан.

Улыбчивый пасмас молчал. По мерцанию его глаз Каум догадался, что Сгул обдумывал, что делать, ибо его первоначальный план был уже провален.

– Напасть бы иль уйти бы, – не унимался великан. – Чего ж так лежать. Бока болят.

– Уйти нельзя, – ответил ему пасмас, – шума больно много наведем… и остаться нельзя тоже… – Глаза Сгула блуждали в темноте так, словно читали книгу. Через некоторое время губы его потянулись в улыбке и голова пала наземь.

– Чего ты? – ткнул его пальцев в плечо Омкан.

Неожиданно, Сгул поднялся на ноги и вышел из кустов.

– Эй! – закричал он. – Эй, вы. Не идите за нами!

– Он с ума сошел! – задохнулся от ужаса Омкан.

– Кто ты такой? – закричали от саараров.

– Тот, за кем вы гонитесь.

Саарары расхохотались.

– Спи, – закричали от них, – отдыхай. Завтра мы тебя убьем.

– А коли ночью придете?

– Не придем. Устали мы. Резвые вы. А ты придешь?

– Нет, – отвечал Сгул.

– На том и порешим.

– На том и порешим.

Каум не заметил, как у него отвисла челюсть, пока он слушал разговор олюдей, которые завтра будут убивать друг друга.

– Все, людомары, теперь можно и отдохнуть, – вернулся на свое место Сгул и улегся поудобнее.

– Людомары? – спросил Каум у Омкана. – Вы называете себя людомарами?

– Да.

– Но вы… не людомары…

– Они мы. Теперь Чернолесье под нашей заботой, а значит людомары мы. Не дремсы и не молчи, людомары. Не спутай. Ты тоже теперь людомар.

– Отчего же не дремсы?

– Отдались они в услужение врагам нашим. Оттого мы не они.

– Спи… спите все. Поутру сеча будет. Лучше здесь, чем там, – приказал Сгул и тут же уснул.

Сердце Быстросчета дрогнуло и забилось много сильнее. Он затравленно огляделся и увидел, как воины стали укладываться на покой. Не слышалось тяжелых вздохов или недовольного бормотания; не было заметно волнения. От всего этого Каум почувствовал себя одиноким. Одиноким трусом и ему стало стыдно.

***

Такого странного начала битвы Каум не знал. Едва ли на его ожидания можно полагаться, ибо он был олюдем сугубо мирным, не знал войн, а за битвы почитал стычки с разбойниками, но, возможно, что даже и наемник, такой как Варогон, посчитал бы занимательной картину, которую смог наблюдать конубл ранним утром следующего дня.

Беглецы не прятались и свободно ходили промеж кустов рощицы, справляя свои дела и переговариваясь о чем угодно, но не о главном. Всадники их, безусловно, заметили, но также не спешили ввязываться в драку, сидя в отдалении прямо на земле или очищая коней.

Кауму вся эта подчеркнуто спокойная возня напоминала давнишнюю сценку, которую ставили в фийоларгском театре. Кажется, она называлась «Неверная жена» и повествовала о том, как жена невольно оказалась в одной комнате с вором, убегавшим от стражи, а муж, найдя ее в подобном обществе, посчитал вора за любовника, и так как последний смог улизнуть от него, то муж поколотил жену за обоих. Она обиделась и в отместку завела любовника, которым оказался молодой пасмас, приехавший в город на заработки, но которого обчистил некий вор. Дошло до того, что муж поколачивал жену всякий раз, когда ему вздумается, а жена за это изменяла ему больше и больше. Самой запоминающейся сценкой – ее-то и вспомнил Каум – было обыденное утро, когда муж занимался своими делами, а жена своими: степенно и с расстановкой, а после этого оба отвлекались от дел на драку, где каждый лупил друг друга. После подобного утреннего сеанса супруги возвращались к оставленным делам и заботам. Публика, помнилось, была в восторге и хохотала до колик в животе.

Каум улыбнулся. Только тут он заметил одну деталь, которая до этого не бросалась в глаза: почти половина из их отряда так и не поднялась на ноги. Более того, воины лежали покрытые листвой и поломанными ветвями.

Тем временем, от всадников в сторону беглецов выехал один воин. Это был молодой саарарец.

– Вы ли убили там, на тракте? – спросил он, внимательно разглядывая своих противников.

– Мы, – откликнулись те.

Он поджал губы: – Вы поплатитесь. – И отъехал обратно.

После этого конница стала выстраиваться в шеренгу и двинулась к рощице. Остановившись в полете стрелы от беглецов, саарары вынули луки и выпустили несколько волн стрел. Однако густота кустарника подобно волнорезам свела их ударную мощь на нет.

Раздался крик и около двадцати всадников спешились. Они неспешно пошли к кустам и врубились в них.

– По ногам бей их, – приказал Сгул и два лука, имевшиеся в отряде стали с удивительной меткостью разить врага по ногам благо кусты на локоть поднимались от земли на толстых ножках-стволах.

Когда пять саараров со стрелами в голенях свалились на землю, их командир отозвал наступавших назад. Едва они отошли, как на мятежников спустили свору псов. Вслед за ними побежали саарарские воины.

– Туда идем, – приказал Сгул и указал влево от себя.

Он отвел олюдей так, чтобы спрятанные воины оказались за спиной у атакующих. Там Сгул и принял бой.

Псы налетели на них в половину силы. Кусты делали свою работу. Собаки оказались достойными противниками. Он были поголовно перебиты, но им удалось сильно поранить одного воина из отряда. У него оказалось сильно повреждено горло. Воин лежал на земле, захлебываясь в собственной крови.

– Не подходи к нему. Ни к чему. Боги ясно указали, кому что, – прорычал Сгул, едва Каум двинулся с места в сторону раненного.

Саарарцы продирались сквозь кусты, громко ругаясь. Они усердно работали топорами и мечами. Пот лил с их лиц. Солнце входило в зенит. Зной усиливался, а на горизонте, от Чернолесь, снова наползала армада туч.

Когда между двумя отрядами оставались считанные шаги, предводитель саарарцев отозвал их назад. Им на смену уже шли свежие воины.

В этом маленькой битве, где Сгул умудрился и на открытом пространстве применить несколько хитростей, Быстросчет с удивлением отметил игру умов. Двух хитростей, двух опытов. Он вдруг осознал, насколько мало значили сейчас сила и верный удар, и как много зависело от изворотливости командиров отрядов. И с одной, и с другой стороны были умные предводители, и они играли. Играли в смертельную игру, намечавшую целью оплачивать проигрыш чужими жизнями.

Подходившие прикрывали щитами ноги, поэтому стрельба по ним от земли не принесла никаких результатов. Быстросчет с братьями приготовились защищаться. Их топоры слегка подрагивали от волнения.

– Не рубите. Колите, – порекомендовал им Омкан. В руке его был только кинжал.

За то время, которое ротация саарарских воинов предоставила Сгулу, он приказал каждому из воинов обрубить вокруг себя пространство в вытянутую руку шириной.

Меж тем, всадники снялись с места и стали заходить на рощицу так, чтобы оказаться за спинами мятежников.

Удар меча о топор и звон железа, который породило столкновение, был оглушительным. Дрожь пробежала по спине торговца, когда такое свершилось.

– Ар-р-р! – взревел Омкан, едва двое саараров приблизились к нему. С прытью, какую сложно было ожидать от такой большой туши, он устремился на них и, орудуя руками, как дубинами, а кинжалом, как иглой, в мгновение ока отправил обоих к праотцам. Этим самым он привлек к себе живейший интерес и вот уже четыре меча оказались направленными на него.

Ир принял удар меча с сиплым хрипом. Это был единственный звук, на который Каум успел обратить внимание. Последующие звуки были связаны для него только с всадником, который накинулся на него.

Торговец пожалел, что в Фийоларге он обучился хорошо лишь мечевому бою, а топора так и не узнал – взял лишь пару уроков. Ему пришлось тяжело, однако Бор помог ему победить, перебив саарарцу ногу. Лезвие топора с неожиданной легкостью пронзило доспехи врага и вонзилось в его плоть. Кровь бурным потоком хлынула из раны павшего, повергнув Каума в непродолжительный ступор, – он успел отвыкнуть от убийств.

– Дерись! – заорал ему Сгул, и этим вывел из оцепенения.

Каум бросился к убитому, схватил его меч, выбросил топор и уже увереннее ввязался в схватку с саарарцами, осаждавшими Омкана. Последний делал свое дело необычайно ловко и энергично. Едва тела его противников, павших от кинжала, образовали вокруг гиганта достаточно пространства, чтобы сделать по нему три шага, как Омкан отбросил кинжал и вытащил топор. Секира была огромной и оказалась страшнейшим оружием. Саарарцы это сразу ощутили на себе. За несколько мгновений сразу пятеро из них рухнули наземь, изрыгая кровь из своей плоти. Шестой бросился бежать, но его спина оказалась расколота как орех от одного удара топора, полетевшего вслед.

Конники никак не ожидали встретить такое сопротивление, поэтому слезли с коней в полном составе и всей массой, не менее шестидесяти мечей, пошли на мятежников, коих в живых осталось лишь восемь.

Сгул снова переместился так, чтобы свежие воины, продолжавшие лежать сокрытые листвой, оказались на правом фланге наступающих.

Опять завязалась ожесточенная рубка. Почти половины рощи уже не существовало. Она лежала изрубленная в щепы.

– Зови, – прохрипел один из мятежников. Он держался за живот, который был вскрыт саарарским мечом. – Зови их. Пора, Сгул… – С этими словами он рухнул в опавшую листву и затих.

Сгул дрался так, словно ничего не замечал. На лице его не было улыбки, не было веселья. На него словно бы набежала бездонно черная тень. Он бил наотмашь, изо всех сил.

Ир дрался впереди братьев, но Каум окончательно пришел в себя и затащил его в ряд с собой и братьями. Попеременно они выступали несколько вперед и сменяли друг друга. Было очень тяжело. Сил почти не осталось. Жара вытягивала силы быстрее, чем бой. Исхудавшие тела были не готовы к ратному делу. Братья отступали все глубже в рощу.

Сгул отбил нападение одного из врагов и в два прыжка оказался рядом с Омканом. Он что-то ему сказал.

– Ар-р-р! – ответил тот, размахивая топором.

Громкий свист Сгула заставил время на миг замереть. В следующее мгновение оно взорвалось ревом, который издали шесть отдохнувших глоток. Казалось, земля поднялась в рощице, чтобы наказать неблагодарных, подпиравших ее.

Главный эффект был достигнут. Не все саарары могли видеть, что произошло, и обязательно нашелся тот единственный, который передал им свое видение. У страха глаза велики.

Один из вражеских воинов что-то истошно закричал по-саарарски, и напор атакующих тут же иссяк.

– Ар-р-р! – взревел Омкан и из последних сил ринулся вперед. Он один заменил собой мощь тех, кто дрался с конниками с самого начала.

Правый фланг атакующих был смят. Остальные повернулись и бросились прочь из проклятой рощицы.

– Победа! – прошептал Бор.

– Хе-хе, – посмотрел на него Сгул. Он задыхался от усталости. – Передышка…

***

Всадники собрались на военный совет. Они отстояли от рощицы на довольно большом расстоянии, и их невозможно было слышать. Как ни вслушивались оборонявшиеся в отдельные звуки, долетавшие со стороны врага, разобрать они ничего не смогли.

Сгул снова почернел лицом и сидел теперь на земле, глядя себе под ноги. Каум смотрел на него краем глаза и понимал, что пасмас находится в том состоянии, когда все вокруг меркнет и лишь мир богов принимает тягостные измышления о судьбе.

Наконец Сгул поднялся на ноги и подошел к своим воинам. Ничего не говоря, он прохаживался между ними и похлопывал их то по плечу, то по спине. Ободряющие слова сорвались с его губ только, когда Сгул обошел всех. Ему заулыбались.

Шестеро убитых пасмасов и холкунов были уложены в стороне и присыпаны опавшей листвой.

Тем временем, ум предводителя всадников предложил новую игру. Небольшой отряд конников объехал мятежников с тыла и спешился.

– Отовсюду нападут. Разом, – проговорил Сгул. Он обернулся и как-то виновато посмотрел на конубла. Улыбка тронула его губы. – Когда подойдут к нам. Когда сражаться начнем. Тогда ты и братья твои пусть бегут к их коням. Уходите сами и уведите как можно больше их коней. Для пригляда они не оставят много воинов. Справьтесь с ними. Более ничем не помогу.

– Мы не уйдем, – начал было Ир, но Каум остановил его, не время для благородства. Быстросчет кивнул. – Но… – открыл рот брат.

– Все, – отрезал конубл. Его обуяла такая ярость, что он едва не ударил Ира. Никогда раньше не нападало на него такое бешенство. Он возвел глаза к небесам и, сощурившись, оглядел Око Владыки. Сколько несправедливости видит оно, сколько бесчестных помыслов и непотребных дел. Но смотрит и молчит. Возможно, в этом есть какое-то высшее домыслие, какой-то неопровержимый вселенский порядок.