скачать книгу бесплатно
– Кормить их надобно, да?
– Кормить. Тяжко мне одному с четверыми управиться. Хозяйка мне нужна. Без нее никак. – Словно по команде, четыре детские глотки возопили в небеса.
– Чего это? Чего это вы? – сбежала к телеге девушка. Она взяла на руки двух малышей, прижала их к себе и принялась баюкать. – Не буйный ты? – спросила она и зарделась. Потом насупилась, но, взглянув на детей, улыбнулась. – Иди в дом, – не оборачиваясь, приказала она Рану. – Всю округу перебудили.
– Ты… знай… других детей и не будет… – сказал вдруг Ран. Он удивился своим словам. Ни в мозгах, ни на языке до этого их не держал.
Теллита кивнула:
– Поглядим. Коли хозяйка нужна, так вот она я.
Битва бооров
Грухх трубно заурчал и зашевелил своими маленькими ушками. Его мощные лапы, обутые в красивого покроя мягкие сапожки, вокруг которых обвилась железная лоза с позолоченными жилками, нетерпеливо переступили одна подле другой.
– Бургон, – ласково проговорил брезд в простой одежде, подошедший к стойлу.
Брезд был немолод. Его лицо сморщилось от времени и рубец, раскрасневшийся от холода на щеке, потонул среди других похожих рубцов, бывших морщинами. Холодно-серые глаза брезда с теплотой ласково смотрели на боевого грухха.
Брезд вытащил из-за пояса широколезвийный топор на короткой ручке и протянул грухху. Животное с довольным урчанием принялось лизать холодную сталь.
Мальчик-брезд, стоявший подле старого воина и едва доходивший ему до пояса, с восхищением смотрел на это действо.
– Видишь, Налагт, только боевой грухх лижет оружие, поднесенное ему. Только боевой… – довольно проговорил старик. Он погладил нос животного и похлопал его по мощной скуле.
– Поедем ли, деда? – спросил мальчик и настороженно ожидал ответа.
Старый воин с улыбкой смотрел на него. Он завидовал мальчику. Для него все было вновь: и грухх, и первый выезд в долину, – все, что приелось и стало обыденным для старого брезда.
– Сильно хочется? – поинтересовался с деланным безразличием дед.
– Очень сильно. – Голос мальчика дрожал от волнения.
– Ну, коли сильно, то поедем…
– Деда! – не дал договорить ему внук, и прижался к ноге воина.
– Чего ты? Не кричи, а то вон Бургон на тебя глядит, как на девку. Девкам кричать к лицу, а воинам – нет.
Налагт испуганно отпрянул и уставился на Бургона.
– Не девка я, Бургон, ты не попутай нас, – заговорил он в свое оправдание.
– Комт, дозволь говорить тебе, – раздалось позади них.
– Девок я видел… как кричат они, особливо, когда за ними гонются. Не такой я. Ты не думай чего… – Мальчик, казалось, позабыл обо всем на свете.
В конюшне стояли, помимо них, еще несколько брездов. Двое из них почтительно расступились и склонили головы, зажав их между своими ладонями. Между ними стоял высокий брезд, волосы которого были абсолютно белы.
– Ты снова пришел тревожить мое спокойствие, Эвланд. Не хочу видеть тебя; говорить с тобой не хочу, – отмахнулся устало Комт.
– Я не отступлю, боор, и ты знаешь, что не можешь отослать меня. Всяким здесь можешь повелевать, но не мной. Я буду говорить с тобой, а ты будешь слушать. Боги дали мне право говорить с тобой, когда время придет.
– Оно пришло? – без тени раздражения спросил Комт.
– Да. Теперь не отстану я.
Старый воин зевнул.
– А ну-ка! – Он подхватил внука на руки и посадил на грухха. Бургон с интересом наблюдал полет маленького брезда, от которого пахло молоком и чем-то сладким, а когда тот оказался у него на спине, стал деликатно его обнюхивать. – Не трепыхайся. Он знакомится с тобой. Покуда не фыркнет, ты руки к нему не тяни. Откусит враз.
– А когда фыркнет – можно?
– Да, тогда можно. – Комт отошел от внука и предстал перед беллером. – Где говорить будешь со мной?
– Буду говорить там, где душа твоя открытие всего. Ты хотел быть с Налагтом, так будь с ним.
Комт недоуменно посмотрел на мага. Эвланд взмахнул рукой. Нечто холодное пронеслось по левую руку от боора, лязгнула щеколда, и дверца стойла открылась. Маг издал странный гортанный шипящий звук, и грухх заурчал ему в ответ. Животное вышло из стойла и подошло к боору. С высоты восьми локтей на них взирало восторженное личико Налагта.
Беллер повернулся и пошел прочь из конюшни.
У выхода боора поджидала его личная стража в количестве двадцати топоров, но Комт увидел их спокойно-безмятежные лица и понял, что маг уже околдовал воинов и они не двинутся с места.
В замке, по двору которого они шли, время, будто бы замерло. Комт дивился тому, что даже служанка, наливавшая воду в большую бадью, в которой потом будет стираться белье, замерла, подняв на уровень груди тяжелое деревянное ведро. Вода, выливаясь из него, также замерла.
Комт невольно ухмыльнулся.
– Угадал ли я, боор, что по душе тебе придется? – спросил беллер, не оборачиваясь.
– Угадал, шельма, – хохотнул по-детски Комт, – давно не водил ты меня по Остановью.
– Бургон, посмотри, видишь ли ты во-о-он ту башню? – Налагт продолжал говорить так, как будто ничего необычного не произошло.
– Разве он не заметил, Эвланд? – спросил боор.
– Заметил, но для него это не волшебство. – Беллер начал спускаться по мосту, ведущему на склон горы, уводивший путников по широкому тракту в Брездскую долину. – Я не побоялся показать ему Остановье, потому что дети близки нам, магам. Они верят в чудеса и принимают их безбоязненно. Они дивятся каплям дождя, но безропотно, как обычное, встречают даже самую грозную магию. Ты не знаешь, Комт, но маги – это взрослые дети, овладевшие уменьем повелевать и убивать, вот и вся разница между нами.
– Ты прав, беллер. Не надивлюсь я на него, когда рядом с ним, – согласился боор. – Долгие зимы, что я провел в походах, сделали мои глаза слепыми. Я видел лишь то, что шевелится. Он для меня живое. Иного не видел ничего вокруг себя, пока Могт не принес мне внука. Ты знаешь, Эвланд, он говорит с камнями. Он видит в них жизнь. Он знает птиц, и они о чем-то советуются с ним. Мой топор и меч – даже и они поведали ему за день более, чем мне за все те зимы, что провели на моем поясе. Это волшебство, беллер. Это магия!
– Погоди, – усмехнулся Эвланд, – пройдет совсем немного зим, и Налагт ослепнет так же, как и ты ослеп. Как ослеп твой сын. Как слепнете все вы, которые зовете себя воинами.
– Когда мы утрачиваем это, беллер?
– Беды накрывают покрывалом наши головы. Они слепят нас. Боги наперед выдумали это, дабы не наделали вы Владии большой беды, ибо, пока дети вы, нет сил на свершение волшебства, а когда сильны – то исчезает волшебство.
– В этом есть смысл, Эвланд. Боги, как и всегда, мудры.
Они стали спускаться по тракту, старательно огибая повозки и путников, замерших на нем.
– Я слышу песнь души твоей. Она поет о Слезе Огвиды, – сказал Эвланд. – Направим же туда стопы свои, и там будем говорить, мой боор.
Они неспешно пересекли долину и спустились в небольшой овраг, который вывел их к могучему дереву, на стволе которого из причудливого смешения коры проступало печальное лицо брездки. Дерево стояло подле озерца, опустив к нему свои руки-ветви. Ходили легенды, что дерево это было в стародавние времена Огвидой – брездкой, так и не дождавшейся своего любимого из дальнего похода. В успокоение боги послали ей лик воина, проступивший на большом камне, но девушка еще больше печалилась и наплакала озеро над каменным ликом, а сама окаменела от горя.
Слеза Огвиды было местом встреч вдов и влюбленных, ожидавших своих возлюбленных из долгого путешествия или дальнего похода.
В последнее время Комта все чаще тянуло приходить сюда. Душу теребила стародавняя рана, нанесенная в то время, когда он был еще юнцом. О несчастной любви знал лишь беллер.
Боор и сам не знал, почему к окончанию жизни лицо той, даже имени которой он не упомнит, все чаще наведывалось ему во снах. Они о чем-то говорили много и долго, а поутру Комт никогда не мог вспомнить, о чем, хотя воспоминания о неупомненном оставляли в его рту чувство сладости.
Эвланд снова что-то проговорил гортанно, и грухх повернул в сторону.
– Не опасайся, боор, он не уйдет с поляны, – сказал маг.
Громко дышащий зверь с внуком, болтавшим без умолку обо всем, что видел вокруг, скрылся с глаз боора за деревьями рощицы.
Боор подошел к озерцу и посмотрел на свое отражение в воде.
– Ты слишком часто стал смотреть в свое прошлое, Комт, – проговорил Эвланд. – Проглядеть настоящее и не предугадать будущее много опаснее, чем то, что тянется к тебе из прошлого.
– Знаю про то и без тебя, – нахмурился Комт, но, впрочем, его лоб тут же перестал хмуриться. – Я часто вспоминаю. Многое вспоминаю, беллер. Я, наверное, уже стар, и Кугун подослал мне свиток свершеного мной. В него смотрюсь.
– Цур желает вернуться в Земли Дыкков. Он прослышал об этом Маэрхе, что от холведов приходит, – резко перевел тему Эвланд.
Комт поморщился, словно бы ему дали понюхать что-то отвратительное.
– С каких это пор оридоняне справляются о холведах у меня?
– С тех пор, как воин по имени Маэрх ступил на Синие равнины с их земель. Я знаю лишь часть того, что скрывают они от нас. Но в узнанном мною, появление Маэрха – это дурная весть для оридонян.
– Не тот ли это Маэрх, что был рипс. Еще Могт гонялся за ним. Потом этот… как зовут того лизоблюда, который прислуживает Цуру?
– Ты говоришь о Кине Хмуром?
– Да. – Комт обернулся к магу. – Я устал. Сделай мне скамью. – Маг повел руками, и земля исторгла из себя удобный трон. Боор сел в него и откинулся назад. Он закрыл глаза и тяжело выдохнул. Это был знак Эвланду, что боор готов много слушать и мало говорить.
– Я пришел сказать тебе о миге, который отделяет величие твоего рода от его заката; о мгновении, в которое решается все. Подобно полету стрелы на входе в грудь…
– Эвланд, умерь пыл. Я слишком стар, а твои слова слишком красивы. Молодые оценят их, но старик – нет. Я могу уснуть, беллер, ежели ты продолжишь поэзию. Говори о сути. Мне не так долго осталось, а красоту я вдоволь испил за зимы, которые не вернешь.
– Оридоняне знают о некоем пророчестве…
– Пророчестве? – только со второго раза расслышал Комт. Он был дряхл, но когда что-то интересовало его, не было его уму равных по цепкости. – Расскажи мне его.
– Я многое не знаю, но, что известно, я расскажу. – Эвланд стал рассказывать:
– Многие зимы назад, оридонским магам снизошла от богов весть о Великонеобратимом, что ожидает весь род их. Великонеобратимое – именно так они называют пророчество – донесло о свершениях, которые уготованы их народу. Некто, кого они называют Слышащий Голос, сумел войти в поток Великонеобратимого и уяснить то, что несло оно в себе. Он и передал увиденное и услышанное владетелям оридонским. Они говорят о письменах, которые содержатся в месте, называемом Чертогом Трех.
Не знаю доподлинно, но, может быть, там и сидят те, кто повелевает нами и ими. – Губы Комта вдруг тронула улыбка, и Эвланд прочитал его мысли о том, что и оридонцами повелевают из темноты, как и владянами. Боора порадовала эта новость. Беллер продолжал: – Чернец из Глубокой пещеры поведал мне об этом. Он же наговорил и о пророчестве.
Настанет время, гласит оно, когда боги отвернуться от нас, а мы отвернемся от них. Никогда в веках не было такого времени, но оно настанет. То будет эпоха, когда старые боги оставят Владию. И народятся новые боги, которые будут нам хуже врагов. То будут не чужие боги, но наши. Душами своими, мыслями своими породим мы их, и от них сами претерпим великие страдания. И когда случится такое, то будет лучшее время, чтобы прийти во Владию всякому, кто хочет отъесть от тела ее, ибо новые боги с готовностью отдадут любой кусок от плоти нашей тому, кто поможет им нас пожирать. – Комт резко открыл глаза и вперил взгляд в мага. Губы его сжались так, что почти исчезли с лица. – Оридоняне…
– Чернецы знали об этом? – спросил вдруг боор, хотя в его правилах было не перебивать Эвланда, когда тот говорил.
– Да, боор.
– И…
– Да, боор, – расслышал мысли владыки маг, – но дай мне досказать и до этого. – Он продолжал: – Великонеобратимое было прочтено не только Слышащим Голос, но и другим магом. Никто не знает его имени. Чернец из Глубокой пещеры сказал мне, что имя его ушло со старыми богами. Тот маг передал весть о пророчестве доувенам. От них и чернецы узнали о нем. Так оридоняне стали властвовать над нами. – Беллер несколько нахмурился, ибо проговорил про себя фразу, которой завершил первую часть рассказа чернец: и начнется безбожие и новобожие, сказал он, с того, чье прозвище станет по другую сторону от дел его.
Комт, по прозвищу Верный, продолжал восседать на троне, внимательно слушая мага.
– После, гласит пророчество, много крови изольют старые и новые боги на Владию. Много претерпим мы, но с этого начнется то, чего боятся оридоняне более всего.
– Чего же они боятся?
– Великонеобратимое остановится, а после, потечет вспять.
– Как такое возможно? – удивился боор.
– Никому то не ведомо, но так будет.
– Что это значит?
– Никому то не ведомо, боор.
Комт задумался. По лицу его было заметно, что Верный пребывает в растерянности.
– А Маэрх? Этот рипс. При чем тут он?
– Он людомар, боор.
– И чего же с того?
– Людомары – это один из ликов Многоликого-безымянца. – Маг помолчал и решился: – Лишь ты из простых смертных будешь знать это. – Беллер огладил бороду. – Людомары равны пред ликом богов доувенам. Доувены знают об этом, а потому продолжают род людомаров, ибо лишь от доувена может родить людомара. – Брови Комта взлетели на середину лба, но он молчал. Беллер продолжал: – Но не одно дитя рождает людомара, а всегда двух. Одно из них с ликом доувена, а второе – людомара.
Повисла долгая пауза. Комт сидел, нахмурившись, и смотрел себе под ноги. У его ног тихо колыхалась гладь озерца. Старик видел в нем что-то, что было неведомо даже беллеру.
– Слушай далее, – осторожно приступил к продолжению рассказа маг. Комт едва заметно кивнул, слушаю. – Рипс Маэрх был сохранен Дорандом, беллером Глыбыра. Много зим старался я проникнуть в ту часть лугов Кугуна, где обитает дух Доранда, и лишь однажды увидел я его образ. Из этого понял я, что Доранд не оставил Владию, и дух его еще здесь, а коли так, есть на то воля Владыки, ибо не может Кугун возвращать живым увядший дух без воли Многоликого. Я уверился в том, что старые боги давно покинули нас, – глупец! – я видел лишь сущее, но битва скрылась от меня в мире бестелесном. И там она жарче идет, чем здесь была.
– Наши боги с нами пребывают? – лицо Комта неожиданно стало наливаться краской жизненной силы.
– Да, старые боги здесь, но они уже не наши боги, и потому я привел тебя сюда и говорю, берегись. Берегись, ибо ты положил начало окончанию их владычества, и до сих пор именно ты стоишь первым перед ними.
– Разве новые боги не охранят меня?
– Их слишком мало в тебе, боор. Еще много тебя преклоняется перед старыми богами.
– Я часто молюсь, беллер.
