Книга 1. Людомар из Чернолесья

– Вот он, Слуга Танвера! – закричали неподалеку, и к людомару метнулась тень. Это наемник спешил убить его. Бежал, скользя по мокроте речного дна. За его спиной с ветвей свидиги взметнулась, прыгнув, массивная тень животного.

Резры готовы были вздыбиться над лежащим охотником и защитить его, но он сказал «таа» и отмахнулся. Набиравшая силу волна отхлынула обратно в реку.

Людомар вскочил на ноги и бросился бежать.

– Он убегает! Трус! Танвер, владыка мой, он бежит от меня! – закричал в дичайшем азарте наемник.

Охотник без труда бы убежал от преследователей, но чернец, боровшийся с рекой, высвободил одну из своих струй-рук, подхватил и олюдя, и соурра, и зашвырнул их перед людомаром.

Пес тут же бросился в атаку, но потерял левую переднюю ногу. Ловким движением Сын Прыгуна увернулся от чудовища и срубил ему ногу мечом, зажатым в руке. Упав, соурр покатился к реке.

Рипс с рыком набросился на ненавистного врага. Он бил изо всех сил. Наемник, наряду со своим братом, считался среди оридонцев одним из самых ловких и быстрых олюдей Владии. Людомар с трудом, но отбил все его атаки, и подобное произошло впервые в жизни рипса. Когда бы он знал, что охотник дрался с ним не в полную силу, наемник бы о многом задумался, но ему это было неведомо, а потому атаки на людомара следовали одна за другой.

Тем временем, соурр поднялся на оставшиеся ноги и, насколько мог быстро, поковылял обратно к месту схватки. Он набросился на людомара со спины и повалил его. Сколько ни пыталось чудовище сомкнуть челюсти на горле охотника, у него ничего не получалось. Сын Прыгуна извивался, как уж, под тяжелым телом собаки. Наконец, он выскользнул из-под пса и всадил меч ему в брюхо. Однако соурр словно бы и не почувствовал этого.

Дерясь одним мечом, людомар медленно отступал к реке. Она наполнялась водой. Чернец побеждал беллера. Соурр лишился части щеки у носа и на людомара скалился почти открытый собачий череп с плотью, лохмотьями свисавшей вниз. Рипс впал в безумие и безостановочно наносил удары.

Внезапно, людомар оступился и почти упал на бок. Наемник воспользовался этим и попытался всадить меч ему в живот, но тело охотника, упершись о камень, резко изменило положение, и клинок скользнул по ребрам. Выступила кровь.

– Гляди, Слуга Танвера. И у них есть кровь! Ха-ха! – орал рипс.

Соурр сжался пружиной и бросился всем телом на людомара. Тот повалился на спину и заскользил к реке. Пес обрушился на него, не заметив, как ноги Сына Прыгуна уперлись ему в грудь. Единое движение и тело пса, словно выпущенное из катапульты, было переброшено через охотника и полетело в реку. Собака дико завизжала, вмиг покрылась тельцами сотен резров и растаяла в их пастях.

– Погоди, не беги от меня! Трус! – в отчаянии закричал наемник, завидев, как людомар побежал к реке. Слуга Танвера не видел, как порыв ураганного ветра понесся в сторону охотника.

Сын Прыгуна разбежался и прыгнул. Резры расступились под ним и захлопнули водную гладь над его головой. Легкая рябь пронеслась вниз по реке со скоростью света.

Чернец со всей мощи впился своими руками-смерчами в водную толщу. Он перебирал ее, поднимая столбы брызг и дико ревел. Людомара нигде не было. Черный маг замер на мгновение, а после в едином порыве унесся прочь по реке, оставив своего слугу в одиночестве.

Рипс, тяжело дыша, с осторожностью подошел к реке, тронул пальцем ее гладь. Она была спокойна. Наемник напился, омыл лицо, выругался, и, устало ступая, побрел туда, куда унесся ураган.

Кинрагбар-диг

– Бей! – зычный голос взмыл, казалось, под самые небеса и подобно грому обрушился оттуда на покрытые шлемами головы орудийной обслуги.

Молодые пасмасы и реотвы, по пояс оголенные, сверкая своими покрытыми потом торсами, на которых перекатывались снизу вверх и сверху вниз натруженные мышцы, подняли молоты и единым ударом повыбивали железные пальцы, удерживавшиеся натяжной механизм.

С грозным шипением и скрипом деревянные валы пришли в движение. Метательные машины оживали. Одна за другой они вздрагивали, словно бы очнулись от долгого сна и тут же, зловеще заревев, изрыгнули из себя громадные каменные ядра, полетевшие в сторону высоких каменных стен крепости, натужно пылая охватившим их огнем.

– Пятьдесят, разом! – загоготал восторженно Бодрагбар.

Кин поднял на него глаза и посмотрел так, как смотрят на совершенно постороннего, как смотрят на незнакомца.

В Красноземье Бодрагбар проявил себя неплохо. Он хороший воин. По крайней мере, несется стремглав на любого врага, которого укажут. Но, при всем при этом, проявились в его нраве и плохие стороны. Сперва Кин относил это к чудачествам, кои всякий раз наблюдаются, едва муж оказывался там, где всегда мечтал оказаться – на войне. Почти все новички старались показать друг другу, какие они храбрые. Часто это доходило до бесшабашности. Со временем, Хмурый знал это, подобное проходило, уступая место расчету и хитрости.

Однако с Бодом было что-то не так. Прошло вот уже два месяца, как они высадились в Плесье. Большое количество рек, вернее, их разветвлений делало эти земли похожими на скопление островов промеж невидимого зеленого пресного моря. Густая растительность, разнообразное зверье, тучи насекомых не только облегчали вопросы пропитания армии, но и ставили иные очень важные задачи. Основной была спастись от чудовищных болезней, которые нападали на пришельцев незаметно. Они делали свое дело тихо, но страшно. Разные личины были у хворей: некоторые проявлялись вздутием тел воинов, иные разлагали их тела, будто бы это была глина, третьи проявлялись на коже многочисленными нарывами и язвами.

– Брось ты ржать, – приказал Кин, нахмурившись.

Улыбка вмиг сошла с лица Бода, и он недовольно покосился на лицо своего командира.

Кин снова склонился над лиамигой, рассматривая донесения на ней. «Проклятый Гун-утор!» – пробилось в его мысли и сознание тут же снова переключилось на Бода. «Что с ним сталось здесь?» – задумался Кин. – «Хворь ли или от страха он так?»

Бодрагбар был чрезвыйчано весел. Даже чрезвыйчней чрезвычайного. Похоже, он был единственным оридом, которому жутко нравилось то, что происходило вокруг. Он был в восторге, он ликовал, он радовался всему: каждому снаряду, влепленному в стены крепости; каждой стреле пущенной туда же; даже одному трупу красноземца, – и это бы ничего, но он был не меньше рад, когда из крепости до них долетали ответные стрелы и камни. Оридонцы называли их подарками. Часто эти подарки калечили солдат так, что их тела принимали удивительные формы. Чему здесь радоваться? Но Бод находил и в этом веселость.

– Неплохо размазано, – говорил он булыге, под которой затухала жизнь раздавленного пасмаса или холкуна. На лице его появлялась та разновидность улыбки, которую Кин наблюдал лишь у помешанных.

Неужто Бодрагбар сходил с ума? Нет, такой мысли нельзя допускать к себе, ибо когда она укоренится в его сознании, то он может испугаться Бода, а это ни к чему хорошему не приведет.

Тем временем огненная волна, состоявшая из пятидесяти булыг обернутых в просмоленный холст, достигла Гун-утора и расцветила его яркими вспышками разрывов. Немногие снаряды долетели до стен, и лишь один перелетел за стену крепости.

Кин отложил лиамигу и со вздохом посмотрел вбок. Там прямо на земле возвышалась точная копия Гун-утора. Как и оригинал, слепок замка из глины возвышался на крутобоком холме с трех сторон окруженном широкими рукавами Зубастой реки. Между ними был прорыт ров в сто шагов шириной и длиной не менее пяти полетов оридонской стрелы. Он отделил огромный кусок земли, на котором располагался сам замок и несколько деревушек, жители которых обеспечивали воинов едой и питьем. Вдоль всего полуторакилометрового рва шел навал из земли, на котором возвышались жиденьки частокол и аккуратные пузатые каменные башенки, в которых засели лучники красноземцев.

Попытки Суррагбар-дига взять ров и вал с наскока увенчались тяжелейшими потерями, которые понес и без того небольшой отряд. Из семи тысяч человек более пятисот были убиты, а еще около двух тысяч переранены и умирали в мучениях, ибо тучи мошкары, а также болезни нападали на ослабленные организмы и пожирали их живьем.

Едва приключилось такое несчастье, Сур пришел в неописуемое бешенство. Во главе небольшого отряда оридонской конницы, он выехал вперед, чтобы вести переговоры с комендантом крепости о сдаче укрепления, но попал под обстрел лучников.

Никто из оридонцев не заметил ту особую стрелу, которая полетела не со стороны врага, а сбоку. Она проткнула бок Сура и если бы не его телохранители, рагбар-диг был бы раздавлен ногами своего же кеорха.

– Ты не утерял искусства, – похвалил Кин Нусаса, предводителя отряда лучников.

Дремс ухмыльнулся и тронул тетиву. Она гулко запела.

Тогда Кин ощутил, как все внутри него, сжатое до этого в маленькую твердокаменную точку, вдруг ослабло и обмякло. Холодный пот выступил на шее и щеках. Уже давно он потел после того, как удавалось свершить задуманное.

«Слава тебе, Дагт!» – подумал он. – «Свершилось злодеяние, которое принесет пользу».

В который раз он подумал, что это не предательство. В который раз ему вспомнился день много лет назад. День, ставший началом большой трагедии, когда почти весь его ронг погиб, а он, молодой и глупый, каким-то чудом выжил. На всю жизнь он запомнил этот урок. До конца жизни больше всего на свете он будет бояться только одного – оказаться под предводительством дурака.

Да, Кин ненавидел Цура, но не желал ему смерти, ибо Цуррагбар был умен. Со временем его хватка ослабла, а мысль перестала быть острой, точной и цепкой как раньше, но то была старость. Ее Хмурый мог вытерпеть. Но он никогда не потерпит больше, чтобы дураки играли его жизнью. Кин уже давно не был воином. Время сделало его мудрецом, спешившим к победам не через кровь, а через хитрость.

Когда у Сура впервые не получилось взять ров и вал; когда пять сотен тел его солдат усеяли поле перед рвом и утопли в его зеленых водах, Суррагбар-диг не нашел ничего лучше, как обстрелять башни на рву из метательных машин и снова броситься на штурм.

– Он, что же, хочет погрести ров под камнями? – усмехнулся Эк.

Старый брезд, его верный товарищ, даже он понимал, какая глупость овладела Суром. Тогда и обратился Кин к Нусасу, а тот выполнил его приказ.

Тело Сура, хотя и молодое, тяжело справлялось с раной. Сказывалась жизнь в городе. Сказывалась мягкотелость, которой города награждают мужей. Несколько раз Кин заговаривал с чашником императора об отъезде в Оридан или хотя бы Брурторм на Длинном Столпе, – все было напрасно. Молодость упиралась при виде непреодолимой преграды.

– И они нами правят! – сокрушался себе под нос Хмурый и надолго закрывал глаза.

– Загорелось! – вывел его из раздумий голос Бода. – Рагбар-ронг, смотри, крепость загорелась!

Кин поднял глаза и различил дым, который валил из-за крепостных стен Гун-утора.

– Она горела уже много раз. Даже и за сегодня третий, – проговорил Эк, устало усаживаясь за спиной Кина. – Дурные вести, ронг, – обратился он к Кину шепотом, – мне донесли о гуркене. Он пришел поутру, и с него съехала черная телега о шести колесах.

Кин сжал зубы. Нсант. Ничто другое не могло быть телегой о шести колесах.

– Видел ли, кто в ней?

– Нет. Скрываются внутри. Носа не кажут.

Кин поднялся и медленно прошелся у дверей палатки. Нсант мог привезти лишь два типа оридонцев: лекарей для Сура, либо андинов – магов Конклава. Хмурый размышлял: «Но зачем им быть здесь? Гун-утор будет взят. Должно пройти лишь время. Для магов здесь нет дела». Втайне он надеялся на то, что прибыли лекари. Маги-лекари были наиболее подходящим прибытком сейчас.

– Чего мне укажешь? – подошел к нему Эк.

– Пока ничего. Иди. Я призову тебя, когда решу.

– Чтоб их всех пожрал Дагт в угоду победному пиру! – Бод нервно ходил недалеко от палатки. По его виду можно было сразу догадаться, что красноземцы в очередной раз потушили пожар.

Снова натужно закрипели жилы метательных машин. С гудящим звуком взмыли вверх снаряды. Одна из бровей Кина дрогнула. С печалью он провожал бесполезно растрачиваемые булыги и понимал, что ожидать осталось совсем не долго. Яд должен был подействовать не сразу. Основное он уже свершил: бесполезные атаки остановлены, а камнеметы – пускай работают, чего с них станется!

***

К вечеру следующего дня Кин знал о двух «неприятных» новостях: первая состояла с том, что в лагерь прибыл андин, и он был лекарь в меньшей степени, чем маг; вторая долетела до него в отзвуках суматохи, которая возникла у палатки Сура.

«Как меняет все война!» – пришло на ум рагбар-ронгу. Сур впал в беспамятство, донесли ему.

Кин подавил ухмылку. Оридан преклонился перед этим мальчишкой. Там он был хитер и силен необычайно. Но здесь! Здесь они поменялись местами. Неуклюжий солдат, не умевший долго говорить, толком врать и изворачиваться как червь в когтях хищника, и скользкий политик, и интриган, порождение императорского двора, умник и жестокий палач, убивавший за слово, ценивший жизнь не более пылинки на своих богатых одеждах. Война и походная жизнь все поменяли. Они оказались просты для солдафона, но непостижимы для умника-интригана. Небось, еще тогда, на гуркене он просчитывал, как ронги его победным маршем пройдут сквозь ряды войск на правом фланге красноземцев; небось, он-то считал себя тем, кто без труда с ними расправится – не чета тупым солдафонам, на коих чашник насмотрелся при дворе: и двух слов связать не могут, куда уж им до кампаний и великих побед! Ан нет! Все по-другому стало здесь! Враг оказался не глупее и не робче. Противник бил, не стесняясь, не скрываясь и не падая ниц. Он не боялся крови и смертей.

Подумав о таком, Кин закрыл глаза и ощутил внутри себя удовлетворение. Наконец-то он понял этих царедворцев, а когда он что-то окончательно понимал, то переставал бояться.

– Кин из рода Кинов, – обратились к нему, окатив ненужной церемониальностью.

Он открыл глаза и поднялся.

Перед ним стоял андин. Его лицо было знакомо Кину. Когда-то давно он, возможно, видел его.

– Ты не узнал меня? – спросил маг. Его нижние руки покрепче ухватились за внушительных размеров свиток, а верхние улеглись крестом на груди.

– Я помню тебя, – низко склонился Хмурый, – но моя память плоха. – Он конечно же узнал мага, хотя лицо последнего и было удивительным образом изменено. Однако подавать признаки ума и сообразительности, так решил Хмурый, было опасным в той ситуации, которую он еще не до конца разгадал.

– Я Фод-андин. – При этих словах лицо мага заходило желваками и приняло совсем другую форму. Форму, в которой оно пребывало при погоне за людомаром. – Когда-то мы виделись с тобой у Цуррагбар-она. Я запомнил тебя, ибо увидел в лице твоем будущее мое.

– Приветствую Фод-андин. Я рад, что ты запомнил меня.

– Я прибыл за тобой, – огорошил Кина маг.

Оридонец почувствовал, как в уши его хлынул поток крови. Слух наполнился гулом от неимоверного стука в висках.

– Предстань вровень со мной. Я буду говорить тебе. Отправь всех вон. – Когда Кин отослал прочь от себя Эка и Бода, маг продолжал: – Я есть слуга Дагта. – Дагтандин, пронеслось в мыслях Кина. Он знал, что будет именно маг тьмы. – Мы будем здесь до того дня, когда владыка мой в четвертый раз сокроется от нас за гладью вод. Ты победишь Гун-утор в этот срок. Я знаю это. Знай и ты! Не думай так, – остановил он Кина, который тут же вспомнил про себя о Суре. – Не помешает он тебе. Владетель мой призовет его к себе надолго, и отпустит лишь тогда, когда Гун-утор падет у твоих ног. – Закончив на этом, Фод-андин развернулся и вышел.

Кин некоторое время стоял, недвижим, а потом без сил опустился на колени. Его ноги впервые за многие годы дрожали беспричинно. Боги дают ему шанс. Об этом сказал сам маг. Боги поведут его. Подобные мысли наполнили его необычайной радостью.

– Эк! – крикнул он.

– Да, ронг… привысокий, – исправился Эк, когда заметил подходящего Бода. При посторонних он называл его как следовало.

– Призови ко мне Бурза и Вольшида. Сам прибудь со мной после этого. Бод, – повернулся Кин к своему другу, – ступай сейчас же к Суру и разузнай… что делать надлежит нам завтра.

Оставшись один, Кин быстро зашагал по палатке. Его короткие, как и у всех оридонцев ноги, не позволяли делать слишком широкие шаги, и оттого быстрая ходьба более походила на переваливания с одной ноги на другую. Он быстро устал и повалился на ложе. Волнение измотало его. Уже не тот возраст для подобных изменений судьбы, подумалось ему. Но он был рад. Всю жизнь Кин ждал этого момента, и когда он наступил, оридонец от счастья оказался без сил.

– Кин, – вбежал к нему Бодрагбар, – Сур отбыл в мир богов.

– Он дышит.

– Да, но он молчит. Не открывает глаз и не шевелится.

– Они здесь… привысокий, – недовольно посмотрел на Бода Эк, заглядывая в палатку.

– Бод, собери всех рагбар-онов. Пусть ждут меня. Решать нам надо, что делать дальше, – приказал Кин, и когда оридонец вышел, обратился к Эку: – Входите и вы. Бурз, – обратился он к главе своей пехоты. Возьми пешую энторию и идите в заросли. Изрубите их все так, чтобы по утру гора их высилась напротив башенки, которую в первый же день мы подпалили. Помнишь ли? Запомни хорошенько, те заросли и древа, что у рва растут нельзя рубить. Всякий, кто вздумает такое, пусть получил удар плетьми.

– Да, ронг, – кивнул Бурз.

– Иди сейчас же. Ты, Вольшид, возьми свою энторию и скройся в чаще, да сделай все, как я сказал Бурзу, но древо ты укладывай по левую руку. Там, где Зубастая река вливается в ров. Иди. Эк, все камни, что осталися у нас, и те, что привезут к нам завтра – все их свези туда, где будет Вольшид укладывать порубленый лес. Туда же во тьме потяни и камнеметы.

Кин вышел из палатки и прошел в роскошный шатер Сура. Остаток ночи он потратил на препирательства с рагбар-онами, которые не хотели признавать его за дига войска, но после вмешательства Фод-андина оридонцы дали свое согласие.

Рассвет окрасил небосклон в красное, и оно, красное свечение, приняло в себя Кина, вышедшего из шатра. Он криво улыбался. В два дня свершилось то, о чем мечтал он с самого начала. В два дня! Какая же насмешка судьбы! Как быстро! Неестественно и почти волшебно! «Диг», мог теперь он добавить к своему имени. Рагбар-диг!!!

***

Весь следующий день и ночь работали метательные машины. Прислуга сменяла друг друга и валилась с ног от усталости. Жилы натяжных механизмов растягивались и рвались, но обстрел не прекращался.

Это был странный обстрел. Тяжелые камни летели не в крепость и даже не в башенки на вале. Камни месили воду во рву. Вода бурлила под их ударами, с рыком принимая в себя тяжелых гостей.

К середине следующего дня несколько отрядов, составленных из пленных красноземцев, прикрываясь ростовыми щитами, двинулись ко рву, но не перешли через него. Они занялись тем, что принялись вбивать в мягкую землю невысокие столбы, на которых после укладывались широкие щиты, сделанные из веток обтянутых материей, облепленной глиной.

К концу второго дня внутри этого сооружения, надежно защищавшего от стрел, ко рву потекла бесконечная река пленных. Они перетаскивали на спинах разнообразных мусор, хлам – все, что было ненужным ни природе, ни оридонцам.

Громадные кучи, собранные для переноски ко рву быстро таяли, и к середине ночи все было окончено. Несколько раз на возникшей переправе возникали небольшие сражения, но защитники ничего не могли поделать. Они пытались погружаться под воду и опутывать камни, чтобы потом вытянуть их на свою сторону, но из этого мало что получалось. Десятки трупов красноземцев, убитых стрелами метких дремских и оридонских лучников, плавали во рву.

Утром третьего дня неожиданно для красноземцев метательные машины оказались с другой стороны рва и начали закидывать трупами деревьев еще один участок. За ночь уровень воды во рву, оказавшемся отделенным от Зубастой реки, значительно упал, а потому деревья, падая, впивались своими стволами в мягкое илистое дно.

Лучники красноземцев пытались достать камнеметы стрелами, но их сил не хватало. Сокрытые за деревьями машины работали безостановочно.

Как только вторая переправа была доделана, обстрел был перенесен на башенки, от которых уже через несколько минут ничего не осталось. В том месте, где образовалась вторая переправа, вал от времени просел, и Кин не зря навел переправу именно здесь.

К ночи четвертого дня камнеметы были перенесены к каменной переправе. Под их прикрытием небольшой отряд пасмасской пехоты бросился на штурм вала, который в этом месте возвышался особенно высоко.

Взбежав вверх, пасмасы встретили отчаянное сопротивление защитников. На той стороне рва затрубили рожки. Издали долетел скрипящий звук открывшихся крепостных ворот – вышло подкрепление.

Кин понял, что вторая переправа держит на себе значительную часть сил противника, ибо берег там намного ниже, а значит и угроза успешного нападения выше.

Пасмасская пехота была отброшена вниз и побежала. За ней устремились толпы защитников Гун-утора. Тогда к пасмасской пехоте поспешила холкунская пехота. У подножия вала произошла грандиозная свалка.

Все больше и больше защитников бросались вниз, к подошве вала. Десятки горящих стрел летели в холкунов и пасмасов, валя их наземь.

Однако все это на миг замерло, едва над головами бьющихся что-то загудело. Обрубки деревьев, нарочито круглые, выпущенные из метательных машин по вершине вала, впивались в землю и катились под гору. Подобно чудовищам они наваливались на тыл защитников, подминая под себя и калеча.

Внезапно небо прочертили несколько дюжин кроваво-красных дуг. Горящие снаряды уходили за вал, отрезая защитников у подошвы возвышенности от подкреплений. Со всех сторон к переправе бежали группки воинов, держа над головами небольшие плотики. В мгновение ока они пересекли ров и стали взбираться на вал, окружая защитников. Удар этих отрядов в тыл красноземцев заставил последних дрогнуть и побежать. Их нещадно избивали.

Еще не занялась заря, когда все было кончено.

Кин стоял на вершине занятого вала и смотрел на стены крепости. Он был доволен. Но в уголках глаз его отражалось зарождавшееся отчаяние. Округа, лежавшая перед ним, была пустынна. Гун-утор принял всех.

– Собирайся, мы отплываем сегодня же, – подошел к нему Фод-андин.

– Дай мне еще день, и я возьму его.

– Ты уже его взял. Нет смысла быть здесь, когда все что требуется: забросать цитадель сию каменьями горящими и сжечь ее дотла.

– Я сделал больше них… лишь день мне нужен, – заскрежетал зубами Кин.

– Умей остановиться там, где твой талант – избыток. Умей беречь его. Умей употреблять лишь равное для равного. Тебе не место здесь уж боле. Пусть Сур потешит сам себя красотами пылающей твердыни. Тебе со мной быть надлежит. Мы покидаем лагерь на рассвете. Не заставляй нас ожидать тебя.

Тиволарг

Часовые на надвратных башнях города со смешками рассматривали фигурку хромой девушки в необъятной накидке. Она шла, опираясь на палку, и смотрела себе под ноги.

От усталости у Лоовы кружилась голова, но не усталость лишила ее сил. Она ждала отца всю ночь, а он не пришел. Не пришел к ней ровно так же, как не пришла мать много зим назад. Слезы крупными каплями падали с ресниц Лоовы. Девушка ничего не замечала вокруг себя. Она не заметила даже, как оказалась на центральной площади города.

– Сколько ты стоишь-то такая? – подошел к ней пьяный пасмас.

– Пошел прочь.

– Че-е! – Он замахнулся и ударил ее по лицу. Она упала в грязь и разрыдалась.

К вечеру девушка отошла в дальний угол площади. Хотя там и пахло блевотиной и мочой, но мало кто сунется туда без особой надобности.

– Хола, ты хола? – подошла к ней какая-то женщина, на вид старуха.

– Иди от меня, юродивая, – огрызнулась Лоова.

– Я не такая, – усмехнулась женщина. – Заметила тебя и подошла… – Она замялась. – Вот, возьми. Это хлеб. Немного, но тебе хватит утолить голод. – Она протянула девушке кусок хлеба.

Беря его из ее рук, Лоова ощутила, что кожа женщины была вовсе не старой.

– Ты молодая. Почему ходить, как старуха? – спросила девушка.

– Хм… Беды согнули меня…

– Чего же так?

Готовая было отойди в сторону, женщина вернулась обратно.

– Я потеряла мужа. Моего мужа, а сама отдана на утеху солдатам. – Она указала рукой в сторону квартала, где располагались дома терпимости. – У меня был хороший муж. Добрый. Я не знала, что он для меня делал. Не ценила. Ты… ты цени, когда… когда… – Она умолкла.

– У меня не будет мужа.

– Почему?

– Я не хочу. Я сама по себе. Все меня всегда бросают. – Лоова вдруг разозлилась.

– А мне до сих пор сны снятся, что я просыпаюсь, а он сидит за своим столом и скребет палочкой. Он был у меня конублом. Молод был, но уважаем. Я гордилась им. – Женщина шмыгнула носом. – Он всегда сидел у окна, и свет от Ока Владыки падал прямо на него. Я, как проснусь, не спешу вставать, все на него смотрю. А он смотрел на тракт. Наш дом стоял на перекрестье дорог. Хороший был у нас дом. Трехэтажный. Все любили друг друга… а перед его уходом мне приснился сон, будто бы с ним поехали…