Побег от посредственности

Однажды утром, как обычно, был стандартный «воспитательный» завтрак. Я был научен ходить за малой нуждой как девушка, так как наш туалет путал с писсуаром и моя моча брызгала на стульчак и пол, что было негигиенично и плодило бациллы. Но у меня все еще была большая самостоятельность, чем у собак, которым она после каждого мочеиспускания вытирала гениталии туалетной бумагой. Как только Андреа ушла из дому, я, как маленький мальчик, побежал в туалет и описал не только стульчак и пол, но и ее зубную щетку, мыло, короче говоря, все, что мне попалось под руку. Через полчаса во мне взыграла совесть, я все послушно вымыл, удрученно сел в машину и постарался найти ободряющую радиостанцию. В этот момент из радио зазвучал ее бархатный назойливый голос. Она как раз дочитывала конец письма от одной слушательницы: «Андрейка, вы так совершенна и чиста, я всегда с нетерпением жду вашего ободрения и желаю вам много-много счастья».

Мне хотелось блевать. Что-то во мне переломилось. Меня охватило желание схватить эту выцветшую, тощую, выдохшуюся курицу за шею и швырнуть на землю. Но сразу после этого мне стало нехорошо от мысли, что ее реакцией на это будет что-то вроде: «Это грустно, когда с собственным разочарованием и завистью к успеху другого справляешься таким способом…» Я развернул машину и быстро возвратился в квартиру, в эйфории собрал свои вещи – к счастью, все они были красиво сложены на двух выделенных полках – и убежал, как будто через границу. Спустя несколько километров мне стало плохо, но, несмотря на сильное желудочное недомогание, я продолжал ехать. Всю неделю я боялся любого звонка, не знал, что бы ответил, наверное, вернулся бы. Ее идеология совершенства практически отняла у меня дееспособность.

Через несколько месяцев мы случайно встретились, она держалась за руки с высоким мужчиной. Он был неопрятен, сзади у него торчали жирные поседевшие волосы, высокий ровный лоб, продолговатые глаза и большие скулы напоминали смесь азиата с индийцем.

– Привет, Ричард, это Алан.

Остановку сердца спустя первые пять секунд сменила осторожная эйфория. Опять свободен! Все время я боялся, что она найдет меня и разумными аргументами приведет обратно к себе. Когда вы под таким давлением, вы не способны освободиться, найти отвагу, решиться и уйти. Я чувствовал себя испуганным пуделем, а что, если она нас обоих убедит, что мы можем жить втроем?

– П-п-привет, – заикался я и искал повод сбежать.

– Ричард, я хочу с тобой поговорить. Алан, оставь нас на час, ладно?

В то время как Алан радостно улыбнулся тому, что получил «вольную», мои желудочные соки оказались в горле. Мы присели в ресторане на улице, я боялся что-либо сказать, чтобы не облажаться, в итоге заговорила Андреа.

– Я росла лишь с мамой и ее подругой, которая была директором в моей школе. Они обо всем договорились насчет меня и решили сделать из меня образцового человека. Я обязана была везде быть лучшей, пятерки в школе, чтение на школьных мероприятиях, гимнастика, игра на флейте, драматический кружок, языки. Никто в классе меня не любил, а я хотела спокойствия дома и в школе. Это залезет человеку глубоко под кожу. Необходимость быть на виду, быть успешной, изумляющей превратилась в зависимость. Я грезила о большой карьере политика, менеджера, предпринимателя – все равно что, главное, что я буду «там, наверху». Когда я стала ведущей, люди писали мне, какая я чистая, красивая, совершенная, и мне это невероятно нравилось. Я была для них образцом. Я растворилась в этом, и ты был первым, кто от этого пострадал. Если можешь, прости меня. Я любила только свое совершенство, ты не был для меня даже на уровне моих собак.

– Как, как случилось, что ты внезапно все увидела с другой стороны? – заикался я и ни минуты не сожалел, что ее псы для нее значили больше.

– Алан вытащил меня из этого. Мы должны были вместе вести одну передачу – он пришел в студию и все утро слушал, как я провожу эфир. Я старалась показать себя, быть еще совершеннее, чем когда бы то ни было. Когда спустя три часа я абсолютно без сил закончила, я спросила с виду небрежно: «Так что, как тебе?» – и само собой, я ожидала восхваление своих комментаторских способностей, таланта, харизмы. Он сказал лишь: «Самонадеянная дура, ничего настолько отвратительно бесчеловечного, неличного я уже давно не видел. Это настолько ужасно, что мне было стыдно за всех комментаторов, и я был зол, что кто-то подобный вообще позволяет себе каркать своим менторско-склизким голосом на радио». Установилась гнетущая тишина. Он сказал мне то, что я все время чувствовала, – моя внешняя наигранная самоуверенность на мгновение развалилась, в то время как внутри все смеялось и постоянно повторяло: дура, дура, дура, ха-ха. Алан пару минут смотрел на меня, несколько раз, не веря, покачал головой и разразился хохотом: «Если обещаешь мне, что ничего не поменяешь в своем репертуаре, мы вместе будем самым сенсационным радиодуэтом». Ошарашенная и оскорбленная до глубины души, я была неспособна выдавить из себя ни единого приличного слова, я не смогла найти подходящую фразу, которой бы его поджарила. Я влепила ему символический поцелуй, чтобы его одолеть, продемонстрировать свое презрение, но он ответил мне хорошей пощечиной, я даже закачалась. Я таращилась на него, у меня кончились все аргументы и единственное, что у меня получилось, был визг: «Крети-и-и-и-и-ин!!» Он радостно рассмеялся и, довольный, отметил: «Ого, в тебе есть и настоящие эмоции. Слушай, либо ты смиришься, либо мне на тебя плевать, и можешь забальзамировать себя и выложить в музее».

У меня во второй раз почти остановилось дыхание, я бы никогда не смог такое сказать. Однако Андреа, взглянув на меня, начала улыбаться.

– Быть со мной, наверное, было ужасным мучением, – пожалела она меня, протянула руку и впервые нежно и по-человечески погладила. – Иногда я пытаюсь провернуть это с Аланом, но, к счастью, он всегда посылает меня куда подальше, а если не отстану, хлопнет рукой по столу, и я успокоюсь.

– Я бы никогда не смог.

– Все, что я делала с тобой, было расчетом, корыстолюбием, чтобы выдавить из тебя то, что хочу слышать, и ты оказался там, где хочу я, – точно как моя мать и ее подруга поступали со мной.

– И я не был достаточно сильным, чтобы съездить тебе по физиономии, – немного сурово сказал я.

– Я была кем-то вроде надменной принцессы, которой нужно избавиться от чувства совершенства, а у тебя не было такой мужской бестактности, чтобы вытащить из меня это чувство.

Ричард с любопытством взглянул на Викторию.

– Сейчас вы ждете от меня признания, что я лишь престарелая принцесса, которая ожидает, когда кто-то развеет ее заблуждения и скажет, что она не молодая и красивая, даже не симпатичная, а озлобленная и раздраженная, – со смехом сказала Виктория. – Рассказывать о собственном поведении, которого человек обычно стыдится, – это победа. За это мне придется вас наказать.

– Наказать?

– Само собой! Слабость – лучший путь, как сделать себя лучше. Наказание – это что-то вроде наставления, благодаря нему человек быстрее преодолевает слабость.

– Все же у вас есть что-то общее с Андреа.

– Имеете в виду любовь к порядку или мстительность?

– Это одно и то же, – покорно махнул рукой Ричард. Однако вслед за этим он вновь увидел перед собой Софию, которая говорила ему: «Ричард, однажды ты найдешь меня», и в его душе поселилась радость.

– Хорошо, в этот раз вы победили, – подколол собеседницу Ричард. В этот момент он совершил нечто неожиданное – обнял Викторию. – С каждым мгновением с вами все больше и больше понимаю сам себя, свою жизнь – постоянно учусь, обнаруживаю, а вы открываете мне бесконечный простор познания и воображения. Я кажусь себе ребенком, пассивным, заскучавшим от бесконечного выбора забав и развлечений, которому кто-то сказал: иди, открой дверь, там тебя ждут свет и твоя настоящая жизнь.

Виктория замахала руками, забежала по колено в море и в платье села в воду. В ее беге, жестах, Ричард увидел нечто знакомое, близкое. Однако он не мог распознать, что именно. Он сел рядом с ней. Маленькие волны легонько приподнимали и качали их тела туда-сюда. Солнце скрылось за небольшое облачко и на несколько минут перестало палить. Он вспомнил короткую строфу стихотворения. Повернулся к Виктории.

– Я могу вам прочитать короткое стихотворение? Не знаю почему, но сейчас мне вспомнилось. – Виктория радостно кивнула и запрокинула голову назад.

Я бы хотел ласкать море,

Я бы хотел солнце греть,

Вернуть женщине красоту девушки,

А в себе найти жажду,

Которая удивит и смерть.

– Немного простовато, на мой вкус слишком поверхностно, но в моем возрасте такое хорошо слушается. Пришло время открыть вам следующую дверь. Возможно, простите меня.

ВИКТОРИЯ, РИЧАРД И ИНСТИТУТ

Зависть посредственных – как чесотка, которая зудит все больше и больше, что уже невозможно терпеть.

Виктория с любопытством посмотрела на Ричарда, как будто хотела рассказать ему что-то тайное, но все еще не была уверена, настал ли тот нужный момент. Нечто мешало ей, поэтому она вновь выбрала определенный компромисс.

– Я любила истории и студентов, которые их со мной разделяли. Но институт перестал быть местом, где рассказываются истории и появляются жизненные позиции. Преподаватель утратил статус значимости, исключительности и единичности. Такой преподаватель для обленившегося общества является неспокойным элементом, который привносит в систему высокую вероятность отклонения. Ширма демократии полна фальши, воздушных замков, иллюзий о неизменности, постоянстве, регулярности. Как будто рутина и посредственность были самым большим гарантом нашего благополучия: с утра в школу, на работу, в контору, пять дней в неделю, по выходным быстро на дачу, отдыхать, есть, пить, покосить траву в саду и в понедельник опять: дети в школу, мы на работу, зимой в горы, летом на море, на велосипед, на дачу… жизнь идет, кажется бесконечной, но сущность ускользает. Люди укрепляются во мнении, что они счастливы, довольны, а пока видят вокруг себя похожее, им кажется, что это свойственно человеку: ведь именно такая она, реальная жизнь!

Если поблизости появится некто, кто отличается и угрожает их спокойствию, они бросаются в бой: клевещут, доносят, критикуют. Их обеспокоенность понятна, а что, если окажется, что они не жили ту самую «правильную» жизнь. Ни за что на свете они не хотят допустить своего разочарования, а тем более промашки. – Виктория сделала патетическую паузу, и Ричард вновь неожиданно заметил русскую театральность.

Я вошла в здание университета и почувствовала странное спокойствие. Все вокруг было намного ярче, чем в последний раз.

– Здравствуйте, профессор, – вежливо поприветствовал меня вахтер, однако выражение его лица не было, как обычно, веселым, скорее печальным – да, в последнее время его беспокоил тазобедренный сустав, когда-то он активно играл в волейбол, очевидно, из-за этого у него были порядком изношены суставы.

Я поднималась по ступеням в свой кабинет. Шестнадцатилетний юноша, влюбленный в девушку постарше, девушка, напуганная из-за плохо подготовленного задания, двое ребят, которые ждут не дождутся вечернего футбола… ничего особенного. Я выключила фантазию, зашла в кабинет и поприветствовала коллегу.

– Добрый день, Лесан.

– Привет, Виктория, тебе нужно зайти к директору.

А вот и оно, подумала я. Взглянула ей в глаза – очевидно, она знала, в чем дело, но не хотела быть носителем плохих новостей. Я простила Лесану и отправилась на пятый этаж. Почему все, кто хочет что-то значить, должны сидеть на самых верхних этажах, весело размышляла я, и незаметно мне стало легче. Я открыла дверь директорской.

– Добрый день, Виктория, проходите.

– Добрый день, Анна Николаевна.

Директор что-то поискала на заваленном столе, вытащила один лист, встала и переместилась в кресло. Обычно она так не делала, она была автократичной, задания и приказы раздавала прямо. Значит, вопрос был серьезный. Она положила передо мной бумагу и резко велела: «Читайте».

Замызганное, смятое письмо, напечатанное на машинке. Я посмотрела вниз – оно было не подписано. Анонимка. Не перед кем извиниться, объясниться, защититься. Я чувствовала себя абсолютно мертвым человеком, у которого уже нет шансов к сопротивлению. Кровь приливала мне в голову.

Анонимка – это худший способ клеветы, проявление низости и подлости. Она каждому свернет шею, это удар, на который человек не может реагировать, дать отпор.

Анонимка – это толпа, она лишает виновника ответственности, прикрывает трусость индивидуума, позволяет спрятаться за общественное мнение и превращает жизнь таких людей в одно большое оправдание.

Но общество это ценит – как иначе вытащить правду в общество, как иначе растворить личные, интимные вещи, кроме как на позорном столбе общественных норм? Мои дни в этом университете скоро закончатся. Все это пронеслось у меня в голове за несколько секунд, потом я медленно прочла текст, полный сильных оборотов.

Уважаемый директор,

мое почитание и уважение социальных ценностей заставили меня написать. Я независтлива и не клевещу. Виктория Григорьевна Арутцунян учит глупостям и забивает детям голову имперскими убеждениями. Знания, как она считает, неважны. Университет, по ее мнению, должен обучать самостоятельному мышлению, развитию личности, созданию собственных взглядов на мир, жизнь и подобная болтовня. Дескать, самым главным является познание самого себя! Вы согласны, что это чушь?

Во времена исполнения социалистических обязанностей, когда мы стремимся и стараемся, чтобы люди работали и жили для всех, сдвинули уровень социалистического строительства нашей Родины, привлекли массы в общественный процесс и созидательным способом выполнили план пятилетки, такое обучение является подрывом нашего общества! Пожалуйста, посмотрите на последние постановления съезда!

Кроме того, Ваша Виктория Григорьевна организует у себя дома тайные встречи с некоторыми студентами и вбивает им в головы антисоциалистическую пропаганду и каких-то мертвых Сократа и Аристотеля!

Но хуже всего то, что она зачитывает им запрещенные книги мерзавцев диссидентов и других продажных писак и антисоциалистическую чушь собственной дочери.

Я требую быстро привести все в порядок, иначе последствия коснутся и Вас, как вышестоящего лица, понимаете?

                              Сознательная гражданка

– Что вы на это скажете? – спросила меня директор.

– За грамматику – пять, за содержание – три? Конечно, способность к обучению очевидна – везде, где автор выражает свои политические взгляды, все на уровне и практически без ошибок.

– Виктория, что мне делать, ради бога, что нам делать! Вы знаете, кто это написал?

– Кто-то заинтересованный?

– Жена министра, вы преподаете ее дочери!

– Понимаю, я должна написать заявление об уходе?

– Как можно скорее: если я вас уволю за подстрекательство, вы нигде не найдете работу.

– Благодарю вас, Анна Николаевна.

– Боже мой, Виктория, мне очень жаль.

– Я не знала, что вы настолько верующая.

– В смысле? Это не шутки! У меня есть для вас работа в маленьком городе, моя подруга там директорствует, там вас никто не будет искать. Ах, боже, время сейчас такое чудно́е.

– Вы так любезны со мной, почему?

– Я не знаю лучшего учителя литературы, студенты вас обожают и восхищаются вами, ваша слава велика. Вас выгнала зависть. Откуда это все только берется…

– Поэтому вы меня никогда не хвалили? Поэтому у меня такая маленькая зарплата?

– Я не могла, – опустошенно сказала директор, залезла в ящик стола и вытащила пачку писем, перетянутых резинкой. – Анонимки на вас приходят постоянно, но с этой мне не справиться. – Она села назад в кресло и расплакалась. – Виктория, вы даже не знаете, что у вас училась моя племянница. Я вам так благодарна за нее. Вы изменили ее жизнь, она хочет быть как вы – сильной, независимой.

Я вышла из директорской и впервые осознала, что значит случайность. Случайность – это состояние, которое подготовило для меня возможность, даже сунуло мне ее прямо под нос. Все вещи, которые нам кажутся плохими и судьбоносными, по сути, не что иное, как возможности. Таким образом, человек может оставаться победителем всегда, даже не побеждая кого-то другого.

Виктория перестала рассказывать и обеими руками пригладила собранные волосы.

– Я никогда до этого не принимала близко к сердцу, что хорошо умею учить, но тогда в директорской я впервые поняла, что моя миссия в чем-то другом.

– Если бы товарищ жена министра знала, какую службу вам сослужила, сожрала бы себя от собственной зависти, – сказал Ричард.

– Возможно, а вы что из этого почерпнули?

– Наверное, то, что вы вышли из той ситуации победителем, – с удивлением отреагировал Ричард.

– Какой вы самовлюбленный! Вам кажется, что в этой истории вы в роли учителя, – сделала ему выговор Виктория. – В каждый момент можно избежать навязываемой роли, не играть то, что ожидается и предполагается. Но это так тяжело. – Виктория уселась на мокрый песок и закрыла лицо руками. – Легко осуждать, ненавидеть, не переносить.

– Нет, Виктория, я не чувствую себя учителем – я ищу свой путь, вы его нашли в самый тяжелый момент. Вы сумели быть смиренной, хотя против вас все вступило в заговор, вы не стали мечтать о мести, вы уклонились от системы и использовали случайность. Ситуация, в которой «средний» человек защищает свои убеждения, утверждается в своих стереотипах, бесконечно боится, стала для вас приключением, возможностью, обучением, как лучше справиться с душевным равновесием, прожить действие и его участников. – Он с уважением посмотрел в глаза Виктории. – Решение, используем ли мы возможность или позволим ей пройти мимо нас, изначально отводит нам роль победителя. Когда мы играем в свою игру, мы не можем проиграть.8 Этому меня научили вы. – Ричарду внезапно пришел в голову вопрос: – А какие правила игры установлены для меня? У меня есть право их изменить?

Виктория глубоко вздохнула.

– Джон – это проводник, который потерял веру в себя и с вами вновь обрел ее.

– Проводник?

– Каждый человек может стать сознательным проводником собственной жизни. Только некоторые выходят за рамки и могут быть проводниками других. Но иногда они переоценивают свои силы, у них появляется чувство безошибочности, определенного превосходства, и рано или поздно успех отворачивается от них.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Клиффорд Саймак (Clifford Simak), «Город» (1952). Исторические легенды и предания, которые в далеком будущем рассказывают умные собаки. Они заменили на Земле человечество, которое утратило мотивацию к дальнейшему развитию, переселилось в «Рай» на Юпитер и превратилось в существ, которые уже не были людьми.

2

Героиня одноименного романа Шарлотты Бронте.

3

Герой одноименного романа Джека Лондона.

4

Аммоний Саккас, александрийский философ, который жил на рубеже II и III веков.

5

Мирослав Беран – стихотворение «Дробление» (1976).

6

Философия Эпикура является противоположной философии Платона: она сосредоточена на мире, воспринимаемом органами чувств обыкновенного опыта, не признает науку об идеях и бессмертии души и придерживается мнения, иногда называемого «гедонизм», т. е. учение, согласно которому наслаждение, неважно – физическое или духовное, является единственной благодатью.

7

Гипатия жила в Александрии на стыке IV и V веков н. э. Она относится к крупнейшим философам Античных времен. Она пыталась остановить религиозный фанатизм между язычниками, христианами и иудеями. «Дорога к правде достигается лишь большим усилием души, физической скромностью и моральной чистотой».

8

Нассим Николас Талеб: «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости», изд. «Колибри», 2009: «В игре, правила который определяете вы сами, тяжело проиграть».