скачать книгу бесплатно
В жаре пылающих пихт
Ян Михайлович Ворожцов
Кареглазый ковбой, пиноккио дикого запада, в компании с длиннолицым наемным стрелком и горбоносым маршалом идут по следу приговоренного к смерти Оуэна Холидея. Ведомые жаждой мести, денег и справедливости, они оказываются в неназванных отдаленных краях, где царит беззаконие.В пути им встретится юный вожак индейских детей Красный Томагавк, кого ищут банды головорезов и его самозваный отец, беглый раб по имени Барка.
Ян Ворожцов
В жаре пылающих пихт
Глава 1. Древнейшая из глин
Их трое – черные фигуры на черных лошадях. Непрерывно движутся от зари до зари. Длинные тени в холодной уходящей ночи. На головах потрепанные припорошенные пеплом шляпы. Двое из них, кареглазый и горбоносый, как в фартуках, в выцветших под солнцем пропотевших пончо, а третий, длиннолицый, в старой куртке. У кареглазого брови и ресницы светлые-светлые, будто выгорели от адской жары на солнце бесконечно сменяющихся дней, которые тасует ловкая рука шулера. Настоящие имена эти трое в здешних краях не произносили – так и были друг для друга кареглазым, горбоносым и длиннолицым.
Полоса красной кровоточивой зари и далекий шлейф вулканического пепла возвещают об их пришествии. В небе мечутся покрытые пылью задыхающиеся птицы, похожие на иссушившихся адских грешников. Всадники молчаливой процессией двигаются по пустынной улице, вдоль припорошенных пепельно-серыми хлопьями бесцветных домов.
Черные фигуры на лошадях выглядят чуждо, непрошеными гостями, будто изгнанные проповедники отвергнутого мировоззрения, что надели траур по утраченному знанию и давным-давно позабыли, что их объединяло, если вообще помнили.
В сажевых окнах виден блеск зажженных свечей, горящих в мире, который еще не забыл, что такое свет. Кругом тишина, ни одной живой души. Они минуют бледные гикори и жухлый сад, оставляют лошадей и одного единственного зачахшего мула, нагруженного пожитками, подвязав их за чембуры к коновязи у гостиничной площади. Дорожка, ведущая сквозь убогий выгоревший сад, испещрена цепочкой рифленых следов поверх свежевыпавшего слоя сухого пепла.
Горбоносый втаптывает окурок и утирает рот. Сухие темно-фиолетовые губы оттенка прюнели шелестят в недовольном ворчании. Кареглазый топчется с ноги на ногу.
– Благоразумно ли тут лошадей оставлять? – спросил он.
– А где их еще оставлять? – с усмешкой поинтересовался длиннолицый.
– Воздух тут, что в твоем дымоходе…
– Ты в мой дымоход не заглядывай, парень, я там золотишко прячу.
– Ничего с твоей лошадью не сделается, – убежденно сказал горбоносый.
Гостиница выглядела как издыхающий чахоточник. Длиннолицему открыл дверь черноволосый привратник в безрукавной одежде, и все трое вошли в заполненную бледно-белыми людьми залу, где было темно и туманно даже несмотря на то, что темнокожий мужчина зажигал повсюду многочисленные свечи.
Под потолком, оживляя дрожью пламени незатейливый водяной рисунок на штукатурке, сотней свечей пылала люстра. И хотя саму ее, окутанную пылью, было не разглядеть, но пламя ее отдаленных звезд рождало мнимое гало. Длиннолицый сплюнул сквозь зубы, услышав неодобрительное цоканье за спиной, и утер губы рукавом. Свечи горели на подсвечниках. В простенки между громадных витражных, как в церкви, окон были ввинчены канделябры. Стекла серые, как печные заслонки. Плавящийся изжелта-белый воск в течение дня принимал различные формы, постепенно превращаясь в своеобразные экспонаты кунсткамеры, демонстрируя все этапы жизни жуткого бесформенного существа, от рождения и до смерти. И в конце концов свеча потухала в уродливой восковой лужице, и та застывала, как гнущийся под песчаной бурей мусульманский аскет.
– Где этот мексиканский ублюдок? – буркнул длиннолицый.
Десятки людей, прячущихся в разноцветной полутьме, чувствуя себя древними очевидцами первых восходов и закатов, стояли здесь угольно-черной формацией сгущенной пыли, кашляя, перешептываясь. Они таяли в красном свете покачивающейся лампы как ледяные фигуры на маскараде в стране невиданных чудес, где их пронизывали трепет и благоговение, и всеобщая любовь в предвкушении второго пришествия.
Кареглазый, длиннолицый и горбоносый прошли мимо этих людей, но прежде, чем подняться по лестнице, кареглазый оглянулся.
– Hermanos! Куда это вы без меня?
Четвертый ждал их тут, вычищал грязь из под ногтей ножом. Желтоглазый мексиканец с жестким лицом.
– Где он? – пренебрежительно бросил длиннолицый.
– В конце коридора комната, – с едкой усмешкой отозвался мексиканец. – Справа.
Горбоносый подвигал челюстью.
– Он один?
– S?, сеньор.
– Уверен?
– Как в том, что пути господни неисповедимы.
Горбоносый сунул ему скомканную бумажку.
– Хочешь больше?
– Чем больше mate, тем лучше.
– И не поспоришь. У тебя оружие с собой? Кроме ножа.
Мексиканец вытащил из-за ремня шестизарядник. Горбоносый скомандовал кареглазому следить за окнами снаружи. Длиннолицый поднялся по лестнице и прошел по коридору, звеня шпорами. Мексиканец и горбоносый последовали за ним.
Втроем они застопорились у двери, ожидая и прислушиваясь.
Немолодой мужчина в жилетке с перламутровыми пуговицами и галстуке, с черными взмокшими от пота волосами послушал, как кто-то негромко обменивается короткими репликами в коридоре за дверью.
Один голос ему был знаком. Голос федерального маршала.
Он торопливо пересек комнату, держа кольт в руке, подошел к окну.
На сандрике, толкая друг друга и курлча, скучились сизо-серые голуби. Мужчина приложил усилие в попытке бесшумно сложить дверь-перегородку балкона. Но безуспешно.
Послышался короткий стук, а затем голос.
– Холидей?
Мужчина застыл.
– Я знаю, что ты там. Открывай.
Нет ответа.
– У меня твои деньги!
Мужчина в комнате нервно облизнул губы. Прицелился.
– Ты там? Или решил заблаговременно скончаться, понимая, что у тебя попросту нет шансов.
– Кто это?
– Закон и порядок, – крикнул длиннолицый. – Открывай чертову дверь!
– Слушай, сынок, сдавайся по-хорошему! – предложил горбоносый. – Просто сложи оружие и открой дверь. И разойдемся тихо и мирно. Мы на попойку, ты – на виселицу.
Мужчина в комнате рассмеялся.
– Открывай! В последний раз говорю. Живым так и так не уйдешь.
– К хренам собачьим…
– Уж поверь. Мы таким, как ты, преступления с рук не спускаем. Убийцам женщин и детей.
– Лжешь! – огрызнулся Холидей. – Лжешь, грязная вертепная подстилка, сучья морда, я свои дела знаю!
– Ну, раз знаешь, то напоминать не придется. Открывай!
– Черта с два! Не вздумаете ломиться, я вооружен! Одного-двоих убью, а может, всех положу, но живым не дамся! Не знаю, сколько вас там, но не думаю, что больше четырех, – Холидей попытался открыть дверь балкона. – Стойте там!
Длиннолицый встал напротив двери и произвел несколько выстрелов до того, как горбоносый успел прервать его.
– Из ума выжил, мне его живым надо взять!
– А на кой черт? С трупом проще.
– Идеалы блюду законодательные.
– У свиньи под хвостом твои идеалы.
Холидей прятался за кроватью, приподняв голову и положив поверх простыни руку с кольтом.
– Убью!
Длиннолицый нагнулся и посмотрел через дырку от пули.
– Вижу паршивца.
– Где он?
Длиннолицый показал жестом и вытащил второй револьвер.
– Эй, синьор гаучо, подсоби делом, будь добр, э?
Вновь послышался обмен короткими репликами.
Дверь в комнату распахнулась от удара ногой. Старая щеколда слетела с петель, и щепки рамы посыпались на пол. Темное помещение залил ослепительно-яркий свет; исходящий паром в пробивающихся из окна лучах солнца, как вампир, мексиканец впрыгнул в помещение и спустил курок.
Горлышко пустой вазы на подоконнике разлетелось на осколки. Холидей направил кольт и, заслоняясь рукой, выстрелил в проем, где обрисовались неясные очертания человека в соломенной шляпе.
Потянуло порохом, будто вышибли пробку из бутылки. Неожиданно свет сделался еще ярче, как если бы убрали какую-то преграду с его пути.
В запыленном воздухе поплыло пурпурно-розовое облачко. Пуля прошла сквозь кишечник, как через тряпку. На стену за спиной застреленного брызнула кровь. Стена была оклеена бледными обоями с бесцветными арабесками. Пуля проделала отверстие. Затрещала трехслойная переборка. Из черной дырочки заструилась тоненьким ручейком гипсово-меловая труха, как если бы просверлили мешок с песком. Обмякшее тело мексиканца грохнулось ничком, ноги на мгновение задрались кверху и упали, очертив дугу и глухо стукнувшись о дощатый пол.
– Мир праху, как говорится, – пожал плечами горбоносый.
– Он его застрелил, – сказал длиннолицый.
– Ага. Как собаку убил.
– Эй, кто стрелял!? – послышался приглушенный крик откуда-то снизу.
Холидей сориентировался по теням и увидел, что стрелков двое. Оба вооружены. Он рванул прочь от кровати, пользуясь моментом, со скрежетом сдвинул складную перегородку, протиснулся на узкий балкон, перелез через декорированную ограду и, не дожидаясь ответного огня, спрыгнул вниз.
Продрался сквозь колючие кусты. Дыхание перехватило. По всем этажам гудела перепуганная публика, и уже слышался топот десятков ног, и полы дрожали не хуже чем короли в своих дворцах во время мятежа простолюдинов. Холидей бросился бежать, тяжело дыша. Кто-то выстрелил ему вслед из винтовки, но промахнулся. Затем выстрел повторился, но опять промах.
– Сучий сын! Я это запомню!
Чувствуя, что задыхается, Холидей нырнул в переулок и остался сидеть, прячась среди серых от пепла ящиков, где пахло рыбой и тленом. Он вдыхал пепел и выдыхал пепел. Его глаза жгло, ноздри словно выдыхали пламя, и каждое легкое в груди было как полбутылки с разбавленным виски.
Он закашлялся, захрипел и опять попытался бежать…
– Стой! Бросай оружие!
Глаза жгло. Холидей привстал на одно колено, положил пистолет на мостовую и, зажмурившись, вслушивался в приближающиеся шаги.
– Повернись!
Он не пошевелился. Медленно выудил из голенища нож и, когда говоривший подошел слишком близко, крутанулся, вслепую полоснув лезвием по воздуху и повалившись от удара каблуком в скулу.
– Чтоб тебя!
– Вяжите его.
Холидея связали по рукам и ногам, пока он возился в пыли, как большая вымоченная рыба, хватая ртом обжигающе-горячий воздух. Длиннолицый, утирая пот со лба, шагнул из тени.
– Ну вот и спета твоя песенка, – сказал он и хорошенько поддал ему металлическим носом сапога. Снял шляпу, пригладил волосы и опять надел.
Горбоносый, будучи занят тем, что скручивал для себя очередную папиросу, пробормотал:
– Ты арестован, Холидей, за убийство такого-то и такого-то. Ну, сам каждую свою зарубку знаешь…
– Дважды за одно преступление не вешают!
Горбоносый хмуро улыбнулся:
– Да, но тот суд был незаконный, продажными судьями, а теперь тебя по закону судить будут – как оно положено, а не спустя рукава. К тому же мы свидетели, что ты бедолагу Мартина хладнокровно отправил к его праотцам.
– Хорхе, – напомнил длиннолицый.
– Хосе, – встрял кареглазый, – Хосе.
– Да кому какое дело!
– Он в меня первый выстрелил!
