скачать книгу бесплатно
– Обидно. – Алекс вздохнул и пробормотал еще раз: – Обидно… Вам здесь не надоело?
Мигом насторожилась.
– А что?
– Предлагаю выйти на улицу…
– …взять такси, – скривилась насмешливо и цинично, – поехать к вам домой и заняться сексом?
– …и пройтись по Чистопрудному бульвару.
Шли они очень медленно, потому что Алекс понемногу расслаблялся, и, расслабляясь, начинал чувствовать боль. Она не то что сильно беспокоила, но не давала о себе забыть. Накрапывающий мелкий дождик вкупе со встречным ветром отчасти облегчали положение, избавляя его от необходимости промакивать пот носовым платком. Капли пота сливались с каплями дождя, соскальзывали по вискам и впитывались в ткань рубашки, не вызывая у его спутницы никаких подозрений. Мокрый тротуар поблескивал в ярком свете витрин и фонарей. Мимо то и дело проносились машины, в салонах которых сидели неспящие… неспящие жители неспящей столицы.
– И все же я не понимаю, – задумчиво говорила худая девушка в темно-синем костюме, чье имя Алекс до сих пор так и не узнал, – как воспитанные, образованные, интеллигентные люди могут опуститься до такого уровня, буквально до животного, чтобы начать избивать и мучить себе подобных, таких же воспитанных, образованных, интеллигентных людей. Откуда эта жестокость?
– Да бросьте вы, – с легкой досадой отвечал Алекс, – животные никого не мучают, они охотятся для пропитания. Злокачественная агрессия свойственна только человеку. Это специфически культурное явление. Причем так называемые интеллигенты склонны к жестокости в гораздо большей степени, чем так называемые пролетарии, и жестокость их более изощренна и более масштабна. Социальный статус позволяет им творить жестокости чужими руками, да еще гордиться «незапятнанной» репутацией. Нет, нет, воспитание и образование отнюдь не являются гарантией милосердия, благородства и даже простой человеческой порядочности. Это лишь инструменты, при помощи которых мы можем изменять себя… а можем не изменять.
Дождь усилился, но впереди уже светился вход в метро. Сейчас они войдут туда вдвоем, на эскалаторе он встанет ступенькой ниже и повернется к ней лицом, одну руку положит на вечно притормаживающий поручень, другой обнимет ее за талию. Молча они будут смотреть друг другу в глаза, потом ее взгляд переместится ему за спину, что послужит сигналом – пора поворачиваться. Друг за другом они переступят через стальную гребенку и, взявшись за руки, направятся по ярко освещенному, выложенному мраморной плиткой туннелю к платформе. В вагоне их качнет друг к другу, он крепко прижмет ее к себе, она спрячет лицо у него на груди. Из-за грохота колес разговаривать будет невозможно, и оба почувствуют облегчение, потому что общих тем на самом деле не так уж и много. По дороге к дому она сообщит ему, что снимает двухкомнатную квартиру пополам с подружкой, и надо вести себя тихо, чтобы ее не разбудить, хотя, конечно, та все равно проснется, почувствовав присутствие чужого мужчины.
Дальше… дальше будут неловкие объятия, сдавленные смешки, потупленные взгляды. Она застесняется и торопливо погасит свет, а когда он начнет ласкать ее грудь, хихикнет стыдливо, потому что привыкла считать, что мужчинам нравятся сиськи никак не меньше, чем у Анны Николь Смит. Возможно, ему не сразу удастся войти в нее и уж точно не удастся довести ее до оргазма. Но даже если в этом смысле на них снизойдут восторг и благодать, гадливое чувство от совершенного тайком акта мести не позволит ни ему, ни ей вспоминать эту ночь без мысленной отрыжки.
Кашлять и плеваться кровью у ног супермена доморощенного, а потом трахнуть его подружку, воспользовавшись тем, что между ними возникли временные разногласия. Браво, герой!
Прощание получилось скомканным, почти враждебным. Бормоча пустые, ничего не значащие слова, которые стеклянными шариками ударялись о стену ее непроницаемого молчания и разлетались вдребезги, раня кожу лица, Алекс ждал, что вот-вот услышит: «Спасаешься бегством?» И это было бы больнее, чем все предыдущее, больнее даже, чем мысль об удовольствии, полученном его бывшей партнершей, когда ей сообщили – ведь наверняка уже сообщили, – о расправе в клубном туалете. Но девушка в синем жакете ничего не сказала. Молча повернулась, пересекла небольшую площадь и скрылась в освещенном проеме высоких, раскачивающихся дверей.
Полчаса спустя, стоя под душем с закрытыми глазами и слегка запрокинутой головой, чтобы струи воды моментально смывали наворачивающиеся слезы, Алекс задавал себе уже ставший привычным вопрос: а стоило ли оно того? Цена вопроса! И вновь, как всегда, отвечал себе: да, конечно. Ни разу еще он не пожалел о содеянном, но груз иных воспоминаний был нестерпимо тяжел. Алекс нуждался в слушателе – безмолвном, терпеливом, способном на сострадание без осуждения, – но боги не посылали ему такого в надежде, что он, как обычно, справится сам.
Он вздрогнул, почувствовав прикосновение к плечу. Прикосновение холодных пальцев к горячему плечу. Повернул голову. Встретил взгляд Арины – жалобный, умоляющий.
– Ты не сердишься на меня?
– Сержусь? – Он глубоко вздохнул, зашевелился, перевернулся на левый бок. – За что?
– За то, что я такая глупая.
Алекс вздохнул еще раз. Сочное молодое тело лежащей рядом девушки вновь пробудило в нем смутное желание вдохновенно надругаться над ним, но однообразие и предсказуемость реакций объекта губили всякую инициативу на корню.
– Иногда мне хочется, – вдруг произнесла она четко и внятно, – причинить тебе такую боль чтобы ты…
Он ободряюще улыбнулся.
Арина часто задышала. На верхней губе у нее выступили капельки пота.
– …чтобы ты потерял самообладание.
В глазах появилось то странное выражение, которое Алекс все время искал и никогда не находил – у нее никогда – нежность палача, осматривающего жертву. Такие женские взгляды заводили его почище всякого порно. Томные взгляды, обещающие неописуемое наслаждение и беспримерную муку.
– И что же? – Указательным пальцем он провел по ложбинке между ее грудей. – Что дальше?
– Не знаю. Но я бы не отказалась на это посмотреть.
– Давай посмотрим. – Он улыбнулся, щуря уголки глаз. Она прикусила губу. Очень медленно он приподнялся на локте, навис над ней, замер, точно древнее чудовище из сказки, твердо вознамерившееся свести с ума похищенную красавицу. – Придумай для меня какое-нибудь ужасное испытание. И пусть я его не выдержу.
Арина отвечала ему пристальным взглядом.
Ну же, девочка. Решись хотя бы на это – поговори со мной. Ты ведь хочешь поговорить.
– А ты не выдержишь?
О нет, зачем опять этот жалобный тон?!.
– Конечно, нет. Обещаю.
– Ну, так не честно.
Алекс обессиленно рухнул на подушку. Затрясся от беззвучного хохота – вместе с кроватью, вместе с междуэтажным перекрытием, вместе со всей вселенной. Не честно!
– Прекрати! – Арина ударила его кулаком по плечу. – Заткнись, слышишь? Что смешного?
Но он не мог заткнуться. Жизнь чудовища с красавицей – жизнь, которую он привык считать комедией, – стремительно превращалась в фарс.
– Ты умеешь печь блинчики? – промычал он в подушку.
– Блинчики? Какие еще блинчики?
Он приподнял голову и, продолжая всхлипывать от смеха, посмотрел на Арину сквозь завесу спутанных темных волос.
– Что ты умеешь, девица? Что умеешь, красавица?
Минуту она переваривала услышанное, затем соскочила с кровати, накинула халат, запахнула на груди, и, громко топая босыми пятками, выбежала в коридор. Алекс подумал, что надо бы встать, закрыть дверь, которую Арина оставила распахнутой настежь, и даже глубоко вздохнул, собираясь с силами, но тут заметил, что оттуда, из коридора, на него внимательно смотрит Данила.
Сын сестры любовницы. Трудный ребенок. В узких синих джинсах и белой майке, открывающей плечи, он выглядел хрупким, как юный акробат. Гибкость, порывистость, дикость. Именно такие парни, взрослея, нарываются в захолустных барах на ножи, именно от них беременеют дочки банкиров и промышленных магнатов. Сколько ему сейчас? Четырнадцать? Нечего и надеяться, что он не замечает или не понимает происходящего в этом доме. Какая гнусная, гнусная ситуация!
Полулежа на измятой постели, ничем не отличающейся от других – ничем, даже телами, с которыми он соединялся бесчисленное множество раз в бессмысленном, механическом акте, иначе именуемом любовным, – усталый, издерганный двадцатидевятилетний мужчина молча смотрел в глаза четырнадцатилетнему юноше, открытому для любых экспериментов.
Глава 5
По дороге к дому он встретил маленькую Азиру. Серьезная и сосредоточенная, она несла под мышкой свернутый в рулон отрез шерстяной ткани.
– Тебе помочь, красавица? – спросил с улыбкой Рэй.
Девочка одарила его долгим, не по-детски внимательным взглядом, от которого у него загорелось лицо. Да, точно, она как две капли воды похожа на ту женщину из сна. Черные волосы до середины спины, губы как спелая вишня, глаза дикой кошки.
– Спасибо, я сама, – вежливо ответила Азира. И сочла нужным пояснить: – Это Кармэла, жена вождя Бастура, передала для моей матери. Посмотри. – Она отогнула уголок ткани. – Красивая, правда?
– Правда, – кивнул Рэй и заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос. – Твоя мать сошьет тебе новое платье, и ты будешь самой красивой невестой в Ле-Ир-Кабир.
– Я буду твоей невестой, – выпалила та, покраснев, и крепче прижала к груди рулон ткани, как будто кто-то пытался его отобрать. – Так говорит Анаис, а она никогда не лжет.
– Анаис? – в замешательстве переспросил Рэй, в равной степени шокированный и признанием девочки, и своей реакцией на это признание. Он почувствовал себя польщенным. – Кому же она говорила?
– Моей матери, вчера вечером. Они думали, что я сплю. – Азира стыдливо хихикнула. – Я знаю, подслушивать нехорошо, но кто заставлял их говорить так громко?
– А что ответила твоя мать?
– Хо! – Еще один смешок, на этот раз полный бессознательного кокетства. – Она ответила, что я еще слишком мала, чтобы думать о таких вещах, а когда созрею для замужества, у меня будет возможность сделать выбор самостоятельно.
– Что ж, ладно, – сказал Рэй, продолжая любоваться ее очаровательным личиком. – Я подожду.
Азира взглянула на него из-под длинных ресниц.
– Разве ты не любишь Туирен?
Он присел на камень, нагретый полуденным солнцем.
– Я люблю вас обеих. Но не могу же я взять в жены сразу двух сестер.
– Почему? – пожала плечами Азира. – Наш отец имел же двух жен, и обе до сих пор живы.
И правда. Никто не делал секрета из того, что Азира и Туирен рождены от одного отца, но разных матерей. Туирен родилась здесь, в Ле-Ир-Кабир, и была старше Рэя на каких-то полгода, но Азира… Похоже, их общий отец, который покинул яхад еще до того, как узнал о беременности Анаис, спустя время – семь или восемь лет, – взял в жены другую, совсем юную Чармиан, которая родила ему Азиру. Каким образом Чармиан вместе с новорожденной малышкой в конце концов оказалась в Ле-Ир-Кабир, Рэй точно не знал. Это был один из тех вопросов, на которые никто не желал отвечать, в том числе сама Чармиан. Она вообще держалась особняком, слова от нее не услышишь.
Обе женщины, Анаис и Чармиан, вместе с дочерьми, Туирен и Азирой, жили одной семьей в доме Анаис и старой госпожи Сесиль. Анаис, разумеется, заправляла всем, и горе тому, кто осмеливался задеть или побеспокоить кого-нибудь из ее родственниц, старшую или младшую. Великолепная Анаис с годами превратилась в настоящую фурию, хотя все, кто знал ее в молодости, в один голос утверждали, что она не сильно изменилась. Разве что приобрела еще большую власть. Даже ее собственная мать Сесиль, в прошлом тоже не слишком покладистая, по слухам, побаивалась ее. Двадцатитрехлетнюю Чармиан Анаис называла сестрой, но относилась к ней, как к старшей дочери, и ту подобное положение вещей вполне устраивало. Все в доме безоговорочно признавали Анаис главой семьи.
Однажды Сейзмире застала своего шестнадцатилетнего сына за извлечением занозы из пальчика юной Азиры. Страдальчески сморщившись, девчушка обнимала его за шею, а он, присев на корточки, аккуратно действовал швейной иглой. Сейзмире прошла мимо, не сказав ни слова, а вечером поинтересовалась:
– Тебе нравится малышка?
– Да, – ответил он, помедлив.
– А старшая, Туирен?
– Тоже.
– Какая же нравится больше?
Он покачал головой, глядя в сторону.
– Я не знаю.
Сейзмире наблюдала за ним из-под полуприкрытых век.
– Младшая станет редкой красавицей.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю ее мать, – улыбнулась Сейзмире. – И я знала ее отца.
– Ты знала его? – встрепенулся Рэй. – Туирен с ума сойдет, если я…
– Ты не скажешь ей, – спокойно произнесла Сейзмире, – иначе больше ничего и никогда от меня не услышишь.
Он застыл без движения. Больше ничего и никогда. Значит, сейчас можно спрашивать? И он решился.
– Ее мать, Чармиан… такая молодая, такая красивая… и такая дикая. Что с ней случилось?
Сейзмире слегка вздохнула.
– Ее мир рухнул в тот момент, когда она меньше всего этого ожидала.
– Но неприятности бывают у многих.
– Ты не понимаешь. Ее мир рухнул.
– Как она попала сюда? Сама почти девочка, да еще с новорожденным младенцем. Ведь в то время, если не ошибаюсь, ей было столько же лет, сколько мне сейчас.
– А мы с тобой как попали сюда? – Сейзмире взглянула на свои тонкие изящные руки, лежащие на коленях, и машинально поправила обручальное кольцо с крупным квадратным бриллиантом, с которым не расставалась ни при каких обстоятельствах. – Когда приходит время, появляются люди, которые делают то, что должно быть сделано.
– Как Нэйджел?
Спрашивая, он пристально смотрел ей в лицо, надеясь уловить признаки… чего? Смущения? Ничего подобного. Нерушимое спокойствие, неприступная красота богини.
– Как Нэйджел.
А кто рычал как-то ночью, уподобившись разъяренной пантере: «Ты мне не муж, не брат и не отец! Не смей командовать здесь!»
«И все же мы не совсем чужие, миледи. Мы породнились через этого мальчика».
Ссора с любовником? Рэй был уверен, что нет.
* * *
Они столкнулись посреди коридора, и Данила зашипел сквозь зубы. Его смуглое лицо с россыпью мелких, почти невидимых, темно-коричневых веснушек перекосилось от боли.
– Что? – тихо спросил Алекс, сжимаясь от недобрых предчувствий.
– Ничего.
Он попытался проскользнуть мимо и скрыться в комнате, но Алекс преградил ему путь.
– Дэнни! Посмотри на меня.
– Твое какое дело?
Алекс легонько подтолкнул его обратно в ванную. Включил свет. Поняв, что сбежать не удастся, Данила круто повернулся и, усмехаясь, замер без движения, давая себя рассмотреть.
– Мне нет до тебя никакого дела, Безумный Дэн. Ровным счетом никакого. – Двумя пальцами Алекс осторожно приподнял его голову за подбородок. Повернул в одну сторону, в другую. – И если завтра тебя пристрелят, как щенка, в таверне Плешивого Джо, чей виски ты назвал однажды помоями несмотря на то, что это лучший виски на фронтире, я скажу, что туда тебе и дорога.
Яркий свет галогеновых лампочек, врезанных в белые панели подвесного потолка, заставил Данилу моргнуть, а потом и вовсе закрыть глаза.
