За все, чем мы дорожим

Но тем сильнее было ее удивление, когда Габриэль с порога сказала:

– Я никому ничего не скажу об этой встрече. Пусть хоть пытают. И вас хочу попросить ничего не говорить папе.

– Хорошо, – почти машинально кивнула Джоанна. – Но все-таки, зачем… ты меня позвала?

Говорить «ты» этой серьезной девочке было почти неловко, хотя Джоанна и была вдвое старше. Она даже устыдилась своих мыслей про шантаж – это совершенно точно не тот человек. Габриэль посмотрела ей прямо в глаза и проговорила:

– Пожалуйста… берегите моего папу. А то в семье его так все достали. А вы его любите, я вижу. Спасибо вам за это.

Джоанна не нашлась с ответом – просто крепко пожала руку Габриэль. И сдержала слово – Жюль ничего не узнал об этом «заговоре», как для себя Джо называла эту встречу. А Габриэль – своей «сообщницей». Виделись они крайне редко, но не упускали случая понимающе переглянуться, когда Жюль смотрел в другую сторону. У них была общая тайна.

Сейчас

– Тебя действительно совсем не смущает, что я терранка? – спросила Флёр, когда они с Габриэль пили травяной чай после очередного сражения в го.

– Ни капли. Я же говорила – мне без разницы, где человек родился, хоть на Энкиду змеюками воспитан.

– Помню. Но ты же сама понимаешь – когда у твоей родной, так сказать, планеты репутация, как у Терры здесь, уже сразу готовишься объяснять, что ты не такая и вообще… – Флёр помолчала и продолжила уже другим тоном: – А что, на Энкиду такие особенные змеюки?

– А ты не знаешь? Ах да, я все время забываю, что не все в курсе наших космофлотских дел. К вопросу о том, смущает ли меня твое происхождение, – Габриэль подмигнула. – Так вот, Энкиду – это такая планета, куда наших новобранцев отправляют тренироваться. Не всех, конечно, я там не была. В основном ударные группы и тому подобное. Потому что после климата Энкиду уже ничем не напугаешь. Жара, болота и змеи. Их там жуткое количество. Большинство, понятное дело, ядовитые. Хотя вот на одной базе, говорят, старший медик прикормила здоровенную кобру, звала ее Мистер Злюка. От осмотров, сама понимаешь, контингент там бегал как от огня.

Флёр рассмеялась. Габриэль рассказала еще пару несекретных космофлотских баек – она встретила их таким же заливистым смехом. Непривычно было видеть человека, которому все это искренне внове… Габи задумалась – а давно ли она последний раз вообще общалась с гражданскими, не считая отца и семьи Ари? Ну, еще Жан. И ребята на Эниме, правда, это и было-то пару раз. И, пожалуй, все. А Флёр была просто-таки воплощением гражданского человека. И с ней было спокойно и уютно. Пожалуй, за этим Габи и приходила сюда.

Отсмеявшись, Флёр налила травяного чая. Ее лицо вновь стало задумчивым.

– Знаешь… я тебе хочу показать одну вещь. Я еще толком не доставала ее… с самого прилета. Здесь почти никто про эту игру не знает, да и… я не хочу играть со случайным человеком. Точно не на этой доске. Ты – другое дело.

Габриэль зачарованно смотрела, как откуда-то из дальнего угла – где только поместилась, у Флёр не так много мебели! – появляется старинная прямоугольная доска, немного похожая на шахматную, но клетки не различались по цвету и не были никак отмечены. Фигурами служили пятиугольные фишки с иероглифами.

– Это сёги, – сказала Флёр. – Знаешь такую игру?

– Сейчас я окончательно почувствую себя бревном, но нет.

– Это ничего, я тебя научу. В принципе, это вроде шахмат. Но сначала дай мне конфету.

Флёр объясняла правила, но Габи слушала рассеянно – ее вниманием завладела доска. Габи ничего не понимала в антиквариате, тем более терранском, но эта вещь, похоже, была чуть ли не старше колонизации Сомбры. Это было видно по потемневшему от времени дереву и по слою пластификатора, которым была покрыта и сама доска, и фишки – без него они рассыпались бы от первого прикосновения.

– Слушай… это же очень старинная вещь?

– Докосмическая, – коротко ответила Флёр. Габи присвистнула.

– Конец девятнадцатого века, – пояснила Флёр. – Принадлежало императору… позор мне, уже не помню, какому. Ракуэнцы предлагали такие деньги, что я, наверное, могла бы жить во дворце до конца дней.

– Еще бы! Она же пол-Штормграда, наверное, стоит.

– Наверное, – вздохнула Флёр. – Никогда не интересовалась. Хотя выкрасть у меня ее пытались еще в космопорту. Напали, выхватили… – ее передернуло. – Те, кто… меня сопровождал, успели вмешаться. Так что я сразу же познакомилась с сомбрийской национальной гвардией. Боялась страшно.

Габи хотела было спросить, почему, но увидела глаза Флёр и не стала. Захочет – сама скажет.

– Но в результате они же меня и успокоили. Как раз тот человек, что меня допрашивал по этому делу. Я уже плохо помню… немолодой, но очень красивый. И еще помню, его фамилия была Альенде. Да, Эрик Альенде… Габи, почему у тебя такие глаза? Мы… правда довольно хорошо поговорили.

– Сомбра имеет форму чемодана, – фыркнула Габриэль. – А в нем сидит десяток мышей и делает вид, что их в разы больше. Я знаю его сына, он адъютант капитана О’Рэйли. А сам полковник Альенде славится как один из самых страшных людей на Сомбре. Вместе с адмиралом Андраде и Жоффреем Нуарэ.

– Ну не знаю, – рассмеялась в ответ Флёр. – Мне так не показалось, хотя я правда боялась до полусмерти. Потом уже ко мне домой воры пытались влезть, но там уже охранная сигнализация сработала. Капитан нацгвардов, усатый такой, говорил: «Девочка, да загони ты ее! Пришибут же ни за что! Мне что, у твоего дома специальный пост ставить?». Но я с ней никогда не расстанусь. Это единственное, что у меня осталось в память о родителях.

Сейчас/Совсем давно

– Знаешь, – задумчиво произнесла Флёр, – тебе в чем-то повезло. Твое семейство, конечно, ужас тот еще, но ты, по крайней мере, всегда знала, кто есть кто.

Габриэль недоуменно подняла бровь. Флёр помолчала, набираясь решимости – так было каждый раз, когда она собиралась что-то рассказать о своем прошлом. В такие моменты Габриэль все сильнее хотелось сказать: «Да чего ж ты каждый раз боишься, ведь я точно не обижу!». Но она только подалась навстречу, показывая, что готова слушать. Наконец Флёр заговорила:

– На самом деле меня зовут не так. Хотя как сказать… тут уже не разобрать, что такое «на самом деле». Андриотти – моя настоящая фамилия, но я начала ей пользоваться только на Сомбре. Точнее, так – это фамилия моего настоящего отца.

– Брррр! – Габриэль замотала головой. – Теперь еще раз и медленно. А то до тупого солдафона плохо доходит.

***

Для всей Терры Данте Андриотти и Ориана Росси были чужими друг другу людьми. Самое большее – деловыми партнерами, хотя никто не взялся бы точно сказать, какими именно делами они занимаются. И занимаются ли вообще. Глядя на блистательную Ориану, вряд ли кто-то мог бы подумать, что она хоть когда-нибудь решает вопросы сложнее выбора украшений на вечер. Ведь для всего остального есть ее супруг Чезаре. Сказочно богатый, столь же сказочно элегантный – настоящий светский лев. Вдвоем они воспитывали дочь Эмилию, которая, впрочем, почти не покидала стен частной школы-пансиона. И какое дело могло быть Ориане до сдержанного, скромно одетого Данте, вечно копающегося в дата-планшете?

А между тем мужем Орианы был именно Данте. По-хорошему, этим двоим не стоило создавать семью. Но получилось так, что пути двух информационных брокеров, разыскивавших нужные и дорогостоящие сведения, пересеклись. И оказалось, что вместе работать эффективнее, чем друг против друга. Данте был способен выудить информацию хоть из черной дыры, не говоря уже о каких-то там защищенных ресурсах, Ориана знала чуть ли не всю Терру и могла свести кого угодно с кем угодно. Но оба они за годы работы, разумеется, обзавелись множеством влиятельных врагов. И начался спектакль, за которым скрывалась их настоящая жизнь.

Чезаре Росси был старым другом Орианы. Когда-то она помогла найти убийц его жены и дочери, и он торжественно поклялся помогать ей во всем. А раз она связала свою жизнь с Данте Андриотти – то и ему. По всем документам Ориана была замужем за Чезаре, именно с ним она появлялась на всех светских вечерах, и именно он значился отцом Эмилии.

***

– Уф, – выдохнула Габи. – Я такого даже в сериалах у сестер не видела. Это ж с ума сойдешь так жить!

– Я же не знала, чем на самом деле занимаются мои родители, – мягко сказала Флёр. – Мне объяснили, что они очень часто ездят в командировки, поэтому лучше, чтобы по документам моим отцом считался дядя Чезаре – он все время здесь, так что если меня надо вести к врачу или решать что-то в школе, так будет проще. У нас в школе были девочки, которых воспитывали бабушки или дядья, так что я даже не очень удивлялась.

– Уф, – повторила Габи. – Ты права, у меня все еще ничего так. Уж какое ни есть у меня семейство, я хотя бы знаю, кто мои родители. А когда вокруг тебя с рождения такой балаган – это полная задница.

– Знаешь… все-таки они все любили меня. И я сейчас понимаю… этот «балаган», как ты говоришь – не извиняйся, это и правда иначе не назовешь – так вот, я понимаю, что они не только ради себя путали следы. Надо было, чтобы я ничего не знала. Тогда мной вряд ли кто-то заинтересуется. Официально я ведь, считай, не имела к ним отношения.

Лицо Флёр ожесточилось.

– Потому что, если бы мной заинтересовались – я бы сейчас с тобой не разговаривала. Выжали бы все возможное и невозможное, а потом попросту разобрали бы на органы. Если бы еще оставалось, что разбирать. Теперь я могу сказать – у вас про Терру говорят правду. Даже не всю. Я только надеюсь, что моим родителям повезло и все кончилось быстро.

***

Странная жизнь этого тройного союза не могла продолжаться вечно. Данте и Ориана уже не раз думали о том, что пора уходить из бизнеса. Денег нажито достаточно, обоим хотелось жить как нормальная семья и спокойно воспитывать дочь. Но информационный бизнес – не та область, откуда можно уйти своими ногами. Когда правительство решает закрутить гайки, его не слишком волнует, кто еще работает, а кто давно ушел из дела.

Первой жертвой стал Чезаре Росси. Он кинулся спасать их с Данте старого друга, обвиненного в шпионаже в пользу Сомбры. На самом деле Кодзи Макэда был невиновен, но кого, кроме Чезаре, волновало, что там на самом деле? Обелить репутацию Макэды удалось, но это дело стоило Чезаре жизни. Раз уж пошла охота на ведьм – жертвы неизбежны. В память о Чезаре и в благодарность за свое спасение Макэда подарил Данте бесценную реликвию – антикварную доску для сёги. Она стояла в доме на почетном месте.

Эмилия в то время уже закончила школу и жила дома. Данте и Ориана рассказали ей правду о ее семье, не назвали только свою профессию. Впрочем, Эмилия не слишком вникала в дела родителей – она была полностью поглощена музыкой и книгами. Это тоже входило в планы ее родителей – девочка должна была расти среди искусства, никак не соприкасаясь с политикой, торговлей информацией и всем, что составляло когда-то жизнь Данте и Орианы. Теперь, как они надеялись, с этим было покончено. Они оплакали без вести пропавшего дядю Чезаре и теперь жили втроем. Как любая нормальная семья. Эмилия занималась музыкой и выступала на концертах, в свободные вечера они с Данте играли в сёги… Обычная жизнь обычных людей.

Увы, самопожертвования Чезаре было недостаточно. Официально Макэда был оправдан, но нападки на него продолжались до самой его смерти от сердечного приступа, три года спустя. Данте был вынужден вернуться к работе, чтобы помочь другу – и теперь уже они с Орианой попали в поле зрения спецслужб. Флёр была на гастролях, когда ее родителей арестовали по обвинению в шпионаже и казнили.

***

Габи обняла Флёр:

– Перестань, не надо. Я вижу, что тебе очень больно. Не мучай себя.

Флёр глубоко вздохнула:

– Знаешь… больно было пять лет назад.

– Чтобы такое зажило, пяти лет мало. Но теперь у тебя есть Жан с Леоном и я. И твои друзья из общины. И ученики. И пусть сюда летит хоть весь терранский флот, мы тебя этим палачам точно не отдадим.

Флёр прижалась к Габи. Кажется, впервые за их знакомство.

– Я это еще в космопорту поняла. Я же тем корсарам была никто, просто еще одна беженка, так – оплаченный груз. Но они так накинулись на того, кто пытался отнять доску… Тогда я, понятно, ничего не соображала, а уже потом вспомнила. И полковник Альенде, и община… меня здесь защищали с первого дня.

Габи осторожно гладила подругу по волосам.

– Ты искала защиты, и ты ее нашла. Не рискну говорить за других, но я тебя не брошу.

Давно

Томохиро Макэда часто повторял, что если у судьбы и есть чувство юмора, то этот юмор чернее черного. Когда отец негодовал, как это его, может быть, не всегда законопослушного, но уж точно лояльного Терре гражданина, могли заподозрить в шпионаже в пользу мятежной колонии, Томохиро делал самое непроницаемое выражение лица, на которое только был способен, и почтительно кивал. А внутренне горько усмехался. Для отца он всегда был не менее лояльным гражданином и вообще мирным аналитиком, для знакомых – просто богатым бездельником. Так полагали и спецслужбы, бросавшиеся обвинениями в шпионаже направо и налево, но не заметившие свою истинную цель. Потому что именно Томохиро не раз и не два сливал Сомбре ценную информацию. Конечно, не бесплатно, но, что уж тут скрывать, он симпатизировал колонии, которая сумела сказать Терре твердое «нет». Точнее, бывшей колонии – что бы там ни вещали государственные ресурсы, последнему терранскому ежу было понятно, что подчинить Сомбру можно, разве что заново ее завоевав. А этому мешал в том числе и Томохиро.

Он винил себя, что не смог помочь Чезаре. Но предоставить доказательства его невиновности значило обменять его жизнь на свою. А скорее всего – просто скормить спецслужбам не одну жертву, а две. Эта махина очень неохотно выпускала тех, кто попал в ее шестеренки, отец был редчайшим счастливым исключением. Да и то… До этой истории у него было прекрасное здоровье, он должен был прожить много дольше тех трех лет. Что ж, по крайней мере, он умер в своей постели, и сын и друзья смогли проститься с ним. Уже за это Томохиро был бесконечно благодарен Данте и Ориане. Но когда махина перемолола уже их – он попросту не успел вмешаться.

В определенных кругах информация разлетается быстрее скорости света, и Томохиро понял: это конец. Но если Данте и Ориана, скорее всего, уже мертвы, остается еще Эмилия. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы погибла и она. Томохиро знал, что родители сознательно ничего ей не рассказывали – но он точно так же знал, что объяснить это спецслужбам будет невозможно. Значит, надо бежать. Куда – он не раздумывал и минуты. Он уже не раз помогал Сомбре – так пусть она единственный раз поможет ему.

Эмилия вместе с еще несколькими молодыми певицами была в гастрольном туре. Как раз сегодня у них должен был пройти последний концерт. И Томохиро понимал, что после этого концерта Эмилию почти гарантированно встретят дома. Надо опередить. Ну что ж, не в первый раз. Сделав пару нужных звонков, Томохиро направился к театру.

Проникнуть в гримерку в антракте не составило труда. Томохиро давно привык жонглировать всевозможными удостоверениями, но обаятельного японца с букетом хризантем, вероятно, сочли восторженным, но вменяемым поклонником и пропустили без лишних вопросов. Отозвав Эмилию в сторону, Томохиро быстро проговорил:

– Объяснять некогда. Все очень плохо. Верь мне и слушай меня. Родителей ты уже не увидишь. Сейчас мы быстро едем к тебе домой, ты берешь самое необходимое, и мы улетаем. Навсегда.

Эмилия только ошарашенно кивнула. По широко распахнутым глазам было видно, что она все поняла правильно, но слишком потрясена, чтобы ответить. Томохиро вывел ее через служебный вход, шепнув тому охраннику, который впустил его, что госпожа Росси плохо себя чувствует и в финале концерта не выйдет, и погнал машину переулками к ее дому. Надо сказать, охраннику он почти не соврал – Эмилия едва переставляла ноги и была бледнее мела, ее явно пошатывало. Томохиро дал ей пакетик витаминного коктейля – она молча выпила, не задумываясь, что это такое. Но вроде бы немного собралась с силами.

– Пять минут. Только самое необходимое. Я жду здесь и не глушу двигатель.

Когда Эмилия снова появилась в дверях, Томохиро схватился за голову. На ней было все то же концертное платье и туфли на каблуках, разве что волосы она распустила. А кофр в ее руках был ему прекрасно знаком – там лежала доска для сёги, которую отец когда-то подарил Данте. И что-то ему подсказывало, что вряд ли среди фишек запрятана зубная щетка. Ладно, главное – убраться отсюда, остальное решаемо.

На выезде из города Томохиро заехал в гипермаркет. Велел Эмилии сидеть в машине, поднял затемнение стекол до предела и понесся в отдел одежды. Глаз у него был наметанный, так что нужный размер он уже успел определить. Заодно прихватил небольшую дорожную косметичку – хватит, чтобы приводить себя в порядок в перелете. Вернувшись, он бросил на заднее сиденье пакет:

– Переодевайся. А то в этом платье ты пройдешь ровно до первого умного безопасника, а умных там много. Должно подойти. Я не смотрю.

Он действительно демонстративно уткнулся в комм, тем более что надо было прикинуть маршрут и договориться с нужными людьми о нужных действиях. Но Эмилия, похоже, не заметила бы, даже если бы он пялился на нее в упор. Она молча изучила содержимое пакета и молча принялась переодеваться. Проявляя, надо сказать, чудеса гибкости – машина была не из просторных.

– Готово, – это было первое слово, которое она произнесла с момента их встречи.

Томохиро обернулся. В простых джинсах, белой футболке и кроссовках, с распущенными волосами и без макияжа Эмилия больше походила на студентку, собравшуюся на каникулы со своим парнем (Томохиро сам выглядел значительно младше своих тридцати семи), чем на оперную диву. Что и требовалось.

Уже в шаттле, прежде чем стартовать на транзитную станцию, где поменьше спрашивают о прибывших и побольше любят деньги, Томохиро позвонил еще одному «богатому бездельнику», официально просто не вылезавшему из публичных домов, а реально, конечно, делавшему там свои дела. И не только свои. Услышав новость, что вот буквально сейчас возникла пьяная драка, в которой погибла проститутка с Леханы, Томохиро недобро усмехнулся. Он знал своего друга и знал, что драка точно возникла не сама собой. Пока все шло как надо. Эмилия должна исчезнуть, и исчезнуть убедительно. Хотя бы на первое время, потом – уже неважно.

Сейчас

– Я сейчас задам очень глупый вопрос, – сказала Габи. – Все-таки, как мне тебя называть? Если что, мне не проблема переучиться. Я хочу, чтобы тебе было удобно.

Флёр не колебалась и секунды. Непривычно твердым голосом она отчеканила:

– Эмилия Росси умерла. Меня зовут Флёр Андриотти. И я сомбрийка.

Габи уже готовила слова извинения, но Флёр мягко тронула ее за руку:

– Я понимаю, почему ты спрашиваешь. Но знаешь… мне постоянно кажется, что Эмилия и Флёр – это два разных человека. Та девочка, которая тогда убегала с концерта, не могла выжить на другой планете. А я не должна была выжить на Терре. Ведь теперь у меня моя настоящая фамилия.

Глотнув из чашки, она продолжала:

– А Эмилия Росси и правда умерла. Тогда Томохиро не стал слишком вдаваться в подробности, я и так была перепугана дальше некуда. Но потом я узнала… Убили девушку, примерно моего возраста и сложения, труп сожгли. Туда же подбросили мои волосы – это сейчас я привыкла носить их до плеч, тогда были длинные. По ним можно было решить, что это правда я. Ну, по крайней мере, на первое время, а пока разобрались бы – меня бы и след простыл. Еще и записку написали, что-то вроде «получи за свою красоту». Ну, как будто сумасшедший поклонник, знаешь, бывают такие. Хотя у вас вроде спокойные.

– Да уж, я такое видела только в паре дешевых газетенок, которым только дай ужасы посмаковать, иначе их никто читать не будет.

– В общем, сработало, во всяком случае, до транзитной станции мной никто не интересовался. Иногда я вообще думаю – а была она, эта Эмилия Росси? Ее ведь выдумали, чтобы обезопасить настоящую меня. Девочка с ненастоящей семьей, живущая вне всех жизненных проблем… Прямо принц Гаутама женского рода.

– Я бревно, – ровным голосом сказала Габриэль. Флёр засмеялась:

– Да ладно тебе! Если на то пошло, это я бревно, все время забываю, что на Терре и здесь разные вещи в школьную программу входят. Буддистов у вас, насколько я успела понять, нет, ну или такие единицы, что просто неоткуда знать. В общем, в одной из терранских религий есть легенда о принце, который жил в прекрасном дворце и никогда из него не выходил, поэтому не знал ни о болезнях, ни о старости, вообще ни о каких людских несчастьях. А однажды вышел и был в шоке.

– Еще бы, – фыркнула Габриэль.

– Так вот, я сама росла как такой вот принц. Что говорить, один этот побег чего стоит. Я же реально выскочила из дома в чем была, ни смены белья, ни зубной щетки, ничего. Схватила эту грешную доску, потому что в голове сидела ровно одна мысль: моих родителей больше нет, я должна взять что-то, что напомнит мне о них. Нормальные люди, если уж на то пошло, фотографии хватают, архивы там всякие семейные – да откуда им у нас было взяться? И тащила я эту доску до самой Сомбры, только что не спала с ней в обнимку.

– С другой стороны, – рассудительно заметила Габи, – тряпки нажить можно, была бы ты сама жива. А память – это память. Тем более что с семьей тебе все-таки повезло. Даже если они тебя и выдумали – то только чтобы спасти. А что выдумывали и выдумывают про меня драгоценные сестрицы – я лучше повторять не буду. Настоящую меня они в упор не видят, да я и сама не покажу.

– Значит, мы две выдумки! – развеселилась Флёр. – Предлагаю за это выпить выдуманного вина!

И она подняла руку с воображаемым бокалом.

– За себя не скажу, а тебя точно стоило придумать, – со смехом сказала Габи, отвечая на ее жест.

Давно

В перелете на станцию, когда они остались вдвоем, Томохиро наконец подробно рассказал Эмилии, что произошло. Она слушала его, время от времени всхлипывая, но слез не было. Они словно застыли где-то глубоко внутри. Наверное, это и к лучшему – сейчас она хотя бы могла говорить и действовать. Правда, ее до полусмерти перепугало упоминание о Сомбре. На Терре о мятежной колонии говорили много, но хорошего – ничего. Говорили, что свобода нравов дошла там до невиданной распущенности, узаконены все возможные извращения, и развитая медицина там нужна, чтобы не вымереть от их последствий. Говорили, что сомбрийцы чуть ли не поголовно мутанты и пытаются затормозить этот процесс, ставя эксперименты на людях. А на ком, как не на терранах? Но Томохиро решительно посоветовал меньше слушать всякую ерунду.

– А чтобы тебя от нее отвлечь, давай придумывать тебе новое имя. Ты же понимаешь, что Эмилия Росси осталась на Терре.

Эмилия задумалась. Перед глазами почему-то стоял букет хризантем, с которым Томохиро пришел за ней.

– Флёр. Да, пусть будет Флёр.

– Отлично, тебе идет, – кивнул Томохиро. – А фамилия?

– Андриотти. Это папина, – Эмилия, точнее, уже Флёр, всхлипнула, но расплакаться снова не смогла.

– Хмммм… Хорошо. С точки зрения спецслужб у Данте Андриотти отродясь никакой семьи не было, да и фамилия не уникальная. К тому же… – он помолчал и резко махнул рукой: – А, ладно, этим тебе точно не надо забивать голову. Здесь мы тебе сделаем документы и карточку, в таких местах это быстро. Не беспокойся, никто не придерется, а на Сомбре уже нормальное удостоверение личности будет. Средств подкину, и даже не спорь – я в некотором роде пытаюсь вернуть долг твоим родителям. Кстати, а вот и решение нашей проблемы.

Они стояли в баре станционного космопорта. За столиком в углу пил виски симпатичный мужчина лет тридцати пяти или старше в каких-то непонятных очках. С ним была коротко стриженная рыжая женщина чуть помоложе, в таких же очках. Томохиро быстро объяснил, что это капитан сомбрийских корсаров и его помощница, а корсары – это владельцы частных кораблей, которых Сомбра нанимает, когда надо сделать что-то полезное и не афишировать сомбрийское присутствие. Флёр сжалась: «А вдруг на мне эксперименты ставить будут? Или просто изнасилуют и продадут как рабыню?». Произнести это вслух она не решилась, но Томохиро, кажется, понял.

– Так. Терра кончилась, и ее пропаганда тоже. Поверь мне, я знаю, к кому обратиться, чтобы ты точно долетела. Можешь сама пообщаться и убедиться, что они совершенно нормальные люди. Я с ними уже работал.

Флёр несмело представилась, привыкая к новому имени. Имен сомбрийцев она не запомнила, какие-то мудреные русские фамилии, так что они так и остались для нее «капитаном» и «рыжей». Ее очень интересовали их очки, и рыжая объяснила, что у сомбрийцев есть врожденная особенность – их глаза не переносят нормальный для большинства планет уровень ультрафиолета. Флёр обернулась к Томохиро: