скачать книгу бесплатно
? Да, да! ? с готовностью подхватил атаман. ? Не иначе! Я помню-с, ваше высокопревосходительство. За Тереком Россия, и она…
? О-о, нет, голубчик. Здесь вы опять не правы, ? наставнически поправил наместник. ? Зачем «за Тереком»? Теперь и это все Россия. ? Воронцов сделал щедрый жест рукой, будто собирал до кучи все горные цепи Кавказа. ? Вы и так, милейший, в России, ну-с, разве только что… на ее горячих границах… Вы можете, Николай Степанович, мне объяснить, в чем главное отличие Империи? Вижу, не напрягайте лба, вам это не по силам, любезный… Так вот: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Так и государство ? бездарно и недальновидно, ежели не мечтает стать Империей. Впрочем, вы… уже стали генералом, Заводовский. Поздравляю. Дерзайте стать главнокомандующим, мой друг.
? Но следует помнить и заветы Ермолова, ваше сиятельство. Не зря бают: тише едешь ? дальше будешь.
Атаман поздно спохватился, с испугом уразумев, что наступил на больную мозоль графа. Воронцов поморщился, словно отведал кислющего зеленого крыжовника. Любое упоминание о Ермолове, равно и Вельяминове, выводило его из себя.
? Хорошая цитата подобна изюмине в хлебе, атаман, ? холодно отрубил он. ? Но не выпекай хлеб из одного изюма. Вам стоит заучить и другое, Заводовский: удача открывает двери даже там, где их нет. Я уже слышу, как мчится неистовая конница Шамиля…
? Где?! ? всерьез насторожился атаман и огляделся окрест.
? У себя в голове, генерал, ? снисходительно пояснил граф. ? Впрочем, неважно. Вам сего один черт не услышать, Заводовский. Зато вы, насколько я осведомлен, недурно выучились танцевать лезгинку? Браво! Важное, я бы сказал, просто стратегически необходимое качество для генерала.
? Батюшка-государь… ? В расширенных глазах атамана скакала мольба.
? Стыд не дым, глаза не выест. На первый раз прощаю вас, Николай Степанович. Но впредь не будьте буффонадным генералом. Ежели нет… и вы способны только на эти лубочные фокусы… обещаю, найду вам замену. Je vous arranderai ?a[47 - Я вам это устрою (фр.).].
И, уже не обращая внимания на стушевавшегося l'adjoint[48 - Помощник, заместитель (фр.).], окруженный подъехавшей свитой, граф обратился к человеку в пенсне из шумной компании гражданских чиновников.
? Что вы там без конца пишете, сударь? ? Воронцов указал на торчавший из седельного подсумка пухлый блокнот.
? Правду, чтобы ее потом не исказили, ваше сиятельство, ? приподнимая гражданскую шляпу, робко улыбнулся зардевшийся, как девица, молодой человек.
? И какую же правду, любезный? Хотите назвать мою армию «великой», как некогда назвал свою незабвенный Наполеон?
? Этот «маленький капрал»? ? По взволнованному лицу молодого человека блуждала судорога угодливости.
? Это первая твоя непростительная оплошность, любезный. ? Его сиятельство шутливо погрозил пальцем хроникеру, но и этого жеста было довольно, чтобы тот стал белее воротничка своей сорочки. ? Ты, братец, помоложе меня втрое, так внемли. ? Граф дрогнул тонко вылепленными крыльями ноздрей: ? Сей корсиканец, сей «капрал», как вы изволили сказать… великий из великих полководцев! Вы еще были в замыслах вашего непутевого родителя, когда его пушки сотрясали поля Европы… А от одного его имени трепетали короны всех монарших дворов! Не допустите таких же досадных ошибок обо мне, сударь. Вам придется много писать. Запаситесь терпением, молодой человек, и чернилами. Желаю удачи.
Свита засмеялась на разные голоса, но ее смех рассек напевный вскрик запевалы и дружно рявкнувших следом гребенцев:
Ой, да возвеселитесь, храбрые казаки…
Честь и славою своей! ?
Ой, да покажите всем друзьям пример,
Как мы из ружей бьем своих врагов!
Бьем, не портим боевой порядок,
Только слушаем один да приказ.
И что нам прикажут отцы-командиры,
Мы туда идем ? рубим, колем, бьем!
Разговоры, смешки, восклицания поутихли ? все слушали удалую казачью песню, которая наполняла идущих на смерть силою и отвагой… И только главнокомандующий ? граф Воронцов ? не свежел взором. Тягостно и неспокойно было на сердце старика. Его задумчивый взгляд блуждал по обочине большака; жухлая трава, малиновый татарник[49 - Сорное травянистое растение семейства сложноцветных с жесткими, колючими листьями и стеблем и с лиловато-красными соцветиями; разновидность репея.] и редкий кустарник были покрыты розово-желтой, белесой пылью; звериные тропы и солончаки, пересекавшие тракт, были обнажены и звучно тверды.
…Смеркалось, когда в какой-то момент задремавший в седле граф встрепенулся от бодрящей прохлады, равнодушно поднял уставшие глаза и был… потрясен.
Горы, все последние дни казавшиеся ему далекими, ирреальными, будто нарисованными рукой художника, вдруг встали перед ним пугающе огромной, непостижимой, но очевидной громадою. Их седые от белых, голубых, сиреневых снегов пики с фантастическими очертаниями и эфирной, какой-то воздушной линией вершин, вонзавшиеся в облака ? магнетизировали графа и его столичную свиту. И когда минуло первое оцепенение и он наконец оценил всю еще продолжавшую существовать даль между его армией, горами и небом (несмотря на день пути), когда он прочувствовал всю циклопическую грандиозность Кавказских гор, всю беспредельность этой мощи и величия, он против воли ощутил мороз мурашек, пробежавших по коже. От всего этого сурового торжества из камня и льда тянуло враждебным холодом и чем-то еще опасным и гибельным, до сроку скрытым от глаз. Живописные, мягкие горы Крыма были пигмеями в сравнении с этими исполинами…
Да, это был рай, но рай земной и дикий… Рай под тенью сабель его грозного врага Шамиля, с которым ему еще предстояло только скрестить клинки.
Память упрямо высекла резцом имена и портреты его предшественников, пытавшихся покорить Кавказ: Ртищев, Ермолов, Паскевич, Розен, Головин, Нейгардт… Теперь вот он ? граф Воронцов, любимец и надежда Его Императорского Величества Николая I.
? Это мой Эшафот… ? Беззвучно прошептали его бледные губы. Теперь граф уже не думал самонадеянно давать фору Шамилю. Неожиданно ему послышался, как той ночью в Червленной, лязг стальных челюстей адского механизма, но этот звук не принадлежал ни его пехоте, ни артиллерии. Он шел, как казалось графу, со стороны гор, где на фоне густого синего неба рельефно и остро зубчатились их молочно-белые гребни.
? Ладно, рано голову посыпать пеплом. Коней на переправе не меняют. ? Его сиятельство граф Воронцов злорадно улыбнулся бесстрастным кряжам. ? Завтра или послезавтра мы разыграем этот «пуп мира». Так, кажется, его называют туземцы?
? Они называют его «крышей мира», ваше высокопревосходительство. ? Флигель-адъютант Сколков бросил два пальца к виску.
? Какая разница! Мне нужен лишь один бой… Одно генеральное сражение.
Глава 5
«Сурова природа гор. В старые времена там умирало много детей. Но те, кто выживал, жили долго, больше ста лет.
Не все спетые песни остались… но те, что остались живут в веках. В детском возрасте умирали всё больше мальчики. Девочки оказывались выносливее, жизнеспособнее.
…Так и с легендами, песнями, былями… Мужские, джигитские, абреческие, боевые песни, истории о набегах, о сечах, о могилах и мести, о крови, об удальстве и храбрости почему-то сохраняются хуже, нежели песни о любви»[50 - Гамзатов Р. Мой Дагестан.]. Но как бы то ни было, горы и каньоны Кавказа хранят в памяти десятки, возможно, сотни легенд и песен о прославленном Шамиле. Им следует верить. Многим горцам эти истории спасали жизнь, многих пеших сделали конными. Многие робкие люди, услышав песню о бесстрашном храбреце, перестали бояться.
Приведем некоторые простые мужские и женские имена, например, у аварцев: Галбацi (Волк), Меседа (Золото), Чакар (Сахар), Батыр (Герой), Гюльжанат (Райский цветок) и т. д. // Казиев Ш., Карпеев И. Повседневная жизнь…Отца имама Шамиля звали Денгав (Доного), и поначалу Шамиля звали Шамиль ? сын Доного. Затем Шамиль стал Шамилем из Гимры (Гимринским), так как он был родом из высокогорного аула Гимры, еще позже ? Шамилем Аварским, потом Дагестанским, Кавказским… Став же всемирно известным, он вновь стал Шамилем, уже не нуждающимся в каких-либо уточнениях или дополнениях. Всенародному кумиру сего не нужно. И если б люди даже не знали, где находится родной аул героя или его могила, если бы не ведали, куда прийти поклониться, то все равно сказали б о нем: «…зато везде и всюду на Востоке бьется его живое сердце». Недаром седая мудрость гласит: «Какова борозда, таков и хозяин поля».
Одно из преданий повествует, как Шамиль сел в седло боевого коня и взял в руки оружие.
А дело было так: однажды на одном аульском годекане[51 - Собрание, совет уважаемых людей у горцев.] люди спросили у прославленного в боях Шамиля:
? Скажи, мудрый (аль-хаким) и великодушный (аль-карим) имам, как могло статься, что небольшой Дагестан мог веками сопротивляться могущественным тиранам[52 - Имеется в виду знаменитая своей жестокостью битва горцев с ордами Тимура-Завоевателя около аула Кумух; битва с войсками иранского шаха Надира.] и устоять против них? Как ему хватает сил вот уже двадцать с лишним лет противостоять всесильному Белому Царю?
И Шамиль ответил, перебирая в руках молитвенные четки ? субха:
? Ни Дагестан, ни Чечня, ни Кабарда с Ингушетией… никогда бы не выдержали такой борьбы, если бы в их груди не горело пламя любви и ненависти. Сей огонь и творит чудеса, и совершает подвиги. Этот священный огонь и есть душа правоверного Кавказа! Мне ли вам говорить, уважаемые? Чтобы увидеть плод своего труда, надо сначала очистить землю от камня, вспахать ее и посадить семя… Неусыпно следить за ним, поливать водой и бережно укрывать буркой от бури… ? опустив на грудь голову, молвил имам. ? Много, очень много есть что сказать мне об этом. Много дела было…
? Так поведай нам с самого начала…
? Где родился? Как жил?
? Просим тебя, о достославный Шамиль!
? Люди нашего годекана расскажут это своим сыновьям и внукам, соседям из другого аула, а те другим… И так от ущелья к ущелью, от горы к горе! Землей не будет съедено тело того, кого прославит Аллах!
Шамиль помолчал, выждал, не перебивая ничьих речей, ? скажут ли аксакалы еще чего, затем поднял голову, стряхнув папаху с гордо повязанной на ней белой чалмою.[53 - Чалмы на Кавказе обычно не носили. Чалму можно было увидеть лишь на некоторых представителях духовенства и важных людях среди жителей Причерноморья.В имамате Шамиля чалма была введена как знак отличия между гражданами разных званий и должностей.Кадиям, муллам и другим ученым людям – алимам – был присвоен зеленый цвет. Хаджиям – мекканским пилигримам, особо уважаемым в народе, – гранатовый, наибам – желтый и т. д. Сам Шамиль носил белую чалму, как и все простые мюриды. Впрочем, эти головные уборы не были чалмой в ее классическом, натуральном виде. Для горцев это было бы слишком хлопотно и не всегда по средствам. А потому роль чалмы в горах исполнял кусок кисеи, шелка, атласа или другой материи, обернутой вокруг обычной папахи // Казиев Ш., Карпеев И. Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке.]
? Это можно, не знаю, успею ли до намаза…
? Не успеешь за этим костром ? за другим доскажешь, ? горячо откликнулись голоса.
? Кто я такой? ? прислушиваясь к далеким звукам зурны, продолжил Шамиль, глядя на сидевших вокруг горцев.
Лицо учителя было сурово и замкнуто. Он улыбался редко, лишь излучинами губ, глаза от улыбки не мягчели, неприступно сохраняли свой неяркий булатный блеск. И весь он был скуп на краски, холодно-сдержан, похож на камень, которым так щедро усеяна многострадальная земля Дагестана.
? Кто я? ? задумчиво повторил имам. ? Сын садовника из далекого аула Гимры. Разве я особенный? Я не выше ростом и не шире в плечах, чем другие. В детстве… я и вовсе был хилым и слабым… Помню, как мать, возвращаясь с родника с кувшином воды, тяжело поднималась по каменным ступеням сакли… начинала разводить огонь в очаге и не могла сдержать слез… Наши родственники и соседи, глядя на меня, скорбно качали головами и говорили, что долго не протяну. ? Шамиль смолк, а на губах и скулах его отчетливей проявилась железная твердость. ? Я сначала носил имя Али. Но когда крепко болел и был близок к смерти, прежнее имя заменили Шамилем, в надежде, что вместе со старым уйдет и моя гиблая хворь. Мои глаза не видели большого мира… Уши не слышали шума больших городов. Меня воспитали родные горы и пастбища… суры Корана и клекот орлов. Я никогда не был хозяином завидного добра и богатства… учился в медресе в своем ауле, который не больше ослиной головы. Родители, навьючив лошадь, отправляли меня в Темир-Хан-Шуру, на базар, продать гимринские персики и то немногое, что рождала наша скудная земля. Долго я так ходил из года в год, со старой кобылой в поводу, по каменистым тропам. И вот что однажды приключилось со мной…
Было мне тогда не больше четырнадцати зим… В тот год засуха и зной стояли страшные… Много скота пало. Земля потрескалась и обуглилась, будто по ней прошел огонь. Трава покоробилась желтизной, ручьи пересохли, а реки обмелели…
Я спускался с гор. Неподалеку от Темир-Хан-Шуры, на окраине одного аула, меня встретили пять молодых парней, на год-два старше меня. У одного старое кремневое ружье было…
? Уо! Селям алейкум, ламорой[54 - «Ламорой» было презрительное название горцев» // Толстой Л. Н. Хаджи-Мурат.] из Гимры! Хорошо, что ты попался нам со своей дохлой клячей. Угости джигитов персиками. Не видишь разве ? жара? Пить хотим! ? крикнул один из них и без спросу и разрешения запустил руки в мои корзины. ? Э-э-э! Что за кислятину ты везешь? Челюсти сводит, волла-ги!
Наглецы врали… персики были сладкими. Но вместо благодарности они выплюнули мне под ноги надкушенные плоды и бросили с насмешкой в лицо:
? И это ты несешь-везешь продавать на базар в Темир-Хан-Шуру?! Свиньи, и те отвернулись бы от этого дерьма!
…Уж не помню, из какого они были тухума[55 - Слово «тухум» на санскрите и фарси означает «семья», «деревенская община». У аварцев наряду с иранским «тухум» был распространен собственный термин – «кьибил» (буквально «корень»), у даргинцев – «джинс», у лакцев – «сака», у лезгин – «сихил», «миресар». Каждая такая группа возглавлялась одним или несколькими старшинами (чухби, карт, адилал, аксеккал, хистар и др.). Старшины, вожди вели текущие дела общины, рода, разрешали споры между ее членами. Они же выполняли функции судей по адату // Казиев Ш., Карпеев И. Повседневная жизнь горцев Северного Кавк
В книге Э. Исаева «Вайнахская этика» говорится: «…Чеченский тейп объединял семьи, связанные между собой кровным родством по отцовской линии. По мере разрастания тейпы (тухумы) распадались на две или более части – гары (ветви тейпа, рода), каждый из которых со временем образовывал самостоятельный тейп. Все члены гара могли назвать имя своего реального предка. Кроме того, каждый чеченец должен был знать и помнить имена не менее 20 лиц из числа своих предков».«Как правило, большая семья, известная у горских народов Северного Кавказа под разными наименованиями, объединяла до пяти-шести и более поколений ближайших родственников, преимущественно по прямой нисходящей линии (родители, их женатые сыновья, внуки и т. д.). Численность ее достигала 40–60, а порою 100 и более человек. В ряде случаев в больших семьях, особенно феодальных, проживали и рабы, являвшиеся собственностью владельцев. На протяжении столетия рост числа членов семьи приводил к закономерному дроблению семейной общины. Выделившиеся семьи по мере возможности селились рядом, поблизости от отцовской семьи» // Казиев Ш., Карпеев И. Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке.аза в XIX веке.], из какой гары[56 - В книге Э. Исаева «Вайнахская этика» говорится: «…Чеченский тейп объединял семьи, связанные между собой кровным родством по отцовской линии. По мере разрастания тейпы (тухумы) распадались на две или более части – гары (ветви тейпа, рода), каждый из которых со временем образовывал самостоятельный тейп. Все члены гара могли назвать имя своего реального предка. Кроме того, каждый чеченец должен был знать и помнить имена не менее 20 лиц из числа своих предков».«Как правило, большая семья, известная у горских народов Северного Кавказа под разными наименованиями, объединяла до пяти-шести и более поколений ближайших родственников, преимущественно по прямой нисходящей линии (родители, их женатые сыновья, внуки и т. д.). Численность ее достигала 40–60, а порою 100 и более человек. В ряде случаев в больших семьях, особенно феодальных, проживали и рабы, являвшиеся собственностью владельцев. На протяжении столетия рост числа членов семьи приводил к закономерному дроблению семейной общины. Выделившиеся семьи по мере возможности селились рядом, поблизости от отцовской семьи» // Казиев Ш., Карпеев И. Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке.], ? лукаво успехнулся Шамиль, проводя ладонью по своей огненной, крашенной хной бороде, ? но шутки их мне не понравились. Я помню адат, помню законы: «Если рот держать закрытым, будет голова цела. Кто не поступает так, тот слабоумный». Видя к тому же, что их много, что все они меня старше, а у одного из них заряженное ружье… я попытался благоразумно пройти мимо. Но они окружили меня и принялись развьючивать лошадь, стаскивать с нее корзины с фруктами и хурджины, которые наполняли руки моей матери.
? Эй, не горцы вы разве? Обычаев не знаете?! Или гимринцев, что выше вас в горах живут, за мужчин не считаете?! ? крикнул я.
Но они лишь надрывали животы от хохота и потешались над моим беспомощным и растерянным видом.
Имам замолчал, глядя на пляшущие языки пламени, а люди, сидевшие у костра и слушавшие с чувством трепетного благоговения историю великого Шамиля, встретились с его упорным прищуренным взглядом.
…Мирно потрескивал, фыркал ставший ярче рубина валежник; из соседней сакли тянуло душистым кизяком и жареными лепешками. Молчали в стылой дреме дагестанские горы.
? Что было дальше, Учитель? ? неожиданно откуда-то сверху сорвался звонкий голос.
Старики, задрав головы, недовольно зашумели, гневно потрясая посохами.
? Пошли вон, дети шайтана! Молнии на вас нет!
? Чтоб повысохли ваши языки, а дым, выходящий из труб ваших саклей, стал тоньше крысиного хвоста!
? Кто посмел осквернить этот час?! Кто бросил камень в ровное течение исповеди Святого Человека?!
Шамиль властным жестом утихомирил громкокипящих аксакалов и чухби. Он давно приметил на ближайших плоских крышах домов.[57 - Высшим органом власти сельской общины (аула) являлось народное собрание. Здесь решались важнейшие вопросы жизни общества: войны и мира, заключения союза с соседними обществами или феодальными владениями, утверждения адатных норм или внесения в них изменений и дополнений, выбора должностных лиц. На собрание, как правило, должны были являться все взрослые мужчины общины. Сначала высказывались старики, потом мужчины среднего возраста и лишь затем молодые, которые без особого разрешения говорить не могли. Голосование по обсуждаемым вопросам было открытым, о чем свидетельствует сохранившееся у аварцев выражение «Разияс килиш борхи!» («Пусть согласный поднимет палец!»).На собраниях царили порядок и дисциплина, отмеченные кавказоведом Н. И. Вороновым в записках «Из путешествия по Дагестану» (1870): «Но вот состоялся джамаат (собрание верующих; старейшин). Все члены его держат себя весьма дисциплинированно: у места молчат, у места говорят, и некоторые весьма бойко, плавно и дипломатично, у места слушают. Интерес каждого – предмет схода, совещания; и если джамаат (годекан) собрался в ауле, подле строений, то крыши их переполнены любопытными наблюдателями и слушателями, коим нет места в среде самого джамаата, – несовершеннолетними, а иногда и женщинами. Это не стадо, это строго дисциплинированная толпа; импровизированным поведением ее на сходке может остаться доволен любой ревнитель порядка».]
> десятки сверкающих в отблесках костра глаз наблюдателей и слушателей, которые завороженно смотрели на него ? своего защитника и Пророка, и ловили каждое слово.
? Что ж, и я был таким, уважаемые… Тоже взбирался на крышу послушать мудрейших и посмотреть на знаменитых воинов. Уж это всяко угоднее Аллаху, чем если бы они тайком ездили глазеть на крепости гяуров и слушать их лживые обращения к племенам гор. Эй, покажись, смельчак, что осмелился перебить меня!
Все замерли… Но в следующую минуту на крыше сакли, расталкивая приятелей локтями, объявился малец. Ни дать, ни взять ? волчонок. Голенастый, худой, уши торчком, с блестящими живыми глазами, жадно и преданно озиравшими Шамиля. Цепкие детские руки крепко сжимали ножны и рукоять висевшего на поясе кинжала.
Имам не удержался, вновь улыбнулся излучинами губ и, уже обращаясь ко всем юнцам, «оседлавшим» ближайшие крыши, повысил голос:
? Ну что, волки, быстры ваши ноги? Остры ли ваши клыки? Готовы рвать глотки русским собакам?
? Аллах акбар! ? точно выстрелы, грохотали десятки молодых голосов.
? Веди нас, Учитель!
? Прикажи седлать коней!
Шамиль удовлетворенно кивнул головой, увидев в багровом свете костра белозубые оскалы подрастающей смены.
? Придет время, и я буду ждать ваши кинжалы и шашки в своих рядах! Аллах велик!
? Ля илляха иль алла! ? точно из одной груди вырвалось дружное, фанатичное, вечное.
? А теперь дослушайте до конца начатое!
Шамиль опять поднял руку, призывая к спокойствию и порядку. Крики и ликование прекратились мгновенно, взялась молитвенная тишина, так что ясно стало слышно тявканье и плач шакалов с дальнего склона ущелья.
…Рассказчик щелкнул бирюзовым зерном каменных четок. Его обветренное в бесконечных походах лицо буро потемнело от прихлынувшей крови. Речь стала рубленой, краткой, слова ? тяжелыми, как свинцовые пули… и за ними чувствовалась сдержанность, таящая в себе силу.
? Аллах свидетель, в ту минуту я испытал страх… Взрослыми и большими показались они мне. В отрочестве всегда так… год кажется за три. Я хотел убежать, но не мог. Вы думаете, что Шамиль из Гимры никогда ничего не боялся?.. Позже никогда. С той поры я всякий раз вспоминал этот стыд, а когда вспоминал, то уже ничего не страшился.
…Их вожак, решив посмеяться над гимринцами, сорвал папаху с моей головы, отбежал и крикнул:
? Ты хвастаешь, что живешь ближе к орлам… Я живу у подножия горы, но кто из нас больше мужчина?! По мне, так ты ничтожнее коровьего помета.
…Не помню, как я выхватил кинжал. Кровь клокотала в жилах. Сорвать папаху с горца равносильно тому, чтобы бросить под ноги его честь! Я нагнал обидчика у ворот аула. Сбил с ног у сточной канавы, приставил кинжал к его дрожащему горлу. Хотел убить шакала и зарезал бы ? не шути с огнем! ? но он взмолился о пощаде… Сзади раздался выстрел. Пуля просвистела в пальце от моего виска… Плохой стрелок был тот ламорой. В меня стрелял. Промахнулся. Воллай лазун! Берешь в руки ружье ? целься. Целишься ? убей. Грохот только всполошил народ в ауле. Много вооруженных мужчин сбежалось на выстрел. Но прежде я крикнул разбежавшимся трусам: «Эй, вы! Если не хотите обжечь свои кишки о сталь моего кинжала, сделайте все как было!» Они не заставили меня повторять дважды. Корзины мои вновь были полны персиками из родительского дома. В тот день на базаре Темир-Хан-Шуры… я слышал, как старики говорили: «Об этом юноше мы еще услышим не раз!» Давно это было, но я не забываю, да и не хочу забывать. Потому что в эту минуту проснулся мой дух ? мой огонь. В эту минуту я и стал Шамилем. Разве я хотел шума и драки? Они сами вывели меня из терпенья… Но знайте, ? решительно сказал имам, обводя собравшихся пламенным взором, ? в жизни каждого человека, как и в жизни каждого народа, наступает момент, когда следует высечь из своего сердца огонь.
…Потом прошли годы, много воды утекло. ? Шамиль, отдаваясь воспоминаниям, протянул ладони к костру и закрыл глаза. ? Как-то работал я в саду. Засучив рукава, таскал снизу на скалу чернозем и рассыпал его вокруг каждого деревца. Таскал землю я старой папахой. К этому времени уже несколько ран было на моем теле. Я их получил в разных схватках. И вот приходят ко мне наши горцы из других аулов, даже очень дальних, и говорят, чтобы я седлал боевого коня и надевал оружие. Мне не хотелось снимать с ковра шашку и ружье… Я отказался, потому что мирную жизнь ? садоводство и пчел ? любил больше, чем кровь и войну.
Тогда посланцы аулов сказали:
? Шамиль! Чужие кони пьют из наших родников, чужие люди задувают наши светильники. Сам сядешь на коня или мы поможем тебе?
И вновь загорелся в моей груди огонь, как в тот раз, когда меня оскорбили юноши, огонь, подобный тому и даже жарче. Я забыл про свой сад, я забыл обо всем. Ни дождь, ни ветер, ни стужа не могут погасить огонь, который вот уже почти тридцать лет носит меня по горам. Пылают аулы, дымятся леса, огонь и сталь сверкают сквозь дым во время сражений, пылает весь Кавказ. Вот что такое огонь!».[58 - Гамзатов Р. Мой Дагестан.]
Небо из жемчужно-розового сделалось пепельно-серым. Горы стояли в мягких сине-фиолетовых тенях. Подошло время маркачу-как ? сумеречной молитвы (четвертой по счету в распорядке дня мусульманина), которая творится, когда на горизонте совершенно исчезнут лучи солнца.
Горцы убеждены, что они не только по времени суток узнают час, назначенный для намаза, но от потребности и привычки часто молиться ощущают приближение даже минуты молитвы. Это состояние они выражают словами «чорхолъ лъала» ? «тело чувствует».
И, точно уловив настрой души правоверных к молитве, с плоской крыши мечети разнесся тягучий призыв муэдзина к намазу и омовению: «Аллах велик! Аллах велик!..».[59 - Первая строка азана (призыв к молитве), которая звучит четыре раза; готовясь к молитве, мусульмане совершают обязательное ритуальное омовение определенных частей тела, в определенной последовательности и с произнесением специальных формул.Затем, если молящийся находится не в мечети, он становится на молитвенный коврик (в походе бурку), обратившись в сторону Каабы, и сам произносит азан. Среди основных молитв, употребляющихся мусульманами во время намаза, следующие: «Аль-Фатиха» («Открывающая» – 1-я сура Корана) и «Аль-Ихляс» («Очищение», 112-я сура Корана) // Казиев Ш., Карпеев И. Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке.]
Глава 6
Живет в огне преданий Кавказа и другая легенда о Шамиле. Быль это или небыль, кто знает?.. Но у каждого горца, пожалуй, есть свой немеркнущий образ беспощадного воина Ислама, грозы гяуров, великого мудреца и духовного деятеля, создавшего имамат на Кавказе, от Черного моря до Каспия.
Сказывают и то, что сам Шамиль услышал эту историю о себе от слепого дервиша, когда овладел Гергебилем> и возвращался с мюридами в свое орлиное гнездо ? Дарго.
…Была осень, месяц ? «Когда Поспевал Кизил», когда в аулах мальчикам, достигшим должного возраста, делали суннат[60 - «Одним из значительных обрядов детского цикла для мальчиков, – пишет исследователь Б. Рагимова, – был обряд обрезания – сюннет (суннат). Обрезание, встречавшееся у многих народов с глубокой древности, являлось частью обряда инициации. У лезгин, как и у других народов Дагестана, сюннет (по-араб. хитан – обрезание, или усечение крайней плоти) появился с принятием ислама. Обычай этот очень древний, известный еще по откровениям ранних пророков, и весьма распространен среди тех, кто покорился Аллаху. Определенных жестких возрастных границ для сюннета не было: были случаи, когда обрезание ребенку делали еще в колыбели. Однако чаще это был возраст от двух до четырех лет. Благоприятным временем для обрезания считались весна и осень, когда раны заживали быстрее и с меньшими осложнениями. В народе же говорили, что лучшее время для сюннета – когда кизил поспевал. Как событие жизненного цикла, сюннет у горцев не проходил незамеченным. По случаю сего события устраивалось угощение, родственники приносили мальчику подарки, родители совершали жертвоприношение. Особый размах это действо приобретало в том случае, когда в семье делали обрезание одновременно сразу нескольким мальчикам».] и радостные отцы резали жертвенных баранов.
…Встретив на своем пути дервиша с поводырем, имам одарил несчастного серебряными монетами и, не открывая своего имени, попросил старца поведать ему какую-нибудь историю.
