скачать книгу бесплатно
Экскурсовод забавно поджал губы и показал рукой на окно.
– Опускаются электронные шторы, – объяснил он, – и окно превращается в экран.
– Какой-то маленький центр управления, – пожаловался кто-то, и экскурсовод насупился.
– Отсюда, – с непонятной гордостью выдал он, – можно осуществлять одновременный контроль за четырьмя полетами! Есть также места для двух операторов, – экскурсовод подошел к высокому креслу, похожему на стоматологическое, и уперся рукой в подлокотник, – которые могут взять на себя полное управление кораблями и непосредственно из центра произвести взлет или посадку.
– Нейроинтерфейс! – послышался шепот за спиной.
Я прошелся между рядами офисных столов, игнорируя настойчивое «ничего не трогайте» экскурсовода. На тонких мониторах были заметны пыль и отпечатки пальцев, огромные эргономичные клавиатуры из двух составных блоков, которые давно уже сняли с производства, потемнели от грязи, а надписи на большинстве кнопок стерлись. На столе виднелись следы от кружек с кофе, хотя все личные вещи были предусмотрительно убраны.
Экскурсовод вновь рассказывал о «Пульсаре-12», и даже самые преданные его слушатели заскучали.
Я остановился у кресла оператора – непритязательного на вид, с высокой спинкой и длинными подлокотниками, выглядевшими так, словно к ним приковывали руки. Практические занятия начинались у нас только со второго курса, а до этого мне довелось лишь пройти тест на подготовительных, на котором проверялась способность работать с нейролинком. Впрочем, тогда я ничего не почувствовал, кроме покалывания в висках. Однако сейчас передо мной стоял настоящий терминал, пусть и похожий на рабочее место захудалого дантиста – это был нейроинтерфейс, оператор которого мог выполнять сотни сложнейших действий за микросекунды.
– А можно сесть? – спросил я, прервав тоскливый рассказ экскурсовода об институтском беспилотнике.
Экскурсовод осекся и удивленно посмотрел на меня.
– Вообще мы не должны ничего трогать. К тому же терминалы отключены. Это просто кресло.
– Тогда и бояться нечего, – пошутил я. – Раз отключено, значит точно ничего не испорчу.
Экскурсовод покачал головой.
– Уверен, вы найдете способ! Нет, в самом деле. Это обычное кресло. Посидите, если хотите. Но я вас настоятельно прошу, не трогайте ничего. Вообще ничего.
– Хорошо, – согласился я, но не торопился садиться.
Перед пыточным креслом стоял массивный компьютер в форме триптиха больнично-белого цвета. На левом крыле триптиха выстроились в ряд грубые тумблеры, обозначенные цифрами, а справа тянулись в несколько рядов кнопки с выгравированными на них буквами – как клавиатура в неправильном, алфавитном порядке. Центральная часть терминала представляла собой решетку с широкими прорезями, в которых неприятно поблескивало что-то черное и плотное, как застывший мазут.
Раньше операторов заставляли надевать тугой обруч, который до боли сжимал виски, но теперь обходились без этого – достаточно было активировать терминал и усесться в кресло.
Я стоял, опираясь рукой о подлокотник, и разглядывал терминал, пока наконец не понял, что в центре управления стало совершенно тихо. Экскурсовод больше не надоедал историями о «Пульсаре», не перешептывались студенты, не слышалось шарканья шагов.
Я обернулся.
Все застыли, как в приступе немого паралича – гид рядом с окном, прижав руку к впалой груди, остальные студенты между столами, у стен, или у двери, оцепенев, точно на мгновенном снимке, – и неотрывно смотрели на меня.
Я почувствовал холодок на спине. Дождь прекратился, но огромное бронированное стекло еще затягивала хмурая пелена.
Я повернул кресло к себе, уперся в подлокотники и стал медленно опускаться. Что-то подо мной скрипнуло, я испуганно вздрогнул, руки с подлокотников соскользнули, и, зажмурив глаза, я упал в кресло – будто нырнул в поток кипящей воды.
Комнату залила ослепительная белизна, мышцы разом свело судорогой от боли, но я не мог даже закричать, потеряв голос, лишившись дыхания. Невозможно яркий свет прожигал насквозь, а грудную клетку разрывало, как при взрывной декомпрессии.
Вскоре я перестал чувствовать боль – рассудок не выдержал, и я провалился в бесконечную темноту, разом сменившую белое сияние. В этой бессветной бездне не было ни чувств, ни мыслей, ни страха.
– Все! – раздался чей-то приглушенный голос. – Время вышло!
Тьма распалась, растаяла в электрическом свете – я сидел в кресле оператора в центре управления, а экскурсовод фамильярно похлопывал меня по плечу.
– А ты, я смотрю, замечтался, – сказал он. – Пора. Нас ждут.
Я долго смотрел на него, не понимая, что происходит.
– Пойдем, – сказал экскурсовод. – Время вышло. Еще посидишь за терминалом – и не раз.
Я поднялся, опираясь о столешницу. Ноги дрожали.
– Давай! Поторопись!
Я сделал шаг к двери и покачнулся. Тощий мужчина схватил меня за плечо.
– Да что с тобой?
– Я… – Говорить было тяжело, горло пересохло. – Я…
Меня вывели из центра управления под руку, как больного. Экскурсовод взволнованно крутился рядом со мной, пока я в пятый раз не сказал ему, что все в порядке, – и тогда он, деловито кивнув головой, вернулся к остальным студентам.
Я стоял у окна.
Виктор неуверенно подошел ко мне, когда я остался один.
– Там что было-то? – спросил он.
– Да голова закружилась. – Я попытался улыбнуться. – Все нормально на самом деле.
– Ладно. – Виктора это объяснение полностью удовлетворило. – Так ты видел? Что думаешь?
– Да как тебе сказать… Я ожидал чего-то более интересного. А это просто как офис. Хотя вот терминал нейроинтерфейса…
– Да я не о том! – перебил меня Виктор. – Ты напоминания в суазоре смотрел? Или так увлекся?
– Какие напоминания?
Я вытащил суазор и провел по экрану пальцем. Только сейчас я обратил внимание на то, что остальные студенты в накопителе настороженно переговариваются.
– Новости, – сказал Виктор. – Ты что, не подписан? Политический канал.
– Я не интересуюсь политикой.
– Даже межпланетной?
Я удивленно поморщил лоб.
– А что произошло?
Виктор самодовольно улыбнулся:
– Венера!..
91
Я сидел на кровати, прислонившись к стене, и ждал, когда выключат свет.
Поначалу я думал, что электричество отрубают, когда за пределами роботизированной камеры начинается рассвет. Я даже пытался таким образом отсчитывать время, однако вскоре понял, что интервалы между включением и выключением света постоянно меняются, как если бы их определял генератор случайных чисел.
У меня постоянно болела голова – виски сжимал фантомный стальной обруч, который надевали операторы самых первых несовершенных нейросистем. Боль ослабевала после того, как гасли светящиеся изнутри стены, но тогда я терял точку опоры – промерзлый пол непонятно покачивался всякий раз, когда я слепо шагал в темноте.
И все-таки я ждал темноты, я верил, что искусственная ночь смоет огромной черной волной окружающий меня кошмар – припадочного робота, всплески щелочного света – и, разомкнув на рассвете веки, я окажусь в обычной больничной палате, подключенный к сложной медицинской машине, отмеряющей ритмичным пунктиром сигналов оставшуюся мне жизнь.
Но ничего не менялось.
Я сидел, прикрыв глаза, хотя это совершенно не помогало. На кровати валялся пустой пакет из-под энергетической суспензии. Пакет выглядел как стандартный паек с рейсового корабля, хотя я не обнаружил на нем ни единой надписи или обозначения – ни логотипа производителя, ни штрихкода, ни названия корабля. Да и сама суспензия была отвратительна на вкус даже по меркам дежурного пайка для технического персонала – водянистая, с комками, она больше напоминала разведенную в воде известку. Впрочем, когда гортань воспалена от жажды, на вкус не обращаешь внимания.
Я поднял с кровати паек и потряс его над открытым ртом, хотя знал, что там не осталось ни капли. Мне давали достаточно суспензии, чтобы я не откинул ноги, но меня постоянно мучили голод и жажда.
Я раздраженно отбросил от себя пустой пакет – тот упал на пол и, перевернувшись, встал на бок, неуверенно покачиваясь, как под воздействием неведомого поля. Обесточенная голова робота, безвольно свисавшая над комнатой, уставилась мутным глазом на пустой пакет – со слепым механическим любопытством.
И тут я вспомнил.
На металлической башке не было ни единого повреждения, однако, когда она билась в истерике о стены, от нее отлетела деталь – возможно, болт или телескопическая антенна – и закатилась куда-то.
Если, конечно, мне это не привиделось.
Я встал с кровати и неторопливо осмотрел комнату. Присел на четвереньки, заглянул под кровать. Мне показалось, у самой стены лежит что-то тонкое и серебристое. Я лег на пол и попытался дотянуться до этого предмета, однако проем под кроватью был таким узким, что я просунул руку только по локоть. Я слепо шарил пальцами по полу, но не находил ничего, кроме маслянистых хлопьев пыли.
Тогда я поднялся на ноги, подошел к кровати со стороны изголовья и навалился на нее всем весом. Кровать скрипнула, но не сдвинулась с места. Я толкал кровать, упираясь в изголовье; босые ноги скользили по полу, изголовье скрипело и шаталось, однако сама кровать оставалась неподвижной.
Руки заныли, дыхание участилось, и я устало опустился на койку. Я сидел, с ненавистью глядя на лошадиный череп, уродливо скрючившийся на тонком, похожем на изломанную шею кронштейне.
Его потухший глаз смотрел в пол, на пустой пакет из-под суспензии.
Я вскочил, схватил пакет и принялся энергично сминать его и скручивать. На пол упало несколько мутно-белых капель. Плотная прорезиненная упаковка поддавалась с трудом и совсем не хотела держать форму; я надорвал пакет зубами в нескольких местах и скомкал его в некое подобие палки.
Кровать.
Задержав дыхание, я подошел к кровати – и тут отрубился свет.
90
Я ненадолго заснул, но потом даже не помнил, видел ли сны. Засыпая, я лежал на кровати, повернувшись лицом к стене и сжимая в руке разорванный пакет из-под суспензии, а когда пришел в себя, то никакого пакета не было.
Кажется, мне снилась темнота.
Разбудил меня яркий свет, который выжигал глаза через закрытые веки. Я поднялся, прикрывая привычным движением руки лицо.
Комната ничуть не изменилась – даже лошадиный череп висел в том же самом положении, мертвенно склонившись над полом. Но кто-то точно был здесь, пока я спал. Кто-то забрал пустой пакет из-под суспензии.
– Это все, что вы можете?! – крикнул я в потолок. – Подкрадываться ко мне, когда я сплю?!
Горло пересохло, и я зашелся кашлем.
– Хватит! Что вам от меня нужно? Я не ответил на какие-нибудь вопросы? Не сложил башню из фигурок?
Голова не двигалась, мне никто не отвечал.
– Скажите хоть что-нибудь! – хрипло прокричал я. – Давайте сюда ваш тест для дебилов! Я пройду его еще раз. А потом еще и еще, пока…
Я не договорил. Грудную клетку разрывало от кашля, а горло воспалилось. Я согнулся, прижимая руку к груди.
Перед глазами плыли красные круги.
Внезапно я услышал увесистый шлепок. На пол упал пакет с суспензией. Я уставился на него с недоверием. Очередная издевательская игра? Я представил, как поднимаюсь с кровати и невидимые тюремщики тут же отключают свет.
Однако жажда победила. Я встал на ноги, озираясь, как вор, пробравшийся в чужое жилище.
Свет еще горел.
Я схватил пакет с суспензией и оторвал зубами верхний край.
Лошадиный череп неподвижно висел над комнатой.
Я жадно глотал, удовлетворенно закрыв глаза. Суспензия была прохладной, и я почти не замечал ее мерзкого вкуса. Саднящая боль в горле затихла. Я подумал, что стоит приберечь суспензию, не выпивать все до конца, но тут мой взгляд остановился на металлической голове.
Я не слышал шипения сервоприводов, но кронштейн сдвинулся чуть выше, и лошадиная башка не смотрела в пол, а бесстыже пялилась на меня потухшим электрическим взглядом, нагло притворяясь незрячей.
У меня затряслись руки.
– Сволочи! – закричал я и взмахнул пакетом, расплескивая суспензию. – Сколько можно! Когда вы уже…
Я задыхался. В приступе бессильного гнева я запустил пакетом в башку. Суспензия разбрызгалась по полу, попала мне на лицо и руки, а сам пакет грузно ударился о робота, свернув ему шею.
– Вот так вот, – пробормотал я. – Вот так.
Голова робота безжизненно свешивалась над полом.
Свет в камере на секунду погас, а затем разгорелся вновь – и тут же с потолка обрушилась звенящая какофония, перемежаемая резкими электрическими хлопками, как от взрывающихся ламп дневного света.
У меня зарябило в глазах.
Я попятился к кровати, зажимая уши. Между пальцами текло что-то холодное и липкое – на секунду я решил, что это кровь, но потом заметил мутно-белые капли.
Из-за безумного, резонирующего звона я не услышал, как открылась бронированная дверь. Шум захлебнулся, и от мгновенной тишины заложило в ушах. Я опустил руки, по которым стекала суспензия, и уставился на высокую фигуру в сером комбинезоне, стоявшую у двери.
Из-за слепящего света я не мог разглядеть лицо и почему-то решил, что тюремщик – не человек.
Я ожидал увидеть уродливый череп вместо лица – с пустыми черными глазницами и ощерившейся пастью. Дверь была открыта, я мог бы попытаться напасть на пришельца, выбраться из камеры на свободу, однако стоял не двигаясь, одеревенев от страха.
