Инициатор

– Убегу, говоришь? Радует, что ты понимаешь, в какую лужу можешь сесть…

Алиса не отреагировала, и он продолжил:

– Твоё командование тебя предало. И любая попытка выйти на контакт с ними для тебя сейчас равна добровольной жертве. Ты же понимаешь, что, если в городе только одна точка контакта, то там тебя точно будут ждать?

Алиса равнодушно кивнула и отозвалась:

– Если бы меня хотели убить свои, им бы не пришлось так всё усложнять. Меня можно было просто вызвать в центр и зачистить там.

В раздражении Даниил яростно расчесал щёку – кожа мелкими лохмотьями повисла под ногтями, на тонких царапинах набухли красные капли, и Алиса отодвинулась от спутника.

– Кое-чего ты не знаешь, бет, – усмехнулась она, стараясь не смотреть на капли крови. – Альфа-вампира не так-то легко убить. Для этого и церкви пришлось бы повозиться. Но церкви это не надо. Альфа-йах – её защитник, ведомый духом и желанием служить величию человечества. Не было случаев, чтобы йах предал своих учителей и духовных наставников, предал свою веру! И потому не было и не будет такого, чтобы мать-церковь отвернулась от нас. Мы стали такими, какие мы есть, не по чужому приказу или прихоти, не из-за грехов, как вы, бета-йахи, и не в назидание кому-то. Каждый из альфы – духовный воин, добровольно положивший на алтарь веры свою душу. За всё человечество. Потому нет смысла в твоих опасениях, бет.

– Замечательно, – протянул он. – Тогда кто мог сообщить милиции о том, как тебя можно взять?

Алиса поморщилась, но не ответила.

Шпиль часовни возник из-за поворота внезапно. Прямо перед ним высился белый бетонный забор, исписанный надписями, у подножья которого лежали давно повядшие живые цветы и вечно яркие искусственные.

– Стена памяти по погибшим при взрыве метро несколько лет назад, – пояснила Алиса. – Тогда проводили изоляцию иноверцев в городе, и тут проходила граница первой еврейской резервации. Станцию в час пик взорвали иудейские террористы, восстановить не удалось. Резервацию уменьшили, особо ретивых евреев посадили, часть депортировали. Об этом на всю страну по телевидению рассказывали…

Даниил подошёл к стене и повёл худыми пальцами по надписям. «Тихонов», «Кравчук», «Токер», «Ли», «Наврузов», «Сейсани», «Дьячко», «Васильев», «Данилов», «Хабибулин», «Шольц»…

– В Иерусалиме, – тихо сказал он. – Есть такое особенное место… Ровная площадка, где в давние времена стоял огромный Храм… Он был так огромен и хорош, что им во все века хотели обладать люди разных вер. И воевали за него.

Он замолчал, опустив руку, и Алиса нетерпеливо нахмурилась:

– И что?

– Ничего, – пожал он плечами. – Войн было так много, что от него почти ничего не осталось. А на его обломках построили храмы разных вер. Православные, католические, мусульманские. И только евреи не понатыкали там синагог. Они молятся у руин.

– Это ты к чему? – подозрительно спросила она.

– Ни к чему, – махнул он рукой. – Где тут твоя точка контакта?

– В церкви.

– Оставайся, я пойду.

– Зачем?

– Я огляжусь, уверюсь, что тебе ничего не угрожает, и пойдёшь ты. Меня не жалко, да за мной и не охотятся.

Алиса задумчиво прикусила губу, разглядывая спутника. Он стоял возле белой стены, резко выделяясь на её фоне – чёрный худющий силуэт с провисающей одеждой, поникшими плечами и длинными спутанными волосами, до которых до сих пор не добралась расчёска.

– Это церковь, – напомнила она. – А к церкви бет не может подойти. Возле неё тебе станет плохо, и ты сбежишь.

– Почему? – спросил он, всё ещё трогая ладонью надписи на стене.

– Такова природа йаха. Церковь неприятна нам. Но альфу держит его долг и причастность, а бет может пройти внутрь, только преодолевая себя, свой страх и боль. А на это способны лишь те, кто понимает свою греховность и высокое желание очиститься.

Даниил покачал головой:

– Я не помню своей человечьей жизни. И потому не чувствую себя греховным, – хмуро отозвался он. – Я пройду.

Алиса, усмехнувшись, пожала плечами и объяснила, как найти исповедальню в храме.

Даниил скользнул к входу на территорию Храма и скрылся за решёткой, легко проникнув между прутьев. Девушка лишь покачала головой, вглядываясь в то, как худющая фигура тёмным мазком тени ползла по серой асфальтовой дороге к порогу Храма. Вскоре бет исчез в здании, открыв высокую толстую, но незапертую дверь.

Смотря в холодные стреловидные окна, Алиса задумчиво улыбалась и накручивала на палец тонкий рыжий локон, выпавший из узла. С севера подул ветерок, заколыхал кусты, луна дрогнула на небе, словно была лишь отражением в воде…

Внезапный звон разбил ночную тишину.

– Засада! – истошно завопил Даниил, выпрыгивая – почти вываливаясь – из высокого окна, – Беги-и-и!

Она взъерошилась, приседая перед прыжком. И в тот же момент со всех углов переулка замелькали быстрые тёмные фигуры.

…

17. Засада

Мысли Алисы заметались. Уйти ещё было возможно – люди бежали по асфальту, а выше, над их головами оставалась открытой дорога по фасадам на крышу и дальше, дальше… Но под окнами Храма выл, змеясь по земле, бет – то ли раненный, то ли мучимый чем-то нетелесным. Алиса вздрогнула всем телом, принимая решение, и бросилась на решётки ворот. Прыжок! Прикосновение к металлу – танцующее, легкое, порхающее движение между острых пик решётки, – и мощный рывок со стены в сторону церкви. И уже падая на ухоженный газон, Алиса поняла, отчего выл, метаясь, Даниил – в лунном свете земля вокруг храма блестела, словно от инея. Соль.

Алиса упала, группируясь в мучительном ожидании. Падение, перекат – и она зашипела. Будто живьём начали свежевать! Обожжённая кожа мгновенно занялась болью, сужающей сознание. Рыча, она подскочила к уже едва стонущему бету, безвольным мешком лежащему на траве. Схватила за плечи – пожжённая кожа поползла под пальцами, обнажая кровоточащее мясо. Бет с криком вскинулся – на Алису смотрело белое лицо, сморщенное спёкшейся коркой, с обезумевшими от муки глазами.

Зарычав сквозь стиснутые до ломоты хищно-острые зубы, Алиса рывком вскинула бессознательного товарища вверх и пошла по скрипучей под ногами солёной корке. Она была одета, обута, но и сквозь одежду кожу жгло, выжигая до пергаментного хруста. И идти быстрее не могла – бет лежал на её плечах, отягощая безвольным грузом, и она боялась уронить его.

Давя рык, Алиса выбралась за пределы соленого газона, и опустила бета на асфальт. Даниил не отреагировал, свалившись так безвольно, словно пакет, наполненный студнем. У самой Алисы горело всё тело, хотелось окунуться в холодный снег и замереть в нём, погрузившись в спасительный сон. И даже холодный ветер, внезапными порывами рвущий тишину, не спасал. А тьма вокруг уже ощеривалась стальными иглами, и она ощущала напряжение стиснутых спусковых скоб.

– Инициатор! Именем Отца и Сына и Святого Духа!

Тяжело дыша, Алиса остановилась и повернулась на голос.

Человек, вышедший на порог Храма, был ей незнаком, но спутать стать, твердость и профессиональную выправку подготовленного инквизитора, было бы невозможно. Знала она за ними нечто особенное, что отличало их от других людей. Может быть, уверенность в собственной непогрешимости? Неторопливо, уверенно инквизитор сошёл вниз с крыльца, не сводя с неё глаз, и обвёл рукой территорию:

– Ты в ловушке. Сдавайся и суд учтёт это.

Алиса глухо зарычала. Волосы у корней встали дыбом, став шапкой-гривой, зубы хищно обнажились, а ладони стали узловатыми, с тёмными крепкими пластинками когтей. Трансформация проходила уже помимо участия сознания – боль заставляла меняться почти мгновенно.

– За что?! – глухой вопрос – то ли рык, то ли верещание – вряд ли понял бы кто-то из людей, но инквизитору переводчик не понадобился:

– Тебе вменяется в вину убийство Человека.

– Я не виновна!

Инквизитор опустил ладони, призывая к тишине и спокойствию, и ответил:

– Это ты можешь рассказать суду. Ты знаешь, святая церковь милосердна и умеет выслушивать. Она несёт любовь и понимание, и даже, если ты совершила злодеяние, только у нас ты можешь рассчитывать на милосердие и прощение.

– Я не виновна! – упрямо повторила она, оглядываясь. Даже не видя, она чувствовала в темноте напружиненных охотников, ощущала знакомый чуть сладковатый запах пота людей, не применяющих в пищу мясного, не пьющих алкоголь, не курящих и не позволяющих в своей жизни иных излишеств. И это пугало.

– Тогда тебе не о чем беспокоиться, – кивнул инквизитор. – Иди со мной, и мы во всём разберёмся.

Блеск справа!

Алиса пружинисто обернулась в сторону неосторожного сверкания. За бушующей обильным цветом сиренью едва угадывался тёмный силуэт человека, держащего её под прицелом. И светился случайно оставленный на иссиня-чёрной рубашке серебряный крестик. Алиса напрягла зрение. Листья сирени метались под ветром, то открывая, то закрывая крестик, метались, метались… Миг! – и стало видно. Крестик без распятья, но с маленькими рубинами по краям.

Храмовники.

Алиса понурила плечи, закрывая глаза и тихонько, едва слышно, взвыла. Опустила взгляд под ноги – бет лежал, уже не подавая признаков жизни. Раны оказались настолько глубоки, что сознание погасло, а тело вошло в режим глубинного сна йаха, когда не остаётся ни дыхания, ни сердцебиения.

Подняла голову – мир вокруг сотрясался холодным порывистым ветром, шумящим по косматым деревьям и ухоженным цветникам, он бурился в открытые летние окна, хлеща занавесками, и прижимал к золотым куполам вспугнутых летучих мышей.

– Подойди, – приказал инквизитор. – Я поставлю печать и ты пойдёшь со мной без конвоя, как положено невинному, готовому доказать свою правоту.

– Только печать?

– Только печать, инициатор, – серьёзно кивнул инквизитор. – Ведь церковь верит своим послушникам…

Алиса сглотнула и, переступив через бета, медленно двинулась к инквизитору. Она развела руки в стороны, отворачивая от себя ладони, словно загораживаясь от зла, способного прилететь из любой точки двора. Шла, и волосы медленно опускались, а лицо приобретало прежний вид.

Она подступила к инквизитору, спокойно дожидающегося её, и покорно стянула с плеча куртку спортивного костюма. Под ней оказалась тёмная борцовка, упруго обтягивающая корпус. Обнажённая кожа болезненно краснела после переката по солёному газону. Но всё-таки тело Алисы реагировало на солевые ожоги более стойко, чем тело бета, мгновенно занявшееся глубинными поражениями.

Инквизитор подступил ближе, и Алиса смиренно склонила голову набок, освобождая путь к подключичной ямке прямо над сердцем. Свечей у священника не было – он протянул руку и попросту вжал в кожу мягкий восковой шарик, крепко пропахший сандалом. Алиса лишь вздрогнула, но следом, почти без остановки, в ямку вжался кулак, втиснув печатку перстня в восковую лепёшку, и она застонала. Боль привычно прострелила тело, пробираясь внутрь и обтягивая нитями контроля бьющееся сердце. Алиса стиснула зубы, давя стон, и, почти теряя сознание, осела на землю.

Безразлично смотрела, как выходят из своих укрытий люди. Она не ошиблась – это были храмовники. Молчаливые, подтянутые, выбритые, одетые в чёрные костюмы, и у каждого небольшой крестик с рубиновым вкраплением и оружие, наличие которого можно лишь почувствовать, но не увидеть на плотно подогнанной гражданской одежде.

Двое из них, отличающиеся большим возрастом, отражающимся в частой седине да в манерах командиров, подошли к инквизитору, проводящему задержание.

До сознания Алисы сквозь шум в ушах и мешающую восприятию боль, донеслись тихие слова пленившего её священника:

– Машину к левому въезду. Поведу сам. В сопровождение только пара машин, но старайтесь не светиться, скоро она придёт в себя. Маршрут номер два. Подготовить келью. Объект адекватен, но требует осторожности.

– Есть, – ответил один из храмовников. – А с неучтённым отродьем что?

– Сливайте, пока не очухался, – инквизитор безразлично пожал плечами, отворачиваясь.

Услышав последнее, Алиса с трудом подняла голову. Несколько мгновений она только смотрела на происходящее, не в состоянии воспринять как данность то, что храмовники неспроста оттащили безвольно валяющегося на земле Даниила в сторону подсобных помещений, не просто так поливают из откуда-то взявшейся канистры и не зря вокруг насыпают дорожку соли.

Инквизитор подошёл и, взяв под плечо, встряхнул:

– Поднимайся! Пошли!

Она безропотно встала, пошатываясь и с трудом фокусируясь. То ли сила пленившего её инквизитора была выше отца Владимира, совсем недавно держащего её на печати, то ли сама она ослабла за несколько дней настороженного бега, но держаться на ногах оказывалось сложным делом.

– Идём, – инквизитор взял её под локоть и повёл на выход с территории.

Острый запах бензина ударил её в ноздри, обжигая пониманием.

Алиса наскребла в себе силы на сопротивление и остановилась.

– Ну? – нахмурился конвоир. Несколько храмовников возникли тенями по сторонам, пока ещё беззвучными и недвижимыми, но уже опасными.

Облизав губы, болезненно ссохшиеся в трескающуюся от малейшего шепота корку, Алиса глухо прошептала севшим голосом:

– Он – бета, не альфа.

Инквизитор снова взял её за локоть:

– Идём!

– Он – бета! – отступая, замотала головой Алиса. – Он – человек! Ему помощь нужна.

Прищурившись, словно прицелившись, инквизитор короткий кинул взгляд в сторону лежащего на земле бета.

– Ты – инициатор, – сухо ответил он. – И не мне объяснять тебе, что возможность упокоения – высшее благо для таких, как он. Его счастье, что он оказался свидетелем нашего внутреннего дела. Ты же понимаешь, что церковь должна быть незыблемой и мирянам не стоит знать о внутренних несогласованиях? Его существование угрожает нашему лицу. И это для него удача – теперь ему не придётся ждать сорока дней в молитвах и посте. Пусть уходит с миром! За него помолятся.

И кивнул стоящему над бетом храмовнику с уже зажженной зажигалкой в пальцах. Пламя плясало под порывистым ветром.

Синий огонёк, трепыхнулся сорванным лепестком, и поплыл в воздухе к голове Даниила – к чёрным мокрым волосам, в которых влажно блестела серебристая прядь.

– Нет, – шевельнулись губы Алисы.

Трансформация прошла мгновенно. Вот только ещё стояла утомлённая девушка, болезненно поднявшая плечи, и в тот же миг уже на инквизитора бросался йах. Бросок сшиб его с ног, отшвырнув в сторону переломанной куклой.

Васильковый огонь тронул чёрные волосы, и те жалко свернулись в опалённые спиральки, занимаясь…

Уже ощущая боль, Алиса прыгнула вперёд, на стоящих вокруг бета, храмовников.

Удар! – с вдавленной грудной клеткой человек, едва успевший вытащить пистолет, отлетел от солевого круга. Удар! – второй, с переломанным руками, рухнул на землю.

Волосы бета занялись мгновенно. Радостно полыхнуло жёлто-сизым, грязным цветом нечистого пламени. Но свёрнутый калачиком, словно младенец, он не шевельнулся. Сознание уходило дальше от боли и страдания…

– Йаахааааассс! – завизжала Алиса, бросаясь на быстро заполыхавшее под ветром тело, своими руками сбивая огонь. Белая ярость застилала рассудок, и не было страха ни перед чем. Но занявшийся на благодатной подпитке огонь не хотел отступать.

Пули сверлили воздух со всех сторон. Серебренные, заточенные под йаха. Отнимающие силы странной жизни инициатора. Но, казалось, что скорость Алисы превышала даже возможности отменных стрелков. Она металась сама похожая на чёрное пламя. И огонь отступал.

Когда последние языки огня погасли, оставив после себя лишь курящиеся дымки из почерневшего тела, она повернулась к храмовникам, стоящим вокруг с поднятым оружием. Её мутило и шатало, по опалённой коже вздувались бледные пузыри, а на ранах дрожала, как желе, застывшая кровь.

Стрелять им не пришлось. Алиса сделала лишь шаг навстречу вооружённым бойца церкви и рухнула вперёд прямо, в полный рост.

…

18. Наставник

Первое, что коснулось её сознания – густой запах сандала, щекочущий ноздри и мешающий сфокусировать внимание. С трудом открыв глаза, она вздрогнула. Прямо напротив неё безвольно висел на кресте иссечённый замученный человек. Мгновенно сознание затопило цунами ужаса. Настолько яркого и неудержимого, что Алиса забилась, выкручивая тело из металлических пут. Хватала ртом воздух, уставившись в недвижимые глаза висящего напротив. Только успокоившись, она поняла, что распятье в натуральную величину нарисовано с фотографичной точностью. Но крест – сильнейший символ – действовал на неё, как это могло быть только на территории храма.

Комната была большой, с высоким потолком, массивной окованной деревянной дверью, и без окон. Одно это заставило её сердце затрепетать. Дальнейший осмотр доказал, что подозрения небеспочвенны. В одном из противоположных углов стоял длинный стол с высокими стульями вокруг, в другом располагался горящий камин с кирпичным дымоходом, тянущемся вдоль стены. В потолке и полу виднелись чёрные точки выглядывающих стальных прутов, готовых по единому движению тайного рычага сомкнуться в надёжную решётку между судом и пленником.

– Осматриваешься?

Несмотря на массивность, дверь легко уходила в сторону и беззвучно возвращалась обратно.

Облизав губы и подивившись их малости, Алиса хрипло отозвалась:

– Наставник?

– А ты ожидала отчитчика? Не надейся. Рано, – резко отозвался отец Борислав.

Он тяжёлым шагом, глухо отдающимся в гулкой пустоте помещения, прошёл к столу и вытащил из кармана ожерелье из деформированных кусочков металла. Помотал перед собой, привлекая внимание девушки к серебреным бесформенным бусинам:

– Тридцать пуль, – отчеканил он. – Шесть храмовников. Ни одного промаха. И ни одного останавливающего выстрела…

И с маху припечатал ожерельем по столешнице. Бухнуло, забренчало, откатываясь, и Алиса вздрогнула, болезненно сжимаясь от недоброго предчувствия.

Наставник вытянул стул из-под стола и, поставив прямо перед девушкой, оседлал его, крест-накрест сложив руки на спинке. Взглянул из-под сведённых бровей:

– Ты влипла. Убийство двух храмовников при исполнении. Убийство инквизитора-оперативника. Ты понимаешь, насколько утяжелила свою ношу? Прибавив это к смерти почитаемого отца Аттика, ты не оставила себе шансов.

– Я не убивала отца Аттика, – делано равнодушно отозвалась она.

Отец Борислав пожал плечами:

– Это ты будешь рассказывать не мне. После твоего предательства других кандидатов не может быть. И единственное, что теперь может интересовать нас – как сектанты могли сманить подготовленного инициатора.

– Я не предавала. Я не убивала отца Аттика, – также безучастно повторила она.

Отец Борислав поднялся, прошёлся по комнате, остановился у стола, не глядя, положил ладонь на связку пуль и покатал их, склонив голову и вслушиваясь в тихий недовольный металлический рокот. Внезапно остановился и, обернувшись, в упор взглянул на девушку:

– Убийство инквизитора и храмовников ты не отрицаешь?

– Нет, – устало ответила она. – Не отрицаю.

– Зачем ты это сделала?

– Они хотели спалить бета.

Глаза наставника остановились, став опасными, похожими на две застывающие капли расплавленного свинца, но голос остался холоден и спокоен:

– Ты положила три жизни за приблудное отребье?

Сжимаясь, словно возможно распятому стать незаметным и маленьким, Алиса облизала губы, едва покрывшиеся тонкой мембранкой над сожженным мясом, и отозвалась:

– Они… Убили бы его. А он ещё совсем… он мог бы ещё… ну… вернуть душу, – Алиса опять облизала губы, ощущая, что пытка взглядом учителя хуже многих мук, – А они, всё-таки, храмовники. Они уже близки к престолу… Их же не отринут…

Наставник опустил веки, а лишь затем и отвёл взгляд.

– Что ж, – медленно произнёс он. – Как бы ни было тяжко ведро позора, которое ты навлекла на нашу школу, кое-чем мне можно гордиться – ты поняла, что человеческая душа стоит многого…

Алиса закрыла глаза, скрывая болезненно-влажный блеск под ресницами:

– Не сложно ценить то, чего не имеешь – вожделеешь или потерял, – стократ тяжелее ценить то, что у тебя есть.

Отец Борислав кивнул, подтверждая, и снова сел на стул, сложив руки на спинке и опустив на них подбородок.

– Дело не столько внутреннее, сколько идеологическое, а значит внешнее… – он прикрыл глаза и продолжил: – Что бы ты поняла, насколько всё серьёзно… Отец Аттик был значимой фигурой для региона. На его подготовку как центра кристаллизации веры Собор затратил три десятка лет и несколько миллионов долларов. Сразу, как только он только начал свою деятельность, его деяния, несомненно, стали самыми удачными и плодотворными среди подготовленных лидеров с начала века. Изгнание бесов, чистка грязных мест, обращение и удачные исцеления дали хороший процент верующих в области, а уж про его влияние на жизнь светскую можно не говорить. Даже его позиционная война с лидером «Роси свободной» Мирошенко давала нам немалую пользу – каждый выпад отца Аттика давал фонтан эмоций среди верующих, а каждый промах сплачивал ряды.

Алиса снова облизала губы – наставник рассказывал неспроста.

– Конечно, многое можно исправить… Ещё не поздно причислить к великомученикам, наштамповать мирроточащих фотографий… – командор задумчиво почесал подбородок о косточки ладони. – Но он успел бы сделать намного больше, если бы работал всё положенное ему время. И потому за его смерть кто-то должен заплатить.

И бросил внимательный взор на девушку.

Алиса задумчиво смотрела в лоб нарисованному на стене напротив человеку. Распятый, он чем-то был похож на неё. Может быть, неестественно бледной кожей, схожей с её, едва народившейся после тяжёлых ожогов и ранений.

Наставник задумчиво продолжил:

– Конечно, у отца Аттика были враги вне нашей системы. Начиная от других формаций – католиков, мусульман, иудеев, язычников, – которые явно не вольготно существовали на вверенной ему территории и точили зуб. Его смерть могли заказать и политики, чьё избрание он не санкционировал среди мирян, но… – наставник убедился, что Алиса, несмотря на отстранённый вид и устало опущенную голову, чутко слушает, и продолжил: – Но все эти версии кажутся маловероятными, если принимать во внимание, что в его устранении участвовал инициатор, который только что упустил главу почти завершённого обряда.

Алиса подняла на командора взгляд – пронзительный, ясный, – но что-то сказать не успела – Отец Борислав продолжил:

– Внутри ордена всегда были разногласия, испокон веков, но впервые мы столкнулись с тем, что кто-то из церкви стал лидером обряда вызова падшего… И то, что ты упустила его, можно объяснить только двумя способами – тебя купили или ты оказалась слаба перед ним. Первое я отметаю, зная твою преданность идеалам Дома. Значит, речь идёт о том, что тебя заставили поменять хозяина. О том, что неизвестный нам сектант оказался чудовищно силён и перепрограммировал инициатора. А это очень серьёзно. Поэтому так важно, чтобы ты ответила, кто заставил тебя предать церковь.

– Я не предавала!

Наставник словно не услышал:

– Я уполномочен сообщить тебе, что, если ты назовёшь заказчиков, то твоя участь будет не такой тяжкой, как в противном случае.

– Неужели? – хрипло спросила она.

Отец Борислав пожал плечами:

– Твоё тело способно перестраиваться почти мгновенно, в секунды восстанавливаться и изменяться, оно почти неуязвимо, но всё-таки – почти. Не забывай, что в наших силах прекратить твоё существование. Есть способы простые – разрушить до основания мозг, сердце или аппендикс. Но есть и другие… Но все, поверь мне, не будут так приятны, как это делается для бета-йахов.

– Да уж, – скривилась Алиса, – сжечь называется приятным методом?

Командор поморщился:

– Ребята торопились, потому пошли на самый быстрый, но не самый надёжный способ нейтрализации. Вряд ли это убило бы его сразу – на утро пришлось бы отчитывать останки, – но наверняка остановило бы надолго. Однако для тебя у ордена найдутся значительно более весомые меры.

– Всё, испугали, – проворчала Алиса, хмуро пряча взгляд. – И что мне делать, если я не предавала Орден и не убивала отца Аттика?

– Доказать это.

– Чем? – рванулась она. – Я общалась за это время только с отцом Владимиром, вами и бетом! И почти всё время провела в доме или на послушании!

– Всё время не нужно, – спокойно ответил наставник. – Убийство произошло вчера сразу после инициации. Ты покинула зону обряда, отправилась в погоню за объектом и после этого не вышла на связь. Отец Владимир видел, что ты направилась вдогонку за машиной, уходящей к еврейскому кварталу, но потом ушла к реке. Именно там через несколько часов обнаружили тело отца Аттика.

– Это не я, – коротко ответила она.

Посмотрев на неё с жалостью, отец Борислав ответил:

– Алиса, в городе нет инициаторов, кроме тебя. Просто – нет. Не упорствуй. Признай. Назови того, кого мы ищем. И знай, что моё слово будет за тебя. А это многое значит… Ты сможешь уйти чисто.