скачать книгу бесплатно
Жизнь огня
Максим Воробьев
Рассказы, вошедшие в эту книгу, очень различны в жанровом отношении. Впечатляет диапазон – от почти документальной прозы до сказки, от фантастики и до притчи. Почетный гость, приглашенный на вечеринку, вдруг меняет обличие и растворяется в воздухе. Цветущей планете угрожает превращение в сырьевую колонию, а в пламени, вырывающемся из жерла вулкана, проступают черты огненного исполина. Объединяет эти истории одно – пристальное и вдумчивое отношение к жизни, попытка проникнуть в самую суть описываемых событий и душевных переживаний персонажей.
Максим Воробьев
Жизнь огня
На свадьбу
(Рассказ попутчицы)
Поезд уже набрал ход, и мерный перестук колес плавно перешел в нескончаемый аккомпанемент рельсовой мелодии. Наш плацкартный вагон, забитый, как водится, до отказа, начинал жить обычной дорожной жизнью. Напротив меня сидела старуха с изборожденным морщинами волевым лицом, на котором выделялся орлиный нос. Большой подбородок и цепкие черные жгучие глаза под густыми нависшими бровями довершали ее колоритный облик. Она не утратила еще прежней стати и сидела прямо и величественно. После обычных хлопот по устройству временного пристанища она обратилась к соседке:
– Ты далеко ли едешь?
Получив утвердительный ответ, она начала свой монолог, изредка перебиваемый проходящими мимо людьми.
– Вот еду с Крыма к внуку на свадьбу. Сама-то я русская, кацапка. С Воронежа.
Как в Крыму очутилась? Ну, на этот вопрос надо ответить обстоятельно. Мне-то всего три года было, когда мои родители с Воронежа на Донбасс переехали. Там голод был. Жили в бараке – две койки на семью. Хоть сколь человек – все одно – две койки. Если семеро детишек – поперек клади. Ну, нас-то всего четверо было. Отец с матерью, да я с сестрой. Сестре пять, мне три, годочков.
Отец на шахте работал. Где-то с год поработал. Там им молоко давали. Попил холодного молока, да и заболел. Сегодня попил – завтра в больницу отвезли, послезавтра – хоронить. Крупозное воспаление легких. Остались мы с матерью втроем, а она тогда большая ходила, брата нашего ждала. Отец-то рассказывал, сон ему приснился нехороший: курица под кроватью кудахчет. Думал, мать не разродится; свою мать на подмогу вызвал. А получилось – самому…
А его мать-то по нём сильно убивалась, 32 года-то всего прожил. Потом уж моя мать брата нашего родила, и ее домой отправила. А она все карточку вынет, где ее сын, да мы с матерью, и все слезами заливается. Через это и померла скоро. Шибко за сына и его семью переживала. А я с восьми лет уже семью кормила.
Рано, часов в пять, иду по карточкам хлеб получать. Стою. Потом напишут на плече номер тысяча восемьсот десять, например. Иду учиться. После школы прихожу – уже пятисотая. Вот так и жили. Мать на работе, ей некогда в очереди стоять. Лет с двенадцати стали и на работы привлекать.
Война началась. Мать нам деньги дала, говорит:
– Бегите по всем магазинам, покупайте мыло и спички, потом менять будем.
Немцы пришли, у них и выменивали на хлеб. Они-то не трогали, вроде как брезговали, а мадьяры – те отымали все. По домам ходили, у кого что есть – все гребли. Придет, бывало, мать вся в слезах: «Ничего я детки покушать не принесла, все отобрали».
Немцев красные прогнали. Стали нас привлекать к работе и ничего не платили, только палочки ставили. В сорок шестом голод был. Мать тачку взяла, и поехали мы с ней в Воронеж, к своим. Брат на тачке сидит, а мы его везем по очереди.
В Воронеже тоже голод. Помыкались там, да так обратно на Донбасс и подались. В сорок седьмом сестричку забрали на работы. Разнарядка пришла – два человека с района.
А у нас заступы не было никого. Пальцем показали на сестру, да еще на одну девушку, и их забрали. Потом я поехала на работу к сестре устраиваться. Ходила, ходила, говорят: «Вот только вчера взяли человека на место». Наконец устроилась в СМУ 2, там работала.
Начальники все боялись, что им за меня попадет, годков-то моих маловато для такой работы. А работа тяжелая была! Ломиком, вдвоем, например, шпалы из-под рельс доставали. Поработала я так с годик, тут приходит письмо от матери: «Приезжай», – пишет. И я снова на Донбасс поехала. Там нам уже общежитие дали – в одном коридоре много комнат.
А тут приехали вербовать на переселение в Крым. Ну, мы и поехали… Там нам сразу домик дали и 1200 рублей подъемных. Мы на них корову купили, она двести рублей стоила. Пошла я работать на хлопок. Передовичкой стала – больше всех хлопка собирала.
Корреспонденты приехали, спрашивают:
– Сколько хлопка собираете?
– Сколько Бог даст, – отвечаю.
А и почем я знаю сколько? Я же его не взвешивала, работаю себе и работаю.
В Москву даже, на выставку, ездила. Потом хлопок сажать перестали, стала старшей свинаркой.
Потом виноград подвязывать стала. Тридцать три года на винограднике отработала. Сыновья мне помогали. Хотели не хотели – надо было. Дед мой, он в городе работал, а я – в колхозе.
С дедом мы уже пятьдесят три года живем. Слава Богу! Никогда не думала, что с такой жизнью до этаких лет доживу и внуков увижу, и правнуков…
Подошел мужик лет пятидесяти, с простым, словно вытесанным из дерева, вытянутым лицом и таким же подбородком, как у старухи:
– Ну, как ты тут, Мама? – спросил он с плохо скрытой нежностью, – не обижают?
– Ой, совсем меня разобидели, видишь, сижу, слезы утираю, – грубовато ответила попутчица. Тот постоял в нерешительности.
– Ну, иди, иди к себе.
Мой меньшенький… Они там разговаривают, выпивают немного, а я только кефир пью. Другого мне и не надо. Мешать им только там буду. Старая стала, больная.
Сейчас ослабела. Раньше было мешок – семьдесят килограмм – на плечо возьму и айда! А сейчас и двадцать кэгэ тяжело.
Жизнь прожили – и слава Богу!
Она замолчала и стала готовиться ко сну.
Поезд, плавно покачиваясь, вез нас через ночь к завтрашнему утру.
Важный гость
Веселье было в разгаре. Загородный санаторий, заказанный для мероприятия, блистал огнями фонарей, гирлянд и то и дело освещался вспыхивающими фейерверками. Люди собрались не бедные, уважаемые. Могли себе позволить немного развлечься и отдохнуть от повседневных забот.
Очередной мерседес, сааб или джип подкатывал ко входу главного корпуса; пока гость поднимался по широкой лестнице, полуобнаженные танцовщицы, поеживаясь от октябрьского ночного холодка, лихо выплясывали канкан на верхней площадке. Процедура исправно повторялась в честь каждого новоприбывшего. Услужливые швейцары распахивали двери, и гость попадал в просторный холл. Вслед за ним вбегали танцовщицы и сразу устремлялись в боковую комнату – греться.
Внутри звучала какая-то зарубежная музыка. Вальяжно прохаживаясь по мраморному полу, гости приветствовали друг друга, переговаривались. Некоторые были с молоденькими спутницами. То тут, то там завязывались беседы. Ловкие официанты, одетые во фраки, лавировали между посетителями с подносами, уставленными бокалами и закуской. По первому намеку они немедленно подплывали к изъявившему желание воспользоваться их услугами.
За полуприкрытыми дверями, ведущими вглубь здания, угадывался огромный банкетный зал. Длинный стол, роскошно убранный всевозможными изысканными яствами, невольно притягивал взгляды собравшихся. Напротив стола возвышалась сцена, на которой томились ожиданием музыканты. В дальнем конце – два отдельных столика, так называемого «кабинета», отгороженные от остальной залы тяжелыми бордовыми занавесями.
В России конца 90-х годов ХХ века, придавленной реформами и дефолтом, такие вечера были исполнены особого шика. На фоне остальной страны, продолжающей разрушаться и нищать, зрелище являлось разительным контрастом. Разумеется, здесь собирались только избранные, окруженные надежной охраной. Возглавлял охрану проверенный человек, пришедший из органов, Петр Николаевич. Службу свою он знал досконально и потому пользовался заслуженным почетом и уважением.
Сейчас, стоя в углу холла, он одновременно наблюдал и за гостями, и за обслугой, и за своими подчиненными. Ни одно перемещение не ускользало от его внимания. Сегодня он чувствовал смутное беспокойство. Слишком уж важная шишка будет присутствовать на вечеринке. Это практически федеральный уровень, и если что-то случится, с него спросят по полной. Петр понимал, что все под контролем, все отработано, привычно, и неожиданностей быть не должно, но беспокойство никуда не исчезало.
Среди собравшихся наиболее уважаемыми людьми были Анатолий Васильевич Босякин – плотный, с красным лицом, и Гасим Исхакович Курдыев, обрюзгший, с бегающими масляными глазками. Первый был директором местного комбината и по совместительству владельцем сети магазинов и народным депутатом. Второй – владелец городских рынков и оптовых баз.
Можно было бы уже и перейти в банкетный зал, но ждали особо важного и почетного гостя. Он должен был прибыть по личному приглашению Босякина, хозяина вечера, поэтому собравшиеся время от времени поглядывали на него.
Единственный, кто держался достаточно независимо, был Марат Гарипович – подтянутый мужчина средних лет, с орлиным носом, более известный под именем Маратка-счетчик. Его братки держали всю область в страхе и подчинении, а в друзьях, кроме вышеупомянутых лиц, числились областной прокурор и замначальника милиции. Сейчас Марат культурно отдыхал, а его братаны скучали на стоянке машин возле проходной.
Маратка-счетчик был наиболее беспокойный клиент, и для присмотра за ним Петру пришлось назначить персонального опекуна. Впрочем, еще не все были в сборе. Машины продолжали подъезжать к крыльцу, и танцовщицы периодически отплясывали свой танец и бегали в подсобку.
Но вот у главного входа плавно затормозили, возникшие словно ниоткуда, два черных БМВ. Выскочившие из первого, охранники заняли отработанные позиции: двое на лестнице, а один услужливо открыл дверцу второго автомобиля.
Девицы еле успели выскочить из корпуса и прямо на ходу принялись отплясывать положенный канкан. Важный гость не спеша вылез из машины. Это был плотно сбитый, пожалуй, даже полноватый мужчина среднего роста, неопределенных лет и с довольно заметной лысиной. Его лицо нечасто, но все же мелькало на экранах телевизоров.
Окинув равнодушным холодным взглядом здание, он поднялся по лестнице, миновал вытянувшихся швейцаров и вошел в холл. Его охранники остались на улице. Распорядитель праздника, доверенный хозяина, тотчас подскочил к новоприбывшему и что-то зашептал ему на ухо. Подобострастная улыбка не сходила с его лица. Важный гость бесстрастно выслушал, кивнул и вслед за распорядителем, услужливо распахнувшим двери, проследовал в банкетный зал. За ними потянулись остальные. Оркестр на сцене заиграл нечто торжественное и бравурное.
Как и полагалось, почетный гость воссел на заранее приготовленное место во главе стола. По обе руки от него сели Анатолий Васильевич с девушкой и Гасим Исхакович. Потом стали рассаживаться остальные. Маратка-счетчик, особо не разбирая, уселся где-то посередине. Петр Николаевич скромно занял свое место в углу возле двери. Трое других охранников расположились у дверей на кухню и в уборную. Распорядитель увивался возле важного гостя и директора комбината.
В этот момент погас свет. Начальник охраны внутренне напрягся. Ох, не любил он такие вот сюрпризы.
– Не волнуйтесь, уважаемые! – крикнул распорядитель. – Сейчас все наладим!
Он метнулся к дверям, в темноте едва не сбив Петра.
– Давай быстрей! – сквозь зубы прошипел начальник охраны.
Музыканты перестали играть, и в зале повисла гнетущая тишина. Совсем темно не было, из окон падал свет от уличных фонарей и гирлянд.
«Это хорошо, – отметил про себя Петр, – значит перебои с электричеством только в здании, а не на всей территории; скоро должны починить».
В полумраке было отчетливо видно, как находившийся во главе стола важный гость медленно поднялся со своего места. Он казался неестественно высоким и похудевшим. Все взгляды были прикованы к нему. Людьми овладело странное оцепенение, смешанное с чувством животного страха.
Петр хотел было пошевельнуться, разрядить обстановку, но вдруг с ужасом понял, что его тело ему не повинуется. Он попытался открыть рот, но не смог этого сделать. Он впился глазами в загадочного гостя. В этот момент начальник охраны мог бы поклясться, что рост того был более двух метров. Да нет! Его голова сейчас почти касалась потолка. Он был просто огромен!
В мертвой тишине гость вытянул вперед правую руку, в глазах вспыхнул красный огонь. Длинный костлявый палец словно вонзился в директора завода. Босякин захрипел и упал лицом в тарелку. Рука с костлявым пальцем устремилась к владельцу рынка. Издав сдавленный стон, тот рухнул со своего стула. Палец уже готовился указывать на следующую жертву.
В этот момент опомнился Маратка-счетчик. Привычным движением он выхватил из внутреннего кармана пиджака пистолет. Почти автоматически вскинул руку, оставалось только примерно навести ствол и нажать на спусковой крючок. Тут Маратка удивленно обнаружил, что его рука сама собой согнулась, и дуло пистолета находится возле виска. Додумать он не успел. Палец нажал на спуск, грянул выстрел, и местный мафиози грохнулся на пол с простреленной головой. Раздался душераздирающий женский крик. Но все еще находились в оцепенении.
Важный гость усмехнулся и, повернувшись к собравшимся спиной, спокойно прошел в отдельный «кабинет». Напоследок он обернулся. Лицо его вытянулось и стало неузнаваемо худым, лишь усмешка все еще продолжала кривить рот. Окинув зал ледяным взглядом, он задернул за собой тяжелый занавес. И тут же зажегся свет.
Первым пришел в себя начальник охраны. Он кинулся к занавесу, за которым скрылся страшный гость, и рывком дёрнул его в сторону. В «кабинете» никого не было. Петр тупо смотрел перед собой и не мог понять, что произошло. За его спиной бушевала паника. Истошные крики, грохот опрокидывающихся стульев, топот бегущих ног. Надо было срочно принимать меры.
– Всем стоять! – истошно заорал Петр. – Никто не должен покинуть помещения до приезда милиции!
По его знаку охранники кое-как протиснулись к дверям и заблокировали выход на улицу. Успевших выбежать из корпуса, вежливо, но настойчиво, попросили вернуться.
В банкетном зале никого не осталось, кроме Петра и трех тел. Скорее по профессиональной привычке, он подошел к уткнувшемуся в разбитую тарелку директору комбината, потрогал. Тот был мертв. Искаженное лицо и полные невыразимого ужаса застывшие глаза. Осматривать владельца рынка и Маратку Петр не стал. И так все ясно. Нельзя терять время. Он достал рацию и вызвал проходную. Он предчувствовал, что услышит в ответ, но надо было все сделать, как положено.
– Проходная! Немедленно заблокируйте ворота! Не выпускайте БМВ!
– Ты че, Николаич! Какие БМВ?
– Которые заехали на территорию около получаса назад!
– Да не было таких. Вот подъезжали джипы, сааб, мерсы, ауди. А БМВ точно не было!
– В общем, никого не выпускать! У нас ЧП. Вызываю милицию.
– Понятно. А впускать можно?
– Можно. Пока отбой.
Преодолевая навалившуюся усталость и слабость в ногах, Петр вызвал милицию и вышел в холл. Его встретили перепуганные лица. Кто-то бился в истерике, кто-то грозил страшными карами.
– Внимание! Сейчас приедет милиция и будет вести следствие. Пока прошу оставаться здесь.
– Нам домой надо!
– Мне страшно!
– Я не могу здесь больше оставаться!
Кричали все одновременно, но Петр никого не слышал. Его взгляд был устремлен на улицу. Через окно отчетливо было видно, как к крыльцу подъехали два черных БМВ. Петр Николаевич выскочил на улицу и машинально сделал несколько шагов вниз по лестнице. Плотный, упитанный человек среднего роста с заметной лысиной уже поднимался по ступеням. «Один к одному!» – пронеслось в голове начальника охраны.
– Ну, что уставился? – сказал Важный гость Петру. – Давно ждете? Дела задержали.
Он прошел мимо остолбеневшего швейцара, по пятам за ним следовали охранники.
Важный гость вошел в холл. Присутствующие, не сводя с него глаз, жались к стенкам.
– Что-то у вас не весело, – изрек гость. – Пора веселиться! А где Анатолий Васильевич?
В помещении повисла гробовая тишина.
Картина в подарок
– А я, вот что скажу, – Всеволод поставил бокал на стол. – Художественное произведение, оно завсегда уникально, но его оценка, и в художественном, и в прямом смысле, напрямую зависит от окружения. От критиков и, так сказать, рекламы. Я в этом на личном опыте убедился.
– Ну, давай, рассказывай! – наперебой загалдели гости, предвкушая интересную историю, зная, что Сева мастер рассказывать заковыристые случаи из жизни.
– Было это, значит, лет двадцать пять назад. Я, тогда еще студент Строгановки, жил в общаге, но вдобавок имел еще и свой уголок в кладовке, который гордо именовал мастерской. Да и не только я, друзья ко мне приходили, писали, работали. Спорили, бывало, до хрипоты, новости рассказывали – общались, словом. Ну, конечно, без выпивки не обходилось. Всякое бывало…
Особенно я сдружился с Игорем и Лехой. Нас даже тремя мушкетерами прозвали. Все – студенты второкурсники, Игорь только на год старше. Но зато выглядел солиднее на все десять. Такой степенный, упитанный, рассудительный, с бородкой.
Как водится, мы и с девчонками дружили, и любовь крутили – все как полагается. Вот как-то мы и познакомились с одной интересной молодой особой. Настя ее звали. Училась она на подготовительных курсах, летом в нашу Строгановку поступать собиралась. Лехе она сильно нравилась, ну, мы друзья – так рядом, для поддержки. Однажды Леха нам и говорит: «Ребята, нас Настя на свой день рождения приглашает. Я куплю цветы, торт, какие-нибудь сережки, но нужен подарок, так сказать, художественный. Ты, Сева, будь другом, изобрази что-нибудь, у тебя и мастерская, и, вообще, ты быстро пишешь, я так не могу.
– Ну ладно, – отвечаю, – попробую. Когда день рождения-то?
– А, послезавтра.
– Чего ж ты раньше-то молчал!?
– Да сам сегодня только узнал.
Что делать? Время уже к вечеру. Я сразу в мастерскую, сделал набросок, все наметил, распланировал. Помню, сюжет какой-то накрутил: что-то и про время, часы, девушка, пещера, море. Ну ладно, думаю, завтра на занятия не пойду, буду писать. Писать надо маслом, а ведь до послезавтра может и не высохнуть. Даже если скипидаром разводить. Ну да ничего, в этюдник положу, принесу, так сказать, свежее произведение искусства, с пылу, с жару.
Уже и краски достал, и первые мазки положил. Но тут стучатся ко мне в дверь друзья-приятели с параллельного потока. Разумеется, с бутылкой и спорами об искусстве. И пошло-поехало. Не хватило, конечно. Сбегали в магазин, продолжили. На занятия я на утро не попал. Просто банально проспал. Проснулся – голова гудит, во рту сухо и мерзко. Пришлось сразу идти в магазин – лечиться. А там опять друзей встретил. И все по новой. Уже где-то часов в пять вечера заходят ко мне Игорь с Лехой.
Посмотрели: на картине еще конь не валялся, я – никакой, а завтра уже дарить надо. Леха было запаниковал, но Игорь все взял в свои руки. Всех других гостей выгнал: «Работать человеку не даете!»
Остались мы втроем, он и говорит: «Давай, Севка, до ночи постарайся успеть». Они с Лехой просидели со мной часа три, видят, я честно пытаюсь, но мало что выходит. Тогда Игорь опять все берет на себя:
