скачать книгу бесплатно
Прокурор выступал страстно, зажигательно, напористо. Надавив лапами на трибуну, он тряс рогатой головой, дважды пил сладкий морс и неистово требовал расправы над московскими шпионами. Он так горячился, что любому в зале стало явственно видно, как преданно и фанатично гибридный олень любит свою сибирскую страну.
Во время выступления прокурора судья Черепанов развлекал себя размышлениями о житейских мелочах.
Натянув на морщинистый лоб квадратную шапочку, старик вспоминал – полил ли он или не полил фикус на подоконнике; а ещё интересовал новый утюг в кладовке, который позавчера куплен в магазине бытовой техники. Судья точно не помнил, в какую сторону надо повернуть кругляшок, чтобы прибор включился на полную мощность.
Когда гибридный олень закончил свою речь, судья вспомнил, что колёсико поворачивать надо направо, где стояли три чёрных точки. Черепанов обрадовался и хлёстко стукнул молотком по столу, предоставляя слово адвокату.
В зале снова поднялся гул, потому что адвокат отсутствовал, что впрочем, было делом привычным для подобных процессов. Если бы судили вороватого соболя или крутого авторитета из росомах, то, несомненно, адвокаты, которыми в большинстве своём работали гибридные лисы, шуршали бы бумагами, постоянно тявкали, бесконечно требуя перенести заседание на завтрашний день.
Сегодня место адвоката пустовало, а значит, обвиняемые защищали себя сами.
– Подсудимые, у вас есть, что сказать суду? – спросил Черепанов.
Рыжий даже голову не поднял.
Барсук замотал улыбчивой мордой, подтверждая, что он сегодня за адвоката и ему есть чем поделиться с судом.
– Слово предоставляется защите, – с сожалением объявил Черепанов, надеясь, что речь зверюшки будет немногословной.
За решёткой в полосатых пижамах обвиняемые выглядели непрезентабельно. Барс походил на больного чахоткой каторжника, дни которого сочтены, а вот покалеченный медведем Марат, излучал безмерное счастье, переходящее в сумасшедший восторг. У него не было одной лапы, но барсук источал надежду, как упрямо выпрямляется весенняя, стойкая травинка под кабаньим копытом. Потому что Марат знал что-то особенное о громком процессе, больше напоминающем судилище или незамысловатую игру в поддавки.
– Моё имя Марат! – громко сказал барсук. – Мне перед вами скрывать нечего. Да!.. я шпион, я агент Москвы и не жалею о своём выборе! Мой рыжий друг тоже служит Москве. И можете не сомневаться, и знайте все!.. мы делали свою работу лучше других шпионов. Мы принесли много пользы своей стране. Нам просто не повезло в тот день…
Черепанов заметно удивился. Обычно во время выступления обвиняемых – кабаны в зале топали башмаками, пихали в пасть толстые пальцы и свистели, словно на свинохоккее. Сегодня же было непривычно тихо, потому что барсук и не думал юлить, оправдывая себя. Он сознался так быстро, что свиньям стало вообще неинтересно переживать за тех, кого к утру кокнут, пустив пулю в лоб. Многим кабанам хотелось ещё послушать свидетелей и попытаться разгадать шпионскую загадку, тем более что в зале находилась одна примечательная свидетельница.
Формы её виделись кабанам – грандиозными. Она сидела где-то в середине зала. Её сарафан с блестящей медалью на лямке сообщал зрителям, что Шалайя готова сказать такое, какое не знает никто в холодной стране – и в жаркой державе, между прочим, тоже.
Сегодняшний суд казался бледным и скучным. Но как бы судья ни спешил закончить заседание точно к полднику – потому что уже заказал у кондитера пышные пирожные с варёной сгущёнкой, – он всё-таки вызвал важного свидетеля, и на трибуну взобрался волк Гомвуль.
По залу пробежал трепетный шёпот. Первые ряды елозили по лавкам, видя, как одет их коллега в звании старшего лейтенанта.
Костюм Гомвуля пошит портными из людей, потому лацканы пиджака были ровными, острыми и отглаженными как у порядочного человека, а начищенные до блеска туфли ослепляли лощёными формами, зачаровывали прошивкой добротной нити и тонкими шнурками из настоящей кожи. Таких туфель не было ни у одного волка в Сибири, только у Гомвуля. Волк шёл к трибуне, сверкая золотыми запонками, словно он не полицейский, а зажиточный фабрикант. Чёрную шляпу он элегантно держал на уровне живота. Выше из-под расстёгнутой белоснежной рубахи сексуально выглядывал волчий мех. Если бы в зале сидели антропоморфные волчицы, они завыли бы от вспыхнувшей страсти. Вид брутального красавца мог свести с ума самую изысканную красотку волчьего племени.
Прокурор Солёный сыпал вопросами, пытался подловить Гомвуля и расспрашивал: знаком ли полицейский с Маратом, а если знаком, то на какие темы он с ним общался? Его интересовало мнение волка: заметил ли он что-нибудь подозрительное, когда вместе с рыжим Барсом выполнял дипломатическую миссию в Стране Китай? И каково его личное мнение в отношении судебного вердикта: надобно ли шпионов расстрелять из пулемёта или усадить на электрический стул?
Весь зал боялся прокурора. Свиньи потирали вспотевшие ладони, волки энергично хмурились, а Гомвуль отвечал с расстановкой и говорил, что с первой встречи не доверял рыжему коту, заподозрив в нём скрытого врага. Он так же нелицеприятно отозвался и о Марате, назвав барсука негодяем и проходимцем… Волк вовсе не выгораживал Барса, и это могло показаться странным, поскольку Гомвуль обещал кошачьей братве спасти их незадачливого друга.
Прокурор Солёный самодовольно сложил лапы на груди, когда судья вызвал следующего свидетеля.
Зал снова затаился, оттого что на трибуну взобралась Шалайя в своём неподражаемом сарафане. Кто-то из хряков знал эту даму лично, некоторые только по слухам, но на суде присутствовал один кабан, который был близок с матерью-героиней и даже проживал с ней гражданским браком.
Капитан Ахлес полюбил её за прямоту и за какую-то редкую, не кабанью силу духа. Шалайя слыла настоящим лидером. Когда она говорила свои пламенные речи, а говорить она любила, особенно когда выпивала – то Ахлес, не отрывая глаз от её бородки и самобытной причудливости усов, вслушивался её в резкие слова о подлых людях и глупых свиньях. Капитан Ахлес влюбился в могучую женщину, отчётливо осознавая, почему отец выбрал именно её на роль любовницы и верного революционного товарища.
Боевой кабан сидел в зале с друзьями. Недавно он познакомился с майором Чуки и капитаном Сычом. Парни оказались боевитыми и опытными офицерами. К тому же эти кабаны принимали участие в неудачном штурме дворца и выжили после трагедии. Сегодня они все вместе пришли поддержать выдающуюся женщину, а по совместительству новую любовницу капитана Ахлеса.
Шалайя обвиняла рыжего кота в бунте. Она уверяла, что точно знает, кто науськивал отставного генерала Репо поднять восстание… А рыжий только шевелил ушами, понимая, что суд будет непреклонен. Хотя какой из него шпион? То ли дело Марат, который замыслил прикончить самого императора Сибири.
Но почему-то Роберта Варакина даже не вспоминали. Все, включая Гомвуля, несли какую-то чушь о мятеже в Якутске и о проблемах на фронте. Свидетели будто специально лепили из обвиняемых злодейских преступников. Но разве Барс и Марат готовили восстание кабанов? Марат во время бунта квасил капусту в Алдане, а рыжий – так тот вообще со Шмалем спасал императора.
«Интересно, а где сейчас чёрный босс?» – вспомнил о друге Барс.
***
В сумке что-то тревожно пищало. Абрамяу причмокнул, пряча морду в подмышке. Валяться в снегу на морозном воздухе в минус тридцать пять – занятие, не приносящее огромной радости, а царапающий душу звук из глубин белоснежной сумки, мешал наслаждаться свободной минуткой.
Но вдруг Абрамяу подскочил и нервно сунул лапу в сумку. Пошарив там, наткнулся на контейнер с сосисками, потом поправил термос с чаем и лишь затем достал рацию.
– Сокол у аппарата! Приём! – выкрикнул Абрамяу, демонстрируя бодреньким голосом, что он и не думал спать… а не думал, значит, и не спал.
– Тьфу ты!.. решил, что у тебя батарейка села! – возмущался на той стороне Шмаль. – Это быстрый мустанг у аппарата. Как у тебя дела? Что нового, сокол? Приём…
Абрамяу приложил к глазам бинокль, всмотрелся вниз.
Два автозака стояли на прежнем месте. Рядом пристроился грузовик с будкой, тот, что привёз Барса и Марата. Кабаны в форме крутились возле машин, курили и что-то пили из фляги.
Абрамяу нажал кнопку на рации, посмотрев на часы; на часах было без четверти два.
– Ничего интересного не происходит, быстрый мустанг. Пока тишина. Приём…
– Сокол, ты тама не зевай. Знаю я тебя, – послышался строгий голос Шмаля. – Герман мне звонил. Сказал, что скоро уже приговор огласят.
Абрамяу понимающе кивнул, будто чёрный мог его видеть. Порой зажиточному коту казалось, что Шмаль всегда присутствует рядом. Он будто делит с ним яичницу по утрам и вместе считает выручку по ночам. Достал уже этот Шмаль!
– Понял я, – мякнул Абрамяу, а выключив рацию, негромко добавил: – Сам не зевай, разява! Командир нашёлся…
***
В морском бушлате и в шапке-ушанке за рулём сидел Жюль. На пассажирском сиденье суетился вдохновитель грандиозного замысла гражданин Шмаль. Он тоже был весь в белом, и животик у него проглядывался, ну очень похожий на мягкое пузо Абрамяу.
– Ничего доверить нельзя этому Абраше. Я ему в рацию алло говорю, а он жвачку жуёт.
– Резину он тянет. Так это называется, – поправил босса Жюль, поглаживая лапой мягкую обивку руля; так и хотелось вцепиться в неё когтями, особенно когда скорость превышала сто километров в час.
– Безответственный он. Одно слово – спекулянт! – оскалился сломанным клыком чёрный.
Машина стояла в переулке, готовая выскочить на дорогу, которая пролегала от здания суда точно к городской тюрьме. План освобождения Барса был прост и, как всегда, гениален!
Шмаль на Гомвуля вовсе не надеялся. Волк обещал доставить рыжего в кабак «Молоко» – и чтобы никаких кандалов, как говорится, с чистой совестью и паспортом без штампа о судимости. Но верить полицейскому, даже с которым пережиты невероятно опасные деньки, не позволяла блатная сущность кота. Шмаль – он в законе, а кто такой Гомвуль? Гомвуль, это служивый пёс – и только-то. Дали ему приказ разогнать шайку котов – он всех к стенке поставит – можно не сомневаться.
На кольцевой развязке у моста, переодетые в форму дорожных рабочих, поджидали тюремную машину три лысых официанта, во главе с Рамзесом. Чёрный немного переживал, как снесут трескучий мороз парни, которые только и умеют, что нолики в счетах пририсовывать… По приказу Шмаля, под позывным «быстрый мустанг», они должны полосатыми конусами перекрыть дорогу, направив тюремный грузовик в тупик. Остальное уже сделает сам чёрный босс – и, конечно, его дерзкие друзья.
Обезоружить двух кабанов охраны дело плёвое, и вот она волюшка-вольная, а там уже и Страна Крым на горизонте светит фонарями на чистой набережной. Шмаль закрывал глаза и видел себя на огромном колесе обозрения в парке развлечений. Внизу ходили только красивые кошечки и все махали ему куда-то вверх белыми платочками. Он сидел в оранжевой жилетке на удобном сиденье, а в лапе у него букет для той единственной, что достойна его внимания.
Чёрный размечтался и задремал.
– Герман тебе звонит! Не спать! – толкнул в плечо Жюль.
Шмаль вздрогнул, вернувшись к делам насущным, и принял вызов.
– Чего тебе надо, зёма? – нахмурился чёрный.
– Повиси, братан… – коротко ответил Герман, предлагая обождать минутку-другую.
В это время крыс находился в зале суда. Сидел он скромно в углу. Рядом работала пресса: два журналиста-спаниеля. Их мохнатые уши каждый раз хлопали по усатым мордам, как только гибридные псы вскакивали с мест, пытаясь разглядеть и расслышать, что же говорит человек по фамилии Черепанов.
Судья снял квадратную шапочку, прицепил к уху микрофон, чтобы его слышали все в этом зале. Он, не спеша, возился с гарнитурой, потом поправил конфедератку и зачитал приговор. Говорил судья старческим голосом – негромко, но торжественно.
– Именем Великого князя, Верховный суд Страны Сибирь в открытом процессе под предводительством судьи Черепанова, с участием генерального прокурора Солёного – постановил! Признать обвиняемого Марата и обвиняемого Барса виновными по статье «измена родине»… и назначить им высшую меру наказания: расстрел…
Зал встал. Зал лапоплескал!
Свиньи топали, волки кивали, соглашаясь с вердиктом, и никто уже не слушал судью, который продолжал бормотать в микрофон дальнейшую часть приговора.
Черепанов поднял глаза, видя, как толпятся на выходе кабаны, словно всем и сразу приспичило выйти в буфет. Волки в первых рядах пожимали друг другу лапы – некоторые целовались, будто их всех повысили в звании и выдали тринадцатую зарплату.
– Ну, народ… – выдохнул Черепанов, закрыв папку с бумагами.
…Шмаль продолжал ждать верного слова от Германа. По его морде скользнула ухмылка. Он знал, что верить волкам нельзя.
– Всё как ты сказал, босс: хотят завалить нашего Барса. Расстрел дали и не поморщились! – выпалили в трубку крыс. – Я к машине бегу. Держи связь с «соколом». Пора, пацаны!
Чёрный быстро спрятал телефон, включил рацию.
– Сокол-сокол, я быстрый мустанг, приём! – тревожно заговорил Шмаль.
– Я сокол. Слушаю тебя, мустанг! – ответила бодреньким голосом рация.
– Ты, сокол, тама смотри в оба лупатых и базар фильтруй: я не мустанг, я быстрый мустанг – мокрый вискас тебе в карман! Как понял меня? Приём…
Рация смолкла, потому что Абрамяу дул щёки.
Тогда Жюль постучал пальцами по рулю.
– Не дави на него, брат. Не время сейчас ругаться, – предупредил морской кот.
Шмаль шевельнул бровью, в глубине души соглашаясь с другом.
– Ладно, сокол… не обижайся на меня. Я погорячился. Бывает… – снова вызывал Шмаль дозорного Абрамяу. – Ты только тачку не упусти. Как выведут Барса, сразу сообщи мне.
Жюль по-дружески толкнул в плечо чёрного и подмигнул, а рация сразу благодарно ответила.
– В нашем меню только свежие блюда, братишка! Всё сделаю в лучшем виде, быстрый мустанг. Отбой.
Абрамяу бросил рацию в сумку, приложил бинокль к переносице, хотя и без дальнозоркой оптики мог разглядеть, что автозаки не сдвинулись с места, а тюремный грузовик всё так же стоял под охраной двух приметных хряков в бело-синей камуфляжной форме. Кабаны болтались возле машин, ожидая дальнейших распоряжений.
– Блин, а я есть хочу, – простонал Абрамяу, завалившись на спину.
Ему уже надоело следить за машинами. В животе страшно булькало. Сейчас бы в кабак. Там всегда можно перекусить беспричинно, а здесь – прям тоска голодная.
Абрамяу улыбнулся, подумав, что можно было бы заказать на крышу доставку пиццы. Вот бы курьер удивился, увидев зажиточного горожанина с биноклем и на снегу. Он спросил бы у Абрамяу: «Вы, поди, недвижимость присмотрели?.. дом хотите приобрести?» – а хозяин кабака ответил бы ему: «Не твоё дело, прыщ безродный!» – а потом открыл бы коробку с пиццей – и кусочек за кусочком… кусочек за кусочком…
Абрамяу так замечтался, что сон похитил его разум, погрузив на кабацкую кухню, где пахло петушиной колбаской, скворчащей на сковородочке, – и «Княжеская» на столе оттаивает…
Послышалось негромкое посапывание, и Абрамяу зевнул.
Лапа медленно сползла с груди, уцепившись когтем за сумку. Сумка свалилась с живота, ударилась о снежную крышу и в ней, что-то брякнуло.
– Ё маё, лысый хвост! – подскочил Абрамяу. – Я термос разбил, что ли?
Он завертелся, вспомнив, что находится в дозоре. Абраша кинул взгляд вниз и увидел, как отъезжает от здания суда грузовик с будкой. Хозяин «Молока» выхватил из сумки рацию и заорал во всю глотку.
– Как там тебя, конь педальный или как, твою мать! Короче, тачка отчалила, тачка отчалила! Приём!
Из рации послышался скорый ответ Шмаля, который даже не обиделся на «педального коня».
– Герман ждёт тебя. Лети, сокол! И лети быстрее, как уговаривались!
Абрамяу спрятал под тканью свою морду, опустив белую балаклаву. Он скалил клыки и яростно шипел, оттого что снова проспал важное дело. И теперь придётся уходить с крыши резервным путём, рискуя драгоценной жизнью.
Втянув живот, гибридный кот покосился на балкон этажом ниже и почти не раздумывая, спрыгнул. Приземлившись на перила, он, словно потерявший равновесие канатоходец, махал лапами, переступая вперёд-назад, но всё-таки сумел удержаться. Абрамяу не только любил засыпать в самых непредсказуемых местах и в любое время – он, в конце концов, ловкий кот и грацией обладает феноменальной!
Сгруппировавшись в комок, пухляш в белом костюме подпрыгнул и свалился животом в кучу снега у стены. Потом он подскочил и со всех лап рванул к машине, где ожидал его крыс Герман.
Глава 4
Зал суда опустел. Две нутрии в синих халатах выгребали щётками кучи мусора между рядов. Словно после ночной вечеринки помещение было завалено банановой кожурой, пивными баночками и шуршащими пакетиками бывших шоколадок и леденцов.
– Я форточку открою. Дышать после свиней нечем, – фыркнула первая нутрия.
– Подожди, сестра, – испугалась вторая нутрия, скосив взгляд на клетку, где всё ещё сидели два шпиона Страны Москвы. – А этих не застудим? Жалко ведь.
– Это ж наши враги, – удивилась первая нутрия.
– Ты на котика посмотри. Какой он враг?
Нутрия залезла на подоконник и потянула вниз шпингалет.
– Барсук, так тот вообще без лапы. И его жалко. Но нам задохнуться теперь?
Уборщица распахнула настежь окно. В зал вихрем ворвался морозный ветер. Бумажки на полу ожили, вздрогнули и побежали в разные стороны, а Барсу стало совсем худо.
Он не боялся смерти, вернее – не боялся в данную минуту. Ему вообще не верилось, что жизнь, полная приключений, верных друзей и бесконечного веселья, вот-вот может закончиться. Всего один точный выстрел и всё – конец рассветам и закатам – конец его мечтам о Стране Крым. А он жениться хотел и Центробанк ограбить мечтал.
Рыжий сидел на лавке, рассматривая нижние лапы, которые люди называли ногами. Он скинул маленькие кеды, растопырил мохнатые пальцы – то выпуская когти, то пряча их снова. Когти выглядели, будь здоров, потому что рыжий кот ещё молодой – ему жить да жить.
Когда Барс был маленький, ему запомнился один чудесный денёк.
Шёл он босиком по асфальту вниз к реке Лене; наверное, тогда был июль. Ярко светило солнце, дул ветерок, пятки обжигала горячая дорога. Барс шёл осторожно, следил, чтобы под розовые подушечки не попались камушки. Сначала шёл медленно, потом побежал, наблюдая за своими шустрыми лапами, пока не оказался у воды. Потом долго сидел на берегу и глубоко закапывался в тёплый песок. Купаться Барс не любил. Сам не знал, почему не любил. Хотя все его друзья выходили из реки только с посиневшими губами и тряслись, будто час на морозе гуляли.
