скачать книгу бесплатно
Глава 6
Тайны «Дома модъ»
Старый портной сдавленно крякнул, глядя на девчонку не по-доброму.
– Ой! – Та в ответ потупилась и принялась теребить край фартука, кидая то на старика, то на Митю испуганные взгляды.
– Гхым! – Старик прочистил горло. – Ваше благородие, а может, коли уж вы тут, будет на то ваша ласка? Путь-то недолгий: два шага всего до братца моего, Аароши, в кабинет… То-се, чайку попьете, ну и с гостями переговорите. Гости важные, один так из самой столицы. А вы как-никак обещались.
– Я обещал, что выслушаю. Большего я не обещал! – настороженно напомнил Урусов. – И конечно же, не сейчас, когда у нас дело. – Он обернулся к Мите.
– Так мы его уже того… сделали! – возрадовался старик. – С паныча полтора червонца, и ежели еще что порвут-покромсают, милости просим… – Под частую скороговорку Исакыч наскоро завернул вещи в бумагу, одним стремительным движением перетянул шпагатом и сунул Мите в руки. – В следующий раз. Дорогу ж найдете? Та шо я такое говорю, шоб самоглавнейшего сыскаря сынок, как дите малое, дороги не нашел? Прям-таки оскорбительные вещи говорю. Ну шо со старого дурака взять! Благодарствуем и до скоро свиданьица! – И он выставил руку ковшиком в ожидании денег.
– Исакыч, ну ты… – почти взвыл Урусов. – Митя, мы уйдем вместе!
– Не беспокойтесь, Петр Николаевич… – негромко протянул Митя, не отрывая взгляда от старика.
Он поискал, куда положить пакет с вещами, потом столь же неторопливо достал бумажник и принялся неспешно вынимать купюры. Его спокойные, плавные движения явно бесили портного, а самому Мите давали возможность подумать.
Вежливость. И этикет. То, о чем не имеет представления старик из низов, но в чем должен быть сведущ сын Кровной Княжны. Этикет – разящий меч, но он же и непробиваемый щит, альфа и омега общества, он позволяет сохранить хоть какие-то тайны, не допускает лишнего любопытства и тем делает жизнь в свете приемлемой. А потому, раз княжич Урусов пообещал неопрятному старику и его родичам некую встречу, этикет велит Мите Меркулову поблагодарить, раскланяться и уйти! Не поинтересовавшись ни характером встречи, ни гостями из столицы.
– Я отлично доберусь домой сам, я ведь и впрямь не барышня, чтоб меня требовалось провожать, и не ребенок.
Глаза старика вспыхнули торжеством, он даже с ноги на ногу переминался от нетерпения.
– Благодарю вас, любезнейший… – Митя еще порылся в кошельке – уже без всякой нужды, исключительно для удовольствия понаблюдать, как изнывает старик. И наконец протянул деньги. – Вы были… – Любезны? Искусны в своем деле? – Вы меня… впечатлили. Весьма благодарен за помощь. Петр Николаевич, еще увидимся.
– Митя, не сердитесь! – принужденно улыбнулся Урусов, раздраженно косясь на портного.
– Что вы, Петр Николаевич, я вам очень благодарен! Всего доброго! – Митя взмахнул шляпой и вышел за дверь.
Хлопок створки не помешал ему расслышать сердитый голос Урусова:
– Дурак ты, Исакыч!
Митя усмехнулся: княжич – милейший человек, но теперь еще почувствует себя виноватым, а оттого станет вдвое милее. Митя быстро прошагал по коридору, взялся за ручку входной двери…
Требования этикета он удовлетворил целиком и полностью, а… как насчет зуда собственного любопытства? Старик-портной, вне всяких сомнений, связан со здешним «дном». Так было, так есть, так будет, пока ношеная одежда чего-то стоит, мазурики будут таскать ворованное «своим» портным на перелицовку. Но будь нынешние дела хоть сколько-нибудь незаконными, к Урусову бы старик не сунулся, да и так открыто при Мите говорить не стал. Так что стоит ли беспокоиться? Хотя-а-а… Портной осмелился нагличать, а здешний альв не желает на Митю шить… да что там, даже побеседовать не соизволил! Такое не может остаться безнаказанным.
Митя звучно потопал, хлопнул дверью, а сам остался внутри. Замер в темноте коридора, прислушиваясь. Из приоткрытой двери мастерской доносился гул голосов:
– …Так ждут же! В пятый раз присылают: где вы да когда будете! На лоскутья изошли паны ясные!
– Нетерпеливые паны уедут, а Митя Меркулов останется, – невинным тоном ответил Урусов.
– Батюшке наябедничает? – презрительно-настороженно буркнул Яков.
– Нет, – уверенно, будто знал Митю от рождения, отрезал Урусов.
– Тогда и ничего, – успокоенно хмыкнул портной.
– Ну-ну… Оптимист ты, Исакыч…
– Это чем вы меня, ваше благородие, обозвать изволили?
– Слово такое, от латинского языка происходит. Человек, который думает, что Мите Меркулову батюшка понадобится, если он тебя, дурака старого, наказать захочет.
В мастерской повисло мрачное молчание.
Лестно. И… неуместно. Конечно, высокое мнение настоящего Кровного, пусть даже малокровного княжича, а не полнокровного князя, заставляет чувствовать себя человеком значимым. Но нужно ли, чтоб каждый портной в этом городе знал, что он, Митя Меркулов, – опасен?
– Что ж… Пойдем, кто там так со мной повидаться жаждет, – снова раздался насмешливый голос Урусова, шаги…
Митя торопливо присел за наваленной в углу кучей мягкой ветоши. Куча спружинила, едва не завалившись Мите на голову, но удержалась. Дверь мастерской распахнулась, плеснув светом в темень заставленного старой мебелью коридора, раздались неторопливые шаги, звон ключей – портной запирал мастерскую.
– Аккуратней, ваше благородие, не споткнитесь, темень тут у нас.
– Да я-то не споткнусь, ты сам не убейся.
– Я привычный, каждый день тута… Ай-уй-юй! – Раздался гулкий стук, басовитое гудение и тяжелые прыжки вперемешку со сдавленной руганью – не иначе портной в темноте приложился об стоящее у стены древнее пианино. – Сюда… извольте… – сдавленным от боли голосом проскрипел он, и шаги удалились: уверенные и размеренные – Урусова, прихрамывающие и подскакивающие – Исакыча.
Митя выбрался из-за кучи ветоши, брезгливо встряхнулся и шагнул следом. Пол пронзительно скрипнул, хорошо, что в этот момент впереди хлопнула еще одна дверь и скрип потерялся в этом хлопке. Митя замер. Сапоги, что ли, снять? Ох и хорош он будет: со свертком чиненой одежды под мышкой с одной стороны и сапогами – с другой! Ну точно крестьянин, возвращающийся с заработков в родную деревню. Нет уж! Если его поймают… скажет, что вернулся узнать, когда будет готов второй сюртук, не застал никого в мастерской и пошел искать. Не поверят, конечно, но и усомниться не посмеют.
Митя неспешно двинулся по коридору, аккуратно обходя выставленную вдоль стен ветхую мебель.
Вторая дверь распахнулась беззвучно и так же беззвучно закрылась за спиной. Митя понял, что снова оказался в модном доме, – запахи изменились. Запах разогретых утюгов и мела остались, зато исчезла противно-маслянистая вонь ношеной одежды, сменившись ароматом пачулей[5 - Тропическое растение, использовалось в парфюмерии, создании эфирных масел. Его листьями также перекладывали ткани для аромата.]. Невдалеке пронзительно стрекотала машинка.
Мраморный пол гулко цокал под подошвами, и Митя пошел на цыпочках.
«Красться по этому дому становится у меня традицией!» – мысленно хмыкнул он. Главное, труп снова не найти, его вполне устроят… убийцы.
Убийц было двое, и оба неторопливо поднимались на верхний этаж. Увы, хватать их не имело смысла – один наверняка Урусов, а второй… но Митя и без того не сомневался, что старый пройдоха связан с местным «дном». И всего-то два трупа на нем – да старик форменный скромник! Или слишком умен, чтоб самому кровью пачкаться? Хотя его поведение с Митей особого ума не выдает. Митя скользнул под лестницу, задрал голову, сквозь дубовые перила разглядывая, что происходит наверху.
Почти над головой у него прозвучали шаги, потом быстрый, отрывистый стук… Тут же распахнулась дверь – будто кто-то караулил прямо возле нее, и донесся негромкий голос Урусова:
– Господа… Маэстро Йоэль, рад вас видеть!
– Как лестно звучит! – ответил ему… вздох ветра… звон прохладного ручья по камням… свист серебряного клинка, ловящего солнечный луч… Ответил голос альва. – Благодарю.
– Так, а поди-ка ты отсюда, Йоська! Рюшки там пришей или еще чего… Тут дела серьезные, не для… маэстров. Да другим скажи, чтоб нас не беспокоили! – После голоса альва скрипучий козлетон старого портного звучал омерзительно, как вопль раскачивающейся на покосившемся заборе вороны.
– Петр Николаевич, наконец-то! Как же мы рады вас видеть! – подхватили из глубины комнаты.
Наверху снова хлопнула дверь, голоса словно отрезало. В наступившей тишине притаившийся под лестницей Митя услышал резкое, частое, злое дыхание. Наверное, так же дышал он сам, когда свитские великих князей поливали его грязью.
Где-то рядом резко распахнулась дверь, и послышался пронзительный женский голос, в котором Митя безошибочно узнал голос Цецилии Альшванг, полновластной хозяйки дамской половины «Дома модъ»:
– Йоська, цудрейтер, ты на кого там злобишься? У меня герань вянет!
Наверху рвано выдохнули, и по лестнице затопотали быстрые, злые шаги. Мелькнула двигающаяся с перехватывающей сердце грацией гибкая фигура, наряженная в простой приказчицкий сюртук, рассыпавшиеся по плечам длинные волосы цвета старого серебра… И альв стремительно направился вглубь дома.
– Не смей молчать родной матери! – донесся гневный вопль фрау Цецилии.
Снова хлопнула дверь, и воцарилась тишина.
Митя подождал еще мгновение и взбежал наверх, бесшумно ступая на самый край ступенек.
С любопытством осмотрел пустую приемную на втором этаже и несколько плотно закрытых дверей. Заглядывать не рискнул – из-за дверей не доносилось ни звука, понять, что внутри, было невозможно. Вот так откроешь, и окажется, что там в тишине и полнейшем молчании десяток клерков в синих нарукавниках корпят над счетными книгами! Стараясь двигаться все так же бесшумно, он шагнул к единственной двери, из-за которой слышались голоса. И впрямь традиция! Митя приник ухом к косяку.
Глава 7
Железный заговор
– Благодарю, Раисе существенно лучше. Доктор сказал, скоро и бинты снимут.
– Душевно рад за вашу рыжую красавицу!
– Арон Исакович, ваше сочувствие весьма приятно, но хотелось бы знать, чему обязан такой настойчивости?
– Видно занятого человека – сразу к делу! – отозвался еще один голос. Холодноватый. Чуть надменный. И одновременно льстивый, будто… приказчицкий. Так мог бы говорить приказчик личной императорской лавки, если бы такая существовала в природе. С затаенным ощущением причастности к величию и превосходства над прочими, непричастными.
– Позвольте, ваша светлость, представить моих гостей: Моисей Карпас, представляет «Общество каменноугольных и железных рудников Юга России», а также товарищество Брянских металлургических заводов, и господин Гунькин…
– Секретарь акционерного общества Путиловских заводов, – все тот же высокомерно-приказчицкий голос вмешался надменно и одновременно – торопливо.
Митя мог поклясться, что фамилию свою господин Гунькин не любит.
– Прибыл специально из Санкт-Петербурга по поручению правления, – и господин Гунькин с прорезавшимся недовольством добавил: – Неделю то поездами, то в коляске! А у меня в секретариате, к вашему сведению, дела, господа!
– Мы ценим стремление правления Путиловских заводов способствовать решению непростой ситуации! Со своей стороны, также стремимся сделать все возможное… – Новый собеседник едва заметно картавил, но, когда начинал частить, картавость слышалась сильнее, а голос становился невнятнее. – Ваша светлость, речь пойдет о пропавшем после варяжского набега железе.
Митя прикусил губу, чтобы не заорать. Железо! Гости – он еще сомневался, подслушивать или нет, и не стал бы, не разозли его старый портной, – приехали ради того самого железа!
«Великие Предки, отныне я буду подслушивать и подглядывать все, что только можно, везде и всегда!»
– Железо, которое варяги успели вынести со складов в Екатеринославе, а также со склада у села Каменское… – продолжал картавый.
– Погодите, господин Карпас, я лучше объясню! Все дело в паровозах, ваша светлость, – безапелляционно вмешался Гунькин. – Путиловские заводы расширяются – мы начинаем делать паровозы! Что, как вы понимаете, без железа решительно невозможно! Давние деловые отношения с синдикатом Брянских и Варшавских сталелитейных заводов подвигли нас передать заказ им… – Некая царственность в голосе Гунькина заставляла думать, что передавал он лично, собственными руками. – Нас заверили, что никакие обстоятельства не помешают выполнить наш заказ. А теперь железа нет! – Невозмутимость слетела с него в один миг, голос сорвался почти на визг. – Мы, изволите ли видеть, в ближайшее время обязаны выпускать не менее восьми четырехосных паровозов системы «Кампаунд» в месяц…
– А мы, соответственно, обязаны поставить питерским заводам соответствующее количество железа, – подхватил Карпас. – И вот… все обязательства срываются!
– И что же вы хотите от меня, господа? – отозвался Урусов. – Поиски ведутся непрерывно…
– Не сочтите за обиду, ваша светлость… так ли уж непрерывно? – В голосе Гунькина появились неожиданно склочные нотки. – Варяги, насколько мне известно, захвачены, а железо так и не найдено!
– Правильно ли я вас понимаю, сударь… Вы полагаете, что Департамент полиции ваше железо… присвоил? – Голос Урусова был мягок и опасен, как пушистая лапа его любимой рыси.
«Да что ж сразу – присвоил? – искренне обиделся Митя. – А как же “Уложение о воинской добыче”»? Что с боя взято – то свято!» Хотя случись в данных обстоятельствах судебное разбирательство – кому принадлежит взятое с варяжского пародраккара железо – оно бы тянулось годами! А господа заводчики спешат. Митя почувствовал, как губы неудержимо растягиваются в улыбке. Как удачно он нынче сюда зашел! А задержался еще удачнее!
– Как можно, ваше светлость! – переполошился Гунькин – почти искренне. Не будь у Мити опыта питерских гостиных, фальшивая нотка могла и проскользнуть мимо ушей. – Все волнение мое… Однако я уполномоченный секретарь и обязан отчетом правлению… Как человек служащий, вы должны меня понять…
– Я, господин Гунькин, служу царю, отечеству и роду, а не частному капиталу. Извольте не сравнивать! – сухо отрезал Урусов. – Было сделано все возможное. По приказу господина Меркулова, главы губернского Департамента полиции, прочесан маршрут, по которому двигались варяжские пародраккары и пешие отряды. Осмотрены места нападения, опрошены свидетели, и, наконец, мы неоднократно допрашивали пленных. Те рассказали, что командовавший набегом ярл велел верным людям увести и спрятать драккар с уже захваченным железом. Куда – они не знают.
– А сам ярл? – явно волнуясь, а оттого все больше картавя, вмешался Карпас.
– Зарублен при попытке варягов захватить женскую гимназию.
– Экие у вас тут страсти! – хмыкнул Гунькин.
– Вы правы, господин секретарь правления. – В голосе Урусова звучала насмешка. – Страсти у нас тут действительно нешуточные. Увы, с момента набега минуло больше месяца, а сведений никаких. Два дня назад его высокоблагородие начальник Департамента приказал прекратить поиски, в связи с малыми шансами что-либо обнаружить. Если появятся новые сведения, мы вас оповестим. – Судя по звукам, Урусов попытался подняться.
– Я не затем сюда приехал, чтоб мне сказали, что ничего сделать нельзя! – возмущенно выпалил Гунькин. – Если железо не найдется и мы не получим его вовремя, правительственный заказ на паровозы уйдет в Коломну или в Сормово! Деловые интересы и репутация Путиловского общества пострадают изрядно, а следовательно, мы не можем этого позволить. Ежели вы, господа, не способны выполнить свои обязательства, я имею полномочия встретиться с представителем бельгийских заводов «Шодуар» и «Коккерель». Для Путиловского общества договор с ними мало выгоден: их железо несколько… изрядно дороже. Да и в качестве мы пока не имели возможности убедиться. Но выбора у нас нет и… полагаю, выплаченная вами неустойка скомпенсирует наши потери, не так ли? – В голосе Гунькина была откровенная угроза.
«К бельгийцам? И доход уйдет Лаппо-Данилевским? Да ни за что!» – возмутился за дверью Митя.
– Тише, сударь, не стоит так волноваться, ведь еще ничего не потеряно! – вмешался Карпас. – Ваша светлость! Вы патриот империи, как любой Кровный… – Вместо претензий, отчетливо звучащих в голосе Гунькина, его голос был полон просительной вкрадчивости. – Но смею думать, вы и патриот губернии тоже! Разве можете вы допустить, чтоб заказ ушел иностранцам?
– Видал я вчера бельгийского управляющего, – проворчал старый Альшванг. – Рожа довольная, как у кота, что целую куру стащил!
– Мы не успеем провести плавку, достаточно значительную, чтобы удовлетворить срочные нужды Петербурга, – продолжал Карпас. – Вынуждены будем вернуть задаток и выплатить неустойку столь масштабную, что само существование наших заводов в Екатеринославе встанет под угрозу, в то время как не пострадавшие в недавней бойне бельгийцы окажутся в выигрыше.
– Никто с вашими заводами дела иметь не будет, если их в любой момент ограбить могут! – отрезал Гунькин.
– И останется в губернии один лишь иностранный капитал, доходы которого, как вы сами знаете, в изрядной степени уходят за границу, да и развитию губернии весьма мало способствуют. Ваша светлость, господа Альшванги полагают вас лучшим сыскарем губернии…
– Нюхом его благородие чует! – проскрипел старый портной.
«Конечно, нюхом, он же Симарглыч!» – с неожиданным для самого себя раздражением подумал Митя.
– Потому мы, со всем уважением, хотели просить вас… – подхватил Карпас. – Взяться за специальный розыск… в надежде, что вы спасете репутацию молодой отечественной промышленности.
А у этого господина есть чему поучиться: надо же, как завернул! И сам выглядит борцом за интересы отечества, и Урусов не будет чувствовать, что какие-то купчики его, кровного Симарглыча, нанимают.
– Мы, со своей стороны, конечно, компенсируем… – подхватил Гунькин… и вот это было лишним.
– Увы, ничем не могу помочь. Я несу ответственность за репутацию губернской полиции, а вовсе не промышленности.
Скрипнуло кресло: Урусов встал.
У Мити вырвался невольный вздох: так хотелось посмотреть, какими взглядами одаривают остальные неделикатного петербуржца!
– Погодите! Ваше светлость, не торопитесь так! – взмолился тот. – Ежели обидел чем – душевно извиняюсь, не со зла, а все от того же волнения! Убытки-то какие, убытки! И в деньгах, и в репутации! Только на вашу помощь и уповаем! Расследовать – это ж ваше прямое дело, можно сказать, Кровное! А мы за потраченное время заплатим, честь по чести, мощной тряхнем – не поскупимся! Самим вам не надобно, так у вас же эта… рыжая красавица!
Гунькина Митя, конечно же, не видел, но был совершенно уверен, что сейчас господин секретарь Урусову подмигнул.
– Еще и болеет, я так понимаю? Вот найдете наше железо и свозите ее на воды, да не в Кисловодск, а в Баден-Баден!
Опять наступило молчание, а потом Урусов ошеломленно переспросил:
