Питомцы апокалипсиса

– Мне нужен Овако, – сказал я. – И, наверное, одеться.

Из хранилища инкубатория унголы принесли мои красные доспехи. Подарок Юли до ее предательства. До ее смерти.

Так же, как Динь-Динь, я одел всю броню, кроме шлема и рукавиц.

Ярл ждал нас в главном корпусе в кабинете Гертена. Битва с Гарнизоном забрала у великана правый глаз и левую руку.

– Слава Хрору, что не наоборот, – хохотнул ярл. – Без правой мне только дрова колоть.

Он уселся в кресло архонта и закинул грязные сапоги на сверкающий белоснежный стол.

– Адастра наша, Волшебник. Что теперь? Полетим в небо?

В небо зачем? Спасать Юлю? Три недели я пролежал в криогенном сне. Уже поздно кого-то спасать.

Нет у меня родной сестры. Нет у меня своих воспоминаний о детстве.

Больше нет у меня возлюбленной.

У меня ничего не осталось.

Даже мои любимые комиксы я никогда не читал.

Я раздвинул рукой жалюзи на окне.

– Приведите на парковку гешвистер Герсен и Рудо.

К бледному куполу тянулись клубы сожженной Адастры. Звездного города без звезд.

– И захватите телескоп Рудо.

Бурый тридцатиместный аэроомнис вздымался над пустой парковкой, как Скала гордости из «Короля-Льва» над саванной. Внутри Орпо и его двадцать шесть унголов с грохотом рассаживались, ломая подлокотники кресел и полки. Снаружи двое воинов втаскивали в багажный отсек сумки со взрывчаткой.

У дверей звездолета я и Динь-Динь то и дело поднимали глаза к кудрявящейся тьме на западе.

– Ты чувствуешь? – спросил француз, теребя расшатанные пальцы. – Как им больно?

– Поздно для этого, – я погладил ладонью лезвие топора, который взял у унголов, – В Адастре все мертвы.

– И правда, – Динь-Динь с хрустом два раза дернул палец, ни единый мускул не дрогнул на узком лице. – Когда заканчивается жизнь, заканчивается и боль.

От столовой Рудо и Герсен шли под конвоем, держась за руки, словно маленькие принц и принцесса со свитой рыцарей. Позади темнокожей девочки несли телескоп здоровее базуки. Складки лилового платьица Рудо трепыхались на ветру, как стебли цветущего вереска.

– Стас! Динь-Динь! И вас тоже куда-то тащат? – закричала девочка.

– Мы все летим на экскурсию на орбиту, – сказал я. – Скоро вы с Герсеном посмотрите на звезды.

Рудо застыла. Потом опустила взгляд на наши с Динь-Динь доспехи.

– Рудо, они с унголами, – сказал Герсен. Рудо тут же закрыла его плечом от меня. Пальцы девочки крепче стиснули руку ананси, смуглые костяшки побелели. Ну прямо как Мана с Дарсисом.

– Герсен поведет аэроомнис на орбитальную станцию, – сказал я. – Когда подлетим к ней, по рации он доложит, что сбежал вместе с частью гешвистеров из захваченного Центра. И что в салоне никого нет, кроме вас. Затем попросит убежища.

– Ничего не будет, – сказала Рудо. – Ты плохой.

– Откажется, – продолжал я. – И Рудо испытает боль.

Я забрал остаток ощущений Динь-Динь от вывихнутого пальца и ошпарил им ближайшего унгола. Взвыв, воин рухнул на асфальт и заколотил себя кулаками по нагруднику. Остальные трое конвоиров схватились за топоры. Взмахом ладони я ошпарил больпулями их всех.

Рудо вскрикнула. Вокруг нее высокие воины валились и теряли сознание. Грохотали доспехи по асфальту. Один упавший конвоир крича сжал телескоп в руках. Из раздавленной трубы посыпались винты и разбитые линзы.

Побледнев, Рудо и Герсен прижались друг к другу. Губы и колени девочки дрожали. В окнах аэроомниса застыли вытянутые лица унголов Орпо.

– Вот такую, – сказал я. – Прошу на борт.

Когда аэроомнис воспарил к черному смогу, конвоиров уже унесли на носилках. Только разломанный телескоп по-прежнему валялся на парковке.

Космическая бездна высоко над голубой планетой выглядела как обугленная скорлупа моей жизни, черная и пустая.

Я уселся сразу за креслами пилотов. Сразу за Герсеном и Рудо. Позади гоготал и орал диверсионный отряд Орпо.

– Ты как архонты, – сказал Динь-Динь справа. – Использовал чувства ананси к любимому человеку, чтобы добиться своего.

– Способ, и правда, действенный.

– И говорить стал по-канцелярски, как они.

– Гертен многому меня научил. Прямо как отец, которого у меня никогда не было ни в одной из жизней.

– Звучит жутко.

– То, что Гертен мне отец? А мне нравится. Знаешь почему?

– Ну и?

– Дети обычно переживают своих отцов.

Обычно, но не в случае Юли.

Тысячи маленьких огоньков мигали в окне поверх моего отражения, прежде чем остаться позади и раствориться в прошлом.

– Там нас ждет пекло, – сказал Динь-Динь. – Ты хоть ее чувствуешь?

– Нет, но мы все равно летим.

Юля, Юля, пускай уже поздно, но черта с два я сдамся.

Примерно через полчаса на дисплее перед Герсеном всплыл конструктор из сотен модулей и блоков – станция. Загорелась лампочка радиоприемника. Герсен отпустил штурвал и нажал кнопку рации.

– Назовитесь, – сказал динамик.

– Герсен из гешвистера Герсен-Рудо, – сказал ананси. – Мы и еще четыре гешвистера бежим от захватчиков Научно-испытательного центра в Адастре.

– Ваша цель?

Я встал и положил руку на спинку кресла Рудо. Прямо над завитками ее шоколадных волос.

– Поиск убежища, – сказал Герсен в микрофон.

Минутная пауза.

– Доступ открыт в транспортный модуль «номер шестнадцать».

Лампочка потухла. На дисплее станция медленно увеличивалась, заполняя черный фон нагромождениями модулей.

– Кстати, там могут быть хмурый ассасин и Шахерезада с кудряшками, – сказал Динь-Динь. – За две недели мы не встретились.

– Отлично, очень по ним соскучился.

Шлюзовая шахта в шестнадцатом модуле распахнулась, словно огромная трещина, и поглотила аэроомнис. Герсен посадил машину в конце посадочной площадки.

– Открой двери, – сказал я и вывихнул мизинец.

Снаружи ждало около сорока солдат. Ошпаренные моими больпулями, все они вмиг потеряли сознание.

Я спустился по трапу и встал посреди распластанных тел в красных доспехах.

Просторный ангар был набит флаерами. Спустивший следом Орпо осмотрел оружие вырубленных ананси. Все пушки имели треугольные стволы.

– Только бозпушки, – сказал Орпо.

– Гравипушки могут повредить обшивку и разгерметизировать модуль, – сказал Динь-Динь.

– «Стартрека» насмотрелся? – спросил я, вправляя сустав пальца. – Но все же… Орпо, оставьте ружья, взамен хватайте бозпушки. Пули тоже дырявят стены.

Рудо глядела на нас из салона аэроомниса через открытую дверь.

– Стас, зачем вы это делаете?

– Чтобы спасти Юлю, – сказал я. – Ну или понять, что это невозможно.

– Юлю?

– Рудо, если выживу, все-все расскажу. Обещаю. А если нет – прости меня. И ты, Герсен тоже прости. Это так далеко зашло, я не хотел, простите…

Вдруг Рудо спустилась из салона и хлопнула меня по руке, сжимающей топор.

– Прекрати просить прощения – ты же пока не погиб, – сказала девочка. – Когда все закончится, я буду ждать тебя живого с объяснениями. Понятно?

– Ну, раз будешь ждать, – улыбнулся я.

Орпо оставил в аэроомнисе вместе с Герсеном и Рудо четверых воинов. Остальные полезли между флаерами к выходу из ангара. Двое унголов несли за спинами сумки с взрывчаткой.

Цилиндрические коридоры тянулись и тянулись. Кондиционеры на потолках дышали жужжа, как огромные пчелы. Сквозь иллюминаторы на отполированную сталь внутренней обшивки глядели обреченный космос, сжимающаяся Вселенная, умирающая материя. Великие зрители обыденной драмы. Отец решает за дочь. Парень дочери идет набить лицо ее отцу. В сухом остатке все так мелко, понятно, просто. Незначительно.

Если жизнь одного существа незначительна, почему нечто, по сути состоящее из множества множеств множеств незначительных жизней, является значимым? Где граница «значимости»? Сколько миллионов жизней можно угробить прежде чем сказать: парни, закругляемся, дальше будет значимо?

Я остановился на развилке двух коридоров.

– Направо через три поворота ждет засада.

– Сворачиваем налево? – сказал Динь-Динь.

– Только я. Постарайтесь отвлечь на себя как можно больше солдат. Шумите погромче. Орите. Удачи!

– Что? – закричал француз. – Бросаешь меня?

– Тебе ли бояться? – я прочистил пальцем заложенное ухо. – Пару раз дернешь палец и положишь сотню солдат.

– Я не солдат боюсь, – буркнул Динь-Динь. – А сам знаешь кого.

– А! – сказал я. – Так они идут сюда как раз по левому коридору.

– Шахерезада? – выкрикнул Динь-Динь. – Она же тебя плевком расшибет.

– Ну спасибо за веру в друга, – я слегка стукнул француза обухом топора по броне. – У меня все схвачено. Больше не попадусь ей в захват.

Динь-Динь был мрачнее тучи:

– Скажи, на самом деле ты сюда помереть прилетел, да? Без Юли не живется?

– Вот умеют же лягушатники бред сморозить!

Я отвернулся и зашагал по левому коридору.

– Увидимся на том конце.

За спиной раздалось:

– Где? На том свете? Друг, ами, не надо умирать.

– На том конце станции, кретин! – заорал я и ускорился.

Их шагов я не слышал. Через три поворота оба словно соткались передо мной из воздуха. Красные пластинчатые доспехи облегали их стройные тела. Лица полностью закрывали глухие округлые шлемы. Стояли они рядом, слегка касаясь друг друга аксамитовыми рукавицами.

На груди каждого темнела багровая мишень «меченых». Знак убийцы.

Я оглядел плотный доспех на бедрах Маны.

– Дарсис постарался? Похоже, он касался тебя в самых нескромных местах. Похоже, вас двоих можно поздравить.

– Похоже, это не твое дело, – сказал Дарсис. Его плечи и грудь обматывали красные ленты. В расстегнутых кобурах под мышками как штыри торчали рукоятки пистолетов.

Мана сняла шлем. Ее восстановленные в инкубаторе кудряшки колыхнулись под мощным дыханием кондиционеров. Темные глаза сияли на гладком бледном лице, как нагретые угли.

– Железяка тебе не поможет, – кивнула бразильянка на мой топор.

– Не поможет, – я отбросил оружие в сторону. – Ведь я обещал, что ни один нож не коснется твоей кожи.

Дарсис сжал пальцы в кулак, внутри гибкой брони запрыгали блики.

– Это топор, умник.

Я пожал плечами: один фиг.

– Стас, поздно бунтовать, – сказала Мана. – Юлирель ушла в Свет.

– Знаю. Вы убили ее.

– Тогда почему?

– Потому что у сказки должен быть счастливый конец, – я поднял левую руку. Из свежего глубокого пореза на ладони сочилась кровь. – Кстати, вот для чего прихватил топор.

Как всегда молниеносно Дарсиса рванул бозпушку из кобуры. Прежде чем щелкнул спуск, я обрушил на ассасина больпули, сбив его с ног. С воплем Дарсис выронил оружие. Уткнулся лицом в плинтус, судорожно хватая ртом воздух.

Кулаки Маны вспороли пространство. Я отклонился назад, сделал выпад, ударил. Мана тоже. Ее костяшки и мой локоть поцеловались сквозь толщу аксамита и отскочили. Из разреза на моей ладони брызнула струя крови. В то же время я накрыл градом больпуль кудри бразильянки.

– Как летний дождь, – хмыкнула Мана. – Освежает.

Она атаковала, свет едва поспевал за ней. Обманное движение плечом, резкий удар снизу. Я отпрыгнул, пнув валькирию по бедру. Рык вырвался из ее плотно сжатых губ.

Пытаясь перевести дух, я отступил и стряхнул пот с лица. Каждый вдох и выдох – словно нож входит и выходит из груди.

Мана прижала меня к окну, и мы сошлись вплотную. Попытались пробить защиту другого. Пересилить бывшего друга. Наша связь разорвана, но память о слабых местах осталась.

– Баста! – победный клич Маны отдался от стальных стен.

Кулак в чехле из аксамитовой брони проскочил мимо моего блока. И влетел прямо мне в лицо. Вслед за головой все тело отбросило назад, затылок обжегся об ледяное стекло.

Новый удар достал печень. Все мои мышцы разом ослабли, словно от электрического импульса. Я ощутил металлический вкус крови в горле. А потом осознал, что лежу на полу.

– Зачем даже сейчас? – взревела Мана и пнула меня носком в ребра. – Зачем, раз Юлирель мертва, ты все равно разрушаешь нашу дружбу, мое счастье. Зачем так упорно губить себя? Ты мстишь?

Краем заплывшего глаза я видел круглый кусок черного космоса в стене. Отражение моего избитого лица и слипшихся от пота волос закрывало все звезды. Мана замолчала. Дарсис хрипел у противоположной стены, пытаясь подняться. Размывалась граница между плотью и болью. Болью не только от ран.

– Ты не хочешь…знать, – я сплюнул кровь.– На самом деле, не хочешь. Но все равно узнаешь.

И я отдал Мане все, что чувствовал. Эпицентр урагана моих терзаний сместился в ее мозг.

Бразильянка застыла. Ее губы задрожали. Выступившие слезы повисли на ресницах как бусинки росы.

– Как же сильно.… Как же сильно ты ее любишь, – всхлипнула она, сверкающие бусинки потекли по ее щекам. А затем над кудрявой головой полыхнули, словно молнии, черные векторы. Страшная гримаса исказила лицо бразильянки. – Я убью тебя!

Железные пальцы впились мне в горло. Я заколотил руками по полу. Мой язык выпал изо рта и запрыгал на подбородке.

Горящие глаза Маны затмили мир. Всю гибнущую Вселенную. Откуда-то издалека донесся слабый голос Дарсиса:

– Ты хотел успокоить ревнующую девушку, показав чувства к другой? В самом деле, тот еще умник.

Успокоить? Нет, не так.

Наоборот. Ведь добрым и сомневающимся мне ни за что не победить.

По моей команде губка внутри ожила и бросилась поглощать черные векторы Маны.

Чужая мрачная аура впитывалась в меня, накрывала мысли черным зонтом. Пока Мана выдавливала из меня жизнь, она отдавала взамен что-то новое.

Теперь я прекрасно понимаю Ману. Теперь я тоже хочу прикончить ее. Растоптать ее предательское лицо с бразильскими пухлыми губами, выдавить воздух из ее легких, а затем взять ее опустошенное мертвое тело и, как мешок, набить камнями. Блеск жизни в ее глазах – яд для меня, а чудесная Мана – мертвая Мана.

Задыхаясь в тисках, умирая, я ощутил, как гнев извне наполнил мои резервы. В моем сердце загрохотал гром, ослабленные руки развязались и ударили.

Кто-то закричал. Знакомым ненавистным голосом. Я перекатился на ноги и бросился на него.

Пелена застелила мои глаза. Я видел лишь размытую красную тень на фоне серых коридоров. Ее взмахи, ее удары я опережал. Мои руки и ноги били и били. Костяшки мои расшиблись в кровь о ее толстую броню, я не останавливался.

Другая тень на полу попыталась встать. Я ошпарил ее больпулями из своего сдавленного горла. Тень взвыла и опала.

Первая тень поймала в захват мою руку, мы рухнули, я зашарил свободной ладонью по полу. Что-то тяжелое скользнуло в нее. Блеснула острая сталь на другом конце предмета. Сталь блестела до тех пор, пока не погрузилась в тело тени.

Тогда тень закричала. А я улыбнулся в ее размазанное лицо.

Когда кровавый туман растаял и мир обрел прежние серые краски в моих глазах, кто-то слабо прошептал:

– С возвращением.

Где я?

Что-то липкое налипло мне на руки. Я опустил взгляд и закричал.

Мана лежала в луже крови у моих ног. Из разбитого доспеха на ее животе торчало лезвие топора. Мокрую рваную рану окружила рамка из мелких трещин на забрызганном кровью аксамите.

Мои глаза словно вспыхнули огнем от увиденного. Столько соли было в слезах.

Кровь на моих руках сливалась цветом с аксамитом. Мана коснулась дрожащей рукой рукоятки топора и поморщилась.

– Не коснется кожи… Ты соврал.

Ее лицо словно осело, она откинула голову и больше не шевелилась.

Я кинулся к обездвиженному Дарсису и сжал замаранными красными ладонями его шлем. Все больпули, что ассасин поймал, я рывком вынул из него и уничтожил.

Резкий удар в скулу повалил меня. В следующий миг треугольное дуло уставилось в мое лицо. Бозпушку держал Дарсис.

– Мана ранена, – закричал я, понимаясь с пола. – Здесь ей никто не поможет. Унголы уже должны были захватить станцию. Ты знаешь: пленных они не берут. Ее спасет только инкубаторий Центра.

Дарсис быстро посмотрел медово-желтыми глазами на Ману.

– Она потеряла много крови. Может умереть в любую секунду, – сказал я. – Хватай Ману и лети в Центр!

– Сразу как застрелю тебя, – сказал Дарсис.

Меня зашатало. Дуло уставилось мне в грудь. Даже если швырну больпулей, Дарсиса хватит спустить курок один раз. Раз он убьет меня, то и стрелять больпулей я не имею права. Потому что иначе Дарсиса вырубит, и Ману уже никто не спасет.

Значит, вот так я умру. Рядом с истекающей кровью названой сестрой от рук названого брата. Другой семьи у меня уже не будет.

– Мне теперь тоже снятся кошмары, Дарсис, – я зажмурился. – Теперь я тоже убийца женщин и детей.

Тишина. Пока выстрел не грянул, я взмолился в последний раз:

– Дарсис, пожалуйста…

Звук удаляющихся шагов.

– Чтоб ты сдох во сне.

Я открыл глаза. Дарсис наклонился к Мане и всунул два пальца под аксамитовый воротник на ее шее.

– Дышит, – выдохнул ассасин. – Пока.

– Я помогу отнести ее в ангар.

– Сначала забинтуем рану, – Дарсис вынул топор из живота Маны и дернул защелки на ее нагруднике. – Иначе до инкубатория она не дотянет. Помоги ее раздеть.

Затопали по стальному полу тяжелые сапоги. Из-за поворота вылетел десяток унголов во главе с Динь-Динь.

– Ироземен, слава богу, тебя не пришибли! – француз в шоке уставился на разбитую Ману. – Диабло!

Я оттягивал сочленения наплечников Маны, мешавшие Дарсису снять нагрудник.

– Надо отнести ее в аэроомнис, – сказал я. – Полетим в инкубаторий.

Динь-Динь не сдвинулся с места.

– Если хочешь, да, окей, мы отвезем ее вместе с ассасином. Но не ты.

Дарсис наконец отцепил нагрудник и отбросил броню в сторону. Аксамит зазвенел об сталь пола.

– Что? – не отрываясь, я смотрел как ассасин перевязывал аксамитовыми лентами рану Маны. – Кто это натворил, по-твоему? Я!

Динь-Динь вдруг схватил меня пальцами за подбородок и дернул к себе.

– Остатки Гарнизона в любой миг вторгнутся и отобьют обратно станцию, – некогда небесно-голубые глаза француза выглядели уставшими и серыми. – Больше мы сюда вряд ли сможем вернуться. К тому же прямо сейчас Орпо обкладывает взрывчаткой двери портальной рубки. Гертен закрылся внутри. Если ты не поторопишься, Орпо ворвется к рептилоиду и зарубит его. Кто тогда заберет Юлю из того проклятого измерения?

Я вздрогнул.

– Он прав, – сказал Дарсис, затягивая повязки. – Спасай свою женщину, умник, а я буду спасать свою.

– Прямо по коридору, ами, – Динь-Динь хлопнул меня по плечам. – Как только отвезем Шахерезаду, сразу рвану назад. Вы меня с Юлей дождитесь только, за всю эту нервотрепку твоя красотка должна мне как минимум поцелуй. Ну, топай же.

Не успел я слова сказать, Динь-Динь развернулся к неловко стоящим унголам.

– Чего встали, олухи? Помогайте, сейчас понесем.

Воины тут же бросились выполнять приказ грозного Волшебника. Широкие спины в белой броне закрыли поникшее тело Маны. Ее замотанный красными повязками живот. Ее бледное, без единой кровинки лицо. Слипшуюся от пота черную гриву.

На негнущихся ногах я двинулся прямо по коридору.

Орпо нажал детонатор.

Бахнуло. Прямоугольник стальной двери разлетелся на горящие клочья по всему проходу. Меня обдало волной горячего воздуха. Часто моргая опаленными веками, я вышел из-за угла коридора, протопал по сожженному черному полу и нырнул в клубы дыма в портальной рубке. Унголы громыхали следом, с любовью поглаживая лезвия топоров.

В традициях «Стартрека» портальная рубка состояла из стеклянной камеры на высокой круглой платформе и пультов управления напротив. За пультами управления сгрудились десяток ананси во главе с Гертеном. Все синекожие были без оружия и доспехов. Значит, не солдаты – рабочий персонал станции.

– Никого не трогать, – велел я Орпо, целившемуся из бозпушки в лысину одного из ананси. Воин недовольно щелкнул языком, но дуло опустил, и разрешил отряду привал.

Гертен сделал два шага ко мне, на его неизменном одеянии в красной «змеиной чешуе» мерцали синие блики от дисплеев пульта.

– Станислав, твое безрассудство дорого обойдется Юлирель.

– Если бы. Ваш бестолковый план не сработал, – сказал я. – Больше я не ощущаю Юлю…рель, нет, Юлю. Значит, Юля не ощущает меня. Значит, она не вернется.

В ответ на чудовищное для любого отца откровение старый архонт лишь пару раз мигнул шафрановыми амбразурами.

– Что ж очень жаль. На Юлирель Совет возлагал большие надежды. Шестнадцать лет я лично готовил ее, превратил дитя с хорошими врожденными рефлексами в совершенный образец развития ананси. Она выдерживала практически любые физические и психические нагрузки. И все равно миссия Юлирель – всего только одна из бессчётных попыток постичь нулус. Были и будут другие.

Чего еще ожидать от зацикленного на космохрени маразматика?

– Серьезно? Вы не видите? Не будет больше никаких попыток, – сказал я. – И мне очень хочется, чтобы вас тоже больше не было. Вообще.

Гертен покачал головой.

– Станислав, убив меня, ты уничтожишь результаты исследований нулуса за сотни лет. Все жертвы гравитационного катаклизма на Люмене будут напрасны. Уход Юлирель тоже. Вселенная сжимается и…

– Задолбали! – взревел я. – Оглянитесь: вы на острие, а что несете? Думаете, их заботит ваша гребаная Вселенная? – я кивнул на унголов. Воины разбрелись по рубке и расслабились, сняв шлемы. Кто-то разлегся прямо на полу и спал, кто-то скучающе свистел, кто-то подбрасывал в воздухе бозпушку и ловил ее, даже не поставив оружие на предохранитель, кто-то достал точильный камень и водил им по топору, поглядывая на ананси с многообещающей улыбкой. – Большинство унголов до сих пор думают, что Люмен плоский! Сейчас этих здоровяков сдерживаю только я. А что сдерживает меня, вы знаете?

– Нет, – признал архонт, – я никогда не мог понять людей. Сколько ни пытался.

– Тогда подсоблю, – я сосредоточился и бросил в Гертена серо-лиловую градину. Снаряд горечи. Крупника боли от потери.

В следующий миг ноги Гертена резко выпрямились, как от судорог. Носки вытянулись. Архонт вцепился руками себе волосы и застыл, таращась на кондиционер на потолке. Синий подбородок выпятился вперед.

– Помогло понять? – участливо спросил я.

– А-а-а-а-а, – стонал бездушный старик. Растерянные ананси окружили своего предводителя. Кто-то крикнул.

– Что ты сделал с архонтом, человек?

– Всего-навсего поделился чувством вины перед Юлей, – ответил я. – Просто в его обмороженном сердце оно отдается сильнее в разы. С непривычки, видимо. Но, по-моему, так даже справедливо, – я смотрел, как закатываются глаза архонта. Наконец в этих шафрановых шарах есть эмоции, есть боль. – Ведь он, как отец, как наставник, как убийца Юли, виноват намного больше.

Архонт рухнул на пол, ананси перевернули его на спину. Вены набухли на шее и лбу Гертена, лицо налилось жаром и кровью.

Я наклонился над тяжело дышащим стариком.

– Вы у нас математику любите, архонт. Так подсчитайте, на сколько процентов ваше чувство вины должно превосходить мое. На двести процентов? На пятьсот процентов? Может, на миллион процентов? Или на дециллион?

– Прекрати это, человек, – закричал ананси над моим ухом. – Сколько он должен мучиться тебе в удовольствие?

Сколько времени должен страдать отец после того, как отправил на тот свет собственную дочь?

Я ответил словами База Лайтера из «Истории игрушек»:

– Бесконечность – не предел.

Спустя время, к сожалению, очень далекое от бесконечности, я успокоил Гертена. Сжимал его виски в руках и вытягивал обратно расщепленную в сознании архонта горечьпулю. Горькая капля высосалась и испарилась в безэмоциональном вакууме, созданном моей волей.

Хлюпая носом, Гертен оглядел пустую комнату. Слезы стекали по его впалым щекам.

– Где твои варвары? И мои работники?

Я отпустил голову архонта и брезгливо поплевал на руки. Растер друг о друга ладони.

– Унголам велел лететь назад в Центр. Перед этим запереть ваших служак в кладовке. А то они ором своим чуть меня не довели до ручки. Если понадобятся помощники, ключ от кладовки на пульте.

Архонт шатаясь поднялся с пола.

– Для чего понадобятся?

– С самого начала вы готовили для нулуса не того. Меньше надо людей презирать. Расизм давно устарел.

И я двинулся к стеклянной камере напротив пульта.

– Нет, ты психически не сбалансирован, – услышал за спиной. – К тому же ты не натренирован, как Юлирель. Тебе не выдержать транспортировочной нагрузки.

Резко обернулся.

– До сих пор не дошло? – рявкнул я, не сдерживаясь, и уже спокойнее, – Главный теперь не вы. Откажетесь – вам точно конец. Всей вашей стране конец.

Гертен вытер рукавом мокрое лицо.

– Что ж тогда поднимайтесь на платформу, господин Главный.

Больше не глядя на меня, архонт встал за пульт. Хмыкнув, я распахнул дверь в камеру и залез на рисунок желтого кружка в центре платформы.