Первая жизнь, вторая жизнь

– Ну? – обратился он к Лене и Леше. – Ничего в глаза не бросается вам?

Они переглянулись и почти синхронно покачали головами.

– Прямоугольник выступает! – Сема указан на него. Метр на полтора.

– Тут же библиотека была, – блеснула знаниями Елена. – Продвинутая. С раздвижными стеллажами. На этой, видимо, был установлен основной. От которого остальные отъезжали.

– Или за которым был потайной ход? Они имелись почти в каждом богатом доме.

– Но на чертежах, что сохранились до наших времен, нет и намека. – Она не договорила. Сема нажал на кирпич, что выступал, пусть и на пару миллиметров, и стена как будто чуть дрогнула.

– Мне не показалось? – обратился к нему Леха.

Ткачев качнул головой. Одно нажатие не приводило механизм в движение, это очевидно. Надо надавить на несколько «клавиш».

Сделав так, Сема спровоцировал круговое вращение стены. Она крутанулась и встала на место. Это было впечатляюще.

– Разные комбинации? – восхищенно прошептал Алексей. Казалось, на мгновение он забыл о том, что его друг в беде. – Гениально.

– Да, архитектор был просто да Винчи своего времени, – согласился с ним Ткачев, повернув-таки стену так, чтобы открыть проход. – В местных масштабах, естественно.

– Леонардо тоже не в столице родился, – не смолчала Елена, последовав за мужчинами в темноту тайного хода.

– Но творил он во Флоренции, Милане, и Риме.

– Дело совсем не в этом, – фыркнул Леха. – Да Винчи был девственником.

– Или геем.

– Один черт, в баб не влюблялся. От вас все беды! Тот же архитектор с рыбьей фамилией из-за кого пострадал? Из-за вас, – и ткнул пальцем в Елену. – Угораздило его втюриться в жену заказчика…

– Тихо, – шикнул на него Семен. – Слышите?

Все замолчали и замерли.

– Стон, – подсказал Ткачев.

Леша и Лена мотнули головами. Ни один не услышал посторонних звуков.

И тут по подвалу разнеслось:

– Помогитеееееее!

– Жека? – крикнул Алексей. – Мы идем… Ты где?

– Не знаю я, – донеслось откуда-то снизу и приглушенно. – Лежу на камнях и не могу двинуться. Переломался, похоже. Идите на мой голос.

– Мчимся, друг мой. Как Чип, Дейл и Поночка.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Он что, мультики в детстве не смотрел? – спросил у Лехи Ткачев.

– «Следствие ведут колобки» только. – И уже громко, чтобы друг услышал: – Ты как в подвале оказался?

– Пошел за призраком белой женщины.

– Ты видел его средь бела дня? – вдохновился Леха.

– Да. Он явился мне и поманил… Я последовал. Но тут так плохо видно. Солнечные очки я выбросил, а нормальные, для зрения, не прихватил. Вот и провалился. Хотя… Именно тут я и должен был оказаться. В этой яме.

Они на самом деле обнаружили его на дне земляного углубления. Куда Женя свалился, наступив на гнилые доски. Такие же разделяли подвал и тайный ход.

Парни спрыгнули в яму и стали поднимать Ляпина. Тот издал протестующий вой:

– Осторожнее, я вам не мешок картошки!

– Да уж, он весит меньше, – пробормотал Семен. – Ты как два. И как умудрился пролезть в тот узкий лаз…

– Меня вели, – повторился Жека. – Именно сюда… И как будто подтолкнули невидимой рукой. За этим! – И показал какую-то пыльную книгу. Или толстую тетрадь в кожаном переплете.

– Что это? – спросил Семен.

– Дневник княжны Елены Ивановны Филаретовой. Висельницы. Или женщины в белом.

Ляпин так крепко держал его двумя руками, что Лехе пришлось отобрать его, чтобы они с Семой смогли вытащить его из ямы.

Дневник он сунул в руки Елены. Велел держать его.

Когда Жеку подняли, он потерял сознание.

Он был весь в крови. Лицо в подтеках, руки. А нога хоть и оставалась чистой, но висела плетью.

– Где тут ближайший травмпункт? – спросил у Лены Ткачев.

– В поселке. Ты проезжал его, когда сюда ехал. Абрамцево называется.

– Я знаю дорогу, – бросил фразу Леха. – Мы на попутках ехали, я запоминал.

Вдвоем они выволокли Жеку из усадьбы и погрузили в машину.

Лена проводила их и помахала вслед.

Когда пыль за юрким авто Семена осела, она направилась в Васильки. Шла не спеша, потому что читала.

Ляпин ничего не выдумал. Он на самом деле нашел дневник княжны Филаретовой. Он был подписан. А начинался со строк: «Отец… Я люблю его и ненавижу. Бывает и такое…».

Часть третья

Глава 1

Прошлое

Отец…

Она любила и ненавидела его.

Да, бывает и такое.

Эмоции логике не поддаются. И человек может рождать в тебе как самые теплые, так и самые негативные. Говорят, от любви до ненависти один шаг. Лена считала так же. Но она переступала с ноги на ногу постоянно. Шаг вперед. Неизменно правой. И вот она ненавидит. Но едва подтягивает левую, как что-то происходит, и она возвращается назад и вместе с ней вторая. Только что ненавидела, но снова любит.

Так Елена относилась к своему отцу. Ивану Петровичу Филаретову.

Князь «родил» дочку уже в зрелом возрасте, в сорок семь. И когда та стала что-то понимать, думала, что он – ее дедушка. Седой, морщинистый, чуть прихрамывавший (упал с лошади, повредил колено), но все равно красивый. У Ивана были дивные глаза, синие, как луговые цветы, в честь которых ближайшую деревню назвали. И правильные черты. А еще музыкальные пальцы.

Иван растил дочь один. Естественно, помогала няня, но на ней лежали бытовые заботы о девочке. Играл, рисовал с ней он. Читал сказки на ночь. Разговаривал. Водил в лес по ягоды. Лена очень землянику любила, и князь, как обычный крестьянин, отправлялся с дочкой на ее поиски.

Похоронив жену, Иван не стал приводить в дом новую. Да, уже не молод, но еще полон сил: многие мужчины его возраста, овдовев, женились снова. Причем на юных барышнях. Но Иван, как думала его дочь по малости лет, хранил верность усопшей супруге.

Когда она подросла, стало ясно, что папенька и так отлично устроился. У него отношения с кухаркой Катериной. Длительные и вполне серьезные. Как оказалось, Иван с ней спать начал, еще будучи женатым. Мама была слаба здоровьем, которое подрывали частые роды. Но больше смерти детей. Она занималась с мужем сексом, чтоб родить очередного. Едва забеременев, отказывала Ивану в близости, и длилось его воздержание вплоть до того, как супруга, похоронив свое дитя, не забиралась к нему в постель. Только сорок дней по ребенку пройдет, она уже тут как тут. Ждет мужа в рубахе с дырочкой на причинном месте. Они оба исполняли супружеский долг, не видя никакой радости в интимной близости. И если женщина и не искала ее, то Иван желал наслаждаться женщиной. Здоровой, раскрепощенной, радующейся его объятиям, а не терпящей их.

Катерина была прекрасным выбором. Сочная, относительно молодая, веселая. А как готовила! Вкусно, быстро, изобретательно. Леночке она виделась кухонной феей. Несмотря на внушительные габариты, Катерина была очень грациозной, по своей вотчине просто порхала. И, даже вспотев у печи, пахла не потом, а топленым молоком.

Девочка могла часами за ней наблюдать и не понимала, почему ее постоянно гонят с кухни. Ей говорили: ты можешь обжечься, ошпариться, порезаться… А на самом деле она мешала отцу и Катерине. В девять лет Леночка, привлеченная дивным запахом пирогов с щавелем, что в изобилии рос на территории усадьбы, побежала в кухню, чтобы узнать, когда они испекутся, и, приоткрыв дверь, увидела…

Огромный белый зад Катерины. Позади него стоял отец. Задрав юбку кухарки, он тыкался в нее паховой областью.

Лена не увидела половых органов, но поняла, чем занимались князь Филаретов и Екатерина. В деревне каждый ребенок видел, как совокупляются собаки, кролики, лошади.

Девочке стало так противно, что она убежала за пределы усадьбы и просидела в лесу несколько часов. Ее еле нашли. А когда попытались накормить ее любимыми пирогами, Лену вырвало.

После того случая она перестала захаживать на кухню. И от отца немного отдалилась. А еще стала прислушиваться к разговорам прислуги. Тогда-то и узнала, что с кухаркой князь уже давным-давно крутит роман. Та была вдовицей. Имела двоих сыновей-погодков. Обоих Иван в ремесленное училище в Калуге устроил. Да они там и остались. Катерина в полном его распоряжении осталась. В усадьбу переехала. Не только кухней занималась, но и огородом. Выращивала не привычные тыквы-огурцы-лук-морковь, а диковинные травки, перцы и баклажаны заморские. В помощницы себе девочку попросила взять и гоняла ее со строгостью фельдфебеля. Да и на остальную прислугу покрикивала. Чувствовала себя в доме если не хозяйкой, то особой, максимально приближенной к князю.

В десять Лена чуть не погибла. Снова увидела, как отец зажимает кухарку (на сей раз он просто ее лапал), расстроилась и убежала. Далеко-далеко! В Васильки. Деревня, находящаяся в двух с половинах километрах, казалась ей чуть ли не краем света. Ее в село возили в младенчестве, чтобы окрестить в соборе, но она этого не помнила. В городе никогда не была. Жила в усадьбе все свои годы. Иван считал, что никакой надобности в том, чтобы ее покидать, нет. Чтобы помолиться, есть часовенка на территории. Туда и батюшку вызывали. Торгаши и модистки тоже сами добирались в их края, зная, что хорошо заплатят. Гувернантка и учительница жили в особняке. Их Иван выписал из столиц: одну из Парижа, вторую из Петербурга. У Леночки было все для того, чтобы чувствовать себя счастливым ребенком, не покидая усадьбы. Иван и сам не любил этого. По крайней необходимости выезжал. Свое по молодости отгулял, но тоже без фанатизма, и в городской суете не видел прелести. А его единственной доченьке лучше в деревенской глуши жить, где безопасно.

Но Лена умудрилась убежать в Васильки. Тропа была протоптанной, по ней из деревни в усадьбу ходили. Когда березняк закончился и показалась околица, девочка едва на ногах держалась. Ей ужасно хотелось пить. Увидев колодец, побрела к нему. В ведре воды не было, надо набирать. А как? Маленькая княжна Филаретова не умела. Попыталась опустить ведро, но… Ухнула вместе с ним в колодец!

Спасла Леночку девочка немногим старше ее. Деревенская. Шла по воду с коромыслом. Увидела, как кто-то в колодец упал, отбросила его, кинулась на помощь. Хорошо, что Лена за цепь удержалась и сразу не захлебнулась. Двенадцатилетняя Варвара смогла вытащить ее.

Когда дрожащая от страха и холода Лена упала ей в объятия, та не сразу поняла, что спасла барыню. На руки взяла, поволокла в избу. Варвара не была крупной. Тощенькая, среднего роста девочка-подросток едва тащила вскормленную парным молоком, кашами с цукатами да пирогами с требухой Лену. Оставила бы у колодца, чтобы за помощью сбегать, но та не отпускала.

– Не уходи, – шептала она, цепляясь за Варвару.

– Я вернусь.

– Нет, я умру без тебя. Пожалуйста, не бросай. Мне так страшно…

И Варвара поволокла барыню. Хорошо, что мама была дома. Она растерла девочку самогоном, укутала в лоскутное одеяло, дала теплого молока и уложила возле печки. Варвара осталась с ней, а ее младший брат помчался в усадьбу, чтобы сообщить князю о том, что с его дочкой все в порядке.

– Ты не хотела покончить с собой? – спросила Варвара у спасенной ею девочки.

– Нет, что ты… Я просто желала напиться. А почему ты спросила?

– Да так…

– Нет, скажи.

– У вас же в роду есть самоубийцы.

– Правда? – Ее глаза стали огромными.

Двоих точно за кладбищенской стеной хоронить хотели, поэтому Филаретовы и стали погребать умерших на территории усадьбы. И часовенку возвели. Об этом все в Васильках знали. История проклятого рода и их обители из уст в уста передавалась крестьянами от отца к сыну.

– Если ты не знала об этом, значит, врут, – поспешно выпалила Варвара. – У нас тут одни брехуны.

– Мой папа занимается всякими нехорошими делами с кухаркой Катериной, – жалобно проговорила Лена. – Животными, понимаешь? Как коты дворовые и быки с коровами…

– Твой папа вдовец. Он никому не изменяет.

– Он еще при маме это делал. Я слышала, как об этом моя няня с женой конюха разговаривали.

– Мой батя бегает к кружевнице уже несколько лет. Не за кружевами! Понимаешь, о чем я?

– Они тоже… как Мурка с Барсиком?

– Мамка говорит, что он как наш петух Егорыч. Топчет сразу нескольких кур. Не только кружевницу. Была у него Верка косоглазая. Купчиха из села. А еще цыганка одна. Ходила по округе, бабам гадала. Мамка знает обо всех. Но молчит. Батя у нас хороший мужик, непьющий, работящий. Таких на деревне больше нет.

– Я думала, это делают, если детей хотят.

– И я. Пока не подглядела, как Верка косоглазая под папкой стонет. Думала сначала, больно ей или тяжело – он большой у нас. А потом она так его целовала, так благодарила… будто он ей мешок пряников принес. Такого, говорит, удовольствия ни с кем не испытывала. Ты не мужик, а подарок.

– Мой отец, значит, тоже?

– Твой еще лучше, он богатый. Не такой молодой и сильный, как мой, но красивый. Так что хорошо, что он с одной. А то топтал бы всех подряд, как мой.

И Леночка как-то успокоилась. И даже задремала. Варвара не отходила от нее, держала за руку.

Вскоре приехал князь Филаретов, взял дочку на руки и не отпускал, пока до усадьбы добирались.

Когда ехали, все спрашивал, зачем она в Васильки подалась.

Девочка то пожимала плечами, то переводила разговор. Она не хотела признаваться в том, что увидела папу с кухаркой. Она была не так воспитана. Да и Варвара все хорошо ей объяснила. Нет ничего ужасного в том, что мужчина получает радость с женщиной. Тем более с одной. И благо, что это не для того, чтобы родить детей. Если б Катерина забеременела и родила барину ребенка, то вообще бы обнаглела. И так позволяла себе больше нужного.

И как потом стало ясно из подслушанных сплетен, Катерина очень надеялась на «залет», но увы. Князь уже не мог зачать, хоть сексом занимался регулярно и с молодецким задором. Была у нее якобы даже мыслишка забеременеть от кого-то другого, да побоялась, что Иван Петрович неладное заподозрит, если чадо совсем уж на него не будет походить, и погонит ее вон.

Вообще-то Лена мечтала иметь сестричку, но старшую. Она знала: до нее у папы и мамы были дети, но все умирали. А перед Леной как раз была дочка, и, глядя на ее портрет, представляла, как здорово было бы, останься она в живых. Ей сейчас было бы, как Варваре, двенадцать лет.

– Папочка, – нашлась тут Лена. – Я пошла в Васильки, чтобы познакомиться с деревенскими ребятами. Мне очень скучно одной.

– Давно бы сказала мне о том, что хочешь дружить со сверстниками, я бы к нам в гости почаще приглашал помещика Маркина с внуками.

О нет, только не их! Хулиганы-мальчишки и испорченная кривляка-девчонка. Играть они хотят только в войну (пацаны) и в бал или свадьбу с принцем (внучка), а говорить о привидениях.

Маркины донимали Лену вопросами, видела ли она их, когда отвечала отрицательно, обзывали лгуньей.

– Папочка, а можно, к нам придет девочка, что меня спасла? Варвара? Она хорошая. И мы перед ней в долгу.

– Я не против.

– Хорошо, – выдохнула Лена и прижалась к груди Ивана Петровича щекой.

В этот момент она обожала своего папочку.

С Варварой они стали настоящими подружками. Девочка и отцу очень понравилась. Он был против тесного общения дочки с крестьянскими детьми, но для «сестренки» (так называла Леночка подругу) сделал исключение. Более того, узнав, как тянется она к знаниям, позволил Варваре заниматься вместе с Леной. Естественно, та отставала первое время. Она читала только простейшие слова, писать вообще не умела, а княжна Филаретова уже несколько десятков книг проштудировала, а стихи сочиняла и по-русски, и по-французски. Но Варвара быстро училась. Леночка помогала ей. И уже через год с небольшим деревенская девчонка для всех Васильков письма писала, газеты читала.

За это время Варвара расцвела. В двенадцать с половиной была тощей девчонкой с торчащими ключицами и впалыми щеками. Но в четырнадцать начала меняться. Отъевшись на барских харчах, округлилась. Князь ей несколько хороших одежек справил. Не таких, конечно, как у дочки, но нарядных. Гувернантка-француженка научила ее за волосами и кожей ухаживать. А то бегала растрепой, да с вечно шелушащимися щеками – то обгорит на солнце, то на морозе застудит. И превратилась Варвара в завидную невесту. Через год-другой сватать можно.

Но «сестренка» о замужестве и думать не хотела. Даже в шестнадцать. За кого она пойдет? За такого же крестьянина, как она, пусть и зажиточного? Но она уже неплохо образованна, и ей будет с ним скучно. За писаря из сельской канцелярии? Так он гроши получает, а она привыкла к сытости. За доктора? Он пьет. А сын купеческий ее не возьмет, у них девиз – деньги к деньгам.

– А если по любви? – спрашивала Лена, когда у них в очередной раз возникал этот разговор. «Сестренка» делилась с нею всем. – Пошла бы за темного или бедного?

– Я не знаю, – пожимала плечами Варвара. – Нет, наверное.

– А я бы – да. За любимым на край света пошла… И в шалаше жила бы. – Лена потаскивала у гувернантки французские любовные романы и за ночь их проглатывала. Она уже думала о замужестве, хоть и была младше «сестренки» на три года.

– Ты фантазерка. Жизни не знаешь. Какой тебе шалаш? В нем холодно и голодно. Ты ни стирать не умеешь, ни готовить, ни штопать, ни порядок поддерживать.

– Я научусь!

– Леночка, перестань витать в облаках. Когда ты станешь девушкой, папа найдет тебе жениха под стать: титулованного, богатого, образованного, скорее всего, из близкого круга, быть может, внука помещика Маркина, и вы сыграете свадьбу.

– Я выйду замуж только по любви! – горячо возразила Лена. – И точно не за Маркина.

…Жизнь шла своим чередом. Размеренно, если не сказать, лениво. Были и события, но печальные. Умерла старушка-няня, мадам вернулась во Францию, поскольку дала своей воспитаннице все, что могла, взбесился любимый скакун Ивана Федоровича, покалечил конюха, и первого пристрелили, второго отправили на «пенсию».

Место старого лошадника занял молодой – сын его Филарет. Парень видный, златокудрый, с косой саженью в плечах. Дворовые девки все от него с ума посходили. Да что там! Даже домоправительница, пятидесятипятилетняя Ириада Тихоновна, за тридцать лет службы не проявившая интереса ни к одному из представителей мужского пола, нет, нет, да заглядывалась на тугие ягодицы нового конюха и разрешала ему заходить в кухню на обед. Папашу Филарета в дом вообще не пускала. Кричала, что он воняет навозом, и гнала даже с порога.

Явление красавца конюха внесло разнообразие в повседневную рутину. По крайней мере, было что обсудить. И все же этого было мало.

Лена маялась. Ей хотелось повидать если не мир, то хотя бы ближайшие города. В столицу съездить. А лучше на Кавказ. Там и горы красивые, и парни…

На день своего рождения Иван Федорович всегда цыган приглашал и фокусника. Но вдруг решил изменить себе и зазвал танцоров-горцев и пожирателя огня. Вот это было шоу!

Леночка с восторгом смотрела и на стройных, горячих парней в папахах, что под «Асса» прыгали так, будто взлетали, и на полного дяденьку с лоснящимся от пота телом. Он пил огонь. Потом изрыгал. И это было фантастично.

Но папенька категорически не желал вывозить дочь куда-то. В Калугу разве. Но что там? Да, не село, но все равно глушь…

Хоть бы в Москву! Но нет.

Иван Федорович за дочь волновался, когда она просто за пределы усадьбы выходила. Он столько детей потерял. Других уже не будет. Вот и трясся над единственным чадом.

А чтобы порадовать ее, выписал из столицы учителя танцев, бывшего прима Мариинского театра. Леночка подумала, что ее будут к балам готовить, уже скоро дебютанткой станет и пора будет выходить в свет, но нет. Князь хотел ее развлечь и отвлечь. И помочь немного в весе потерять посредством танцев, а то пополнела.

Учителя встречали толпой. Собрались не только те бабы, что в усадьбе обитали, но и из деревень подтянулись. Из Васильков – понятно, близко, а были те, кто десять километров прошел. Всем хотелось на столичного балеруна посмотреть. И кое-кому он приглянулся. Изящный, тонколицый, грациозный, причудливо одетый, он так сильно отличался ото всех мужчин, виденных всеми до этого.

– Какой красавец, – выдохнула Катерина, всплеснув своими полными ручками.

– И в подметки Филарету нашему не годится, – фыркнула Ириада Тихоновна. И первой ушла с крыльца.

…Через полгода с учителем распрощались. К огромному сожалению Катерины и облегчению Филарета. Первая постоянно с ним заигрывала, и он не был против, отвечал ей комплиментами, но не переходил границ. Ко второму приставал он лично. Тоже корректно. Поэтому красавец конюх терпел, сколько мог, но, когда балерун похлопал его по ягодицам, с разворота дал кулаком в челюсть. Сломал. Пришлось везти в город, чтобы ставить скобы. Больше учитель танцев в усадьбу не вернулся.

Им было пятнадцать и восемнадцать, когда разразилась гроза.

Варвара обожала Леночку. И ей, безусловно, нравилось подолгу гостить в богатой усадьбе, принимать подарки от князя, разделять интересы его дочери, сидеть за одним столом с хозяевами (не всегда звали, но и такое бывало). Она вела себя скромно, поэтому приживалкой ее называли лишь за глаза.

Варвара была всем довольна, но не счастлива. Хотелось чего-то добиться самой. Хотя бы малости. И она стала учить деревенских детишек грамоте. Благо книги, тетради, карандаши имелись. Их ей давали Филаретовы. А Иван Федорович велел в заброшенной сторожке поставить лавки и столы, свечей принести и разрешил Варечке устроить там школу.

Лена же все грезила о далеких краях. А также о принцах, коих, по ее мнению, могла рассмотреть и в пастухах. Но ее по-прежнему держали на привязи.

Когда папа сообщил, что через два месяца состоится ее дебютный бал, Леночка чуть не умерла от счастья. С упоением к нему готовилась: придирчиво подбирая наряд, украшения, репетировала танцы, вспоминала правила этикета.