Чёрные вдовы

* * *

Незадолго до Рождества 1906 года Прилуков получил письмо из Киева, причём адресовано оно было не на домашний адрес, а в контору:

«Милейший Донат Дмитриевич!

Наступил день, в который я наконец отважилась признаться в том, что столько времени доставляло мне страдания. Я больше не в силах нести в себе эту муку и каждый день, каждый час думать о Вас.

Я люблю Вас!

Теперь, лишь произнесла это, мне стало легче.

Когда Вы рядом, когда дотрагиваюсь до Вас, я вся дрожу, и мне стоит больших усилий сделать так, чтобы никто, и Вы тоже, не заметил этого.

Я с нетерпением жду встречи с Вами, видеть Вас, чувствовать всею душою, всем сердцем, всем телом.

Скорей, скорей в Москву!

Обнимаю, Мария».

Через несколько дней Мария Николаевна была уже в Москве. Сразу из гостиницы она поехала к Прилукову.

– Здравствуйте, Донат Дмитриевич, – приветствовала ещё с порога, ожидая, что адвокат сейчас кинется её обнимать.

Но он спокойно поздоровался и стал расспрашивать, старательно делая вид, что никакого письма не было:

– Здравствуйте, Мария Николаевна, рад видеть вас в добром здравии. Как обстоят ваши дела, что слышно в славном граде Киеве?

Мария поняла, что он или не получил письма, что было маловероятно, или сделал вид, что ничего не произошло.

– В Киеве всё спокойно. Я сейчас поеду решать некоторые свои дела, а к семи вечера приглашаю вас отужинать у меня в гостинице. Пора обсудить подробнее наши дела.

Донат склонил голову то ли в знак согласия, то ли неопределённости. Но Мария уже ощущала шестым или седьмым чувством, что пескарь заглотил наживку и с крючка не сорвётся.

* * *

В номере горел тусклый свет. Обстановка была скорее романтичной, чем деловой, Донат сразу это отметил. Он снял пальто, оставшись в лёгкой белой сорочке.

– Садитесь, – пригласила дама, показав на место напротив себя.

Беседа сначала протекала вяло, касаясь лишь предстоящего бракоразводного процесса. Тарновская спрашивала о перспективах оставления детей мужу, когда раздался осторожный стук и официант закатил тележку с заказанными яствами, бутылкой бордо и любимым Марией абсентом. Разговор продолжился, касаясь общих тем, Мария осторожно расспрашивала о возможностях раздела имущества и денег и шансах оставления с нею детей.

Но вскоре беседа оживилась, теперь попеременно предлагались тосты.

– Ну, Донат Дмитриевич, а этот тост я хочу предложить за успешное завершение нашего общего дела. – Мария встала с бокалом в руке, поднялся и Прилуков. – А на брудершафт? – игриво подмигнув, проговорила она. Они завели руки с бокалами одну за другую, выпили, и Мария смело подставила свои губы для поцелуя. Прилуков сначала слегка коснулся их, потом поцелуй стал глубже и азартнее.

– А вы хорошо умеете целоваться, – похвалил он Тарновскую, они всё ещё стояли близко, и рука мужчины лежала на плече женщины.

– И не только это я умею, Донат Дмитриевич.

Она погладила ладонью по сорочке и, привычно расстегнув пуговицу, положила нежную руку на грудь мужчине. Прилуков напрягся, вот он, тот самый момент, когда он ещё может отодвинуться и сказать что-нибудь шутливое, снимающее необратимость минуты. Но зачем, зачем мучить себя и уверять, что ему неприятно это прикосновение, что он серьёзный и ответственный человек, занимающий высокое положение в обществе, что у него любимая жена и трое детей, что он не должен, не может себе позволить… Не должен? Не может? Но, чего уж там скрывать от себя, хочет.

Женская рука, словно идя вброд и пробуя глубину, медленно и ласково поглаживала волосики груди, подбираясь к соску. И когда, наконец, достигла его, быстро другою рукой расстегнув сорочку, припала губами к манящей коричневатой горошине.

Донат стоял как столб, в его мозгу всё ещё вяло шевелились мысли, что надо прекратить это действо, затягивающее, как в воронку уже иной судьбы, что это дьявольское наваждение, происки сатаны, в сеть которых он стремительно погружается. Он предчувствовал, что жизнь сворачивает с привычной колеи и женщина, которая уже ловко расстёгивала его брюки, тянет в пропасть, но противостоять этому был более не в силах. Все мысли исчезли, когда сначала руки, а потом и губы охватили кольцом вздыбленную плоть.

Разве можно противостоять древнему инстинкту… В эту ночь Мария насиловала Доната Дмитриевича с таким азартом и профессионализмом, какого он в жизни никогда не встречал. И его, уже обессилевшего от наслаждения, вновь и вновь призывала на своё манящее совершенное тело. И перед глазами возникало прекрасное лицо сирены[14] с чарующим голосом и необыкновенными глазами, завлекающими мужчин так, что они уже не могут сопротивляться. Завлекающими в пучину…

* * *

Прошло две недели. В этот вечер супруга, как обычно, встречала своего Доната в прихожей. Но, в отличие от других вечеров, он был необычно серьёзен и сосредоточен, даже забыв подставить щёку для поцелуя.

– Милая, нам надо серьёзно поговорить.

Если Донат произносил такую фразу, значит, действительно случилось что-то экстраординарное.

– Может быть, поужинаем сначала? Я ждала тебя и не садилась за стол.

– Поужинаем позже. Дети спят?

– Да, с ними горничная.

– Милая, не буду юлить вокруг да около, скажу сразу то, что не имею права от тебя скрывать. Не хочу, чтобы между нами была какая-то ложь.

Жена заломила руки, предчувствуя недоброе.

– Что-то случилось, Донат?

– Случилось. Я сошёлся с Тарновской.

– Матерь божья! Зачем это тебе?

– Я люблю её!

Жена заплакала:

– А как же я, дети?

– Я буду заботиться о тебе и детях, как прежде.

Говоря это твёрдым голосом, Донат Дмитриевич искренне верил в то, что это действительно возможно. Он не знал до конца ту женщину, которую полюбил, и считал, что сохранит свою честь, обязательства перед семьёй и клиентами. «Блажен, кто верует…»

* * *

Теперь Прилукову приходилось делить своё время между женою и любовницей. Но такая жизнь на два дома не может продолжаться долго. Донат снял для Марии Николаевны квартиру в доходном доме Чижиковой на Садово-Кудринской, 23. Он ещё надеялся, что пути отступления открыты, что он сможет покинуть Тарновскую тогда, когда этого пожелает. И вновь возвратиться в ту удобную и наезженную колею жизни, в коей пребывал до этой встречи. Потому не баловал любовницу, все расходы они делили пополам.

Квартира Марии располагалась в бельэтаже, а Прилуков снял себе жильё этажом выше, там он и принимал клиентов. И разговаривать по телефону Тарновская могла только через Прилукова. Выходить из дома одной ей категорически воспрещалось, даже с маленьким Васей Донат гулял в парке Сокольники, имея при себе лишь гувернантку. Чтобы обрести нужную ей свободу, а также удержать при себе адвоката, Мария устраивала скандалы:

– Донат, я настаиваю, чтобы ты бросил семью и жил только со мной, – требовала любовница.

– Я же с тобой. Разве это не так?

– Не так. Я желаю, чтобы ты окончательно порвал с семьёй, если действительно меня любишь. Я схожу с ума, когда думаю о том, что ты приходишь к жене и спишь с ней втайне от меня.

– Ты прекрасно знаешь, что это неправда, я люблю тебя, и больше никто мне не нужен.

– Я больше не могу так, ты должен сделать выбор. Я отравлюсь завтра, если ты не оставишь жену. А если ты этого сделать не можешь, то, ради нашей любви, давай уйдём из жизни вместе.

– Я обещаю тебе, что сделаю так, как ты хочешь.

Постепенно, медленно, но уверенно, Прилуков попадал под чары своей возлюбленной. Он, как умный и образованный человек, понимал, что эта страсть, с которой он не в силах совладать, лишает его воли, толкает в бездонную пропасть.

Однажды он пошёл к знакомому психиатру и рассказал о том, в какой яме очутился:

– Понимаешь, это выше меня, я не могу совладать с собой, это какое-то дьявольское наваждение.

– Ну ты же прекрасно знал, с кем связываешься.

– Конечно, знал. Знал весь тот чёрный шлейф, который за нею тянется. Но я мужчина, а не какой-то бретёр или юнец, которые у неё были. Просто интересно было попробовать. Но она оказалась дьяволом.

– Все те инструменты, которые я рекомендую в таких случаях, для тебя не подходят: завести себе другую любовницу, уехать в далёкий город или за границу. Ты же её теперь не сможешь бросить.

– Да, я как будто поражён неизлечимой болезнью, я сгораю от страсти к ней, я её всё время хочу, это как наркотик.

– Сходи в церковь, открой душу священнику, пусть отпустит тебе грехи, поживи в монастыре, посети гипнотизёра, наконец, сейчас есть такие умельцы. Молись каждый день, чтобы отвязаться. Что ещё я могу тебе посоветовать?

Донат испробовал всё, что посоветовал психиатр, но излечение не наступило. Более того, он всё более попадал во власть этой сильной женщины. Как и все предыдущие мужчины, он и сам не заметил, как стал её рабом. И как только она ощутила его в этом состоянии, немедленно принялась за своё любимое дело, унижала его везде, как могла, получая от этого огромное наслаждение.

Теперь ведущая роль перешла к Марии Николаевне.

– Донат, я хочу сходить в Малый театр.

– А что там дают сегодня?

– По-моему, «Грозу».

– Так она идёт уже давно.

– Ну и что, а я не видела.

Вечером поехали в театр. Взяли ложу рядом со сценой.

В самый трагический момент Тарновская обратилась в Прилукову:

– Наверное, смог бы.

– Тогда спрыгни, пожалуйста.

– Сейчас?!

– Ну конечно же.

– Ты хочешь, чтобы меня посчитали за сумасшедшего и забрали в полицию?

– В полицию тебя не заберут, как же, известный адвокат, но я хочу, чтобы ты спрыгнул.

– Я не буду этого делать.

– Ах, не будешь, тогда прощай, я ухожу, так-то ты меня любишь.

– Мариша, я люблю тебя, но прыгать в середине спектакля…

– А я хочу, докажи, что ты мужчина и что ты любишь меня!

Донат Дмитриевич поднялся, перелез через парапет ложи и сиганул вниз на глазах у всей театральной публики. В полицию его не забрали, но весть об этом поступке молниеносно разнеслась по всей Москве.

* * *

При той роскошной жизни, любви к ресторанам, тряпкам и драгоценностям, которые обожала Мария Николаевна, содержать её было весьма накладно. Прилуков тратил на это несколько тысяч рублей в месяц, сумму очень значительную. Его доходы в связи с естественным сокращением адвокатской практики далеко не покрывали расходов. Всё накопленное для семьи, для будущего детей за годы его тяжкого труда постепенно таяло и вскоре сошло на нет. Но деньги были необходимы, и ничего не оставалось, как воспользоваться средствами, которые доверили ему клиенты.

А Тарновская, уже вошедшая во вкус рабовладелицы, мягко давила на адвоката:

– Донатик, ну когда же мы уедем за границу?

– Я сейчас ищу средства на это, ты же знаешь, сколько надо иметь денег.

– Нет, дорогой, я не знаю, а зачем мне это знать, когда есть ты – мой любимый мужчина? Я уже планирую посетить самые экзотические страны, там ждут нас райские наслаждения.

– Да-да, конечно, моя милая, мы обязательно поедем.

– Пусть это случится поскорее. Мы с тобой вместе уезжаем за границу или расстаёмся. Я не хочу вечно ждать.

Донат Дмитриевич метался по Москве, он чувствовал себя в клетке, из которой нет выхода. Оставить Тарновскую уже не мог, но и ехать не на что. Кроме того, в душе его ещё оставалась доля ответственности за обещания, данные жене и детям по их содержанию, ведь иначе они останутся без средств.

Надо было сделать единственный шаг, надо было переступить через порядочность и законность, надо было прыгнуть в водоворот, из которого уже невозможно будет выбраться. И это пострашнее, чем прыжок из ложи на сцену по желанию женщины, которая завладела его телом, мозгом, жизнью. Он прекрасно понимал: для того чтобы остаться жить в Европе с Тарновской, требуется порядка ста тысяч рублей – огромная сумма.

В ноябре 1906 года Донат Дмитриевич застраховал свою жизнь в пользу жены и, похитив всю сумму денег клиентов, оставшуюся к тому времени в размере 80 тысяч рублей, бежал с Марией в Алжир.

* * *

Это известие всколыхнуло общественность Москвы. Коллегия адвокатов никак не могла найти серьёзную причину того, чего никогда не бывало в их среде. Успешный, умный, образованный юрист, талантливый адвокат с безукоризненной репутацией, серьёзный семейный человек, любящий своих детей, совершил проступок, нет, преступление, которое невозможно было объяснить иначе, чем внезапным помутнением рассудка.

Итак, четверо начали своё путешествие по заграничным весям: Донат Дмитриевич, Мария Николаевна, её сын Вася и гувернантка, по совместительству горничная, Элиза Перье. Для ответственного заграничного турне Тарновской понадобилась понятливая и преданная швейцарка, умеющая с готовностью выполнять разнообразные деликатные поручения, которые почему-то с ужасающей неотвратимостью случались в её жизни.

Алжир – дикая страна, но имеет большую протяжённость вдоль южного берега Средиземного моря, отсюда здесь тёплый средиземноморский климат. Путешественники провели в этой стране зиму, отдохнули от российских морозов и по весне двинулись в Южную Европу, сначала в Марсель, потом на любимый Лазурный берег, в Ниццу. Потом Швейцария и, наконец, Германия, где было так много интересного. Пока были деньги, их не считали, останавливались в самых роскошных отелях, где снимали сразу несколько номеров, посещали дорогие рестораны. Мария Николаевна обожала роскошь и размах, она ощущала себя повелительницей мира, когда перед ней в почтительном поклоне склонялись служащие тех мест, где она останавливалась.

Деньги подпитывают власть – восторженное чувство своей великости и вседозволенности, а власть рождает новые деньги. К этому Мария Николаевна прибавляла удивительные способности влюблять в себя мужчин до такой степени, что они превращались в её рабов и готовы были отдать за неё жизнь.

Но всему когда-то приходит конец, деньги у Доната Дмитриевича закончились.

– Я хочу тебе сообщить, дорогая, что денег у меня больше нет.

– Ну и что ты мне предлагаешь? Идти в нищие и стоять у перекрёстка с протянутой рукой? А может, поступить в бордель мадам Шабане у Лувра? Я наверняка буду пользоваться спросом.

– Что ты, что ты, дорогая, говоришь? Я не смогу жить без тебя.

– Ну, если не можешь жить, застрахуй свою жизнь на моё имя и застрелись.

Прилуков испуганно тряс головой:

– Ну зачем же так? Я что-нибудь придумаю.

– Хоть думай, хоть не думай, ты уже ничего не найдёшь. А зачем ты мне такой? Я дам тебе денег до Москвы и езжай в Россию.

– Меня там сразу арестуют.

Тарновская пожала плечами:

– Так что ты предлагаешь?

– Я клянусь тебе, что обязательно застрахуюсь, а потом застрелюсь, как это сделал барон. Но для получения страхового полиса нужно оформить дополнительные документы, а я ведь живу по поддельному паспорту и не могу появиться в России.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

В коридоре Доната остановила гувернантка:

– Господин адвокат, сейчас самое лучше для вас – это уйти из жизни, – уговаривала Элиза Перье, – если вас не станет, моя госпожа и ваша любимая женщина всю жизнь будет вспоминать о вас с самыми тёплыми чувствами.

Прилуков прекрасно знал Марию и её «тёплые чувства». Но что ему оставалось? Он уже стоял на краю. Буквально за год он превратился из преуспевающего, уверенного в себе адвоката в преступника, рабски преданного своей любовнице. Даже если он сможет преодолеть неутолимую страсть к Тарновской, перед ним всего два варианта: нищета за границей или тюрьма в России.

Недолго думала Тарновская о судьбе отработанного ею мужчины, решила, что в путешествиях такой образованный человек, адвокат, пока не помешает. Пусть будет слугой и секретарём, где ещё она найдёт такого преданного ей раба? Ссудила Прилукова деньгами и решила отправиться в Венецию, город-сказку, притягивающий туристов со всех концов света. Здесь было, на что посмотреть и где предаться шумному веселью. Город с богатой историей, с необычной архитектурой, каналами, мостами, гондольерами, город, по которому можно гулять вечно, открывая за каждым поворотом необычное здание, кофейню, а то и особый венецианский бордель.

К началу двадцатого века начали обживаться острова, где желает отдохнуть элита с большими средствами, где никто не сможет помешать развлекаться.

– Донат, – уже приказным тоном, которым она всё чаще разговаривала с адвокатом, обратилась Мария к Прилукову, – будем жить на острове Лидо-ди-Венеция. Я прочитала, что там только что открылся шикарный отель в мавританском стиле.

– А как туда добраться?

– Приедем в Венецию, там, на южной оконечности за каналом, небольшой остров Святой Елены, оттуда ходит пароход до Лидо. На причале нас будет ждать экипаж.

Остров Лидо-ди-Венеция длинной стрелой протянулся с южной стороны Венеции, отделяя её знаменитую бухту от бурных волн Адриатического моря. Место тихое и спокойное, в отличие от набитой в любое время года туристами Венеции. Самое узкое место острова шириной один километр, длина 13 километров.

До отеля взяли экипаж и ехали полчаса. Остановились у необыкновенно красивого здания. Донат Дмитриевич прочитал на фронтоне: «Excelsior». Пока Мария Николаевна занималась с администратором размещением, заказывая несколько номеров, которые выразила желание посмотреть лично, Донат беседовал с дежурным об истории создания отеля.

Отель построил богатый предприниматель Николо Спада в веницианско-мавританском стиле по проекту знаменитого архитектора Джованни Сарди. Открытие состоялось совсем недавно, 21 июля 1908 года, на торжество съехалось 30 000 венецианцев и 3000 гостей со всего мира. Сразу было ясно, что построен он для высшего общества и богемы. Великолепный пляж с золотым песком, высокие сверкающие залы ресторанов, открытые веранды со столиками, богато украшенные номера различных цветов и оттенков с видом на море поражали воображение.

Мария заказала себе и Донату отдельные номера и номер гувернантке Элизе с сыном Васей.

Обедала вся компания в шикарном ресторане Tropicana. Они заняли столик у самого окна, где открывался чудесный вид на море. Заказав себе абсент и закусывая его чудесными блюдами изысканной кухни, Мария Николаевна обдумывала свои дальнейшие планы. А все они сводились к одному – кто будет тот, следующий, на которого упадёт глубокий и печальный взгляд опытной охотницы?

– Элиза, иди в свой номер и укладывай Васю спать, а мы с Донатом Дмитриевичем прогуляемся по набережной, подышим морским воздухом, – приказала Мария гувернантке и направилась со спутником к выходу. Судьба вела её. Тихий, тёплый зимний вечер на берегу Средиземного моря в таинственных отсветах фонарей настраивал на романтический лад. Прогуливающихся было немного, и Мария Николаевна цепким взглядом осматривала встречных, пытаясь определить их достаток по одежде, малозаметным деталям походки и посадки головы, обрывкам разговоров. Навстречу шла необычная пара – мужчина, печально склонившись, толкал инвалидную коляску, в которой сидела женщина. Мария присмотрелась и вдруг узнала. Боже, это же граф и графиня Комаровские – давние знакомые по Ницце!

И Мария Николаевна решительно направила шаги к медленно приближающейся паре. Шаги к своей судьбе.

Глава четвёртая. Комаровский

– Павел, Эмилия, как я рада! Дорогая, что с вами? – восторженно восклицала Мария.

– Была на войне, подцепила какую-то неизвестную болезнь, от которой мне становится всё хуже.

– Не печалься, мы ещё будем пить вместе шампанское.

– Граф, давно вас не видела, какой вы стали мужественный и серьёзный. Слышала, что вы герой, награждённый орденом, – тараторила Мария, – я так рада, так рада, что встретила вас.

– И мы рады вас видеть, Мария Николаевна, – ответил Комаровский, не сводя с Тарновской влюблённого взгляда.

– Да, хочу вас познакомить, это мой адвокат Донат Дмитриевич Прилуков. С Василием Васильевичем нам, к сожалению, пришлось расстаться, – оповестила Мария, чтобы предупредить вопрос, который должен был обязательно возникнуть.

– Вот приехали в Лидо, поправить здоровье, – рассказывала Эмилия, – остановились в «Эксельсиоре». Здесь прекрасный климат, мы и сына привезли.

– Да, и мы тоже с сыном приехали.

– Ой, как здорово! – воскликнула Эмилия. – А сколько ему?

– Девять.

– И моему столько же. Ну, теперь будут вместе играть. Как зовут его?

– Васей, а твоего?

– Евграф.

– Договорились, встречаемся вечером в ресторане «Тропикана».

* * *

Комаровские (Komorowski) – древний польский род. Когда-то он стал многочислен и разделился на шесть родов. В 1626 году, ещё до всех грядущих разделов Польши и даже до восстания Богдана Хмельницкого, в молодости героически воевавшего с Московией и завоевавшего Смоленск, Павел Прокофьевич Комаровский переехал на жительство в Московию, где поощряли приезд служивых иностранцев тем, что выделяли земельные наделы. Павлу Прокофьевичу, ставшему родоначальником российского рода Комаровских, выделили наделы в Новгородском уезде. Первые Комаровские ничем не выделялись до тех пор, пока потомок Павла Прокофьевича в пятом колене, Евграф Федотович Комаровский, за участие в Итальянском и Швейцарском походах императором Францем II не был возведён 7 мая 1803 года в графское достоинство Священной Римской империи.

У первого графа Комаровского было восемь детей, которые стали генералами и полковниками, юристами, жёнами высокопоставленных лиц, представителями высшего российского общества. Сам Евграф Федотович в конце службы уже был генералом от инфантерии и сенатором. Он приобрёл село Городище в 35 верстах от Орла, ставшее родовым гнездом этой ветви рода Комаровских.

Павел Евграфович Комаровский родился в 1812 году. Закончил школу гвардейских прапорщиков, где учился одновременно с Михаилом Лермонтовым. Вышел после окончания школы в 1832 году в лейб-гвардию Измайловского полка. Дослужился до штабс-капитана и ушёл в отставку. Был женат на Марии Павловне Галаган – властной женщине, представительнице рода графов Разумовских.

Его сын Евграф Павлович, родившийся в 1841 году, был предводитель Тульского дворянского собрания. Являлся походным атаманом центрального округа Резервного казачьего войска в составе Всевеликого войска Донского.

Сын Евграфа Павловича, Павел, родился в 1869 году. Он достойно продолжал славные традиции своего рода. Павел Евграфович, окончив Орловский кадетский корпус, поступил в престижное Николаевское кавалерийское училище. Из училища выпустился корнетом «по 1-му разряду», то есть с отличием, и служил офицером в лейб-гвардии Казачьем Его Величества полку. С военным поприщем Комаровский успешно сочетал общественную деятельность. Он – один из организаторов пожарного дела в России и организатор съезда российских пожарных, проходившего в Орле в августе 1899 года. 10 августа 1900 года в Париже был избран первым президентом Большого международного совета пожарных.

Являлся одним из жертвователей в Орловский губернский музей, основанный в 1899 году при Орловской губернской учёной архивной комиссии, в деятельности которой принимал активное участие. От него в музей поступили коллекции древнерусских крестов и образов, а также серебряные монеты, древние рукописи. Был действительным членом Орловского общества любителей изящных искусств и членом его совета старейшин, председателем выставочного комитета первой художественной выставки в г. Орле в 1896 году, организованной обществом.

Наряду с этим граф был действительным членом Орловского общества правильной охоты и членом губернского комитета попечительства в тюрьмах. В имении Комаровского Городище, в 35 верстах от Орла в сторону Карачева, была собрана большая библиотека конца XVII века, свыше 10 000 томов, включавшая книги по истории, музыке, естественным наукам на нескольких языках.

6 июня 1894 года на пожертвование частных лиц, в основном Павла Евграфовича, и частичного вложения городской думы в Орле открылась Тургеневская читальня. По случаю этого события местное музыкальное общество, где председательствовал Комаровский, пригласило артистов для участия в концерте. В их числе и знаменитое на всю Россию трио виолончелисток и арфисток сестёр Редер. Дочери известного московского дантиста Марка Редера играли популярные произведения, а двадцатисемилетний граф Павел Комаровский не сводил восторженных глаз с одной из сестёр – Эмилии. Решительный и отважный, тонко чувствующий женскую красоту граф встречал артисток после концерта:

– Разрешите сказать вам несколько слов? – обратился он к Эмилии.

– Конечно, ваше сиятельство, – ответила Эмилия, зная графа как общественного деятеля, представителя дворянского рода.

– Не могут ли дамы оставить нас вдвоём? – обратился Павел к сёстрам.

Те пожали плечиками, но с готовностью отошли в сторону. Тогда граф взял руку девушки, притронулся к ней губами и произнёс:

– Разрешите предложить вам руку и сердце?