скачать книгу бесплатно
Трубадура
Дарья Александровна Волкова
Романтика с веселой приправой (АСТ)
Тура Дурова – девушка нелёгкой судьбы. Она настоящий боец, отбивающий удары из последних сил, но не допускающий мысли о том, чтобы сдаться. Степан Кузьменко – звезда отечественного спорта, красавец и нахал. Жизнь его тоже не баловала. Но судьба подкинула им пару козырей. Тура и Степан становятся настоящими друзьями, проходят через серьёзные испытания, запутываются в своих любовных проблемах, переосмысливают прошлое, но помогают себе и другим жить по-настоящему и снова обретают вкус к жизни. Они понимают, что время от времени полезно делать паузу в погоне за счастьем, что счастье зависит только от них самих…
Дарья Александровна Волкова
Трубадура
© Д. Волкова, 2023.
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Кадр первый. Луис Бунюэль
В черно-белой, слегка дрожащей картине чувствуется сдержанная энергетика Луиса Бунюэля. А если не чувствуется – вдохните еще раз.
Ранний сырой петербургский вечер.
Фигура девушки, в которой чувствуется усталость и тоска. Хрупкие натруженные плечики, она светловолоса, в руке тяжёлый пакет.
Фигура юноши легка. Он бежит. Почти летит, свободно, изящно. Он отталкивается от твёрдого темно-серого асфальта сверхлёгкими кроссовками ярко-бирюзового цвета. Юноша почти парит над асфальтовой свинцовой влажностью с вкраплениями вековой меди кленовых листьев.
Однако отставим в сторону лирику. Это всего лишь беговая дорожка на стадионе рядом с Государственным университетом физической культуры, спорта и здоровья имени П.Ф. Лесгафта. И вот владелец бирюзовых кроссовок покидает стадион. Его ждёт неожиданная встреча.
Юноша любит бегать в центре Петербурга. Ему нравится унылый серый город, надменные дома, каждый из которых непременно историческая ценность и культурный памятник. Любит припечатывать своими яркими кроссовками холодный гранит набережных, попадая в ритм с суровой северной рекой, так резко контрастирующей с теми местами, где он вырос. Этот гранит, эта мглистая река и этот строгий город признали его. Но он всё равно каждый раз припечатывал его улицы подошвами, давая понять, кто тут главный.
А для девушки это был обычный вечер. Знакомое возвращение после рабочего дня. Привычная колея дороги домой. Она и по сторонам-то не очень глядела. И вдруг…
В наушниках юноши задавал ритм сочный вокал какого-то талантливого уроженца чёрного континента. Бирюзовые кроссовки чётко повторяли этот ритм. Правая-левая, туц-тудуц-туц-туц.
Парень врезался в девушку. Можно сказать, на полном скаку врубился. Словно слепой, словно не видел ничего перед собой. Или не слышал. Но все-таки видеть – важнее. А он непостижимо – не увидел. Не заметил.
А вот она, падая, разглядела кое-что. Серая толстовка, серые спортивные штаны, яркие бирюзовые кроссовки. Копна черных кудрей и серебристые наушники, приминающие волосы. А еще удивлённые тёмные глаза. Она грохнулась на асфальт, больно ударившись коленом.
Парень не понял, как это произошло. Нет, ну, то есть ничего неожиданного не предвещало. Бежал, слушал музыку. Правая-левая, туц-тудуц-туц-туц. И непонятно каким образом вдруг под ногами оказалось тело, о которое он споткнулся. В общем, зазевался, как ни крути.
Из порванного от удара пакета выкатились апельсины, оказавшиеся необыкновенно яркими на тускло-матовой серости асфальта. Он услышал: «Скотина!» – и громкий всхлип.
Девушка сидела в метре от него среди оранжевых апельсинов, тёрла колено, всхлипывала и, кажется, ругалась.
Парень наклонился к ней.
– Скажите… Вам нужна помощь?
Тут ему доходчиво объяснили всё про него самого и предложенные услуги. Несчастный вид пострадавшей, шмыганье носом и потёкшая тушь растопили мужское сердце, поэтому рука помощи была протянута. И даже принята. Девушка оказалась невесомой – он поднял ее с асфальта без малейшего усилия. Она вообще показалась юноше какой-то нереальной – слишком хрупкая, слишком изящная, а волосы просто белые. Она подняла на него глаза. Он никогда не видел раньше таких глаз – на грани темно-голубого и светло-синего. Ни то ни другое. Где-то между. А когда она поднялась, он разглядел мелкую лёгкую россыпь веснушек.
– Смотреть надо куда прёшь! – Девушка старательно грубила, словно домашнее задание демонстрировала.
– Извините.
Апельсины на ощупь оказались пупырчатыми, зато в ладонь ложились ладно.
– В жопу себе засунь извинения.
– Пакет порвался.
Она фыркнула:
– Да неужели? Из-за тебя!
– Верно, – согласился он безропотно. – Виноват. Вы далеко живёте?
– Вот! – Пальчик из обрубка тёмно-серой митенки практически обличительно ткнул в неприметную облезлую дверь, которую язык не поворачивался назвать «парадной», но она такой и являлась.
– Помочь?
– Зачем же? – процедила она сквозь зубы.
Изящной рукой девушка резко очертила окружность на асфальте, на которой уместились россыпь апельсинов, пачка печенья, упаковка гречки, что-то еще непонятной формы в блестяще-шуршащей фольге. Порванный пакет с тихим шорохом, подталкиваемый ветерком, тихо сбегал вдоль по улице.
– Сама прекрасно справлюсь.
Парень в спортивном костюме вздохнул, снял серебристые наушники с шеи и решительно стянул с себя толстовку, явив сырому питерскому сентябрю лёгкую футболку. Из толстовки была сооружена импровизированная авоська, в которую и сложили фрагменты нечаянного уличного натюрморта.
Дверь перед случайным носильщиком открылась с крайне недовольным и даже презрительным скрипом. Парадная внутри оказалась еще более питерской, чем снаружи. Стены и лестница эпохи Достоевского, потолок и того раньше.
Этаж третий, дверь черного дерматина – уже не достоевской, а советской эпохи. Замок лязгнул премерзко, дверь проскрипела в унисон – и всё в полном соответствии с окружающей обстановкой.
За дверью было темно, затхло, пахло лекарствами, какой-то едой и, странно, чем-то, похожим на индийские благовония. Почему-то казалось, что сейчас под ноги бросится большой черный кот, но, когда зажглась тусклая лампа под потолком, стало ясно, что встречать их никто не вышел.
– Туда, – махнула девушка вдоль узкого коридора, сплошь чем-то уставленного и увешанного.
Парень шагнул вслед за ней, смело отогнав мысли, что надо разуться. На старый облезлый пол было страшно ступать чистыми носками.
В направлении «туда» обнаружилась кухня. Стены, окрашенные тёмно-зелёной масляной краской, были расписаны цветочками и божьими коровками – судя по стилистике, работал ребёнок лет пяти. Кухня была укомплектована окном с облупившейся краской, раковиной с ржавыми подтёками, урчащим круглобоким холодильником. В углу притулилась старинная стиралка, на полке стояла микроволновка.
– Ставь на стол.
По крайней мере, чистый. Парень аккуратно развязал рукава и принялся вынимать продукты.
– Дед, я дома! – раздалось громкое за спиной. – Сейчас будем чай пить!
Он обернулся и посмотрел на хозяйку.
Худенькая, в расстёгнутом бесформенном пальто-бушлате. Невысокая. Волосы и в самом деле просто белые-белые, как у куклы. И глаза тоже как у куклы – круглые, яркие, словно фарфоровые. Личико – словно белое пятно – ни бровей, ни ресниц. Чуть розовая полоска губ.
– Чего уставился? – Девушка всё так же старательно и всё так же неубедительно грубила, ставя на голубой цветок газа чайник. – Надевай свою кофту и вали отсюда. Спасибо… за помощь.
– Да не за что.
Он ответил на автомате и повернулся к двери на шаркающие шаги.
Кажется, старик держался вертикально только благодаря костюму. Из тяжёлой темной ткани пиджак стоял колом и держал находившееся внутри худое старое тело. Однако стоял дед ровно и без опоры. И глаза из-под густых белых бровей смотрели очень цепко. Венчик седых волос, торчащие уши и слуховой аппарат довершали картину.
– Здравствуйте. – Голос старика едва ощутимо дрожал, но звучал чётко и громко. Он протянул руку. – Профессор Дуров Павел Корнеевич. С кем имею честь?
С ответом пришлось замешкаться, потому что в руках была толстовка, и то ли ее надевать, то ли на рукопожатие отвечать – непонятно. Выбрал второе, перекинув толстовку через руку.
– Кузьменко Степан… Аркадьевич.
Рукопожатие у дряхлого профессора оказалось вполне себе крепким, и Степан вдруг добавил: – Студент. Учусь неподалёку. В Лесгафте. Последний курс.
– Ага, ага… – закивал дедок. – Я там кое-кого знавал и… А впрочем, что же мы на кухне? Прошу с нами чай пить. Турочка, я пошёл чашки и ложки доставать.
– Дед, я сама… – Слова беловолосой девушки полетели уже вслед.
Профессор довольно бодро поковылял из кухни.
– Эх… – махнула она рукой. – Перебьёт опять половину. А ты чего стоишь? Выход там.
– Меня чай пригласили пить.
Она сначала хотела что-то сказать, даже рот открыла. А потом вздохнула. И произнесла устало:
– Тогда помогай.
– Слушай, – Степан искал в холодильнике затребованные маслёнку и сыр. – А как он тебя назвал… дурочка? Или мне показалось?
– Сам ты дурочка! – Она вернулась с заварочным чайником. – Ту-ро-чка.
– В этом же… кофе варят? – спросил он неуверенно.
Маслёнка нашлась, сыра он в упор не видел.
– Или турочка в смысле… национальности?
– Тура – в смысле имени!
Чайник накрыли тряпичной курицей из лоскутков.
– Зовут меня так. Ту-ра.
– Это какое имя? – Степан даже оторвался от недр холодильника и оперся на дверцу, в ответ на что белый хлипкий монстр не преминул качнуться.
– Аккуратнее! – прикрикнула на незваного гостя хозяйка квартиры. – Человеческое это имя.
– Не русское какое-то. – От неожиданности он вдруг обнаружил-таки на дверце сыр.
– И что?
– А какое?
– Любопытному… Стёпе на базаре дали по… попе.
Он хихикнул:
– Не, ну если это секрет…
– Не секрет! – Степану в руки вручили поднос с чайником, маслёнкой и сыром. – Первая дверь напротив. Отнеси, поставь всё на стол и возвращайся с подносом. – И, уже в спину: – Отец у меня норвег.
Норвег… Или правильно – норвежец? Да всё равно – тогда понятно, откуда эти волосы белые. Наверное, настоящие.
За первой дверью оказалась комната, сплошь заставленная полками с книгами. А еще там были пианино, буфет, огромный круглый стол и громоздкие деревянные стулья. Передвигаться в этой комнате Стёпа мог только аккуратно и боком. На краешке стола профессор Дуров расставлял белые с красным узором чашки. Никаких осколков, вопреки опасениями Туры – вот же имечко! – не было видно.
– Ставьте сюда, Степан Аркадьевич! – засуетился профессор.
Сгрузив поклажу на стол, Степан Аркадьевич снова вернулся на кухню. По имени-отчеству его называли только во время медкомиссии.
На кухне дочь гордых норвегов резала колбасу, и Стёпа вдруг понял, что голоден. И что колбаса к чаепитию кстати.
– Печенье в вазу пересыпь, – получил он очередную команду.
Под шорох пакета он задал вдруг неожиданный даже для себя вопрос:
– А вы тут вдвоём живете… с дедом?
– Втроём.
– А кто третий? – Стёпа покрутил головой в поисках мусорного ведра и, найдя его, точным броском отправил туда скомканную упаковку из-под печенья.
– Вы из паспортного стола?
Колбаса на тарелке была разложена по безупречной окружности, и желудок дал понять, что был бы не прочь ее попробовать.
– Не. Ну если и это секрет…
Она стрельнула в него косым взглядом. Глаза у нее яркие – невероятно. Как будто нарисованные на белом листе. Светлые, но яркие – бывает же такое.
– С нами еще живёт Елена Павловна.
– Это дочь Павла Корнеевича? – проявил чудеса сообразительности Степан.
– Угу. И моя… мать.
Паузу и интонацию было невозможно не заметить, но как отреагировать – Стёпа не знал. Поэтому решил продолжить задавать вопросы на тему, которая ему вдруг стала очень интересна. Квартира огромная, коммуналка, комнат шесть минимум. Живут втроём. А Степкин родной институт – в соседнем дворе. Экономия времени колоссальная просто, совсем другой порядок, чем сейчас, когда Степану приходится добираться из съёмной квартиры от станции метро «Парнас». В свое время прижимистый Стёпа снял квартиру именно там, в новостройке, на конечной станции Московско-Петроградской линии, а потом всё не доходили руки заняться поиском другого жилья – хотя экономия вышла боком, это он уже понимал. А тут – само в руки пришло. Идеальный вариант. Институт – рядом. До тренировочной базы – семь остановок на автобусе. Всё рядом, всё близко.
– Слушай… А вы комнаты не сдаёте?
