скачать книгу бесплатно
Тут как не согласиться-то? И почему-то душа требовала продолжения банкета, поэтому Стёпка, дежурно оседлав кухонный стул и так же дежурно устроив полотенце на шее, продолжил беседу:
– Ту-у-у… – протянул он нараспев, словно дразня. Или бросая вызов.
Она улыбнулась, демонстративно сложила руки на груди и так же нараспев протянула:
– Ко-о-ос…
Он рассмеялся. Чёрт. Вот совсем не ждал, что вместе с жильём в удобном месте получит в дополнение нормальное питание и вполне себе интересную компанию. Жизнь в одиночку на съёмных квартирах за последнюю пару лет Стёпку порядком утомила. Он вырос в доме, где постоянно шумели. Отец орал на Лёлика, брат огрызался, Василиса орала на всех. И тишина, и невозможность перекинуться вечерами хоть словом, угнетала. Теперь только понял, как соскучился по простым душевным разговорам.
– Скажи, а где сейчас твой отец-капитан?
Улыбка Туры тут же поблекла. Так явно и быстро, как будто ее выключили. И Степану так же мгновенно стало неловко.
– Извини. Если я лезу не в свое дело, то… Просто я тебе про родственников греков рассказал, а у тебя тоже вон как… необычно… Мне стало любопытно и…
Тура молчала, и он закончил совсем неловко:
– Не отвечай.
– Да отчего бы не ответить? – тихо и после паузы спросила она. – Чаю хочешь?
Чиркнула спичка, загорелся газ.
– Секретов никаких нет. Точнее, есть, но уже гриф секретности с архивов снят. Наверное. Хотя… – Она махнула рукой. – Ты, главное, деду не проговорись, что знаешь, ладно?
Стёпка согласно кивнул. Кажется, семейная история Дуровых была не такой уж и простой. Но он не жалел, что спросил. Потому что чай Ту заваривала вкусный, на кухонном столе стоят тарелки с остатками бисквита и сыра, а по беседам за чашкой чая Стёпка очень уж стосковался.
Елена Дурова была девушкой любвеобильной. Ее коронная фраза: «Я создана для любви, а не для работы». Именно поэтому после семейных мучений всех: Павла Корнеевича, Марии Фоминичны – бабушки Туры, и Клары Корнеевны – двоюродной бабушки и сестры деда – в общем, всех, кроме самой Леночки, был брошен на втором курсе мединститут. Пару раз Леночка сходила «взамуж», но без печати, а так – на вольные хлеба?. Хлеба? все на поверку оказались худые и ничего, кроме аборта в двадцать лет, Леночке не принесли. Пока наконец не выпал ей счастливый билет в образе белокурого викинга Ларса Рённингена. Капитан сухогруза, косая сажень в плечах, яркие голубые глаза и трубка – всё как полагается. Да еще и не наш, а импортный!
Окрутила его Елена в три дня. И укатила с ним в Норвегию.
Северная сказка оказалась с суровой изнанкой. Елена явно рассчитывала, что будет жить в уютной квартирке в Осло, вести весёлую жизнь и ждать мужа из плаванья. Вышло совсем иначе. Ларс почти сразу отправил жену к родне на север страны, в деревеньку в Финнмарке – в область, расположенную за Северным полярным кругом на берегу Баренцева моря.
Через полгода после переезда родилась Тура. Из развлечений, помимо возни с ребёнком – вязание и радио. Спустя год Ларса списали на берег, и он присоединился к семье.
От мужа Елена и сбежала с первым попавшим в ее поле зрения моряком, оставив полуторагодовалую дочь норвежским родственникам.
– Ничего себе! – выдохнул Степан. При их внешней с Турой совершенной разности и даже некоторой полярности, судьбы оказались более чем схожи.
– Да уж, – невесело усмехнулась Тура. – Ничего себе, всё вам.
– А как ты тут оказалась? – Стёпа уже забыл про свое великодушное «не отвечай». История Туры таила в себе еще много интересного.
– А вот тут, Стёпа, и начинаются государственные тайны, – вздохнула Тура. – Тебе чаю подлить?
– Ага. Только я это… – Степан виновато покосился на пустые тарелочки. Ни следа бисквита и сыра. И это, похоже, его рук, то есть рта… дело.
– Что найдёшь – всё твоё! – Тура махнула рукой в сторону холодильника. – Только сырую печёнку не трогай, я ее завтра пожарю.
С очередной чашкой чаю Стёпа уминал творожную массу и слушал продолжение рассказа Туры.
Тура убирала в буфет посуду.
Леночка вернулась в отчий дом. Там ее приняли – куда деваться. Обогрели, приласкали, пожалели. Но на вопрос: «Что с ребенком?» не был получен внятный ответ. Павел Корнеевич влепил дочери пощёчину. За то, что ребёнка бросила. И бушевал потом долго. Но совершенно безо всякого практического результата.
Добиться того, чтобы дитя вернули матери, не получилось. Законодательство Норвегии было всецело на стороне отца, гражданина страны. Получать удавалось только скупые отчёты о том, что ребёнок жив, здоров, благополучен и растёт. Так шли годы. Елена почти сразу получила развод, и у нее вовсю закрутились новые романы. Менялись мужчины, цвет волос, места работы. О дочери, растущей где-то в Норвегии, она преспокойно забыла.
Павел Корнеевич не забыл.
А Тура росла с пьяницей отцом и молчаливыми тётками, которые приходили, чтобы приготовить какую-то еду и произвести уборку. Еще они чинили отцу одежду – он почему-то постоянно рвал штаны. Иногда забирали девочку к себе. Но о своей жизни в Норвегии Тура помнила смутно. Ни лиц, ни слов, ни событий. Только ощущение холода и одиночества. Словно не люди были вокруг – тени, стылые и безголосые.
Жизнь изменилась, когда отец заснул в доме, а Тура осталась на улице. Она специально вышла – не любила его пьяным. Ей тогда было пять.
Почему не пошла к соседям – не знала, и объяснить потом не могла – ни себе, ни кому-то еще. Села в сугроб и начала присыпать себя пушистым снежком. Там и нашла ее соседская собака. И лай подняла. А потом уж и соседи подтянулись.
Так Тура Рённинген оказалась в приюте в городе Вадсё. До русских родственников эта информация дошла с огромным опозданием. Но дошла. И тут дед, за три месяца до этого известия похоронивший жену, просто как с ума сошёл. И отправился в Большой дом на Литейном проспекте.
Профессор Дуров работал на ФСБ. Ну, в то время название было иным – КГБ. Разумеется, никто об этом тогда не подозревал – государственная тайна, все дела. Что-то, связанное с мозгом – вот всё, что было известно Туре. Да она и знать не хотела, что стояло за теми событиями. Как дед выторговывал помощь самой могущественной организации страны. Не знала она, каких усилий, нервов и переживаний это всё стоило Павлу Корнеевичу. Но был один непреложный свершившийся факт: в возрасте пяти с половиной лет она оказалась в России. Как это произошло – ей неизвестно.
– Как это, неизвестно? – Стёпка поймал себя на том, что сидит с открытым ртом. – Телепортация, что ли?
– Почти. – Тура выплеснула остатки остывшего чая в раковину. Подошла к плите и снова зажгла конфорку. – Я не знаю, как эти люди проводят свои операции. Вывезли. Как-то. Как – я не в курсе.
– Ты что… А ты… А что ты сама помнишь?
Она отвернулась.
– Ничего.
Степан с всё возрастающим изумлением разглядывал тонкую спину – сегодня футболка ради разнообразия серая. Как это – ничего?
– В смысле… Ты… тебя чем-то накачали? В ковре вывезли? В футляре от контрабаса?
– Смешно, – тихо и грустно ответила Тура.
– Извини! – спохватился Степан. – Я просто… не то хотел сказать… Прости.
Она устало опустилась на стул.
– Меня потом несколько лет дед таскал по разным врачам-специалистам – у него же много знакомых в этой среде. Дал мне свою фамилию. В психушке лежала два месяца. Я не говорила. Совсем. В постель мочилась каждую ночь лет до девяти. И ни черта не помню о своём детстве там. Помню только, что всё время было холодно. И одиноко. И страшно. Последствия стресса, так считали врачи. Такая вот история, Кос.
У Степана от этой истории холодок пробежал по спине. Он поёжился.
– Слушай…
– Не говори ничего, – Тура махнула рукой. – Даже не знаю, зачем я тебе это всё рассказала. Наверное, чтобы ты понимал, что за человек моя мать. И какой человек мой дед. Тебе же тут жить с нами. А одеяло я тебе завтра сделаю, ага? Потерпишь?
Он лишь рассеянно кивнул, когда она вышла из кухни. Смотрел на чистый стол и ерошил волосы на затылке. И вспоминал собственную мать.
Кадр четвертый. Антониони
Всё красное, всё мёртвое, все друг другу чужие. Как у Антониони. Только ещё страшнее.
Музыка ударила по ушам, едва Тура открыла дверь своей квартиры. Ритмом обойного молотка и запредельным воем – так, что даже и не скажешь сразу, что это музыкальное произведение. Вакханалия какая-то!
Звуки ада доносились из комнаты нового жильца. И куда дед смотрит? Впрочем, тут без загадок. Снял слуховой аппарат и работает. А если дед без слухового аппарата, то можно в квартире всё что угодно делать – у Павла Корнеевича всё равно в ушах благословенная тишина. Но зато во всем остальном пространстве…
Тура для порядка стукнула. Разумеется, не ответили. И она толкнула дверь.
В небольшой комнате звук сбивал с ног. И когда Степан успел притащить колонки? Она подошла к музыкальному центру и выкрутила громкость. Наступила тишина – почти звенящая.
– Ты чего?
Хозяин комнаты сел на кровати. А до этого лежал. Облачённый лишь в спортивные штаны-три-полоски. И – непонятно – в эластичную повязку на локте.
– Степан Аркадьевич, вы в курсе, что музыка играет очень громко?
– Никому не мешало.
Потому что дед глухой, а мать на дежурстве.
– Теперь мешает.
Он только дёрнул голым плечом.
– Твоё счастье, что Елены Павловны нет дома. А то бы тебе устроили грандиозный скандал.
Он снова дёрнул плечом и едва слышно фыркнул. А потом низко-низко опустил голову. Темные локоны совсем закрыли лицо. Тура, сама не зная зачем, села рядом с ним на постель.
– Стёп… Что случилось?
А что-то случилось – это фонило очень явно. Сначала дикими музыкальными воплями, а теперь тишиной и опущенными плечами.
– Мы проиграли, – очень тихо сказал Степан. – Из-за меня проиграли.
– Это как?
– А вот так. – Он все-таки поднял голову. Медленно. Тупо смотрел на облезлые жёлтые обои на стене. – Команда на меня рассчитывала. А я подвёл.
– Почему?
– Потому что! – Это был уже крик. Вопль. Как те, что звучали из динамиков недавно.
– Объясни.
Она не сводила взгляда с повязки. Поперечные линии – там жилки резиновые, наверное. Фиксирует туго. Кожа из нее выходит выпукло. А там выше повязки – вообще выпукло. Это бицепс. Да, именно он.
– Что объяснять? – Длинные пальцы взметнули девятый вал темных волос на затылке. – Подавали на смерть в пятом тайме. Я должен был выстоять. И… сил не хватило. Не смог.
– А локоть почему забинтован?
– Упал в первом тайме. Неудачно.
И картина нарисовалась сама собой. Помимо воли. Не пойми откуда.
В самом начале… игры?.. Он упал и травмировал руку. А дальше – через боль, через «не могу», на одном только «должен», потому что команда на него рассчитывала – играл. Но всё же это оказалось выше его человеческих сил. Откуда она это знала и поняла? А спроси! Ведь даже примерно не представляет правила игры, и не интересовалась никогда, и даже не возникало мысли на компе посмотреть. Но картинка сложилась мгновенно – из наблюдений, разговоров за чаем. Абсолютно точная и яркая картинка.
– Стёп… – Она легонько притронулась к его руке. – Ты не виноват.
Он обернулся. Вблизи его ресницы кажутся ненастоящими. Таких длинных черных ресниц у парней не бывает. А у Степана они есть…
Она провела ладонью по его бицепсу. И в следующий миг они целуются. Безо всяких там «только губами, без языка», «я только в краешек», «рот не раскрываем, и всё норм». С полным ощущением, что они это делали раз сто до этого. Ровно совпав и попав во всё. В том числе и кончиком языка в пломбу на верхней шестёрке справа.
И именно в этот момент Тура вдруг понимает, где у нее главная эрогенная зона. На руке. Когда нежные чёрные волны волос скользят по ладони и между пальцами. И его руки на ее спине – горячие, настойчивые. И вдруг они переместились на грудь…
У него колючая небритая щека. Об этом сообщает пощёчина. Степан поджимает и без того узкие губы и опускает роскошные ресницы. Недоуменно. Презрительно.
– Секс-услуги не входят в стоимость проживания! – Тура тоже умеет врезать как следует.
– Я доплачу.
Получи вторую пощёчину!
Тура вскакивает с кровати. Сказать бы что-то, но ничего на ум не приходит.
– Держи свои руки при себе! – шипит она.
Уже у двери ее настигает тихий голос Степана:
– Здорово целуешься.
Дверью она хлопнула. Музыки больше не слышно.
На кухне Степан делал отжимания.
Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре… двадцать…
Со счета его сбили шаги. Пришлось прерваться и встать.
В дверях стояла Елена Павловна собственной персоной. В тонком коротеньком халате с пояском. Обширный бюст был представлен во всей красе. Практически не оставлял места для фантазии.
Стёпка вытер шею полотенцем. И проклял себя за то, что не надел футболку. Привык заниматься с голым торсом – так удобнее. Судя по взгляду Елены Преужасной – пора отвыкать.
Дама сделала вид, что засмущалась.
– Ой, Стёпочка, не смотрите на меня, я не накрашена!
Угу. А красная помада – это ему мерещится, видимо.
