скачать книгу бесплатно
Зарождение добровольческой армии
Сергей Владимирович Волков
Белое движение в России #1
Книга «Зарождение добровольческой армии» представляет собой первый том из серии, посвященной Белому движению в России, и знакомит читателя с воспоминаниями участников событий на Дону и Кубани в конце 1917 – начале 1918 г.
В книге впервые с такой полнотой представлены свидетельства не только руководителей антикоммунистической борьбы, но и ее рядовых участников, позволяющие наглядно представить обстановку и атмосферу того времени, психологию и духовный облик первых добровольцев. За небольшим исключением помещенные в томе материалы в России никогда не издавались, а опубликованные за рубежом представляют собой библиографическую редкость.
Том снабжен предисловием и обширными комментариями, содержащими несколько сот публикуемых впервые биографических справок об авторах и героях очерков.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Зарождение добровольческой армии. Том 1
Составитель С.В. Волков
Погибших лет святые звуки…
М.Ю. Лермонтов
© С.В. Волков, состав, предисловие, комментарии, 2023
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2023
Предисловие
Настоящее издание – первый том серии «Белое движение в России», имеющий целью ознакомить широкий круг читателей с воспоминаниями участников антикоммунистической борьбы в России в 1917–1922 годах. Если мемуары высших руководителей Белого движения (А.И. Деникина, барона П.Н. Врангеля и др.) в последние годы частично переиздавались и более или менее известны, то воспоминания менее видных и рядовых участников движения публиковались (за немногими исключениями) лишь в ряде эмигрантских журналов и бюллетеней, выходивших тиражом в несколько десятков (в лучшем случае сотен) экземпляров, которые в настоящее время представляют собой библиографическую редкость и отсутствуют даже в крупнейших российских библиотеках, а некоторые вообще не публиковались.
Тома серии носят тематический характер, они составлены так, чтобы каждый из них давал представление об одном из конкретных этапов Белого движения или его характерных черт (предполагается, в частности, в ближайшее время выпустить тома: «Первые бои Добровольческой армии», «1-й Кубанский («Ледяной») поход», «Очаги сопротивления большевизму внутри страны (октябрь 1917–1918)», «Возрожденные полки Российской Императорской армии в Гражданской войне», «События 1918 года на Украине», «2-й Кубанский поход и осенне-зимние бои в Ставрополье», «Белая борьба на Востоке России летом – осенью 1918 года», «Великий Сибирский Ледяной поход», «Флот в Белом движении на юге России», «Русская армия на чужбине» и др.). В том случае, если воспоминания тех или иных лиц выходили за рамки данной темы, они делились на части.
Настоящий том посвящен начальному этапу Белого движения на юге России. Именно здесь – на Дону – возник основной очаг противостояния большевизму, и в конце 1917 года была создана Добровольческая армия. Зародышем ее послужила так называемая Алексеевская организация, образованная генералом М.В. Алексеевым еще до большевистского переворота, когда неизбежность последнего стала совершенно очевидной. Эта неизбежность патриотически настроенным руководителям русской армии была ясна еще летом, и те из них, кто после августовских событий 1917-го (выступление генерала Л.Г. Корнилова против Временного правительства) остался на свободе, стремились сделать все от них зависящее, чтобы иметь хоть какую-то точку опоры в борьбе за спасение страны.
Прибыв 7 октября 1917 года в Петроград, Алексеев начал готовить создание организации, в которой были бы объединены офицеры, служившие в запасных частях, военных училищах и просто оказавшиеся в Петрограде, с тем чтобы в нужный момент организовать из них боевые отряды. Он приступил к пуску бездействующих заводов, чтобы под видом рабочих разместить там офицеров. При выступлении большевиков предполагалось предъявить соответствующие требования Временному правительству, а на случай несомненного успеха большевиков существовала договоренность с Донским атаманом А.М. Калединым о перебазировании на Дон. К 25 октября в организации насчитывалось несколько тысяч офицеров, однако только около ста во главе с штабс-капитаном В.Д. Парфеновым произвели ряд нападений на большевиков и были вынуждены распылиться. 30 октября Алексеев отдал приказ о переброске своих людей на Дон и обратился со словесным воззванием ко всем офицерам и юнкерам встать на борьбу. Сам он со своим адъютантом ротмистром Шапроном дю Ларрэ отбыл в Новочеркасск и прибыл туда 2 ноября 1917 года (этот день принято считать началом и Добровольческой армии).
С этого времени в Новочеркасск начали стекаться со всей России добровольцы, главным образом офицеры. Первая группа, прибывшая с генералом Алексеевым 2 ноября 1917 года, была поселена в лазарете номер 2 в доме номер 39 по Барочной улице, представлявшем собой замаскированное общежитие. Этот дом и стал колыбелью Добровольческой армии. 4 ноября была образована Сводно-офицерская рота. В середине ноября (тогда уже имелось 180 добровольцев) была введена официальная запись в Алексеевскую организацию. Все прибывшие регистрировались в бюро записи, подписывая особые записки, свидетельствующие об их добровольном желании служить и действительные в течение 4 месяцев. Денежного оклада первое время не существовало. Все содержание сначала ограничивалось лишь пайком, затем стали выплачивать небольшие денежные суммы. Добровольцев сначала направляли в штаб (Барочная, 56), где распределяли по частям. Во второй половине ноября Алексеевская организация состояла из трех формирований: Сводно-офицерской роты, Юнкерского батальона и Сводной Михайловско-Константиновской батареи, кроме того, формировалась Георгиевская рота и шла запись в студенческую дружину. В это время офицеры составляли треть организации; до 50 процентов – юнкера и кадеты; учащаяся молодежь – 10 процентов.
Положение организации на Дону было первое время весьма неопределенным, поскольку Донскому атаману генералу А.М. Каледину приходилось считаться с настроениями части казачества, примиренчески относившейся к большевизму. Ситуация изменилась после поднятого большевиками восстания в Ростове и захвата ими города, освободить который донская власть смогла только с помощью добровольческих формирований.
Первый бой произошел 26 ноября у Балабановой рощи, 27—29-го сводный отряд полковника князя И.К. Хованского штурмовал Ростов, и 2 декабря город был очищен от большевиков. По возвращении в Новочеркасск было произведено переформирование. К этому времени численность организации значительно возросла (до 2 тысяч человек). С прибытием 6 декабря в Новочеркасск Л. Г. Корнилова и его сподвижников, освобожденных из тюрьмы в Быхове, Алексеевская организация окончательно превратилась в армию. 24 декабря был объявлен секретный приказ о вступлении в командование ее силами генерала Корнилова, а 27 декабря ее вооруженные силы были официально переименованы в Добровольческую армию. В воззвании (опубликованном в газете 27 декабря) впервые была обнародована ее политическая программа. 27 декабря армия перебазировалась в Ростов.
До выступления в 1-й Кубанский поход армия состояла из ряда соединений, которые почти все были преимущественно офицерскими. Это были: 1-й, 2-й и 3-й Офицерские, Юнкерский и Студенческий батальоны, 3-я и 4-я Офицерские, Ростовская и Таганрогская офицерские, Морская, Георгиевская и Техническая роты, Отряд генерала Черепова, Офицерский отряд полковника Симановского, Ударный дивизион Кавказской кавалерийской дивизии, 3-я Киевская школа прапорщиков, 1-й кавалерийский дивизион, 1-й Отдельный легкий артиллерийский дивизион и Корниловский ударный полк. Отрядом из сводных рот этих частей на таганрогском направлении с 30 декабря 1917 года командовал полковник А.П. Кутепов. Части армии вместе с отрядами донских партизан сражались также на новочеркасском направлении и на южном – под Батайском. Ввиду подавляющего превосходства большевистских сил и в условиях пассивности, проявленной тогда казачеством, руководством Добровольческой армии было принято решение оставить Дон, и 9 февраля 1918 года она выступила из Ростова в свой легендарный 1-й Кубанский («Ледяной») поход на Екатеринодар. Численность ее составляла 3683 бойца и 8 орудий, а с обозом и гражданскими лицами свыше 4 тысяч.
В настоящем издании с максимально возможной полнотой собраны воспоминания участников этих событий. Среди авторов – генералы, офицеры, юнкера, учащаяся молодежь, а также гражданские лица – политические деятели и журналисты. Почти все эти воспоминания (за исключением, в частности, мемуаров генералов А.И. Деникина и А.С. Лукомского) никогда в России не публиковались и неизвестны не только массовому читателю, но и большинству историков, поскольку те малотиражные зарубежные издания, в которых появилось большинство из них, до последнего времени и вовсе были недоступны, так как обычно отсутствовали даже в спецхранах основных советских библиотек. Между тем именно воспоминания рядовых участников событий, содержащие массу деталей и бытовых мелочей, позволяют особенно наглядно представить обстановку и атмосферу тех дней, психологию и духовный облик первых добровольцев.
Представленные в сборнике воспоминания были написаны в разное время, некоторые – вскоре после окончания Гражданской войны, некоторые – много лет спустя. Их авторы занимали разное служебное положение и находились в описываемое время в разных войсковых частях, поэтому отдельные детали общего хода событий в восприятии тех или иных авторов могут различаться.
Материалы тома сгруппированы по тематическим разделам. В первом из них собраны материалы, представляющие картину развала фронта под воздействием революционной агитации и обстановку, в которой будущими добровольцами принималось решение вступить в формирующуюся на Дону армию. Здесь описываются и обстоятельства трагического и смертельно опасного пути на Дон. Во втором, основном по объему, разделе – воспоминания о формировании армии в Новочеркасске и Ростове, взаимоотношениях добровольцев с донской властью и первых боях Добровольческой армии до начала 1-го Кубанского похода.
Поскольку в Белой армии на юге России вплоть до ее эвакуации из Крыма использовался старый стиль, все даты, кроме особо оговоренных случаев, приводятся по этому стилю.
В приведенных воспоминаниях сохранен текст оригиналов. Необходимые коррективы вносились только при наличии в первоисточниках очевидных орфографических и редакционных погрешностей.
Раздел 1
На пути на Дон
С. Новиков
Конец родного полка
25 октября 1917 года в Петрограде большевики свергли Временное правительство. Переворот этот произошел почти безболезненно. Бой был только у Зимнего дворца, который защищали в ночь с 25-го на 26 октября Женский батальон и юнкера. Жители города, выйдя 26-го утром на улицы, не знали даже, что власть уже в руках большевиков.
Не то было в Москве. Начавшееся там 27 октября восстание продолжалось неделю (по 4 ноября), в продолжение которой между войсками Временного правительства и большевиками велся ожесточенный, непрерывный бой. Вся Москва обстреливалась тяжелой и легкой артиллерией, по улицам рылись окопы, и не было дома, на котором не осталось бы следа семидневного кровопролития. В этих боях должна была принять участие и наша бригада, на которую Временное правительство возлагало большие надежды.
Двинутая в конце октября 1917 года из района города Старо-Константинов, где она стояла в армейском резерве, бригада наша
погрузилась на станции Шепетовка. Командовал бригадой полковник князь Эристов
(командир улан Его Величества), уланами Его Величества временно командовал полковник Домонтович 1-й
, гродненскими гусарами – полковник Лазарев и 3-й гвардейской конной батареей – полковник Лагодовский
(описание пути следования бригады на Москву и прибытие ее в Гжатск взяты из записок полковника Лагодовского).
О движении бригады на Москву стало известно повсюду, и железнодорожники делали все, чтобы затормозить движение эшелонов. Многие узловые станции, через которые проходил путь бригады, были стоянками запасных батальонов, наиболее распропагандированных и вообще потерявших уже воинский вид. Во избежание нападения таких вооруженных толп на отдельные эшелоны бригада двигалась так, что каждый эшелон шел на хвосту у предыдущего. Таким образом, на всякую станцию приходила почти сразу вся бригада, представляя собой такую внушительную организованную силу, что напасть на нее никто не осмеливался. Но такой способ движения сильно замедлял скорость переброски бригады.
Шла бригада почему-то не по кратчайшему пути, через Киев, а кружным, через Смоленск и Вязьму. Прохождение через эти два пункта было особенно трудным. В Смоленске стояло несколько запасных батальонов, и были получены сведения о том, что бригаду через Смоленск не пропустят. Когда эшелоны бригады уже находились на запасных путях станции Смоленск, вокзал и все кругом кишело серой толпой в солдатских шинелях. На перрон был выставлен караул от Уланского полка и посланы унтер-офицерские патрули от всех частей бригады, улан, гусар и батареи, для наблюдения за порядком. Часть офицеров (по очереди) была отпущена в станционный буфет закусить. В своих воспоминаниях полковник Лагодовский пишет: «В буфет мы шли среди густой толпы солдат запасных батальонов, еле раздававшихся, чтобы дать нам пройти. Честь никто из них не отдавал. Три четверти часа спустя мы возвращались обратно в вагоны: на перроне была почти полная пустота, и лишь виднелись красные погоны наших и уланских и малиновые – гусарских патрульных в полной боевой амуниции. Изредка встречались отдельные фигуры боязливо отдававших нам честь солдат Смоленского гарнизона, менее часа тому назад нагло и вызывающе глазевших на нас, не отдавая чести. Понадобилось меньше часа времени на то, чтобы в районе вокзала был восстановлен полный порядок и чинопочитание».
Несколько тысяч (как говорили – более десяти) солдат Смоленского гарнизона не решились привести в исполнение свои угрозы и никаких враждебных действий по отношению к нам не предприняли.
Почти то же самое произошло и в Вязьме. Местный гарнизон не хотел пропустить бригаду дальше, но грозный вид эшелонов с пулеметами, выставленными в окнах вагонов, воздействовал, и гарнизон не посмел препятствовать дальнейшему движению.
Так бригада благополучно дошла до Гжатска. Здесь она была встречена делегацией от московских эсеров, человек 5–6, в большинстве – студентов, которые устроили митинг с речами в стиле Керенского о завоеваниях революции, свободе, о мире без аннексий и контрибуций, об измене большевиков, о революции в опасности и т. д. Этим они, вероятно, думали раздуть военный пыл бригады для предстоящих уличных боев в Москве.
В разгар митинга слева, со стороны Москвы, показался дымок и к станции подошел паровоз, скрывавшийся под украшавшими его красными флагами.
С паровоза слезли три каких-то человека, и один из них, видимо предводитель, лет 40–45, в форме инженера путей сообщения, отрекомендовался: «Делегация Викжеля» (Всероссийский исполнительный комитет железных дорог). «Прошу слова, товарищи!» – заявил он совершенно охрипшим, очевидно от речей, голосом. «Слово предоставляется товарищу председателю делегации Викжеля», – провозгласил уланский унтер-офицер, председатель бригадного комитета, и охрипший инженер начал свою речь, которую закончил призывом перебить всех офицеров и идти в Москву, где борьба между «реакцией» и революцией уже закончена, для усиления рядов международного пролетариата.
Присутствовавшие на митинге солдаты бригады стояли молча, потупив головы.
Наведенные по телефону и телеграфу справки подтвердили, что бои в Москве закончились победой большевиков. Теперь вопрос уже шел не о подавлении восстания, а о свержении большевиков, захвативших власть. Солдаты нашей бригады, видимо, колебались.
Положение офицеров тоже было затруднительным. Обстановка изменилась, и временно командующий бригадой командир Уланского полка, полковник князь Эристов, не беря на себя ответственности выполнять прежнюю задачу при сложившейся новой обстановке, решил запросить Ставку Верховного Главнокомандующего.
Во избежание всяких недоразумений, подозрений и кривотолков для присутствия во время разговора, происходившего по прямому проводу, с самим Верховным Главнокомандующим, генералом Духониным
, в телеграфную комнату станции Гжатск командующим бригадой были приглашены командиры полков, командир 3-й гвардейской конной батареи и председатели комитетов, бригадного, полковых и батарейного.
Верховному Главнокомандующему было доложено, что Викжель отказывается везти бригаду дальше и что в случае, если прежнее приказание остается в силе, бригада должна будет двигаться на Москву походным порядком. Ввиду полученных сведений о прекращении борьбы в Москве и захвата власти большевиками, испрашиваются дальнейшие указания.
С затаенным дыханием смотрели глаза всех присутствовавших на безмолвствовавший аппарат. Проходили минуты, казавшиеся бесконечными. Наконец аппарат застучал.
«У аппарата – генерал Духонин, – медленно читал телеграфный чиновник. – При создавшейся новой обстановке не считаю возможным отдать приказ о выполнении прежней задачи. Прошу вас передать мою благодарность обоим полкам и батарее. Возрожденная Россия не забудет имен тех частей, которые в эти тяжелые минуты разрухи и развала беспрекословно исполнили приказ своего Верховного Главнокомандующего и, несмотря ни на какие трудности и препятствия, прошли с далекого Юго-Западного фронта почти до самой Москвы, оставаясь до конца непоколебимо верными долгу перед родиной и своей присяге. Недаром командование избрало для этого похода именно вашу бригаду. Оно в ней не ошиблось. Возрожденная Россия не забудет ни вас, ни ваших частей».
Поход на Москву был окончен. Бригада разгрузилась в Гжатске и в первых числах ноября разместилась в окрестных деревнях. Дальнейшее показало, что делать здесь было абсолютно нечего. Когда проезд в Москву стал возможен, из полка уехали полковник князь Эристов – в Грузию, полковник Гершельман
– на Дон. В командование бригадой вступил полковник Домонтович 1-й, уланами командовал полковник Домонтович 2-й
. Перед отъездом князю Эристову были устроены офицерами скромные проводы. Хоры песенников и балалаечников сами просили спеть и сыграть в последний раз командиру полка (отмечаю этот случай, так как с начала революции он был единственным). У офицеров, присутствовавших на проводах, на глазах стояли слезы. Не радостное и бодрое чувство навевали теперь чудные песни хора эскадрона Его Величества. Грустно было их слушать. Вспоминался старый славный родной полк…
Остановлюсь в нескольких словах на причинах неудачи движения бригады на Москву с целью подавления там восстания большевиков. Бригада была послана слишком поздно и по длинному, тормозившему движение пути. Кроме того, Временное правительство имело случай еще раз порадоваться своим революционным нововведениям в армии: резолюциям комитетов, переговорам, разговорам, голосованиям и т. д. – все это тогда сыграло в руку большевикам и не дало правительству возможности воспользоваться своими наиболее надежными частями войск. Верховное командование, то есть Ставка, в решительную минуту показало свое безволие и чуть ли не предложило комитетам частей принять дальнейшее решение.
Узнав, что полк в Гжатске, я с нетерпением ждал возможности вырваться из Москвы и вернуться в полк. Царивший в те дни полный хаос и растерянность самих же большевиков позволили мне сразу же выехать из Москвы. Вообще, вначале я ходил по улицам Москвы в погонах и свободно, только каждый раз при выходе из Кремля, где жили мои родители, меня останавливали у кремлевских ворот караульные, угрожавшие мне за ношение погон. Я понял, что долго оставаться в Москве нельзя. И вот, после моего отъезда из полка еще из района Старо-Константинова я снова увидел полк с немногими остававшимися в нем офицерами уже в Гжатске.
Еще в конце сентября 1917 года, когда полк стоял на позиции в районе местечка Гжималув, практиковавшееся в других частях выражение доверия и недоверия солдат к своим офицерам проникло и в наш полк. Доверие и недоверие выражались солдатами официально, через эскадронные и полковые комитеты, как того требовал революционный порядок, – голосованием. Это было введено Керенским, разрешившим, для поддержания якобы спайки, единения и боеспособности частей, удалять из частей офицеров, коим выражено недоверие. Здесь Керенский несколько ошибся: недоверие выражалось, главным образом, только потому, что тот, кому оно выражалось, был настоящим офицером, начальником. Но приказ этот имел все же и свою положительную сторону, так как давал возможность многим офицерам уезжать из полков, покидая таким образом кошмарную обстановку, царившую в них в то время. И вот начался тогда разъезд из полка и наших офицеров. Часть из них уехала по вышеуказанной причине, другие – по болезни и в отпуск. Офицеры-поляки воспользовались тем, что имели право переводиться в свои части.
В это же самое время отношение улан к оставшимся в полку немногим офицерам стало исключительно хорошим. Полковой комитет с председателем своим, унтер-офицером Соболевым, персонально относившимся еще так недавно враждебно и нетерпимо к офицерам, теперь увидел, что большевики окончательно разваливают части, что отсутствие офицеров только ослабляет полк. Начавшееся же в бригаде «украинское» движение заставило вожаков как-то опомниться. Многие офицеры должны были уехать с украинцами и таким образом в полку оставалось не более 5–6 офицеров. Полковой комитет стал выносить ряд резолюций с выражением полного доверия остающимся и с просьбой не покидать полка, а совместно поддерживать дисциплину.
Но сохранить, после национальных выделений, этот полк, ничем уже не напоминающий, разве лишь красным погоном с синим кантом, былой, когда-то славный л. – гв. Уланский Его Величества полк, вряд ли было возможно. Об этом говорило все, и это видели оставшиеся в полку офицеры во главе с полковником Домонтовичем 2-м, который взял на себя нелегкую задачу покинуть полк последним, дав предварительно всем офицерам возможность под разными предлогами уехать.
Когда бригада стояла в Гжатске, в частях проводился приказ о выборах в Учредительное собрание. В полку уланы, за крайне редкими исключениями, голосовали за противобольшевистские списки.
Тяжела была в те дни жизнь офицеров в полку. Не легко было быть свидетелями гибели своего родного полка, и каждый с нетерпением ждал очереди уехать. Все чаще доходили слухи о восстаниях на юге, о них шли разговоры. Становилось ясно, что в своих частях делать больше нечего. Оставалось только одно: искать для спасения гибнущей России другой путь, на котором могли бы объединиться с оружием в руках одинаково мыслящие патриоты. И для этого каким угодно способом пробраться в южную часть России, где обстановка еще позволяла осмотреться и принять то или иное решение.
Поэтому офицеры полка решили: любым путем, но попасть на юг, где можно было работать для восстановления фронта против немцев и не допустить до заключения позорного мира.
Немалую роль в истории полка во время революции сыграло украинское движение. Еще несколько месяцев тому назад Временное правительство разрешило украинцам формировать свои национальные части. Предполагалось делать это постепенно. В описываемое время, в конце октября и начале ноября 1917 года, украинизация прогрессировала, как и все в революционной стране, и солдат-украинцев это как нельзя больше устраивало. Они, таким образом, попадали к себе домой. А о том, что этим ослаблялся фронт против врага, что эшелонами формирующихся загружались железные дороги, разве задумывались свободные граждане! Большевики, сменившие Временное правительство, вначале не препятствовали, как известно, национальным формированиям. Украинским движением воспользовались и офицеры нашего полка. Половина солдат в полку были украинцами, у гродненцев было приблизительно то же самое. Они решили на полковых «радах» организовать отдельную часть для отправки на Украину. От этих полковых «рад» поехали в начале ноября в Москву делегаты для того, чтобы там переговорить с представителями краевой рады и получить разрешение на выделение, которое и было получено. Из нашей бригады разрешалось сформировать украинскую бригаду из двух полков с батареей. Уланы должны были формировать «Сердючный Запорожский конный полк», гусары – полк «Гетмана Сагайдачного», а 3-я гвардейская конная батарея – батарею имени еще какого-то гетмана.
Солдаты новой бригады просили полковника Домонтовича 1-го принять командование, на что он согласился и приступил к формированию. Кроме того, уланы-украинцы приглашали к себе наших офицеров, что вполне соответствовало желанию последних пробраться на юг. Часть офицеров могла, таким образом, ехать вместе. У полковника Домонтовича 1-го была мысль попасть на Украину как на этап на пути в казачьи области. Там, на Украине, он хотел подробнее разузнать о движении, начавшемся на Дону.
На предложение служить в Запорожском конном полку согласились: ротмистр Стасюлевич, штабс-ротмистр Ковалинский
, штабс-ротмистр Борзенко, штабс-ротмистр Афанасьев
, поручики Полянский, граф Ферзен
и прапорщик Арцимович.
Каждый эскадрон Уланского полка выделял в Запорожский полк 40–50 шашек. Имущество тоже делилось пополам.
Так произошло разделение полка на две части. В конце ноября предполагалась отправка выделенной бригады на Украину.
Одновременно с этими событиями и поляки получили разрешение на выделение из бригады своих солдат в отдельный эскадрон, отправлявшийся в Польшу. Формировать его приехал к нам поляк – ротмистр Масловский. В этот польский эскадрон ушли из полка: его командиром – штабс-ротмистр барон Бистром
, поручик Фаневич 2-й и прапорщик Велиовейский
.
В эскадронных комитетах вызвало большие споры еще одно формирование, происходившее в полку, а именно – отряда особого назначения для охраны посольств и консульств в Персии. На этом формировании стоит остановиться подробнее, так как оно тесно связано с началом существования улан Его Величества в Добровольческой армии.
В конце августа 1917 года, после неудачи Корниловского выступления
(28 августа), много офицеров, командированных из частей в Ставку для участия в нем, не могли вернуться обратно в свои полки. От нас ездили в Ставку следующие офицеры: полковник Домонтович 1-й, штабс-ротмистры Алексеев
, хан Нахичеванский 2-й, Линицкий
, И. Н. Фермор
и поручики Муханов
и Головин
. Хан Нахичеванский 2-й был послан генералом Корниловым с письмом к генералу Каледину
, каковое и доставил. Для устройства хотя бы части таких офицеров генералом Алексеевым
было исходатайствовано разрешение Главковерха на формирование вышеназванного отряда. Местом формирования предполагался первоначально город Новочеркасск, но донские казаки отклонили это, и тогда был выбран город Ставрополь. Истинное назначение отряда сводилось к созданию надежной части, без комитетов, которой можно было бы воспользоваться для борьбы с царившей анархией. Близость места формирования к восставшим уже казакам должна была способствовать замыслу.
Предполагалось сформировать дивизион в два эскадрона с пулеметной командой, что и было поручено ротмистру 4-го гусарского Мариупольского полка Л.Д. Яновскому
, позже, в Добровольческой армии, полковнику, командиру 4-го Кубанского казачьего полка.
Офицеры нашего полка, принимавшие участие в Корниловском выступлении, сразу зачислились в дивизион. Как будет видно ниже, дивизиону так и не суждено было существовать, но печать его, находившаяся у намеченного адъютантом штабс-ротмистра И.Н. Фермора, существовала и многих офицеров выручила. С ее помощью они могли свободно проживать в отпуску, а городские коменданты в творящейся безалаберщине едва ли знали, есть такая часть или нет.
Ротмистр Яновский решил произвести первый набор солдат в дивизион у нас в полку, для чего приехал к нам в конце ноября. Он переговорил предварительно в полковом комитете о цели приезда, так как надо было получить разрешение комитета обойти эскадроны с предложением записываться в дивизион. Яновский указывал главным образом на то, что формирование разрешено революционным Главковерхом, но указ, что служба в дивизионе будет нестись по старому уставу и без комитетов, так как в Персии, то есть за границей, разрешено находиться части только при таких условиях. Это должно было служить фильтром и удержать нежелательный элемент от поступления в дивизион.
Как ни странно, полковой комитет после долгих прений вынес резолюцию, что препятствовать желающим поступить в дивизион не будет.
Затем ротмистр Яновский обошел все эскадроны и предложил желающим поступить в дивизион. Отношение к этому вопросу в эскадронах было очень различным. Например, во 2-м эскадроне главари кричали, что затевается ловушка, и категорически отказались кого бы то ни было от себя пустить. Другие хотя и пустили, но не дали лошадей и снаряжения; третьи никому ни в чем не препятствовали. Наибольший процент записавшихся дала команда связи, где в дивизион записалась почти половина. Команда вообще сохранилась более других во время революции, да и в дивизион ехал сам начальник ее, штабс-ротмистр Потоцкий 2-й
, которого солдаты любили. Всего в полку записалось около 40 улан. Таким образом, маленький эшелон Персидского конного дивизиона, состоящий из трех офицеров: штабе-ротмистра Потоцкого, штабс-ротмистра Новикова (то есть меня) и поручика Головина, около 40 улан и 40 лошадей, должен был отправиться из Гжатска, имея маршрут на Могилев – Киев – Ростов-на-Дону, вместе с эшелонами украинской бригады, шедшими тоже на Киев. Общая погрузка и отправка были назначены на 1 декабря.
При погрузке произошло несколько недоразумений. Вообще, на погрузку, да и на самое формирование дивизиона бумаг никаких не было (или же были самые неофициальные), почему железнодорожники не хотели давать вагонов и запрашивали Москву. Там, конечно, тоже ничего не знали. Нам помог, как и не раз впоследствии, творившийся повсюду хаос. Удалось убедить железнодорожное начальство в правильности и даже срочности нашей отправки. Дивизиону предоставили пять вагонов. Но когда все погрузились и наши пять вагонов стали прицеплять к эшелону украинцев, 5-му и 6-му эскадронам Запорожского полка, те наотрез отказались разрешить присоединить нас к ним, говоря: неизвестно, мол, что это за дивизион, и, может быть, они, то есть украинцы, будут невольно способствовать перевозке контрреволюционных частей на свою же голову и что из-за дивизиона задержат в пути и их. После долгих увещаний удалось убедить украинцев в том, что не их это дело и вина, кого к ним присоединяют на железной дороге. Случай этот ясно показывает политическое настроение выделенных из полка улан-украинцев.
1 декабря, под вечер, бывшие солдаты л. – гв. Уланского Его Величества полка, а теперь – украинцы, поляки и зачатки Персидского дивизиона покинули Гжатск и свой старый родной полк. В Гжатске с полком остались: командующий полком полковник Домонтович 2-й, штабс-ротмистр Молоствов
, штабс-ротмистр Салтыков, корнет Силин, прапорщик князь Меликов
и прапорщик Трейдон, произведенный во время революции из вахмистров. Нелегко им было оставаться, видя, как все разъезжаются, хотя большевизм в эти дни в полк еще не проник. Видно это было из следующего: в Гжатске в это время стояли пехотные армейские части, полностью уже большевизированные. Комитеты этих частей предложили нашему полку снять погоны, что сами они давно уже сделали. Наш полковой комитет ответил: если им нравится не носить погон, пускай снимают, полк же погон не снимет, и, во избежание возможных крупных недоразумений, с подобными требованиями чтобы впредь не обращались.
Орша, вторая большая станция от Гжатска, на пути следования покинувших полк эшелонов и была «камнем преткновения». Здесь закончила свое недолгое существование украинская бригада, и ту же участь рисковали разделить и польский эскадрон и Персидский дивизион. Но судьба, а вернее, опять все тот же хаос оказался еще раз верным нашим пособником.
При подходе наших эшелонов к станции Орша начальники их, как всегда, пошли узнать у коменданта, скоро ли будет дальнейшая отправка. Коменданта на станции не оказалось, он пошел в город усмирять пьяную чернь, разбившую цистерны со спиртом и перепившуюся, а также чтобы выпустить еще оставшийся спирт. Подождали его прихода с час. Наконец появился революционный комендант – молодой солдат-большевик в расстегнутой шинели без погон, в фуражке на затылок, сильно навеселе. Видимо, спирт был выпущен удачно. Первыми обратились к нему за справками украинцы. Комендант удивил их ответом: «Украинцев? Пропустить дальше? Никуда не пущу. Здесь будете разгружаться. На то есть у меня приказ Главковерха Крыленко!» Полковые «рады» в волнении начали по прямому проводу запрашивать Могилев, Ставку. Оттуда такой же ответ: украинские эшелоны на юг не пропускать!
Мы, офицеры Персидского дивизиона, думая, что украинцам удастся все же после переговоров со Ставкой двинуться дальше, решили о себе лучше не напоминать, а проскочить незаметно; едва ли кто-либо стал бы проверять состав эшелонов. Но когда украинцы получили отрицательный ответ, и к тому же в категорической форме, нам пришлось напомнить о себе, приняв противоположную тактику. Штабс-ротмистр Потоцкий обратился к тому же коменданту в наивном тоне: когда же отправят нас, пять вагонов Персидского дивизиона, случайно прицепленных в Гжатске к украинскому эшелону?
«А это еще что такое? Насчет вас у меня никаких указаний из Ставки нет, а без ее разрешения тоже не пропущу!» – ответил подвыпивший комендант. Он был прав. Относительно нас едва ли где-нибудь было известно. Но нам было необходимо приложить все старания уговорить пропустить дивизион именно коменданта, так как на получение разрешения из Ставки рассчитывать не было никакой возможности. Вряд ли Крыленко пропустит какую-то подозрительную часть в область, кипевшую восстанием. Задачу убедить коменданта взял на себя штабс-ротмистр Потоцкий. Он подметил, что тот благодаря винным парам был в веселом и даже расположенном к нам настроении, и со свойственным ему юмором стал играть на его психологии. Потоцкий уверял коменданта, что раз тот поставлен на такой ответственный пост, следовательно, он пользуется революционным доверием и полновластен сам разрешить данный вопрос. Хотя пьяному солдату это и льстило и он, хлопая себя в грудь, кричал, что он все может сделать, однако отправить эшелон побоялся и только разрешил Потоцкому лично переговорить по прямому проводу со Ставкой. Делать было нечего. Пришлось стать к аппарату и вызвать Могилев. Эти переговоры со Ставкой прекрасно характеризуют те дни: занятие Главковерха сводилось тогда главным образом к тому, чтобы пропустить или задержать такой-то эшелон, даже, как в нашем случае, из двух-трех десятков людей, и разоружить или нет какую-либо часть.
Разговор по прямому проводу был таков: «У аппарата – начальник эшелона формирующегося конного дивизиона для охраны посольств и консульств в Персии, прошу разрешения на пропуск, без коего комендант станции Орша не пропускает». – «У аппарата такой-то. Сейчас передам Главковерху». «Главковерх спрашивает, что это за дивизион и кем разрешено его формирование?» – «Дивизион идет для несения службы в Персии, а формирование разрешено революционным Главковерхом».
