скачать книгу бесплатно
Выйдя из трактира, где он только что беседовал с Орестом Беспаловым, Люсли выказал поспешность необычайную. Он вскочил в карету и крикнул кучеру:
– Как можно скорее домой!
Домом Люсли оказалась гостиница в Новоисакиевской улице, куда и привезла его карета во весь дух, потому что он то и дело погонял кучера.
Люсли занимал номер в дорогом нижнем этаже и быстро прошел к себе.
Его ждал высокий благообразный старик с длинною седою бородой и волосами, выбивавшимися из-под черной шапочки, которую он не снял и в комнате. Одежду старика составлял длинный черный немецкий оберрок старинного фасона и по-старинному же на его ногах были чулки, башмаки с пряжками и короткое исподнее платье.
По виду старика можно было принять за ученого восемнадцатого столетия, как бы случайно забытого на земле в девятнадцатом веке. Он сидел в большом кресле спиною к окну, так что мог сразу же разглядеть вошедшего Люсли.
Последний, войдя, поклонился так, точно хозяином здесь был не он, а ожидавший его старик.
– Ну что? – спросил тот, не отвечая на поклон Люсли и лишь пристально уставившись на него своими горячими, как уголья, глазами. – Молитвенник куплен?
Люсли, видимо, не ожидал ни такого сурового тона, ни такого определенного вопроса. Он остановился и почувствовал, что бледнеет и невольная дрожь охватывает его. Подобного пронизывающего взгляда он еще никогда не видел.
– Нет, – нерешительно произнес он.
– Нет? – переспросил старик. – Молитвенник не куплен, несмотря на мое приказание купить его во что бы то ни стало?
– На это у меня не нашлось денег, – слабо возразил Люсли.
– Вы пошли торговаться на аукцион, не захватив с собой даже денег?!
– Со мной было всего тысяча восемьсот рублей, а мой конкурент дал тысячу восемьсот двадцать пять...
– Надо было дать больше!..
– Но у меня с собой было всего тысяча восемьсот восемь рублей! Я никак не ожидал, что кто-нибудь будет так набавлять и мне таких денег не хватит...
– Вы, значит, не имеете понятия об условиях аукциона. Даже имея меньшую сумму в кармане, вы могли бы набавлять сколько вам угодно!..
– Как это так? – удивился Люсли.
– Очень просто, – пояснил старик, – ни в одном аукционе не требуют немедленного взноса платы. Вам сегодня было бы достаточно только внести небольшой задаток, а плату вы бы могли внести завтра или даже позже...
Люсли опустил голову на руки.
– Я же этого не знал! – прошептал он.
– А между тем это настолько просто, что я даже не счел нужным предупредить вас об этом, – проговорил старик. – К сожалению, я не знал, что имею дело со столь малоосведомленным человеком! Как же вы не справились ранее обо всем? Ведь вы знали, насколько важно для общества иметь этот молитвенник в руках!..
– Знал!
– Вы знали, что то, что скрыто в этом молитвеннике, стоит неизмеримо больше несчастных тысячи восьмисот рублей?..
– Знал!
– И все-таки упустили эту вещь, упустили по-детски, по-младенчески легкомысленно!.. А это же было ваше первое дело, порученное вам мною, обществом нашим. Я знал, что вы – новичок еще и потому дал вам легкое поручение, но вы и его не сумели исполнить. А это означает, что вы доказали свою полную неспособность. Общество не сможет в дальнейшем доверять вам. Я приказываю вам немедленно вернуть вашу фиолетовую кокарду, вы лишаетесь вашего цвета. Я вас заменю другим членом общества...
При этих словах старика Люсли отступил на шаг назад и, прижав одну руку к груди, провел другою по воздуху, как бы желая отстранить нечто, надвигающееся неумолимо на него.
– Я не отдам своей кокарды! – решительно произнес он.
Старик усмехнулся и сказал:
– Вот как? Вы насильно хотите остаться одним из семи?
Люсли всплеснул руками и заговорил взволнованно и быстро:
– Нет, я ничего не хочу делать насильно, но я буду просить вас, молить, потому что имею право больше, чем кто-либо, носить эту кокарду. Тем, что я не купил сегодня на аукционе молитвенника, еще не все потеряно, решительно ничего, потому что я знаю, в чьих он руках. Молитвенник опять вернулся к французу Тиссонье, от которого попал к букинисту, продавшему его Орлецкому. Но этот Тиссонье, этот наперсник кардинала Аджиери, он же находится при сыне кардинала, Николаеве. А этот самый Николаев – заклятый враг мой, понимаете ли. Я не отступлю ни перед чем в отношении его, если это будет нужно. Я должен во что бы то ни стало свести с ним свои счеты. Вы – новый Белый для нас, только что приехавший в Россию, – хотя и владеете отлично русским языком, но не знаете всего того, что происходит здесь и что происходило до вас. Вы не знаете, ни кто я такой, ни что я такое. Ну, так вот, я вам расскажу... Я расскажу вам, потому что вы – Белый, соединяющий все семь цветов, – властвуете над нами и, значит, властвуете и надо мной. Так слушайте же! Эти рыжие волосы – не мои, они поддельные. Эти огромные синие очки, которые я ношу, служат мне для того, чтобы изменить мое лицо так, чтобы меня не опознали. Я называюсь Иваном Михайловичем Люсли, а на самом деле я родился графом Савищевым Константином. Я еще совсем недавно был богат, жил в роскошном доме, у меня была мать, обожавшая меня... И я был дружен с этим Николаевым, но был принужден разойтись с ним, потому что он перестал вдруг получать деньги, составлявшие его ренту, словом, он вдруг обеднел и не мог поддерживать прежние знакомства. Когда я сказал ему это, то он еще и назвал меня подлецом. И этого-то «подлеца» я не прощу ему никогда! С тех пор меня стали преследовать несчастья. Я позарился на большое дело, у меня выманили метрическое свидетельство моей матери и устроили так, что оно вдруг оказалось подложным. Как это вышло, я не могу разобраться до сих пор, но в конце концов на основании этого подложного метрического свидетельства брак моей матери с моим отцом, графом Савищевым, был расторгнут, а я был объявлен незаконным сыном!.. Наше состояние перешло к моей двоюродной сестре, и я сразу же оказался нищим со старухой-матерью на руках, лишенным рода и племени, лишенным даже имени... И вдруг снова появляется этот Николаев, Саша Николаич, как все мы его звали. Он стал богатым, он владеет огромным состоянием, полученным им от отца, и теперь пренебрегает мною, которому он бросил в лицо «подлеца»... Этого я не мог вынести... Чаша моего терпения переполнилась, и я, правда, плохо сознавая окружающее, вышел на улицу, пошел, сам не зная куда, очутился на мосту и бросился в реку. Жить мне стало невмоготу. Но, оказалось, за мной следили! Меня спасли, и спасен я был по приказанию вашего предшественника, который, вернув мне жизнь, не захотел снова вернуть меня к нищете, но дал мне руководителя. Последний мало-помалу посвятил меня в тайны общества «Восстановления прав обездоленных» и взамен этого потребовал от меня отречения от всех прежних связей, потребовал, чтобы я даже оставил мать, словом, все, и предался исключительно обществу. Я согласился на все, лишь бы мне дана была возможность отомстить моему обидчику. И мне обещали это. Я согласился на все, сегодня я исполнял первое данное мне поручение от общества, и вот при исполнении этого первого своего поручения опять же наткнулся на того же Николаева. Молитвенник был куплен его посланным. Мне кажется, это сама судьба посылает мне его. И я сделаю все, чтобы достать для общества этот молитвенник, хотя бы для этого мне пришлось бы убить Сашу Николаича. О, будьте покойны, я не моргну, делая это, – до того он мне ненавистен. Вот почему я не хочу отдать кокарду и молю не лишать меня моего цвета. Если вы сделаете это, уверяю вас, вы лишитесь самого преданного, самого отчаянного слуги вашего общества.
В начале XIX столетия народилось так много таких секретных обществ, которые, наряду с масонами, розенкрейцерами, перфектибилистами и другими всевозможными братствами преследовали более или менее возвышенные цели, прикрывая их таинственными, мистическими оболочками различных обрядов и условностей. Общество «Восстановления прав обездоленных» было организовано по образцу тех мистических союзов, то есть с известной иерархией, посвящениями, разделениями на степени, совершением обрядов. И в первые годы своего существования оно искренне помогало только обездоленным, отыскивая действительных наследников, чтобы помочь им в получении следуемых им по закону или по завещанию состояний от умерших родственников. Вначале члены общества отчисляли в свою пользу лишь самый незначительный процент от сумм наследства, чтобы иметь возможность поддерживать существование общества, но впоследствии этот процент постоянно увеличивался, и общество стало главным образом заботиться только о себе, стремиться к своему личному обогащению, и таким образом превратило благородные идеи в средство самой грубой наживы.
Не довольствуясь уже и крупными процентами с разысканных ими наследств, члены общества перестали отыскивать лишенных состояния, чтобы восстановить их права, а старались прежде всего найти богатые спорные наследства и сделать затем так, чтобы львиная часть их пришлась на их долю, а якобы облагодетельствованные ими наследники получали оставшиеся крохи. Но в это время они стояли на почве самого строгого закона и обделывали все свои дела так, что к ним никак нельзя было бы придраться. При этом они пользовались огромными связями и капиталами.
Главари, направлявшие «рабочие силы», находились в штаб-квартире в Париже. Отделения их и агенты были разбросаны повсюду.
Обрядовая мистическая сторона общества совершенно утратилась в погоне за материальными благами и их единственным пережитком были кокарды и разделение вожаков и агентов общества по цветам.
Люсли говорил долго, а старик молча, терпеливо слушал его. Бесстрастное, спокойное его лицо все время оставалось неподвижным, и по нему нельзя было определить, о чем он думал и как относился к этой горячей речи бывшего графа Савищева. Наконец, когда тот закончил, старик на него поднял медленно взор и сказал:
– Все это так. Но неужто вы думаете, будто бы мне все это не известно?
Люсли растерянно взглянул, он никак не ожидал такого...
– Вам все это было известно?
– Ну, разумеется, иначе я бы не годился в ваши Белые тут, в Петербурге, если бы не знал о составе всех цветов. Разумеется, мне все это было известно!.. Но я не перебивал вас, пока вы все это говорили, потому что мне нравилась та горячность, с которой вы делали это... И эта ваша горячность и спасает вас в моих глазах... Хорошо! На этот раз сохраните свой цвет и постарайтесь дальнейшей деятельностью своей заслужить мое одобрение и одобрение общества.
– О! – воскликнул Люсли. – Поверьте, что я достану этот молитвенник!..
Старик встал со своего места, подошел к нему и, положив ему руку на плечо, сказал:
– Помните одно! Ничего не делайте по собственному почину, без моего приказания, иначе я отниму у вас кокарду.
После этого он вышел, махнув рукой Люсли, чтобы тот не провожал его.
Глава VII Месье Орест опять «нездоров»
Орест Беспалов выпил на собственный счет еще целый графинчик и так «разукрасился», что домой возвращался совсем не твердыми шагами. Он шел пошатываясь, на растопыренных ногах, как ходят по палубе моряки, и громко рассуждал сам с собой.
Рассуждения Ореста были очень глубокомысленны, и он изредка находил, что дважды попал не туда, потому что положительно плохо было то, что он был в незнакомом трактире, так как из знакомого ноги сами идут домой по привычке, а тут удивительно трудно сообразить, где он и куда надо идти.
Конечно, можно было бы спросить, но все дело в том, что бывает удивительно трудно выговорить такие слова, как «Невский проспект!». Но вот Орест отыскал эту улицу, а на ней и дом Саши Николаича.
Стараясь держаться теневой стороны, он обогнул этот дом, причем на углу, на повороте, удержался за водосточную трубу и проник к растворенному окну в кабинет Саши Николаича. Тут Орест, после невероятных усилий, уселся на подоконник и прислонился к косяку.
Его появление было замечено Сашей Николаичем, сидевшим у себя в кабинете и читавшим книгу. Увидя Ореста на подоконнике своего окна, он сейчас же понял, что тот опять напился.
– Что вы тут делаете?.. Зачем безобразничаете?
– Гидальго! – беспомощно произнес Орест, помотав головой. – Я должен немедленно иметь у вас аудиенцию по весьма серьезному делу, а я между тем помню завет...
– Какой еще завет?
– Не переступать порога вашей священной обители в нетрезвом состоянии. А так как я нахожусь в таковом, то и вышел из положения со свойственной мне гениальностью, сев, как вы видите, на подоконник с внешней стороны вашего кабинета!
Николаев махнул рукой и только спросил:
– Где это вы так напились опять?
– Невозможно было иначе! – энергично заговорил Орест. – Закон светских приличий того требовал... понимаете, гидальго? Новое аристократическое знакомство, великолепный джентльмен в собственной карете... трактир... и все такое прочее... И все по поводу такого священного предмета, как молитвенник... Отсюда вы видите, что я руководствовался возвышенными чувствами!
– Да! – вспомнил Саша Николаич. – Вы же должны были откупить на аукционе молитвенник... Ну, хоть это-то вы сделали, по крайней мере!..
Орест пожал плечами.
– Разве вы могли сомневаться в словах Ореста Беспалова? Разумеется, купил!
– И где же он, этот молитвенник?
– Остался в руках аукционного мастера, которому я смог внести выданную мне вами сумму задатка с тем, что остальное доплачу потом...
– Но ведь я вам дал сто рублей!
– Совершенно верно.
– И вы их внесли только в виде задатка?!
– Д-да!
– И за сколько же вы купили молитвенник на аукционе?
– За тысячу восемьсот двадцать пять рублей!
Саша Николаич выпустил из рук книгу и открыл рот.
– Да вы как? – спросил он. – Напились-то до аукциона или после?..
– Нет, гидальго, после!.. И напился я в обществе того самого джентльмена, который и набавлял цену! Во всяком случае, можно утешаться тем, что молитвенник, значит, стоит таких денег... Вероятно, это величайшая библиографическая редкость!..
– Тысяча восемьсот двадцать пять рублей! – повторил потрясенный Николаев.
– Да ведь вы же сами, – остановил его Орест, – изволили сказать мне, чтобы я не стеснялся в деньгах, если нужно!
– Ну, хорошо... Ну я-то думал... ну там сто рублей все... Но чтобы такую сумму доплатить!..
– Да кто это вам сказал, гидальго, что ее надо платить?
– А как же иначе? Я хочу вернуть этот молитвенник во что бы то ни стало!..
– И вернете!
– Каким же это образом?
– Гениальность Беспалова, – Орест подтянул и утвердил обе ноги на подоконник, обхватил их руками, оперся подбородком о колени и пристально посмотрел на Сашу Николаича, после чего произнес: – Сегодня на аукционе торг, и на нем догнали цену молитвенника до тысячи восьмисот двадцати пяти рублей... В счет этой суммы я внес сто рублей, а остальные деньги вносить я вовсе не собираюсь. . . тогда молитвенник поступит на переторжку, на которую я явлюсь, а мой конкурент, вероятнее всего, больше не появится, и на переторжке молитвенник останется за мною рубля за два-три... Ведь книга – не водка, и таких любителей, которые платили бы за нее большие деньги, можно встретить не каждый день... Таким образом, вся операция будет стоить вам сто три или сто четыре рубля... Вы поняли теперь?
– Да, теперь понял.
– Ну, еще бы, когда я так все толково разъяснил!.. Ну а теперь, гидальго, до свидания, я отправляюсь отоспаться, по обыкновению, к родителю своему, титулярному советнику Беспалову, ибо вполне сознаю, что в моем настоящем виде я в этот дом неприемлем!
– Ну, так уж и быть! – усмехнулся Саша Николаич. – Пройдите в вашу комнату потихоньку и выспитесь там!
Орест спрыгнул с подоконника, пошатнулся, но самостоятельно выпрямился во весь свой рост и произнес:
– Орест Беспалов не унизится до снисхождения... В милостях не нуждаюсь, поэтому удаляюсь под родительский кров... Будьте здоровы!..
Он снял картуз, раскланялся и исчез.
В это время в кабинет входила маленького роста старушка с высокой прической и лицом маркизы.
Саша Николаич обернулся к ней и спросил:
– Вы ко мне, маман?.. Отчего вы не послали за мной, а обеспокоились сами?
– Ах, мой миленький, – быстро заговорила она, – ну какое же тут беспокойство?.. И потом, знаешь, я пришла просто посидеть у тебя... тут прохладнее!.. Я очень люблю тут, у тебя... А месье Орест, кажется, опять нездоров? – сказала она, указав на окно, с которого исчез Орест Беспалов.
Она никогда не называла его иначе, только «месье Орест», и слово «пьян» почитала неприличным настолько, что вместо него произносила всегда «нездоров»...
– Он-то уверяет, маман, что в нем «два угодья»! – улыбнулся Саша Николаич.
– Это, должно быть, милый, очень остроумно, только я не понимаю! – добродушно откликнулась старушка. – Какие еще два угодья?
– А это по пословице: пьян да умен – два угодья в нем!
– Ах, эти пословицы, я их всегда путаю!.. Но все-таки, что за охота тебе, мой друг, держать при себе этого человека?
– Ну что ж, маман, он мне предан, а самое главное, куда же он денется без меня? Он ведь тогда совсем пропадет!
– Да, но эта история с молитвенником месье Тиссонье...
– Ну, молитвенник добудем обратно!
– И потом, знаешь, – покачала старушка головой, – я боюсь, чтобы он не имел на тебя дурного влияния!
– Ну что вы, маман!.. Ведь я уже не маленький! – рассмеялся Саша Николаич.
