скачать книгу бесплатно
Кто правит миром
В. П. Волк-Карачевский
Большой заговор. Приговоренные императоры. Убить императрицу Екатерину II #2
Вторая часть романа-хроники «Большой заговор. Приговоренные императоры. Убить императрицу Екатерину II» описывает исторические события с момента царствования Екатерины II, создания первого масонского государства в Северной Америке и великой масонской революции во Франции до наших дней и является продолжением романа «Пелевин и пустота. Роковое отречение».
В центре повествования – судьбы правителей России и тех государственных деятелей Европы, которые оказались на пути масонов к мировому господству.
Все правители России от Екатерины II до Николая II пали жертвами тайных сил, шаг за шагом продвигавшихся к своей цели. Русские императоры были приговорены к смерти, как некогда французские «проклятые короли», поплатившиеся жизнью за разгром ордена тамплиеров, возродившегося во всемирном сообществе франк-масонов.
Первые книги посвящены истории убийства императрицы Екатерины II и её фаворита, светлейшего князя Потёмкина, а также королю Франции Людовику XVI и королеве Марии Антуанетте, сложившим головы на эшафоте, и выходу на историческую арену Наполеона Бонапарта, положившего на полях сражений миллионы голов.
В. П. Волк-Карачевский
Кто правит миром
© Волк-Карачевский В. П., текст, 2019
© Внешнее и внутреннее художественное оформление, ТГВБ, 2019
* * *
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ СЕРИЙ
Конец XVIII века. Масоны, успешно создав свое первое государство – США, готовят революцию во Франции, чтобы подчинить себе всю Европу. Их главная задача – нейтрализовать Россию, так как Екатерина II и Потемкин, осуществляя «греческий проект» по восстановлению Византийской империи со столицей в Константинополе-Царьграде и планируя раздел Турции, Польши и Швеции, могут помешать революции.
Верховным масонам известно, что существует отречение Анны – дочери Петра I, согласно которому и Петр III, и великий князь Павел Петрович, и его сын, будущий Александр I, не имеют законных прав на российский престол, не говоря уже о самой Екатерине II, которая захватила трон силой, вопреки всяким законам.
Поручик в отставке Соколович, тайный глава всех масонов России, вместе со своим братом-близнецом хочет разыскать этот документ, чтобы с его помощью подчинить себе Екатерину II, а потом, устранив верховных масонов, самому захватить власть над миром.
Отречение Анны находится у скрывающегося в провинциальной глуши майора Нелимова. Почти пятнадцать лет тому назад он вместе с князем Шумским неудачно пытался возвести на престол достигшего совершеннолетия великого князя Павла I, чтобы, отстранив от власти и его, избрать на Земском соборе настоящего русского царя.
Дочь майора Катенька Нелимова – фрейлина при дворе великого князя. Все считают ее любовницей Павла I, с которым у нее всего лишь платонический роман, а влюблена она в своего родного брата Александра Нелимова. На самом деле Александр – сын князя Шумского, погибшего во время неудавшегося переворота, о чем Катенька не знает.
Княгиня Тверская, грозная хозяйка всей округи, назначила Александра – юного местного донжуана – женихом своей племянницы, робкой красавицы Поленьки, наследницы огромного состояния княгини. Юноше приходится разрываться между Поленькой – он питает к ней искреннюю симпатию – и своей соседкой бесприданницей Оленькой Зубковой, с которой они пережили первую отроческую влюбленность. Неотразимая красавица Оленька, потерпев поражение в неравной борьбе за жениха, уезжает в Москву, чтобы выйти замуж за богача и тем самым отомстить обидчикам. Не в силах преодолеть своих чувств к Александру, она возвращается домой, где он спасает ее от нападения разбойников. Ночь любви соединяет молодых людей, но ненадолго. Александр узнает тайну отречения Анны, которую майор Нелимов скрывал, чтобы не втянуть его в опасную интригу. Теперь все его мысли связаны с борьбой за трон. Он не собирается жениться на Оленьке, тем более что Катенька Нелимова – он ее считает своей родной сестрой – с детских лет ненавидит Оленьку, подозревая в ней соперницу. Александр же во всем послушен своей любимой сестре.
Оленька случайно находит в поясе убитого разбойника бриллианты и, внезапно сказочно разбогатев, покидает родные места – она по-прежнему надеется вернуть себе своего возлюбленного любыми, даже самыми коварными способами.
Тем временем верховные масоны возводят Соколовича на одну из высших ступеней масонской иерархии. Верховные масоны подталкивают Турцию и Швецию к войне с Россией, чтобы отвлечь ее от готовящейся французской революции. Если же Екатерина II и Потемкин по-прежнему будут мешать им, Соколович должен «снять их с шахматной доски», то есть убить.
Соколович ведет свою игру. Пятнадцать лет тому назад он по просьбе Екатерины;II предотвратил переворот, подготовленный майором Нелимовым. Теперь перед Соколовичем стоит задача дестабилизировать ситуацию в России, добыть отречение Анны, сделать Екатерину II своим послушным орудием. Для того чтобы императрица опять обратилась к нему за помощью, он хочет довести до конфликта отношения между Екатериной II и ее сыном Павлом I. Парижские агенты Соколовича выкрали у барона Гримма письмо Екатерины II, в котором она мимоходом сообщает о намерении короновать своего внука Александра I в обход его отца, страстно мечтающего о троне Павла I.
Соколович разработал план, как с помощью ничего не подозревающего выходца из России Николя Костени передать похищенное письмо императрицы Павлу I. Сделать это можно только через камер-юнкера Ростопчина: он, несмотря на молодость, умеет рассчитывать свои действия на много ходов вперед. Но и верховные масоны тоже не дремлют.
Подробнее все эти события были описаны в книге «Пелевин и пустота. Роковое отречение» (http://litres.ru/pages/biblio_book/?art=38844327).
Страница, заимствованная из романа-лексикона в 100 000 слов М. Павича «Хазарский словарь» (Мужская версия). Как и в романе М. Павича, эта страница помещена в начале книги. Но, под ней никто не спит вечным сном. Это обычная цитата из произведения автора, любимого многими читателями.
Жану де Лабрюйеру[1 - Я знаю, читатель не любит разного рода примечания, пояснения, приложения и дополнения. Даже не то чтобы не любит, а не склонен их читать. И надо сказать, совершенно напрасно. Конечно, заставлять и принуждать читателя – упаси Боже, смертный грех для писателя, да и дело, в общем-то, бесполезное: читатель вольный стрелок, ему не укажешь, и уговорами не возьмешь. Уж прочел бы он основной текст сочинения, куда там до примечаний, пояснений и страх сказать – приложений и дополнений! Поэтому все свои усилия и хлопоты писатель и прилагает к основному тексту сочинения. Текст этот должен обладать привлекательностью, и даже изяществом, и некоторой стройностью. И даже как бы потакать вкусам и пристрастиям читателя, давать ему стимул – о великий и первородный язык древних греков! – к тому, чтобы переворачивать страницу за страницей. Поэтому писатель и угождает читателю. Ну, хочется ему про нежные тревоги девичьего сердца – будет и про нежные тревоги. Нравятся ему – о Боги! – убийства, коварства и интриги – будет ему и про это. Такова уж доля писателя: не так пиши, как хочется, не так, как можется, а так, как надобно.И я совсем не так жесток, как граф Л. Н. Толстой. Да и он, хотя и отличался упрямством характера, а тоже колебался, и то включал философические свои размышления в основной текст, то выносил в примечания. Ведь это очень удобно. Ну не хочется кому-то философских изысков – и не заглядывай в них. А захочется – открывай да и читай себе сколько душе угодно. Исходя из этого, я, уже совершенно не колеблясь, и вынес все, что только мог в приложения и пояснения, примечания и дополнения. А что показалось не столь увлекательным в основном тексте, отметил курсивом, чтобы разборчивому читателю легче пропускать то, что не по вкусу или вроде бы не интересно. Но не все же пропускают. Ведь разные бывают и читатели. Иной возьмет да и прочтет и примечания. И ничего, между прочим, не потеряет, а только приобретет тьму сведений познавательного характера, что никому не в тягость и даже, наоборот, многие из этих сведений могут быть чрезвычайно полезными и пригодятся в дальнейшей, по нынешним временам, многотрудной читательской жизни, а то даже и повлияют на его судьбу, такую непостоянную, капризную и переменчивую, что иной раз и не знаешь, чем запастись в расчете на ее зигзаг и неожиданные повороты.][2 - Жан де Лабрюйер – Жан де Лабрюйер (1645–1696), французский писатель, автор знаменитой книги «Характеры, или Нравы нашего века», в которой обнаружил не только знание психологии, но и понимание суровых и непредсказуемых законов книготорговли. Посвящение Лабрюйеру не случайно; автор питает особое пристрастие к тонкой иронии и глубокой проницательности, казалось бы, беспечного француза.],
прославившемуся знанием разнообразия человеческих характеров и нравов, а также пониманием тонкостей незыблемых законов книготорговли, посвящает эту и все последующие книги автор, преисполненный благодарности и надежд, пусть себе даже и не всегда оправданных, но тем не менее согревающих душу.
Теория заговора[3 - Теория заговора… – Источник не установлен.] имеет такое же право на существование, как и все теории, изо всех сил ее опровергающие, но, несмотря на свой всеобщий против нее заговор, так ничего и не сумевшие опровергнуть.
Теория заговора объясняет ход истории человеческой с той же достоверностью, с которой небесная механика известного англичанина Ньютона объясняет движение планет вокруг Солнца. Можно сколько угодно отрицать Ньютона и находить неточности в его формулах, но планеты не прекратят движение по своим орбитам, невзирая на опровержение причин, заставляющих их совершать сие движение, совершенно не обращая внимания ни на самые точные расчеты этих орбит, ни на самые новейшие изыскания всех астрономов со всеми их телескопами.
Из частного письма.
Какой роман моя жизнь![4 - Какой роман… – Слова, приписываемые Наполеону Бонапарту (1769–1821), но, как справедливо отмечено, слова эти могли сказать о своей жизни довольно многие известные в XVIII веке люди, в том числе и указанные в подписи к этому эпиграфу. Как стало впоследствии известно, автор намеревался эпиграфом ко всей серии романов (или многосерийному роману, по авторскому определению) взять строки:О чем, прозаик, ты хлопочешь?Давай мне мысль какую хочешь:Ее с конца я завострю,Летучей рифмой оперю,Взложу на тетиву тугую,Послушный лук согну в дугу.А там пошлю наудалую,И горе нашему врагу!(Стихотворение А. С. Пушкина (1799–1837) «Прозаик и поэт». 1825 г.). Однако, чтобы не вводить в заблуждение читателя, который мог бы принять многосерийный роман за роман в стихах наподобие «Евгения Онегина», автор сделал выбор в пользу фразы Наполеона, несмотря на то, что к самому Наполеону не питал никаких симпатий.]
Слова, приписываемые Наполеону Бонапарту, которые вполне могли бы сказать и императрица Екатерина II Алексеевна[5 - Екатерина II Алексеевна – София Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, в замужестве Екатерина II Алексеевна (1729–1796), после смерти мужа от геморроидальных колик (императора Петра III Федоровича (1728–1762)) – российская императрица. Ах, Боже мой! Написав это имя, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы отложить в сторону свое с таким размахом начатое сочинение и тут же взяться за другое, посвященное только великой императрице, и только ей одной! С каким бы упоением рассказал бы я, как она совсем еще, можно сказать, юным, но любопытным подростком попала из далекой Германии в заваленную снегом Россию, где многие хотя и понимали по-немецки и даже по-французски, но только и делали, что говорили по-русски, где ее ждали и горести и обиды – и великое будущее; ведь в отличие от трудолюбивой, аккуратной, содержащей в строгом порядке все, что ни попадись под руку, но маленькой Германии – да еще как на грех и раздробленной, по числу дней в году, на 365 княжеств, один список которых устанешь читать, а запомнить их все под силу только человеку, обладающему поистине немецким усердием, так вот в отличие от этой Германии, Россия – страна великая, безалаберная, погрязшая в лени и беспорядках, где никогда ничего не положат на место, а если по случаю и положат, то потом по забывчивости и разгильдяйству все равно не сыщут на этом месте – но страна огромная, великая, и все в ней великое, в том числе и будущее, ожидавшее Екатерину, так потом для простоты и удобства и названную Екатериной Великой. Но я удержусь от соблазна отложить свое сочинение в сторону. Во-первых, из позаимствованного у все тех же немцев пристрастия к порядку, то есть из выработавшейся под их, немцев, влиянием привычки доводить до конца начатое дело, или хотя бы стараться, или хотя бы делать вид, что стараюсь – по крайней мере, для соблюдения приличий; не беря в пример какого-нибудь – пусть себе даже и графа – Л. Н. Толстого, размахнувшегося на предисловие (называется «Война и мир»), а самого романа о смутьянах, взбунтовавшихся от унылости коротких декабрьских полунощных дней в пронизываемом холодными ветрами призрачном городе, построенном спьяну царем Петром на время от времени текущей вспять реке Неве, дальше первоначального наброска первых глав так ничего и не написавшего по своей барской лени; и даже А. С. Пушкина, который писал, не в пример графу, коротко и складно, даже о тех же вспять обращенных водах Невы, но так и не дописал своего искрометного романа. Во-вторых, потому что мое сочинение будет столь пространно, что в нем хватит места и Екатерине Великой, как бы велика она ни была и сколько бы места ей со всеми ее скромными и нескромными спутниками не потребовалось. И в-третьих, я знаю, что читатели не любят сочинений, в которых одно действующее лицо. Им подавай побольше героев и героинь – и здесь я готов идти на поводу у читателей, готов к их неусыпному вниманию, снисходительности и любопытству, надеясь, что, удовлетворив их капризы и прихоти, смогу рассчитывать на увеличение числа этих самых читателей, число коих я мысленно сопоставляю с тиражом, который согласно закону, открытому одним чудаковатым, но пристрастным к разного рода вычислениям англичанином, прямо пропорционален гонорару – хотя его, гонорар, не так-то легко выколотить из никогда не переводящихся на нашей грешной земле издателей-книгопродавцев. Поэтому героев и персонажей в моем повествовании будет не просто много – их будет множество.], и светлейший князь Потемкин[6 - Князь Потемкин – Григорий Александрович Потемкин (1739–1791), вопреки своей фамилии, имевший титул Светлейшего и многие другие титулы и звания, о которых подробно будет сказано в основном тексте. О Потемкине часто пишут, что он был тайным мужем императрицы Екатерины II Алексеевны, что совершенно не так, ибо кто же в России да и за ее пределами не знал этой тайны?], и поэт Гавриил Державин[7 - Гавриил Державин – Гавриил Романович Державин (1743–1816), по предкам своим татарского происхождения, по горячности и поэтической восторженности и пылкому правдолюбию совершенно русский человек. Кем он только не был! Начав службу с того, что по ошибке был записан из казанских гимназистов в рядовые лейб-гвардии Преображенского полка, он служил и губернатором, и кабинет-секретарем императрицы Екатерины II, целую неделю числился фаворитом императора Павла I, а при императоре Александре I занимал должность министра юстиции и члена Государственного совета. Ловкость рук картежного шулера помогала ему в делах материальных, возвышенный полет мысли поэта – в духовном прозрении и величии первого поэта России.], и поэты Шиллер[8 - Шиллер – Иоганн Фридрих Шиллер (1759–1805), великий немецкий поэт, сам даже не предполагавший, сколь популярен он в России.] и Гёте[9 - Гёте – Иоганн Вольфганг Гёте (1749–1832), великий немецкий поэт; шурин его прославился на всю Европу романом о знаменитом храбром и благородном разбойнике Ринальдо Ринальдини, покорителе сердец юных барышень.], а также знаменитые проходимцы: граф Мирабо[10 - Граф Мирабо – Оноре Габриель Рикети Мирабо (1749–1791); отец долгое время пытался держать его в тюрьме, но, в конце концов, Мирабо сумел вырваться на волю и поразить мир своими феноменальными пороками. Он был вождем Французской революции и ее кумиром, но когда после смерти графа нашли документы, свидетельствовавшие, что он получал плату как тайный агент короля, поклонники отреклись от необычного графа, депутата третьего сословия в Генеральных Штатах.], Талейран[11 - Талейран – Шарль-Морис Талейран-Перигор (1754–1838), воплощение лжи, пороков, разврата и низкого лакейства и предательства, прославившийся как величайший дипломат. Он хромал на одну ногу, то ли потому, что повредил ее в детстве, то ли чтобы иметь более полное сходство с дьяволом.], наивный Лафайет[12 - Лафайет – Мари Жозеф (1757–1834), маркиз, действительно веривший во все то, что ему говорили о свободе и равенстве и все время путавшийся под ногами у тех, кто боролся за власть – и во всем мире, и во Франции. Наполеон называл его «наивным кретином», и это было очень близко к правде.], дочь банкира Неккера мадам де Сталь[13 - Мадам де Сталь – в девичестве Анна Луиза Жермена Неккер (1766– 1817), краткое время преследовавшая Наполеона попытками переспать с ним, несмотря на огромную разницу в росте и весе, и, ничего не добившись, всю жизнь изображавшая, будто Наполеон преследует ее по политическим мотивам.], сам господин Неккер[14 - Неккер – Жак (так он назвал себя на французский манер) Неккер (1732– 1804), банкир из Женевы, в самом деле хорошо погревший руки на развале Франции.], так удачно погревший руки на развале королевской Франции, господа парламентские ораторы, не дававшие спуску друг другу Питт[15 - Питт – Уильям Питт Младший (1759–1806), премьер-министр Великобритании в 1783–1801 и 1804–1806 годах. Умудрился ненавидеть сразу и Наполеона, и Россию, умер не пережив известия о победе Наполеона под Аустерлицем над войсками союзников – Австрии и России, которым он платил деньгами из английской казны.] и Фокс[16 - Фокс – Чарлз Джеймс Фокс (1749–1806), лидер партии вигов в английском парламенте. Согласно порядкам, заведенным в этом парламенте, Фокс, выступая с речами, говорил все противное, то есть противоположное тому, что говорил Питт. Оба они были любителями поесть. Победа Наполеона при Аустерлице ничуть не расстроила Фокса. Но тем не менее умер он в один год с Питтом, что стало одной из загадок для историков; предполагали даже, что Фокс умер от скуки, не имея более возможности перечить Питту.], князь Репнин[17 - Князь Репнин – Николай Васильевич Репнин (1734–1801), генерал-фельдмаршал и посол в Польше, где он так набедокурил, что бедная Польша, в конце концов, развалилась. Потемкин держал Репнина как своего заместителя, хотя тот и был отчаянным масоном, но Потемкин считал, что лучше иметь дело с Репниным, чем с генерал-фельдмаршалом Румянцевым-Задунайским.], граф Румянцев[18 - Румянцев – Петр Алексеевич Румянцев-Задунайский (1725–1796), граф и генерал-фельдмаршал, внебрачный сын императора Петра I Алексеевича, победитель турок при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. К концу жизни он возненавидел свою сестру, подругу императрицы Екатерины II Алексеевны, бывшую замужем за Я. А. Брюсом, – «Брюсиху» и стал холоден к своим сыновьям.] вместе с сыновьями[19 - …вместе с сыновьями… – Николай Петрович Румянцев (1754–1826) и Сергей Петрович Румянцев (1755–1838).], стар и млад семейства Разумовских[20 - …стар и млад семейства Разумовских… – Семейство Кирилла Григорьевича Разумовского (1728–1803), графа и разжалованного гетмана, брата фаворита и морганатического супруга императрицы Елизаветы Петровны (1709–1761/1762), свинопаса и певчего Александра Григорьевича Разумовского (1709–1771).], граф, князь и канцлер Безбородко[21 - Безбородко – Александр Андреевич Безбородко (1747–1799), хитрый хохол, секретарь императрицы Екатерины II Алексеевны, всю жизнь завидовавший Потемкину и всеми силами души мечтавший попасть в постель императрицы, но даже в мечтах не надеявшийся на это.], в конце концов достигший всего, но не того, чего больше всего хотелось, император Павел I[22 - Павел I – Павел Петрович (1754–1801), великий князь, с 1796 года император, сын императора Петра III Федоровича и его жены – императрицы Екатерины II Алексеевны, родившийся незадолго до смерти своего отца от геморроидальных колик.] и его сын Александр[23 - Александр – Александр Павлович (1777–1825), великий князь, с 1801 года император, старший сын Павла I Петровича и любимый внук императрицы Екатерины II Алексеевны.], художник Гойя[24 - Гойя – Франсиско Хосе де Гойя (1746–1826), великий испанский живописец, первый из испанских художников изобразивший обнаженную женскую натуру не только сзади, как это в свое время сделал великий Родригес де Сильва Веласкес (1599–1660), но и спереди.], вездесущий Бомарше[25 - Бомарше – Пьер Огюстен Бомарше (1732–1799), один из величайших проходимцев, подвизавшихся во всех темных делишках своего бурного века и прославивший прохиндейство в пьесах о цирюльнике Фигаро.], король Людовик XVI[26 - Людовик XVI – Людовик XVI (1754–1793), король Франции из династии Бурбонов, внук короля Людовика XV.], его супруга Мария Антуанетта[27 - Мария Антуанетта – Мария Антуанетта (1755–1793), дочь австрийского императора Франца I (1708–1765) и Марии Терезии (1717–1780), королева Франции.] и, конечно же, Катенька Нелимова[28 - Катенька Нелимова – главная героиня настоящего сочинения. Согласно мнению многих исследователей, прототипом Катеньки Нелимовой называют Екатерину Ивановну Нелидову (1756–1839), камер-фрейлину императрицы Марии Федоровны (1757–1828), воспитанницу Смольного монастыря, выпущенную из него в 1777 году, а с 1796 года – камер-фрейлину императорского двора, признаваемую всеми фавориткой императора Павла I Петровича. Мнение основательное, на что указывает и сходство фамилий – Нелидова – Нелимова, и сходство имен.], милая автору непосредственностью и бесхитростной живостью желаний восторженного сердца.
Как, впрочем, и многие другие персонажи, оставившие свои имена на потрепанных временем страницах истории, беспристрастно изложенной в настоящем сочинении.
ПРЕДИСЛОВИЕ,
в котором автор неторопливо размышляет об Истории и о своих задачах, из этих размышлений вытекающих
В конце известного пылкостью чувств и склонностью к просвещению и так любимого мною XVIII века в России[29 - …в России… – Если быть точным, – а точность вопреки всему прежде всего! – то в Европе, включая Скандинавию – эту маленькую часть света на отшибе той же Европы (как сама она на отшибе Азии, называемой европейцами в угоду самим себе Евразией) – и включая Турцию, которая, как и Скандинавия по отношению к Европе, расположилась на отшибе и Европы и собственно Азии, на полуострове, который так и назвали – Малая Азия, потому что он, этот полуостров, намного меньше самой Азии с ее Индией, Аравией, недоступным Китаем с его шелковичными червями и неистребимыми, как саранча, китайцами и с ни кому не известной Японией с ее странными поэтами – но, к слову сказать, Малая Азия куда как побольше всех вместе взятых полуостровов (да и островов в придачу) Греции, которая когда-то дала названия всем этим частям света, включая и Россию, переделав ее имя-название в патриаршей канцелярии на свой, уже византийско-греческий манер.] и в странах, от нее значительно удаленных, произошли события, вызвавшие последствия, которые ни много ни мало изменили мир: карта Европы украсилась названиями новых государств, вместо башмаков с серебряными пряжками мужчины стали носить совсем другую обувь, женщины забросили шляпки, напоминающие чепчики, и надели на свои прелестные головки нечто совсем не похожее на то, чем они раньше надеялись привлечь нескромные взоры. Ну а никогда не дремлющие историки торопливо вписали в свои книги множество новых имен; часть же имен, раньше не сходивших с кончиков их остро отточенных перьев, остались только в книгах, написанных до всех этих событий, а если и упоминались теперь, то все реже и реже.
А уж как перепутались жизненные пути простых людей, чьи имена не внесены ни в какие книги, кроме метрических, людей, никому не известных, но дорогих родным и близким, включая иногда и добрых соседей. Многие романтические девушки не дождались своих возлюбленных и вышли замуж совсем не за тех, о ком мечтали на заре туманной и полной неясных надежд юности; некогда состоятельные господа обеднели, иные и вовсе разорились, а один подававший надежды стихотворец спился и умер в изъеденной мышами безвестности, не удостоившись бронзовых бюстов на шумных площадях столицы и мраморных изваяний в тихих залах библиотек. Так порой случается раз в три-четыре столетия, а то и чаще. Мир меняется.
И если ты, мой не лишенный любопытства читатель, запасешься терпением и усердием и, одолевая страницу за страницей настоящего сочинения, проследишь ход этих событий в их стремительном развитии, то увидишь чудесную картину, – ее по примеру одного легкомысленного француза, ко всему еще наделенного поистине африканским темпераментом[30 - …африканским темпераментом… – Пытливый и осведомленный читатель легко догадался, что автор говорит об А. Дюма-отце (1802 – 1870), перу которого принадлежит множество романов, отличающихся легкой манерой изложения исторического материала. А. Дюма, как и некоторые другие писатели, по отцу был происхождения африканского.], я хочу повесить на надежный гвоздь Истории[31 - …гвоздь Истории… – Восходит к знаменитой фразе А. Дюма-отца (см. выше) «История для меня – это гвоздь, на который я вешаю свою картину», – как всегда, стараюсь цитировать по памяти, это гарантирует точность смысла, иногда в ущерб буквальности, презираемой как великими романистами всех мастей, так и их верными читателями. Читатели жаждут не приземленной буквальности, а возвышенных тайн, влекущей интриги и пикантных подробностей, от них часто скрываемых; а уж романисты как чумы бегут буквальности, они стремятся произвести впечатление – и в порыве своей мятежной души и в надежде на гонорар, дающий возможности блистать среди восторженных женщин.].
Что есть история? Некоторые считают, и весьма упорно, что это взаимосвязь причин и следствий, вытекающих из строгих и незыблемых законов. И не только считают, но и излагают свое мнение, часто очень пространно, с многими подробностями, и весьма успешно – в том смысле, что находятся издатели, которые печатают их труды (именно труды, но никак не сочинения), и благодаря тому, что труды эти многотомны, а тома внушают уважение весом и толщиной, ими, этими томами, удобно заполнять полки библиотек.
И уже другие, следующие в порядке очереди историки, напрочь лишенные французского легкомыслия и тем более африканского темперамента, снимают покрытые пылью фолианты с полок, изо всех сил ворошат страницы, анализируют факты, сопоставляют цифры и делают совершенно новые выводы и неопровержимые, даже парадоксальные заключения. И все это движется подобно священной реке, суровым торжественным потоком, застывая в незыблемых гранитных берегах триумфальных арок, парадных порталов и заново отштукатуренных фасадов.
Что касается меня, то я, мой снисходительный и благожелательный читатель, скромно держусь в сторонке от этого неумолимого в своей величавой вечности потока.
Волей-неволей мне пришлось прочесть так много томов исторических трудов, что изложенные в них факты я по большей части уже забыл, а цифры, по свойственной мне беспечности, безнадежно перепутал. Волей, потому что читал я их, в общем-то, по своей охоте, подталкиваемый природным любопытством, приобретенным по ходу продвижения от счастливого и беззаботного младенчества к наивному детству, а от детства к непоседливой юности и зрелым летам, достигнув коих я обнаружил несметные и всевозрастающие запасы этого самого любопытства, требовавшего ответов на множество вопросов, – ответы на многие из них мне удалось найти сначала с помощью милых и беззаботных девушек, а потом догадливых и, что очень важно, предусмотрительных женщин. Но часть вопросов оставались без ответов, и ответы на них я доверчиво понадеялся отыскать в толстых книгах, по скупости, свойственной издателям, обычно не снабженных картинками, хотя иногда в них попадались гравюры и гравированные же портреты[32 - …портреты… – Уж не знаю, как издатели, а я, не стесненный необходимостью сводить кредит и дебет, и не обремененный, по склонности к легкой рассеянности, заботами о сальдо, помещал бы в сочинения любого рода – в свои тем более и в первую очередь и даже настаиваю на этом – побольше картинок, включая планы и карты, как географические, так и изображения игральных, которыми многие очень интересуются. Книжки с картинками куда интереснее книжек без картинок. Книжки с картинками легче читать, их можно даже и не читать, а просто перелистывать, разглядывая картинки и полеживая себе на диване, – все равно интересно.].
Ну а невольно, потому что перелистывать сотни и тысячи страниц приходилось себя заставлять: уж больно было скучно. И тем не менее, благодаря усердию (к которому призываю и тебя мой неустанно ищущий высоких истин читатель), перелистав множество исторических трудов, я обнаружил, что факты и цифры и даже глубокомысленные выводы совсем не есть История, а только всего лишь одежды Истории, часто строгие, сверкающие и блестящие и даже расшитые золотыми галунами, как ливреи важных лакеев, иногда подызносившиеся и лоснящиеся в некоторых местах от долгого употребления, а иной раз это и просто лохмотья, ветхие и сверкающие не золотом и серебром, а зияющими дырами, порой гордо выставляемыми на всеобщее обозрение по примеру Антисфена[33 - Антисфен – древнегреческий философ Антисфен (444 – 366 гг. до н. э.), сын фракийской рабыни, ученик Сократа, основоположник философской школы киников (циников), учитель и наставник знаменитого философа Диогена. Вел аскетический образ жизни и очень любил выставлять напоказ свой дырявый плащ, на что проницательный Сократ не однажды говаривал: «Сквозь дыры твоего плаща, Антисфен, я вижу твое тщеславие».], одного из не очень известных учеников прославленного древнегреческого философа Сократа[34 - Сократ. – Имеется в виду древнегреческий философ Сократ (470 – 399 гг. до н. э.), сын камнереза и повивальной бабки, приговоренный согражданами афинянами к смертной казни по обвинению в растлении юношества. Многие историки утверждают, что обвинение было ложным, а засудили Сократа за то, что он подверг нападкам принципы демократии и некоторые общественные обычаи. Но тем не менее Сократ выпил чашу цикуты – так, согласно все тем же обычаям, в Древней Греции осуществлялась смертная казнь.], наставника знаменитого Диогена[35 - Диоген. – Имеется в виду древнегреческий философ Диоген Синопский (412 – 323 гг. до н. э.), начинавший свою жизненную карьеру фальшивомонетчиком, но позже занимавшийся философией. Ученик философа Антисфена, учение которого получило свое название по кличке Диогена – его называли Псом или Собакой – по-гречески «кион» или «цион»; отсюда и произошло название философской школы киников, или циников. Диоген в самом деле самый знаменитый из философов, потому что жил в бочке, ходил днем по городу с зажженным фонарем, кричал: «Ищу людей!» и называл себя космополитом, то есть гражданином мира.]. А вот под этими одеждами и скрыто главное, суть и сущность Истории. Что же это? Интрига, интрига и еще раз интрига, догадливый мой читатель.
Слово «интрига», как и всякое достойное уважения слово, происходит из древнегреческого языка[36 - …из древнегреческого языка… – Больше всего слов происходит именно из древнегреческого, ну еще из латинского.] и в точном переводе значит «пружина», точнее – «опасная пружина» и еще точнее – «опасно сжимаемая пружина».
Сжимают ее люди, которым избыток желаний и все того же любопытства вкупе с обычной непоседливостью и еще кое-какими качествами и чертами характера не дают вести размеренно-обыденную жизнь в привычных делах и заботах, и потому-то они и сжимают и закручивают ее, эту пружину, до тех пор, пока она не разожмется и не подбросит вверх тормашками всех, кто сжимал ее, вместе с теми, кто мирно вращался в кругу спокойной жизни и ни во что не совал своего носа.
Вот тогда-то и меняется мир, со всеми его странами, башмаками и шляпками. А люди, нарядившись в новые одежды, опять начинают сжимать все ту же пружину, движимые все теми же желаниями, прихотями и чудачествами, которые сплетаются в цепочки, тянущиеся из прошлого в будущее, завязываются мелкими узелками, а время от времени затягиваются в сложнейший узел, и его потом приходится развязывать, распутывать, а то и разрубать мечом, как это сделал однажды нетерпеливый царь македонян Александр[37 - Александр – Александр Македонский (356 – 323 до н. э.), разрубивший мечом знаменитый Гордиев узел, завоевавший почти весь мир по подсказке философа Аристотеля, часто заблуждавшегося в своих выводах и утверждениях, что стало известно только впоследствии.], благо меч у него всегда был под рукой, а решимости ему было не занимать.
Читателя, жаждущего скрупулезного разбора фактов и глубокомысленных выводов, я отсылаю к библиотечным полкам, заполненным трудами самых кропотливых историков, среди них преобладают немцы – безусловно, именно им, а не кому-либо еще нужно отдать пальму первенства, когда дело доходит до точности и глубокомыслия, по поводу, к примеру, непонятных, далеких звезд[38 - …далеких звезд… – Явный намек на немецкого философа И. Канта (1724–1804). В силу слабого здоровья Кант строго придерживался заведенного им порядка совершать перед сном прогулки и поэтому имел возможность время от времени посматривать на далекие звезды на вечернем небосводе, мерцание которых может навести на глубокие размышления не только философа.] на ночном небе и нравственного закона – а к чтению моего сочинения я приглашаю только любителей интриги.
Интриги, интриги и еще раз интриги, плаща и кинжала, любви и шпаги.
Ибо, как и еще один француз[39 - …еще один француз… – Имеется в виду Проспер Мериме (1803–1870), автор знаменитой «Хроники царствования Карла IX» и многих других произведений. Мастерство Мериме ввело в заблуждение даже А. С. Пушкина (1799–1837), не причинив, правда, нашему великому поэту никакого ущерба, а только обогатив его, легкого и беззаботного даже в своих ошибках и заблуждениях.] – он хотя и не обладал африканским темпераментом[40 - …африканским темпераментом… – Подразумевается все тот же А. Дюма-отец (см. прим. на стр. 313). Но возможен намек на А. С. Пушкина, иногда упоминавшего, что со стороны матери он происхождения африканского.], но тем не менее не стеснялся присущей его соплеменникам легкости и простоты вкусов, – я тоже променял бы[41 - …поменял бы… – Проспер Мериме (см. прим. на стр. 314), ничуть не смущаясь, писал: «…я с удовольствием отдал бы Фукидида за подлинные мемуары Аспазии или Периклова раба…»] любые серьезнейшие исторические труды на разного рода подробности, особенно интимные и потому не вошедшие в официальные отчеты, реляции и манифесты.
Я держусь мнения, что именно они, эти интимные и тайные, а вследствие своей тайности малоизвестные[42 - …малоизвестные… – Спешу уверить читателей, успевших ознакомиться с многочисленными историческими трудами, что они, эти труды, не только скучны, но и не полны. В них отсутствуют очень многие подробности, которых без труда можно набрать на пару-тройку томов сочинений. Смею заверить, что я в своих сочинениях не скрываю ничего, что могло бы представить интерес для любопытного читателя.] подробности, и есть основа интриги всех событий. А интрига и есть История, что я и докажу тебе со следующей страницы, мой доверчивый, а главное, ленивый читатель: когда-то ты поленился прочесть какого-нибудь Карамзина[43 - Карамзин – Николай Михайлович Карамзин (1766–1826), автор «Истории государства Российского» в 12 томах – прелюбопытнейшее, надо сказать, чтение для людей усидчивых и счастливо обладающих крепкими нервами.] с Соловьевым[44 - Соловьев – Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879), автор «Истории России с древнейших времен» в 29 томах, для чтения которых необходимы все те же качества, что и для чтения трудов Н. М. Карамзина (см. прим. выше).] в придачу или Лависса и Рамбо[45 - Лависс и Рамбо. – Эрнест Лависс (1842–1922), Альфред Никола Рамбо (1842–1905) – французские историки, авторы «Истории XIX века» в десяти томах.], ну так не поленись полистать книгу, которую волею случая ты уже держишь в руках.
I. ИЗ РАСШИФРОВАННЫХ ДИАЛОГОВ
1. СМЕРТЕЛЬНЫЙ КАЛАМБУР
Увы, парламент не хочет[46 - Увы, парламент не хочет… – Цитата из четвертой главы «Эдикты Ломени» третьей книги «Парижский парламент» сочинения Т. Карлейля (1795 – 1881) «Французская революция. История» (1837).] регистрировать королевские указы: парламент требует «штаты расходов».
«Штаты? – говорит один остроумный парламентарий, – Господа, по моему мнению, штаты, которые нам должны представить – это Генеральные Штаты».
Т. Карлейль.
И вот опять Амстердам или Венеция, Лондон или Париж, Мадрид или Женева, Рим или любой из этих городов, или какое-нибудь укромное поместье, или старинный замок с огнем в пылающем камине и те двое, о существовании которых не знает никто и над которыми уже нет никого – как правильно догадывается старший Соколович.
– Вся Франция требует созыва Генеральных штатов.
– Прекрасно! Замечательно! Кому пришла в голову эта мысль? Имя этого человека войдет в историю! Историки, скрипя перьями, запишут его во все летописи и анналы. Генеральные штаты не созывали лет двести?
– Да, лет двести. Когда-то Людовик XV[47 - Людовик XV – король Франции (1710 – 1774).] сказал, что зарезал бы родного брата, если бы тот посоветовал ему созвать Генеральные штаты.
– Кто же посоветовал это Людовику XVI?
– Не посоветовал, а потребовал.
– Кто?
– Парламент.
– Хорошо, парламент. Но парламент во Франции это ведь не парламент в обычном значении этого слова. Парламент у французов это и есть Генеральные штаты.
– Парламенты у них – собрания высших судейских чиновников. Они рассматривают судебные дела. Но в обязанности Парижского парламента входит регистрация законов, повелений короля, в том числе и о новых налогах. Члены парламента могут высказывать свое мнение по поводу того, что они регистрируют. Слово «парламент» в переводе с французского «парле» и означает «говорить». Это слово – парламент – французское, а не английское, в Англию его занесли французы времен завоевания ее Вильгельмом.
– Пусть так: гони парламент в дверь, он влезет через окно. Гони его в Англию, он вернется в Париж. Итак, французский парламент…
– Парижский парламент. Постоянное собрание судейских чиновников, каждый из которых купил патент на свою должность.
– Хорошо. Парижский парламент обсуждает… Что они обсуждали?
– Введение новых налогов. В казне нет денег. Государственный долг вырос до огромных размеров. И растет, потому что в стране множество привилегий. Это раздражает тех, у кого этих привилегий нет.
– Прекрасно. Они обсуждают, высказывают свои мнения и предлагают созвать Генеральные штаты. Но мне – и историкам в будущем тоже – интересно, кто первый сказал об этом? Имя этого человека. Что им двигало? Какая причина? Его вдруг озарило? Или он пришел к этому выводу, анализируя какие-то факты? Или ему подсказали эту мысль, идею, какие-то примеры? Имя, имя этого человека! Ведь не хором же потребовал Парижский парламент созыва Генеральных штатов! А если хором, то должен быть дирижер! Ведь всем этим процессом дирижируем мы с тобой. Это наша задача ввести в голову кому-то эту мысль, чтобы он ее – высказал, нашептал на ухо королю и подтолкнул его на эту дорогу к плахе, на которой уже лежит топор палача.
– Меч. Французы это делают мечом. И без плахи.
– Замечательно. Короля поставят на колени, палач взмахнет мечом и голова слетит с королевских плеч. Исполнится проклятие магистра тамплиеров Моле[48 - Моле – Яков-Бернар, или просто Жак, как часто пишут его имя. Последний Великий магистр, или мастер ордена тамплиеров, или Гроссмейстер с 1298 года. В 1306 году папа римский Клемент V, послушный королю Франции Филиппу Красивому и потому находившийся не в Риме, а в Авиньоне, вызвал Моле с Кипра, где он готовился к войне с сарацинами, во Францию. 14 сентября 1307 года секретным указом короля было предписано арестовать всех рыцарей тамплиеров. 13 октября 1307 года Моле арестовали и посадили на цепь в подвале башни Тампль. Под пытками он признался в предъявленных ему обвинениях, в содомском грехе, поклонении идолу с кошачьей головой, почитании дьявола, в кощунствах над святым распятием, в занятиях магией и колдовством, а кроме того, в растрате денег, собранных со всего мира и в заговоре против короля Франции и папы римского, которых тамплиеры замышляли убить. В 1312 году на Вьенском соборе тамплиеры были преданы суду, а Моле осужден на вечное заточение. Но когда Моле отрекся от своих признаний, его сожгли 18 марта 1313 года на медленном огне. На костре Моле объявил себя достойным казни за свои первые показания, которые он дал против себя и ордена, потеряв силу духа и не сумев выдержать пытки. Моле призвал папу и короля к ответу перед судом Божьим. Согласно легенде, он проклял короля Франции Филиппа IV Красивого и канцлера Гийома де Ногаре до тринадцатого колена и предсказал их смерть не позднее чем через год после своего сожжения, что и случилось в действительности.], сожженного на костре королем Франции Филиппом Красивым[49 - Филипп – Филипп IV Красивый, французский король (1285 – 1314), сын короля Филиппа II Смелого, погибшего во время войны с Испанией (1245 – 285), и Марии Брабантской, внук короля Франции Людовика IX Святого, прославившегося крестовым походом, мудрым судом (он судил под столетним дубом и к его суду приходили и простые крестьяне, и правители соседних государств), утверждением независимости французской церкви от Рима, критикой развратной жизни пап и постройкой церквей, за что его называли Периклом средневекового зодчества, мать которого, Бланка Костильская, была женщиной большого ума, выдающейся силы воли, чрезвычайно религиозной, по смерти мужа Людовика VIII правившая страной с необыкновенным умом и ловкостью и укрепившая во Франции авторитет королевской власти. При таких предках как было не блистать и Филиппу Красивому! Он продолжил дело отца, деда и бабушки. Современник писал, что он «подчеркнул окраску насильственности и жестокости, не вполне отсутствовавшую и в предыдущих царствованиях, и, воспитанный в духе традиций древнеримского права, всегда старался подыскать законную почву для своих требований и беззастенчивых домогательств и облекал свои претензии в форму судебных процессов». В 1295 – 1299 годах он требовал к себе на суд короля Англии Эдуарда I, в 1300 году присоединил к Франции Фландрию, проиграл восставшим фламандцам в 1302 году битву при Куртре, но все-таки заставил их в 1305 году покориться окончательно и выдать три тысячи недовольных для казни. В 1302 году Филипп впервые собрал Генеральные штаты и, пользуясь их поддержкой, обвинил отрешившего его от церкви и от власти папу Бонифация VIII во «всяких злодействах», и если бы Бонифаций не умер, то засудил бы и его. В 1304 году новый папа римский Клемент V (1305 – 1314) основал свою резиденцию в Авиньоне и не поехал в Рим, положив тем самым начало «авиньонского периода в истории папства», который называют «вавилонским пленением церкви», длившимся с 1307 по 1377 год. В 1306 году Филипп начал чеканить низкопробную монету, что привело к бунту парижан, королю даже пришлось на время бежать из разбушевавшейся столицы. Задолжав ордену тамплиеров огромные суммы денег, Филипп в 1307 году приказал арестовать всех членов ордена и начал против них процесс, длившийся несколько лет, пока тамплиеры не сознались в ереси, богоотступничестве и пороках. В 1311 году папа Клемент V по настоянию Филиппа ликвидировал орден тамплиеров и в 1313 году король сжег на кострах руководителей ордена, за что и был ими проклят. Филипп вынудил папу Клемента V устроить суд и над умершим Бонифацием VIII, обвиняя покойного в ереси, противоестественных пороках и неуважении к королевской власти, и требовал вырыть из могилы и сжечь труп Бонифация. Суд признал короля совершенно правым, но обвинять мертвого папу отказался. В 1314 году король умер – по мнению одних – согласно проклятию тамплиеров, по мнению других, он был отравлен их сторонниками, избежавшими очистительного костра. По свидетельству современников, народ ненавидел своего короля за готовность на любое преступление и особенно за алчность и патологическую жадность, но любил за представительный вид, войны против соседей и уничтожение еретиков.] и его прислужником Ногаре[50 - Ногаре – Гийом или Вильгельм де Ногаре, знаменитый легист. Легисты в XIII веке во Франции составляли особый класс юристов, разночинцев по происхождению, предпочитавших старинное римское право феодальному средневековому праву и церковно-каноническому. В истории права о них сказано: «Вооруженные юридической логикой столько же, сколько казуистическими приемами интерпретации законов, склонные к формализму и не стесняющиеся, вместе с тем, в выборе средств, они постепенно подчинили страну господству королевского права. Оспаривая права феодалов и противясь самостоятельности городского самоуправления, они служили государственной идее и вместе с этим, следственно, абсолютизму с сопровождавшим его бесправием. Отсюда сильная ненависть к легистам. Поборники свобод видели в них злейших своих врагов и жестоко мстили им, особенно в мнении потомков. Сила легистов заключалась в их единстве и коллективной деятельности, потому среди них и не явились выдающиеся, или хотя бы сколько заметные личности». За исключением, нужно сказать, Гийома Ногаре. Король Франции Филипп IV Красивый призвал его ко двору и назначил капитаном жандармов. В 1304 году Ногаре по приказу короля с небольшим отрядом прибыл в итальянский город Ананья, где укрывался бежавший из Рима папа римский Бонифаций VIII, попытавшийся доказать французскому монарху, что власть папы выше власти королевской, как это обладатели папской тиары делали не однажды. Вместе с Ногаре был племянник кардинала Калонна, заклятого врага святого отца. Они должны были арестовать Бонифация и доставить его на суд короля Филиппа IV Красивого, этот суд уже точно выяснил бы, чья власть выше – папы или короля. При аресте – как утверждают одни историки – Ногаре даже пришлось дать папе римскому пощечину, чтобы прекратить поток проклятий, изрыгавшихся из его уст. Другие историки пишут, что пощечину папе дал несдержанный племянник кардинала Калонна, причем не снимая с руки железной рыцарской перчатки. Через несколько дней папа умер, возмущенный такой бесцеремонностью. Хотя Ногаре не доставил папу на суд короля, Филипп Красивый остался доволен поездкой капитана жандармов. Позже, выполняя волю короля, Ногаре арестовал всех евреев в провинции Лангедок, конфисковал их имущество и изгнал за пределы Франции. Ногаре вел и процесс над тамплиерами, за что в 1307 году король сделал его канцлером, а Великий магистр ордена тамплиеров – Жак де Моле в 1313 году, уже стоя на костре, проклял Ногаре вместе с королем, пообещав им обоим смерть в течение года. Ногаре действительно умер в 1314 году. Из семьи Ногаре происходили ставшие знаменитыми в XVI–XVII веках герцоги д’Эперне. Один из них прославился храбростью и сделался любимцем короля Генриха III, после смерти которого он долго отказывался признавать Генриха IV, и, как предполагают некоторые историки, именно он вложил роковой кинжал в руку убийцы Равальяка, и после смерти короля стал приближенным его вдовы – Марии Медичи (1573 – 1642). Сын герцога не ладил с кардиналом Ришелье (1585 – 1642), и будучи по его настоянию заочно приговорен к смертной казни, бежал в Англию. Вернувшись после смерти всемогущего кардинала на родину, он стал губернатором Гиени и прославился необычайной гордостью, непомерной жадностью и невообразимой порочностью – так считали его современники, а кроме того, был известен тем, что правление провинции при нем находилось в руках его любовницы Нанон, которая, по слухам, нажила огромное состояние, поражавшее воображение, говорили, что она была богаче короля; состояние это исчезло без следа, никто не знает куда, возможно, его и не было вовсе, и оно существовало только в воспаленных умах завистников. Вот каким потомственным эхом отозвалось имя Ногаре в истории Франции.]. Но начнется все это с предложения созвать Генеральные штаты. Я часто размышлял об этом. Я думал: как, через кого, когда? По нашим планам, это должен сделать Лафайет. Мы вели этого идиота – именно простодушного идиота – чуть ли не с пеленок…
– Ну, не с пеленок. На него обратили внимание в пятнадцать лет, когда он отказался от королевской пенсии за отца.
– Да. С пятнадцати лет. Его называли «посмертным сыном» – он родился, когда его отец погиб во время Семилетней войны. Мать родила его в траурных одеждах. Сколько предзнаменований! Мы вели его за руку – и это громадное состояние, которое ему досталось, ведь тоже устроили мы. И все его подвиги в Америке. Мысль о созыве Генеральных штатов вдалбливали ему в голову как молитву «Отче наш».
– Он и заявил о необходимости их созыва на собрании нотаблей.
– Да, я помню. Он даже назвал их не Генеральными штатами, а Национальным собранием. Брат короля, граф д’Артуа[51 - Д’Артуа – французский король Карл X (1757 – 1836) с 1824 года по 1830 год, из династии Бурбонов. До восшествия на престол носил титул графа д’Артуа, третий сын дофина Людовика, внук Людовика XV, первый эмигрант из революционной Франции.] был ошеломлен. Он переспросил, что Лафайет имеет в виду – не Генеральные ли штаты? И тот ответил: «Что-то большее, чем Генеральные штаты». И этот остроумный ответ неделю повторяли в парижских салонах все дамы, щеголяющие модными философскими и политическими фразами. Но спустя неделю все об этом забыли. И вот находится человек, который без нашей подсказки требует созыва Генеральных штатов. Сам. И все хватаются за эту идею. Сами, без заговора и принуждения. И весь Париж, словно сорвавшись с цепи, вопит: «Генеральные штаты!» И вся Франция вторит этому воплю! Всем нужны Генеральные штаты! Это очень важно. Значит, все созрело.
– Мирабо[52 - Мирабо – граф Оноре Габриэль Рикети Мирабо (1749 – 1791), знаменитое «чудовище революции», хотя родной отец называл его чудовищем значительно раньше. С 1790 года – тайный платный агент королевского двора. О нем я не премину рассказать поподробнее в основном тексте своего сочинения, но, как и о многом другом, попозже.]…
– Это предложил Мирабо?
– Нет, я хотел сказать, что Мирабо написал в одном из своих памфлетов: «Франция созрела для революции». Фраза стала популярной, ее повторяют в салонах. А еще появилась фраза – ее приписывают Неккеру – «Катится девятый вал» – ее тоже повторяет весь Париж.
– Это прекрасно. Но все-таки, кто поднял вопрос о созыве Генеральных штатов? И поднял так, что этого требует вся Франция! Я хочу знать имя этого человека!
– Теперь невозможно установить его имя.
– Почему? Ведь это произошло даже не вчера, почти сегодня.
– Это требование родилось из случайного каламбура.
– Из каламбура?
– Да.
– Этот гениальный, губительно-разрушительный ход родился из каламбура?
– Игра слов. Во французском языке слово «штат» имеет несколько разных значений. Хотя… Если задуматься… Может быть, они все едины… Это слово означает и «состояние», «порядок», «положение вещей», «умонастроение», «кризис», «опьянение», «неисправность». И «государство», и «государственная казна». Ну и, конечно, «Генеральные штаты» – собрание представителей всего государства. Но, кроме того, это еще и «список». Просто список, список чего угодно. В том числе список расходов. Во время споров в Парижском парламенте по поводу расточительности двора, скандалов и мошенничества члены парламента стали требовать список расходов. И какой-то острослов пошутил, что, может быть, нужен не список расходов, а собрание Генеральных штатов – оба слова – и «список расходов» и «генеральные штаты» – звучат одинаково. Все подхватили каламбур, повторяли, разнесли по Парижу – и кто скаламбурил, уже забыли, забыли и сам каламбур, все уже воспалились собственно мыслью о созыве Генеральных штатов.
– Прекрасно. Просто замечательно!
– Теперь всем кажется, что Генеральные штаты решат все проблемы, они – лекарство от всех бед. Созыв Генеральных штатов стал общей целью, это тот свет, к которому стремятся все.
– Та самая свеча, к которой летят мотыльки, чтобы сгореть в ее пламени… Прекрасно, я думаю, что короля убедят, заставят хотеть того же. Мне видится картина кисти Босха. Кретины ломают фундамент дома, чтобы его камнями заделать дыры в стенах. И торопят друг друга. И чем усерднее они колотят по фундаменту, тем скорее рухнет этот дом. Прекрасно! Просто замечательно! Когда-то король Франции Филипп Красивый придумал Генеральные штаты, чтобы, опираясь на них, разгромить тамплиеров, сжечь великого магистра Моле и утвердить королевскую власть. И теперь эти Генеральные штаты станут орудием разрушения этой королевской власти! Прекрасно! Мы не просто уничтожим короля, чтобы показать силу проклятия Моле, это будет символично – все свершится через Генеральные штаты – они сами возведут короля на эшафот! Важно, чтобы ничто не помешало извне. Что в Австрии? Что в России?
2. СВОЯ ИГРА
Иду на вы[53 - Иду на вы… – старославянск. «Иду на вас» – эти слова князь Святослав Игоревич (? – 972) с гонцом передавал своим противникам как объявление войны.].
Князь Святослав.
– Похоже, Екатерина не подозревает, что Турция может так скоро объявить ей войну. В России неурожайный год. Екатерина только что вернулась из своего путешествия в Крым. Она надеется, что война с Турцией начнется года через два-три и она успеет подготовиться. Что касается Австрии, то беспорядки в Нидерландах только раздосадовали Иосифа[54 - Иосиф – Иосиф II (1741 – 1790), с 1765 года – император Священной Римской империи, в 1765 – 1780 годах соправитель своей матери Марии Терезии, с 1780 года – австрийский эрцгерцог..]. Он по-прежнему готов поддержать Россию и двинуть в случае необходимости войска на Турцию. Турция, похоже, опять проиграет войну. Франция окажется в окружении. Иосиф мечтает о великих деяниях…
– Мы хотели снять его с шахматной доски…
– Да, но срока не назначили.
– Это сделает Маркиз Полномочный Вестник Смерти?
– Да. Иосиф уже доступен для него.
– Думаю, нужно еще подождать. В случае необходимости и Екатерина доступна для Соколовича?
– Как будто, да.
– Почему как будто? Возникли какие-то трудности?
– Возникло подозрение…
