скачать книгу бесплатно
Покидая страну 404
Маргарита Водецкая
Жизнь в стране 404 всё больше становится похожей на сюрреалистический кошмар. Марго, неравнодушная активная женщина, наблюдает, как по разным причинам уезжают из страны её родственники и друзья, и пытается найти в прошлом истоки и причины сегодняшних событий.Калейдоскоп наблюдений превратился в этот сборник рассказов, в каждом из которых – целая жизнь.
Покидая страну 404
Маргарита Водецкая
© Маргарита Водецкая, 2021
ISBN 978-5-0053-3741-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Хочу поблагодарить Александра Петрова и Анну Новикову, без которых не было бы этой книги, а также Светлану Лаврову и Рину Левченко за окончательные редакторские и корректорские правки. Отдельную благодарность я хотела бы выразить Алексею Примакову, лучшему из известных мне иллюстраторов, за создание обложки.
Семейная история. Повесть-предисловие. 1970—1997 года
По случаю тёплого воскресного дня Борис Иосифович сидел возле открытого окна, внимательно перечитывал вчерашнюю газету «Труд» и дожидался супругу, которая серьёзно запаздывала к обеду. Свежий номер журнала «Вокруг света» был оставлен «на десерт». Радиоточка монотонно излагала вести с полей, а затем бурно разразилась новостями культуры. Старший сын Яшка, приехавший на каникулы студент университета, взял горсть ирисок и ушёл гулять со своей невестой Раечкой из соседнего дома, а младший, Пашка, мастер того же автопредприятия, на котором теперь трудился и сам Борис Иосифович, вышедший в отставку военный, завеялся с друзьями играть в футбол.
В прихожей хлопнула дверь, послышались возня и голос жены, обращённый к кому-то постороннему. Затем в дверной проём заглянула женская головка с модной причёской.
– Боря, ты здесь? Я не одна, – супруга была чем-то встревожена.
– Мы сегодня жрать будем или нет? – равнодушно поинтересовался Борис Иосифович. В другой раз он бы получил эмоциональный ответ о том, что мог бы взять себе еду сам, но сейчас жена молча подтолкнула в комнату очень светленького мальчишку лет двенадцати-тринадцати с грустными голубыми глазами, розовым, как у котёнка, носом и вылинявшим рюкзаком-колобком, а сама умчалась на их крошечную кухню. Подросток смущённо переминался с ноги на ногу.
– Бери табуретку, боец, садись к столу, – ободрил его Борис Иосифович и последовал на кухню за женой.
Проходя мимо парнишки, он заметил, что лицо у того заплакано, а нос натёрт.
– Кто это? – спросил он, нарезая хлеб, пока на сковороде грелись котлеты, а в большой кастрюле закипал борщ.
– Теперь это наш младший, – ответила жена.
Борис Иосифович от удивления чуть не отчекрыжил себе полпальца.
– Фаня, я тебя прошу! Ты с утра собиралась идти в ЦУМ, а не в роддом.
– Не дошла, – мрачно ответила Фаня. – Встретила девочек с фабрики. Софочку Байер из раскройного цеха вчера сбила машина.
– Ну дела, – вздохнул Борис Иосифович. – Софа вроде на «шанхайке» живёт? Конечно, у нас ему будет спокойнее.
«Шанхайкой» назывался небольшой район в центре города, одноэтажный, старый и раздолбанный. В когда-то неплохих кирпичных домах начала двадцатого века обитало по нескольку семей, народ жил скученно и скандально, кухонно-туалетные войны были забавами старшего поколения, а уличные драки с поножовщиной – младшего.
– Софа сейчас «живёт» в морге на Володарке, – пояснила Фаня. – А куда дальше, завтра будет разбираться профком. У неё из родственников остался только ребёнок.
Она разложила еду по тарелкам и отнесла в комнату. Отрезала несколько толстых ломтей вкусно пахнущей медовой коврижки и поставила перед безучастно сидевшим за столом мальчиком.
– И что теперь делать с мальчишкой? – Борис Иосифович зачерпнул ложкой борщ и перешёл на идиш.
– Ты завтра наденешь пиджак с орденами и пойдёшь в исполком договариваться об опеке, – заявила на том же идише супруга. – Я в обед забегу в контору и попрошу, чтобы мне дали характеристику, какая я вся из себя ударница-стахановка. А Яшке c Раечкой всё равно на каникулах нечего делать, так пусть займутся ребёнком, потренируются, так сказать.
– Мать, ты совсем головой тронулась? У нас двое взрослых сыновей, от одного из которых скоро пойдут внуки. И нам с тобой даже не по сорок лет, а гораздо больше. Что мы будем делать с этим белым кроликом?
– Да какие с ним могут быть проблемы? Не грудничок же он. Мы с девочками думали… У одной муж алкоголик, другая с двумя детьми в коммуналке… А у нас трёхкомнатная кооперативная квартира, три зарплаты, твоя пенсия и Яшкина стипендия. И на всякий случай есть бабушка Рива с садом и огородом.
– Вы обо мне говорите? – внезапно поднял от тарелки огромные голубые глаза тихо сидевший мальчик. – Тётя, не отдавайте меня в интернат, пожалуйста. Я там уже был, в детстве.
– Тебя туда сейчас и не возьмут, – отмахнулась Фаня. – Во всяком случае, до конца августа. Детдом на всё лето уехал на дачу.
– Мама, я вас таки не понял, – возмутился вернувшийся с гулек Яшка, выдворенный из их общей с Пашкой спальни в большую комнату, где стоял обеденный стол. – Значит, мне придётся спать на этом топчане, а вы по утрам будете все завтракать у меня на голове?
– Можешь пойти жить к бабушке Риве, – предложил отец. – Там много места. А то, что туда автобус не ходит – не беда, велосипед есть. И вообще, тебе полтора месяца потерпеть, потом опять в университет уедешь.
Переезжать к бабушке Яшке не хотелось. Проблема была не в транспорте, а в том, что сортир в бабушкином доме находился чуть ли не на соседней улице.
– Как тебя зовут, пацан? – обратился он к мальчику, тихо сидевшему перед чёрно-белым телевизором «Весна»», по которому шла программа «Время».
– Лёня, – звонко ответил тот.
– Лёня Байер? – переспросила Фаня.
– Лёня Иванов, – уточнил мальчик.
– Тоже вариант, – вздохнул Борис Иосифович.
– Пошли, что-то покажу, – Яша сделал мальчику знак следовать за ним.
Спальни в квартире отделялись друг от друга вместительной кладовкой. Яша достал с дальней полки большую картонную коробку, полную разнообразных мальчишечьих сокровищ: в ней были аккуратно сложены солдатики, мотки цветной проволоки, пара-тройка конструкторов, похожий на настоящий пистолет с пистонами и калейдоскоп – одно из необъяснимых чудес детства. При вращении трубки осколки стекла внутри перекатывались и образовывали фантастические и неповторяющиеся цветные узоры. В эту трубку можно было смотреть часами. Лёнька ко всему, кроме калейдоскопа, отнёсся весьма холодно.
– Читать любишь? – спросил Яша и открыл дверцу секретера, за которой прятались тома дефицитной «Библиотеки современной фантастики».
– О, – оживился Лёнька и, не обращая внимания на книги, потянулся к стопке журналов «Вокруг света».
– Гррррр, я тебя сейчас укушу! – рычал через полчаса Пашка, завернувшись в рыжую махровую простыню и изображая злого африканского льва с огромной гривой.
Лёнька в своей новой постели отмахивался от Пашки журналом, как от надоедливого москита, и хохотал.
– Мне таки требуется компенсация морального ущерба за мои физические и нравственные страдания, – заявил Яшка и выгреб из холодильника остатки медовой коврижки. Оценил величину ущерба и достал банку абрикосового варенья с косточками, сваренного бабушкой Ривой.
– Хорошие у нас хлопцы, добрые, – сказал Борис Иосифович жене на всё том же идише, который с трудом понимали и на котором совершенно не разговаривали сыновья.
К окончанию каникул Лёньке был куплен новый коричневый костюм и руками Фани пошита модная куртка, а сам Лёнька, обладавший превосходным музыкальным слухом и драчливым характером, был записан в студию гитары при доме культуры и на секцию самбо во дворце спорта. Кроме того, выяснилось, что, переспрашивая отдельные слова, мальчишка научился немного понимать идиш и произносить несколько десятков простых фраз.
В средине октября Лёнька пришёл домой с окровавленным носом и в разорванной рубашке. На расспросы Бориса Иосифовича и Фани промолчал, как пленный партизан, а вот разбойнику Пашке что-то шепнул на ухо. Старший брат взял в руки монтировку и сходил в гости к соседям. С тех пор сосед в адрес Лёньки никаких высказываний в стиле «республики ШКИД[1 - «Республика ШКИД» – приключенческая книга и снятый по ней популярный фильм о жизни воспитанников школы-коммуны для трудновоспитуемых подростков и беспризорников в двадцатых годах ХХ века.]» себе не позволял, ограничиваясь только вежливыми взаимными приветствиями. Остальное дворовое хулиганьё тоже не испытывало судьбу, предупреждённое, что старшие братья Зельдины порвут обидчиков своего младшего Иванова на британский флаг.
В феврале никогда не болевший Борис Иосифович вдруг почувствовал себя плохо и к майским праздникам скончался от лейкоза, не дожив всего месяц до Яшкиной защиты диплома и полгода до его женитьбы на Раечке.
Сразу после свадьбы Яков перебрался к жене и тёще Марии Васильевне, а заскучавший без отца Павел решил сменить обстановку и завербовался на три года на работу в Норильск. Фаня и Лёнька неожиданно остались в опустевшей квартире вдвоём.
Обеденный стол в большой комнате Фаня превратила в раскроечный, поставила рядом манекен и швейную машинку, посвящая теперь часть свободного времени шитью на заказ. Её заказчицы первыми обратили внимание на привлекательность голубоглазого блондина Лёньки, вымахавшего к пятнадцати годам выше немаленького Пашки.
– На дедушку похож, – отшучивалась Фаня, указывая на фотографию бабушки Ривы и её первого мужа, стоящую в серванте.
Учился младший сын неравномерно. По физкультуре, географии, истории и любым языкам он получал хорошие оценки, а вот с математикой, физикой и химией едва справлялся, получая тройки скорее за упорство, чем за знания. Все рассчитывали, что после восьмого класса он пойдёт в профессионально-техническое училище, затем в армию, а потом на один из многочисленных городских заводов, однако Лёнька заявил, что хочет идти в девятый класс. Это было сказано с такой настойчивостью, что недавно родившая дочку Раечка вооружилась учебниками и по вечерам, передав маленькую Маргошку на попечение свекрови, садилась объяснять Лёньке школьную премудрость. Восьмой класс он ухитрился окончить без троек и был, к своей огромной радости, зачислен в девятый.
Летом парнишка с неохотного разрешения Фани устроился работать почтальоном и, оседлав видавший виды велосипед старших братьев, стал развозить по ближайшему райончику, хаотично застроенному частными домами, в которых жили преимущественно работники ближайших предприятий, газеты и журналы. За день ему приходилось покрывать большие расстояния по грунтовке, работа «на посёлке» считалась тяжёлой, но Лёнька не жаловался, и даже успел перезнакомиться и подружиться с некоторыми его обитателями. Насмотревшись, как живёт рабочий класс, он сказал Фане, что хочет быть офицером, как покойный Борис Иосифович.
– А таки почему бы и нет? – спросил Яков. – Когда будет получать паспорт, то пусть укажет национальность по отцу – белорус. Но в военные училища надо сдавать математику и физику, а у малого с этим слабо. Если за два года подтянется…
– Я в институт военных переводчиков хочу, – ошарашил всех Лёнька. – Чтобы потом путешествовать, – он мечтательно прикрыл глаза. – Китай там, Африка всякая…
Хоть парень и оказался силён в языках, но ситуация усложнялась тем, что в его школе творилась сплошная чехарда с учителями-«иностранцами». Заболевшую «англичанку» сменила беременная «немка», после ухода которой пришёл старый «француз» и сразу наставил всем двоек, полностью отбив у будущих строителей коммунизма охоту к изучению языков потенциального военного противника. Только одному ученику в классе учитель французского, презрительно хмыкнув, поставил четвёрку – ухитрившемуся прочесть текст близко к естественному звучанию Лёньке.
Яшка поехал с младшим братом в букинистический магазин и купил несколько разношёрстных учебников французского. Выбор языка не был случайным: Лёнька три дня изучал политический атлас мира и территории бывших колоний. В конце второй четверти десятого класса Раечка познакомила его со своей новой соседкой и подружкой – учительницей французского Олечкой. На руках Олечки восседал серьёзный черноглазый Санька – ровесник маленькой Маргоши. Женщины договорились по-деловому, не используя незнакомого в те времена слова «бартер». Фаня нашила Оле платьишек и сарафанчиков, а та всерьёз подготовила к вступительным экзаменам Лёньку, удивляясь его способности схватывать язык на лету.
Провожая самого младшего сына в Москву, Фаня велела ему не расстраиваться, если он провалит экзамены, и спокойно возвращаться домой. Однако вскоре он известил её телеграммой, что благополучно поступил в выбранный вуз и приступил к исполнению своей мечты.
Потосковав некоторое время в одиночестве, Фаня стала встречаться с давним знакомым, интеллигентным сапожником Абрамом – вдовцом, отцом трёх дочерей на выданье и владельцем злющего немецкого овчара Пушка.
– А что, надо было Изей или Димой называть? – пожимал плечами Абрам, когда ему задавали вопрос о неуместности клички его волкодава.
У Фани с вдовцом ничего не вышло, а вот вернувшийся из Норильска с деньгами и в белом тулупе Пашка молниеносно женился на младшей дочери Абрама, предприимчивой и хозяйственной Нате.
Летом на короткую побывку прибыл Лёнька.
– Это кто? – спросил Пашка, увидев в дверях чуть ли не двухметровую фигуру в курсантской форме.
– Подменили, демоны! – закричал Яшка, цитируя дьяка Федьку из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», и прильнул к груди брата, поскольку выше всё равно не доставал.
– Ядя Ёня, – пискнула сидящая на руках Раечки маленькая Маргоша.
– Ой, мамочки, – выдохнула Ната, заглянув в васильковые глаза деверя.
– Ты уже замужем, – напомнила Фаня, подавая ей огромное блюдо с фаршированной рыбой, приготовленной в промышленных количествах по случаю приезда младшего.
Пользуясь присутствием Лёньки и реализуя хитрый план хозяйственной Наты, братья Зельдины под предводительством интеллигентного Абрама, который с сорок третьего по сорок пятый командовал разведротой, совершили набег на «шанхайку».
Младшему брату исполнилось восемнадцать, сроки опеки и попечительства над ним закончились. У взрослого совершеннолетнего парня оставалась собственная, вернее, государственная недвижимость – каморка мамы Софы в коммунальном дворе, закрытая на замок после того, как Фаня с Лёнькой забрали всё необходимое.
Не первый год по городу ходили слухи, что убогий район будут расселять, чтобы построить на его месте современные здания, а обитателям предоставят нормальные квартиры. Посему жители не особо рвались по своей воле покидать родные гадюшники, а, тем более, выписываться из них, чтобы не потерять право на получение жилья при расселении. Короче говоря, «шанхайка» процветала и в том в далёком семьдесят пятом году легко заткнула бы за пояс трущобы настоящего Шанхая.
В наследственной каморке был заменён замок, а сама она оказалась набита соседской рухлядью. Пока Абрам и Лёнька под охраной Пушка и Пашки с монтировкой высаживали дверь, врезали замки и выносили чужой хлам, юридически подкованный Яшка сел за стол переговоров с жильцами коммунального двора и объяснил тем недопустимость самовольного захвата жилплощади, выделенной сироте государством.
Забегая вперёд, надо сказать, что благодаря деятельности хитроумной Наты и норильским сбережениям Пашки, путём сложных многоходовых разменов и доплат каморка мамы Софы буквально через полгода превратилась в однокомнатную кооперативную квартиру в том же доме, где жила Фаня.
Тем же летом Лёнька приобрёл и свой первый сексуальный опыт, да такой незабываемый, что решил честно покаяться Абраму. Он дождался, пока в пропахшей сапожным клеем и кожей мастерской никого, кроме них двоих, не осталось, и признался:
– Дядя Абрам, я, кажется, вашей Тане сорвал целку.
Старшей из трёх сестёр было двадцать шесть, и она трудилась в районном паспортном столе. Интеллигентный сапожник молча закрыл дверь мастерской, повесив снаружи табличку «Технический перерыв 10 минут», достал из старого самодельного шкафа початую бутылку водки и два гранёных стакана, плеснул по пятьдесят грамм и протянул один из стаканов парню.
– Ну, с почином, сынок! Поздравляю.
Непьющий Лёнька одним глотком хряпнул содержимое.
– Таня – девушка, безусловно, положительная, красивая. Задница прямо как у моей покойной Рахили была, – Абрам помолчал. – Талантливая девушка, опять же. Каждый считает, что он у неё первый.
Лёня окончил вуз летом семьдесят девятого, а накануне нового, олимпийского восьмидесятого, Советский Союз ввёл ограниченный контингент в Афганистан. До лета восемьдесят первого переписка с Лёнькой велась через Московский военный округ, хотя, по тем временам, этот адрес мог означать и Москву, и Сирию, и другие точки присутствия советских военных специалистов. Старый сервант в новой квартире Фани теперь украшали фотографии бравого военного: Лёнька-курсант на фоне Кремля, Лёнька в парадной форме, Лёнька в летней полевой форме, Лёнька в зимней полевой форме… Но, когда Фаня получила конверт со штемпелем Туркестанского военного округа, она охнула и села. Это означало, что младший сын находится «за речкой», как тогда говорили, то есть за Аму-Дарьёй, за границей. В Афгане.
– Мама, у малого профессия такая – родину защищать там, куда пошлют, – попытался успокоить её Яшка.
Сам же опытный Яков написал брату письмо от себя – немного уклончивое, с иносказаниями – и получил такой же уклончиво-иносказательный ответ, из которого предположил, что Лёнька действительно находится за пределами Союза.
***
Маленький саманный домик на обочине городской географии, приобретённый много лет назад Ривой и её вторым мужем, разрастался и улучшался по мере роста благосостояния семьи. Сначала на его месте появился небольшой, на три комнаты и кухню, кирпичный дом с красивыми деревянными наличниками на окнах, затем к нему пристроили огромную веранду, которую со временем остеклили и утеплили. Пользуясь тем, что к дому примыкал достаточно большой участок, во дворе возвели декоративную беседку. К восьмидесятилетию бабушки, невзирая на её протесты, Пашка соорудил в доме тёплую уборную и установил небольшую ванну. Бабушка Рива считала их совершенно ненужными, поскольку летом она прекрасно обходилась садовым душем, зимой регулярно посещала баню на соседней улице, а резной сортир во дворе был буквально её гордостью, но Павел настаивал, что жизнь меняется, и жить с деревянным туалетом становится не комильфо.
В середине семидесятых в бывший пригород провели трамвайную ветку. Теперь Рива почти каждую неделю закрывала окна резными деревянными ставнями, запирала калитку и отправлялась в гости к Фане и правнукам: у Пашки и Наты с небольшим промежутком родились хулиганистый мальчик Славик и тихая девочка Эллочка. О доме и саде бабушка не беспокоилась, так как, во-первых, теперь она высаживала на участке только цветы, а во-вторых, в соседнем доме поселилась законопослушная, дружная и многочисленная семья баптистов. Рива подружилась с их матерью, и в свободное время женщины активно обсуждали Святое Писание, ограничиваясь по общему уговору Ветхим Заветом.
В мае восемьдесят третьего пришла телеграмма из Душанбе, Лёнька сообщал, что прилетает на побывку, встречать в аэропорту не нужно. И действительно, «скорая» встретила его прямо на лётном поле и отвезла в военный госпиталь. К больному не пустили ни Фаню, ни пробивного Яшку, ни наглого Пашку. Раечка рванула к соседке Олечке, муж которой работал в этом же госпитале хирургом.
Абдул, черноглазый обладатель тонкого орлиного носа и оливковой кожи, никогда не ругался матом и не говорил ничего плохого в присутствии женщин. Поэтому он вызвал Якова на серьёзный мужской разговор и долго без свидетелей ему что-то рассказывал.
– Мама дорогая! – только и смог вымолвить Яшка, выслушав пояснения. – Это точно не гепатит?
Сосед покачал головой.
– Не амёбиаз? – уточнил образованный Яков.
Абдул пожал плечами.
– Слушай, друг, там чего только не водится. Местные привыкли, из лужи воды похлебают, и им ничего не будет. А наши её дважды прокипятят и всё равно какую-то гадость поймают.
– И какой прогноз?
Абдул наклонился к его уху и шёпотом сказал плохое слово.
– Что, вот так будем сидеть и ждать? – сорвался на крик Яков.
Хирург вздохнул и спросил:
– У вас деньги есть? Не для меня.
– Найдём, о чём речь.
Абдул пошёл куда-то звонить.
На следующий же день первым автобусом из соседнего областного центра прибыл такой же черноглазый, орлиноносый и смуглый мужчина неопределённого очень пожилого возраста. Абдул почтительно именовал его «ака» – «старший» и чуть ли не в пояс ему кланялся.
