banner banner banner
Учитель Краб
Учитель Краб
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Учитель Краб

скачать книгу бесплатно


– Все это ты слышал от него? – Оля рассмеялась. – Странно, что он, цитируя подобные изречения, сам прибегает к хитрости. Почему бы открыто не запретить девушкам выходить из дома по вечерам?

Я пожал плечами:

– Ты же знаешь, что с одной можно как-то договориться, но, когда вас много, извини за выражение, вы превращаетесь в неуправляемое стадо.

Оля, кажется, обиделась, но я остался доволен, впервые она говорила со мной о Крабе спокойно. Странное дело, но в тот же день Краб спросил меня, что я думаю об Оле. О, если бы я мог открыть ему тогда душу, поведать о своей пламенной любви, которая сводила меня с ума, может быть, ничего и не произошло. Но вместо этого я допустил ужасную оплошность, сказал Крабу совсем не то, что думал. Из моих слов он заключил, что я к Оле отношусь равнодушно. Почему я так сделал? Да, вероятно, потому, что в ту минуту мне вспомнился стих Овидия: «Опасно бывает хвалить любимую другу. Он и поверит тебе, он и подменит тебя».

Лучше бы я тогда не хитрил с Крабом, а выложил ему все начистоту. Я сам себя лишил своего же счастья. Но тогда мне и в голову не пришло, что все пойдет прахом. Я очень верил в Краба, почти обожествлял его, я даже не подозревал, что у него могут быть человеческие слабости. Он сам говорил мне о предостережении Джордано Бруно: «Кто не хочет быть очарованным, должен быть весьма осмотрительным и ставить сильный караул в глазах, которые, особенно в любви, являются окнами души».

И грянул гром среди ночного неба. Я проснулся, словно кто-то меня толкнул в бок. Некоторое время лежал с открытыми глазами, всматриваясь во тьму. Вдруг мое ухо уловило среди ровного дыхания спящих шорох, я приподнялся на локте и посмотрел в ту сторону. Мои глаза, привыкшие к темноте, различили голову Краба. Краб наклонился к Оле и поцеловал ее в губы. Мне хотелось крикнуть: «Не делай этого!», – но я не мог произнести ни слова. Оля не сопротивлялась, более того, она обняла Краба за шею и притянула к себе.

Утром, когда все еще спали, я тихонько выбрался из дома и вышел на дорогу. Вскоре меня подобрал грузовик и довез до города. За самовольный отъезд из колхоза меня могли исключить из университета, но Краб все уладил, меня даже не сняли со стипендии.

Я возненавидел Краба по-настоящему после его разрыва отношений с Олей. Оля вдруг перестала ходить на занятия, исчезла из города. У меня с Крабом произошло бурное объяснение. Многое я высказал ему тогда. Но даже, когда с моего языка слетали жестокие слова, в моем сердце шевелилась какая-то жалость к нему. Он совсем не оправдывался, напротив, выглядел до такой степени подавленным и беспомощным, а вскоре произошла эта трагическая развязка, после которой я получил его рукопись и записку.

Перечитывая эту рукопись, я сознаю, что замеченные мной тогда странности, происходившие с Крабом, являлись не чем иным, как отголосками таинственных событий, описанных в его рукописи и так повлиявших на его жизнь. Я теряюсь в догадках. Кто он? Пророк или сумасшедший? Если пророк, то ничего не понимаю ни в его мировоззрении, ни в его жизни. Как будто я соприкасаюсь с холодной, чуждой, хрустальной гранью некой далекой поверхности, на которой я не смог бы зацепиться, ни тем более существовать. Как-то, размышляя, я назвал свое видение его мира «окном в область планеты из четвертого измерения». Впрочем, я допускаю, что если существуют такие люди, как Краб, то существуют и подобные планеты. Если же он сумасшедший, то я испытываю еще большее чувство вины, что вовремя не смог остановить его.

Я решил опубликовать записки Краба, так как после его смерти имею право распоряжаться ими как своей собственностью. Последнее время многие бросились в поиски четвертого измерения, и я хочу предостеречь всех на этом пути, пожелать, чтобы они извлекли урок из жизни учителя и ясно увидели, чем это может кончиться. Пусть они сами сделают свои выводы и вынесут собственные суждения. Возможно, эти выводы будут противоположны моим, но каждый человек волен оставаться под судом только своей совести.

Часть вторая

Рукопись учителя Краба

Iovedoilterribiletreno,

Che va senza freno

E senza stazione(

Con interminabili vagoni:

Lunedi, Martedi, Mercoledi,

Govedi… e sempre cosi.

Voi non vedete e ridete,

Perche voi siete

Ciechi fin dalla cuna

Per vostra fortuna.

Bino Binazzi

Явижуужасныйпоезд,

Который идет без тормозов

И без станций

С нескончаемыми вагонами:

Понедельник, Вторник, Среда,

Четверг… и так всегда

Вы не видите и смеетесь,

Потому что вы слепы

Благодаря вашему счастью!

От рождения.

Бино Бинацци

Глава I

Как только поезд отправился с Ярославского вокзала, как только за окнами замелькали привокзальные постройки и телеграфные столбы, я почувствовал Движение в далекое и неизведанное будущее, в Страну, о которой не имел ни малейшего представления, хотя и много думал о ней. Стоя в коридоре купейного вагона, я наблюдал за снующими пассажирами, стараясь угадать ту силу, которая увлекала их в Дальние Дали. У каждого из них – своя судьба, свои мысли, переживания, и у каждого своя неповторимая Душа.

Кто долгое время живет уединенно, подобно мне, приучая себя воспринимать жизнь только через книги, тот убеждается на собственном опыте, попав в круговорот Движения, что жизнь намного интереснее самого интересного романа. Еще на вокзале, стоя в одиночестве и боязливо озираясь по сторонам, я вдруг понял, что совсем разучился разговаривать с людьми, оставаться простым и открытым, перестал быть самим собой. И в эту минуту мимо меня прошел незнакомец. Он как-то странно заглянул мне в лицо своими небесно-чистыми глазами, и что-то хотел мне сказать, но передумал и прошел мимо. И в эту минуту я вдруг ощутил какой-то электрический щелчок внутри, как будто кто-то включил лампочку в одной из потаенных каморок моей души и осветил мое «Я» изнутри. И я вспомнил о моей болезни – болезни одиночества.

В купе попутчиков не оказалось, и я воцарился как полновластный хозяин в своем кратковременном убежище. Я считал одиночество лучшим состоянием моей жизни и чувствовал себя только тогда по-настоящему счастливым, когда ничто инородное не вторгалось в мой покой. Есть люди, для которых уснуть на вокзальной скамейке так же легко, как у себя дома. Таких людей в этом мире большинство. Но я принадлежал к той категории людей, которым трудно уснуть даже в своей собственной постели. Даже в глухой темной комнате, при желании, можно услышать странные звуки. Эти звуки, порождаемые мириадами разумных и неразумных существ, населяющих нашу планету, своим движением наносят царапины и уколы незащищенному сердцу. Древние люди гордились тем, что, оставаясь в темной комнате, могли чувствовать сердцем весь мир, мне же никак не удавалось уберечь свое сердце от вторжения этого мира.

Сидя у окна и всматриваясь в мелькающий калейдоскоп пейзажей, я до сих пор не мог осознать, как это я пустился на подобную авантюру, бросив насиженное гнездо, очертя голову, ринулся в далекую страну, о которой не имел ни малейшего представления. О будущем думать не хотелось. Будущее наводило на меня страх.

В некоторых местах уже чувствовалось приближение осени, пожелтела листва на деревьях. Поезд остановился на станции. В купе вошел пассажир.

– День добрый. Свободно у вас? – спросил он и сел.

По-видимому, я ответил не совсем приветливо, окинув беглым взглядом моего попутчика. Человек средних лет с умными глазами, бородой и длинными волосами робко покосился на меня.

Такие люди, как я, во избежание дорожных сюрпризов обычно напускают на себя маску неприступности. Это – черствые сухари, жестокие и бесчеловечные эгоисты, которые любое веселье превратят в похороны, а хорошее настроение – в уныние.

Немного расслабившись, я все же спросил его:

– Едете по делам службы?

– Совершенно верно изволите заметить, – вежливо наклонил голову в мою сторону попутчик, – еду в Староместную церковь заменить умершего архидьякона Николая, Царство ему Небесное, упокой его душу.

Голос попутчика перешел на шепот, творя молитву, он перекрестился. У меня появилось такое ощущение, как будто ворона, пролетая, коснулась моего лица своим крылом. Я не любил попов.

Наступила неловкая тишина. Сознавая комичность и бессмысленность этой паузы, я ничего не мог поделать с собой, иногда кажусь себе таким дураком из-за своего заторможенного рефлекса, часто у меня возникает желание во время разговора закрыть глаза и уснуть.

– Вы едете, вероятно, из Загорска? – выйдя из ментального штопора, спросил я.

– Из Загорска. Получил новое назначение.

– Должно быть, и повышение в сане?

– Нет. Повышения в сане не получил.

– Тогда что же это? Ваша ссылка?

– Господу Богу везде нужны его верные служители, – сказал он уклончиво и отвел глаза.

Я еще раз окинул взглядом его сухощавую фигуру, на этот раз он показался мне совсем молодым. Мне даже показалось, что в его умных глазах поблескивают искорки бунтаря, попавшего в опалу среди своей святой братии. Жутко интересно встретить бунтующего попа – дьявол непокорности сражается с ангелом смиренности. В другой обстановке я никогда бы не задал такого банального и глупого вопроса:

– Вы верите в Бога?

Некоторое время священник смотрел на меня испытывающим взглядом.

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Мне кажется, вы в чем-то сомневаетесь.

– Но только не в существовании Бога, – в его голосе прозвучала убежденность, и сам голос приобрел оттенок металлического звучания.

– Отчего же не усомниться в существовании Бога? – спросил я его спокойно.

– Я вижу, вы умный человек, – заметил он, – но кто может сказать, что он не верит в Бога?

– Какие существую! доказательства? – промолвил я.

– Целесообразность убеждает в сверхприродной, разумно-упорядочивающей мир причине.

– Это я знаю. Более того, я уверен, что сейчас вы начнете говорить об абсолютно необходимом существе, в котором нуждаются случайные вещи, о первопричине в цепи действующих причин, об абсолютном совершенстве и прочей дребедени Фомы Аквинского из понятий нулевого класса. Но каковы ваши личные доказательства Бога?

– Бог есть Бог, и он не нуждается в доказательствах. Он существует сам по себе, и ему безразлично, найдем мы доказательства его существования или нет. Вы же не требуете доказательств вашего существования у этих людей, – и он кивнул в сторону крестьян, работающих в поле, – только люди, стремящиеся к Богу, способны найти подобные доказательства. Даже вы, человек разума, не можете объяснить многие явления в нашем мире, но уверяю вас, существуют такие области мироздания, в которые вы никогда не проникнете, которые останутся существовать, даже если вы их никогда не познаете.

Теологические опусы и умозрительные дискуссии, как, впрочем, и душеспасительные проповеди закалили мышление этой духовной иерархии, сделали их магами в манипуляциях с понятиями нулевого класса, виртуозами убеждения, которое, несомненно, стало их стихией за многие столетия безграничного господства над верующими. Но я не принадлежал ни к числу верующих, ни к числу атеистов. Я был сам по себе. Единственное, в чем был прав поп, я считал себя человеком разума.

– По-вашему, Бог является той тайной, которая недоступна человеческому разуму. Но не боитесь ли вы, что и эту тайну человек когда-нибудь разгадает.

– Нет. Не боюсь. Даже после этого человек еще не станет Богом. Он останется абсолютным природным совершенством, продуктом совершенного Абсолюта. Ибо только тогда человек станет Богом, когда он обретет способность создавать материю из ничего, творить из неживой природы живую, превращать живую материю в мыслительную субстанцию и, кроме всего этого, должен обрести бессмертие в вечности.

– Но человек уже идет по этому пути, он творит роботы и кибернетические машины!

Священник мягко улыбнулся моему восклицанию.

– Эта техника, несомненно, нужна человеку, но она является только не очень искусной подделкой природы, пародией на природу. Представьте, что на земле возникает неизлечимая женская болезнь, которая в короткий срок истребит весь женский род. Разве могут компьютеры и роботы заменить вам женщину?

Я невольно улыбнулся, представив эту картину.

За фасадом вековой церковной догматики пробивались лучи живого человеческого ума, мои взгляды тоже не претендовали на критерий носителей объективной ценности. Каждый из нас по-своему поднимался дорогой, ведущей к вершинам духовного совершенства. И это даже прекрасно, что пики нашей мудрости имели противоположные полюса. Биполярность всегда способствовала поиску в решениях антиномии. Кто-то из немецких мыслителей сказал, что духовная жизнь – это пульсация взаимодополняющих противоположностей.

Мы все больше углублялись в лабиринты сложной умозрительной дискуссии, открывая друг другу новые этажи своей духовности. Наша беседа струилась, как ручей, мирно обтекающий острые камни, и в какой-то момент я подумал, что смог бы примириться с церковью. Поистине, права пословица: «С умом повстречается ум, и в мире живут меж собой, с талантом столкнется талант, и вмиг загорелись враждой».

Мой собеседник открыл портфель, вытащил два бумажных стаканчика, гроздь винограда и несколько спелых яблок. Все это он расположил на столике в виде аппетитного натюрморта, затем извлек бутылку коньяка, что вызвало мое крайнее неудовольствие. Я избегал кутежей в дороге. Видя, как я поморщился, священник виновато улыбнулся:

– Это не коньяк, а церковное вино, очень слабое, – сказал он. – Прошу отведать, оно успокаивает и поможет нам быстрее заснуть, а коньяк действует возбуждающе и прогоняет сон.

Я посмотрел в окно. Было уже темно. Я не заметил, как стемнело, и в купе зажегся электрический свет. Священник открутил крышку бутылки и наполнил вином бумажные стаканчики. На темном стекле его профиль отражался, как в зеркале, и это отражение казалось мне бегущим, так как в темноте близкие и далекие огоньки перемещались с движением поезда. Мне казалось, что священник движется в небесном пространстве среди звезд, невесомый и неосязаемый, как символ заблуждающегося человечества. Я с его стороны, наверно, выглядел таким же.

Мы выпили вина. Вскоре наше внимание в разговоре переместилось на идею абсолютного совершенства. Даже когда мысль отрывается от действительности, другими словами, сходит с рельсов здравого смысла, и воспаряет фантазией в необозримые дали, всегда найдутся чувствительные весы для определения в них степени реальности в поисках неземных ценностей. Но в этот вечер я с удовольствием ставил свой мозг под нагрузку этих ценностей, и наши летучие, подвижные фантазии уносили нас в такие запредельные сферы, откуда рай нам казался вполне реальной землей обетованной.

– Вы верите в загробную жизнь? – спросил я.

– Да, – убежденно ответил он мне.

И его отражение в окне вдруг осветилось фейерверком бегущих огоньков – поезд пронесся через небольшую станцию. Как будто комета пролетела сквозь его взлохмаченные волосы и бороду. Передо мной запечатлелись два образа: один в статике, другой в движении. И мне казалось, что тот, который за окном скакал и прыгал сквозь мрак и несущиеся звезды за поездом, был реальнее, чем тот, кто сидел передо мной и смотрел на меня умными глазами.

Мы выпили еще, и я ощутил, что в моей голове наступило вдруг полное просветление, мысли рождались от какого-то внутреннего озарения и, обгоняя друг друга, вливались в Океан Мировой Гармонии. Потекли самые легкие и светлые минуты вечера, минуты расцветающих надежд. Мне стало жарко, и я почувствовал себя в купе уютно, как младенец в люльке, и уже не боялся будущего.

Утром, когда я проснулся, священника не было. На столике лежала записка: «Не хотел будить Вас. Желаю здравствовать и побольше верить в чудеса жизни».

Голова болела, я чувствовал тяжесть во всем теле. И, как всегда в минуты депрессии, на меня навалилась черная меланхолия. И так уж глупо был устроен мир, что, не имея возможности на секунду прервать ход своих мыслей, постоянно возвращающих меня на орбиту моих сомнений, я вновь услышал этот голос: «Чем так мучиться, открой дверь в тамбуре и прыгни под колеса встречного поезда». В самоубийстве есть тоже какой-то выход, когда своей рукой останавливаешь вращение колеса судьбы, прерываешь надоевшее мелькание земных событий, ставишь точку в высшем Абсолюте смен бытия: жизни и смерти. Родившись один раз, нужно хотя бы один раз умереть. Это так легко – выйти из временного цикла, переместившись в пространство вечности. Перед мгновенной и неожиданной смертью у меня нет страха. Страшно постепенное увядание, медленное старение, сознание неминуемого приближающегося конца. Но самоубийство – это тоже бессмыслица, такая же, как и сама жизнь. Войти в состояние покоя никогда не поздно. Впрочем, иногда мне казалось, что меня в жизни ничто не удерживало, кроме сомнений и тайн. Еще одно сомнение заронил мне в душу священник – тайну о потустороннем мире. Что это? Область четвертого измерения? Возможно ли общение с потусторонним миром? Есть ли разгадка шифра, открывающего этот секретный сейф?

Четвертое измерение, потусторонний мир, область, простирающаяся по ту сторону нашего сознания, – сфера инобытия, постоянная и вечная, в то время, как наш мир подвижен и изменчив. А существует ли в природе что-либо постоянное и вечное, неподвижное и изменчивое, кроме духовных ценностей, таких, как долг, честь, любовь? Но раз нет в природе вечных и постоянных величин, значит, потусторонний мир – м и р а ж, и нет никакого четвертого измерения. Но если хотя бы на минуту допустить, что эти два мира все же существуют в природе независимо друг от друга, то тогда должны быть и пути вхождения в мир иной.

У меня еще больше разболелась голова. Я физически почувствовал, как моя мысль постоянно натыкается на непреодолимую стену, отталкивается и вновь бьется о нее. За этой стеной скрывалась Великая Тайна человечества, и мне казалось, что если я не разгадаю ее, то сойду с ума. Я потер виски, боль не проходила.

В вагоне-ресторане все столики были заняты. Я остановился в нерешительности, отыскивая себе место. Вдруг в дальнем углу я увидел человека, который мне запомнился еще на Ярославском вокзале. В моей памяти запечатлелся не он сам, а его небесный взгляд, проникающий в душу, эти глаза, словно две звезды, светящиеся в сиянии дня. Наши взгляды встретились, он кивнул мне как старому знакомому и указал свободное место напротив себя. Невольно повинуясь этому жесту, я уселся на стул и попал в плен его обаяния. Еще тогда, на вокзале, у меня возникло предчувствие, что еще раз обязательно увижусь с ним, вероятно, так душа своим внутренним чутьем предугадывает ход и развязку событий.

Он вторично одобрительно кивнул мне головой, но его поощрительная улыбка больше походила на ухмылку.

– Присаживайтесь, это место свободно, – его голос был мягок до вкрадчивости и чист, как горный ручей.

Я поблагодарил его, взял меню. Пока я выбирал блюдо и поджидал официантку, он не проронил ни слова, доканчивая свое второе. Но как только официантка отошла, он вдруг спросил меня:

– И часто у вас бывают головные боли?

Я удивленно посмотрел на него.

– Почему вы полагаете, что у меня головные боли? Вы кто, ясновидец?

Но вдруг в левом полушарии моего мозга резко кольнуло, возможно, лопнул капилляр, и произошло микрокровоизлияние. Я поморщился от боли.

– Вот видите, – сказал мой сосед, – я же вижу, что у вас болит голова.

– Да, – признался я, – вчера вечером я выпил немного вина, видимо, поднялось давление.

– Ваша голова болит не от этого, – уверенно заявил незнакомец.

– А от чего? – удивился я.

– Видите ли, когда человек пытается решать сложные задачи и напрягает свой ум до предела, то головная боль возникает вполне естественно. Еще хуже, если он ищет ответы на неразрешимые вопросы.