скачать книгу бесплатно
Слепил свет, отражённый сталью длинного меча Онна. Комендант видел, как призрачная молния пробежала по лезвию в месте, где отточенная закалённая кромка встречалась с гибким металлом сердечника, разглядел узор, которым оружейник украсил эту линию. Он, самурай, трусливо зажмурился, до смерти боясь быть зарезанным женщиной, как те несчастные жертвы из детского кошмара!
– Что ты знаешь о смерти? – вдруг спросила Онна, усмехнувшись, опустив клинок. – Какое выражение на мёртвом лице? Хотел бы ты увидеть СВОЁ мёртвое лицо… когда дух выйдет вон из тленного тела и ТЫ станешь ками? Ожесточённость, страх, тревога или тщеславие – исчезают, словно их не существовало. И ты никогда более не облачишь в доспехи своё тело!
Зачарованно затаив дыхание, Мицухидэ следил за врагом.
– Можно затаиться на далёком острове или непрестанно скитаться по свету, как туча по небу, а волна – по реке, но истинным Просветлённым от этого не станешь, если ты будешь кривить душой, если продолжишь служить НЕЧЕСТИВОМУ Ёсисаде Хадзиме!
– Не-ет, хуже смерти предательство! – прошептал Мицухидэ. – Клянусь, что сам убью себя, если ты не прикончишь меня сейчас!
– Клятва и харакири – не для тебя! – раскатисто рассмеялась Онна бугэйся. Не произноси, если не способен отдать жизнь. Ты возглавишь большую армию и сдашь её Оде, тот пощадит вассала Ёсисады… Помоги камням благого правления!
Осознав, что на этот раз останется живым, Мицухидэ воспрял духом. Зашевелились руки, отогрелись ноги.
– Если не выполнишь приказание, я СНОВА найду тебя, – жёстко пообещала Онна, приподняв меч. – Как выйдешь в комнату с полом, устланным вереском, сверни в крайний правый туннель, садись на коня и отправляйся к своему Ёсисаде, старый оннагата.
Выбравшись из вечной мглы холодных туннелей, верховой, Мицухидэ уныло спускался к океану. Камни осыпались из-под копыт. Горы Яманаси утопали в ярком янтарном свете и тишине.
Глава 2
Шаманка, Казуми-ёси жила на южной окраине Кавасаки на побережье Восточного моря Токай. Её хижина отличалась от рыбацких гёка ещё большим убожеством. Казуми-ёси жила без мужа и не имела детей. Будучи «дваждырождённой», она знавала только духа маребито, ради которого Казуми-ёси воткнула в крышу стрелу с белым оперением. Маребито приходил и уходил, оставляя её физически истощённой после долгого экстаза. Когда к ней обращались за советом или за помощью в делах загробных, шаманка угощала духа рисом и саке, призывая ками войти в священную колонну, что стояла в небольшом капище во дворе под кронами двух кривых сосен, и сама, причастившись угощения, мило беседовала с «гостем».
Сегодня утром её мучило неприятное предчувствие и мерзкое состояние подавленности – будто призрак смерти, выискивая больное место, простёр над ней крылья. Казуми-ёси, несмотря на маленький рост, не была женщиной слабой. Но годы брали своё.
Раз за разом духи сообщали ей страшные вести о недалёком будущем. Озабоченная, шаманка поторопилась встретиться со своим нэги, помощником, который исследовал свойства маслянистых пятен, появившихся на рисовом поле. Тот подтвердил: странные пятна говорят о пробуждении демона Бо: мать-земля плачет маслянистыми пятнами от его тяжёлой поступи, и вскоре суша сотрясётся, и Ямато поглотит большая волна. Спастись от цунами людям поможет благочестивый Тэнно Нинтоку Тода, к счастью, объявившийся совсем недалеко – в Эдо. Тэнно нужно непременно сообщить это известие, и он, конечно же, поспешит исполнить подобающий ритуал…
Люди же говорят, предсказатель своей судьбы не знает…
Выпив цветочного вина на дорожку, Казуми-ёси беззаботно шла по старой тропе к южной окраине Эдо, ритмично переставляя ноги и опираясь на деревянную трость. До столицы не близко!
Побережье океана устилал бледно-серый туман. Густыми клубами он проник в залив Сагами и поплыл в Кавасаки. Городок пропал во влажной дымке.
На пути в Эдо шаманка встретила дюжину патрульных, вооружённых мицудогу, шипастыми древковыми орудиями усмирения буйных дураков с мечом. Они устало брели, попивая из кожаных фляжек.
Обычно Казуми-ёси сторонились – отвечая на грубость, старая карга могла проклясть, и тогда пришлось бы олуху несладко, но в хмельном состоянии шаманка была приветлива.
Патрульные весело поговорили с ней, указали короткий путь, расстались, довольные друг дружкой. Хмель нагнетал сон – шаманка всё медленнее передвигала ноги, чаще останавливалась и отдыхала, повисая на трости. Наконец, сойдя с тропы в заросли высокой травы, Казуми-ёси легла на бок и заснула в тени.
Проснулась от того, что сердце внезапно сдавило – интуиция никогда не подводила шаманку, даже в состоянии сна. Серая вечерняя мгла выпустила на дорогу бесшумно ступающих людей в одинаковых бурых синоби созоку. Один из них отличался одеждой городского чиновника и шёл впереди.
Начался дождь. Казуми-ёси заторопилась укрыться под крону одинокого дуба, растущего у развилки.
Старые ноги долго несли шаманку к столичному граду нового Тэнно, и уже на самом подходе к Эдо давешние полицейские нагнали Казуми-ёси. Странное и весьма забавное зрелище предстало перед ней! Четверо полицейских с понурыми головами несли всё вооружение отряда – все двенадцать длинных железных палок. Ещё двое, следующие за ними, плавно переступая, тащили паланкин, в каких слуги переносят господ. Остальные шестеро, отдуваясь и пыхтя, позади процессии волокли на бамбуковых носилках спутанного пораненного коня…
* * *
Красно-оранжевый диск солнца садился в бело-серые облака, после дождливого дня стволы в бамбуковом лесочке напротив трёхэтажного дворца императора Эдо становились алее. Просёлочная дорога, та, что проходила между рисовых полей, бурой грязью выделялась посреди омытой зелени. В сгущающихся малиновых сумерках надо всем Эдо разливалась темнота, и лишь стрёкот насекомых приветствовал близкую ночь. Резче очертились стволы красных сосен, увитые тёмно-зелёными стеблями китайского лимонника.
Советник императора Тоды, Мотохайдус, обладал богатой фантазией. На синеющем фоне далёкой горы Фудзи, величественно проступающей из тумана, сосны казались ему рубиновым ожерельем на шее великана.
– На государственной службе далеко не каждый день позволяешь себе любоваться закатом! – не оборачиваясь, произнёс он по-английски.
– Да, милорд, – отозвался гость. – В государственных делах мелочей не бывает.
– И дамба разрушается от муравьиной норки, – поддержал советник. – Продолжим нашу беседу за партией сёги, капитан?
– О, ваши шахматы – странная игра!
– Чем же?
Гость-европеец пожал плечами.
– Необычно как-то… использовать срубленные фигуры соперника для заброса в стан врага и атаки.
– Вы срубаете, а мы берём в плен, и воины просто становятся сакиката, меняют господина. Такова реальность здесь, на островах.
– Кстати, милорд, мой шкипер, побывавший вчера в «Тростниковом поле», рассказал презабавную новость. В Хаконэ разбушевался один конный высокородный акуто, подъехавший со стороны «Горящей гавани»; срывая гневное расположение духа на местном начальстве, он порубал стражников. Посланный же на усмирение полицейский наряд смог подступиться к этому самураю, оказавшемуся важной шишкой, только покалечив скакуна… В итоге сей достойный господин не только въехал в столицу на плечах ретивых полицейских, но заставил их без малого пять десятков миль нести раненное животное на руках. Каково!
– Наслышан, наслышан. – Ухмыльнулся кампаку Мотохайдус. – Несчастный господин Кено Мицухидэ побеждён и нелепо унижен… Вряд ли сёгун на этот раз доверит фавориту знаменосцев генерала Хавасана.
– Зато куни-сю получат необычайно искусного командира!
– Да, – раздумчиво протянул Мотохайдус. – Недруги наши строят козни… Подкупают разбойников и подсылают шпионов… опасно человеку находиться вне дома в ночное время, а в доме государственного служащего ещё опаснее.
– Что же, милорд, разрешите отбыть на судно? – склонил голову капитан.
– Передайте, вот, нашему другу, – советник отстегнул кошель. – Буду рад встретить вас в добром здравии завтра, лорд Коридвен! – поклонился Мотохайдус.
Решив, что и на сей раз не стоит терять времени на созерцание красот, советник вошёл в свою комнату и запретил страже тревожить его занятую персону по пустякам. От природы Мотохайдус был не добрым общительным человеком, но иногда полагал полезным им казаться – мог безо всякой причины облагодетельствовать медяком служанку, или заговорить с обыкновенным охранником о жизни, или пошутить; в отличие от генералов, он разрешал стражникам переговариваться между собой во время караула. Но чаще всего, понимая важность своего поста в глазах подчинённых, советник императора Тоды старался быть жёстким и строгим, под стать сёгуну Ёсисаде Хадзиме.
Кампаку Мотохайдус не только контролировал чиновников высоких должностей, но и, как высокообразованный архитектор, разрабатывал проекты крепостей по китайской строительной науке. Не сомневался он, что владения Нинтоку Тоды расширятся далеко на юго-запад, и крепость Эдо обязательно станет символом вечного могущества эпохи Го-Нара… И для этого, напомнил себе советник императора, он должен постараться переиграть одновременно обе враждующие стороны в политические шахматы… Неспроста принял Мотохайдус и нынешнее имя – комодзинское звучание нравилось ему: motor hard означает жёсткий, усердный двигатель. Оттого и не страшился плести интриги он, ямабуси, практикующий «большое отшельничество», оттого же пала вражда между ним, Идзу Мотоёри, и нынешним настоятелем храма Минобусан, Сендэем… учеником, узнавшим чужую тайну, и учителем, который не смог её оберечь… Одно к одному… Дао.
Итак, ход сделан. И это будет та самая муравьиная норка, что поможет естественному течению событий снести дамбу.
Яркий жёлтый свет большой лампы, укреплённой на стене, мерцал на его круглом бритом лбу, отражался от керамической спицы-заколки в чёрных, как смоль, волосах, высвечивал на полном лице бледно-коричневые круги под глазами. Он провёл над чертежом долгое время, а проект по-прежнему не нравился: отсутствовала важная часть, чувствовал Мотохайдус… И вот она – начищенный до блеска медный квадратный щит!
– Медное зеркало… – по привычке чиновник бормотал себе под нос, – станет необычным средством защиты; с помощью отражённых им солнечных лучей крепость ослепит приближающееся войско, а ночью щит превратится в мощный лунный прожектор… который сможет послужить и маяком. Только бы выдержали опоры!
Советник крутанул уставшей шеей, недовольно поёжился. Перестав улавливать глухие голоса охранников за ширмой, задержал дыхание. Сердце забилось чаще – слишком тихо, охрана словно исчезла. Заметил дрогнувший огонь лампы, понял: пора!
Бесшумно вынув из ножен катану, Мотохайдус приставными шагами обошёл комнату и осторожно раздвинул фусума с другой стороны. Два охранника-ёдзимбо лежали на полу, обоих умертвили чёрные сюрикэны, пущенные в лоб. Рядом, свалившись на бок, ловил воздух открытым ртом неизвестный синоби в буром одеянии. Советник нагнулся разглядеть лицо ночного гостя. Выпустив из ослабевшей руки метательный кинжал, лежащий тут же, ниндзя держался за горло. Так и замер. Глубоко в затылке сидел дротик, лиловея мелкими перьями.
– Уэсама, пожалуйста, не выходите из комнаты, враг не один. – Смутно знакомый встревоженный голос раздался с балкона на другой стороне коридора. Быстро и неслышно ступая, высокий человек статного сложения шёл навстречу советнику. Непринуждённость в движениях и отсутствие напряжения выдавали искусного воина. Присев возле мёртвого ниндзя, он осмотрел запястье и заключил:
– Кога-рю, южная школа. Фехтовальщики слабые, зато искусны в отравлениях и других пакостях.
Изображая неожиданность случившегося, советник молчал, будто язык проглотил. В общем-то, Мотохайдус и вправду рисковал жизнью, но свято доверился собственному священному Пути.
– Уэсама, охрана дворца неэффективно расположена! – продолжал гость с нарастающей тревогой в голосе. – Военное положение – не причина ослабить защиту. Жена и сестра императора в Ямагате – мой брат Лао, надеюсь, не допустит проникновения врага и на одну ри.
Свет заплясавших огней масляных ламп позволял разглядеть гостя. На нём были таби и длинные серые хаками, мешком провисавшие от колен и туго затянутые у щиколоток. На боку за широким атласным поясом закреплены ножны короткого меча, под ними висели два кинжала, на рукоятках которых отсвечивали перламутровые головки. Лиловая катагина распахнута на крепкой груди, белеющей косыми шрамами. Сильные жилистые руки смугло поблёскивали глянцем, стальные нарукавники, украшенные синим узором лотоса, утолщённые на запястье. На голове обычная чёрная шапочка эбоси. С левого плеча спадала короткая толстая коса, кое-где седеющая, отливающая серебром, завязанная коричневым ремешком, похожим на тот, каким кузнец охватывал свои волосы на затылке. Спокойный взгляд голубых глаз скользнул поверх головы советника, вдруг стал сосредоточенным, немигающим. На овальном красноватом лице явилось напряжение, на лбу – испарина, строгие черты застыли, глаза из-под вьющихся бровей сверкнули сапфирами. По его тонким тёмно-алым губам Мотохайдус прочитал:
– … пригнитесь!
Резко повалившись на пол, императорский советник ощутил лёгкую воздушную волну над головой, услышал: сзади кто-то глухо ударился о стол, свалил зашуршавшие чертежи и глиняную чашу с водой. Советник оглянулся. Кинжал торчал в груди чужака в чиновничьем платье, незаметно оказавшегося в комнате…
Облегчённо вздохнув, Мотохайдус встал.
– Аригато, Зотайдо Шуинсай, мастер.
В дневное время Лао, брат этого воина, тренировал какаэ-суппа для армии императора, в ночное – следил за покоем внутри дворца. Лао и Шуинсай принадлежали к роду Абэ Юудая, мелкопоместного сёмё, японского колониста, реэмигрировавшего из Кореи от угрозы монгольского владычества. Советник вспомнил, зотай – их родовое искусство джиу-джитсу, сложившееся уже на новой «старой родине». Со своими учениками Зотайдо Лао вёл тайное наблюдение: в последнее время, не считая шпионажа соседей и союзников, участились проникновения синоби юго-запада на территорию Эдо. Однажды на Мотохайдуса и впрямь покушались наймиты местных опальных Ходзё, родичей нынешнего сёгуна по материнской линии, но молодцы Лао оказались на высоте.
– Как злодеям удалось пробраться во дворец? – Мотохайдус тужился изобразить растерянность. – Во второй раз Зотайдо спасают мне жизнь! Не знаю, как благодарить вас. Скоро возвращается Ёсисада Хадзиме… Нинтоку Тода, их Непревзойдённое величество давно поговаривали о приближении семьи Зотайдо ко двору. Её благородство, сестра императора, Суа-химэ, юная невеста сёгуна возжелали продолжить обучение смертоносному искусству. Очень способная ученица – ваш брат подтвердит мои слова, поскольку собственной персоной испытал её на татами. Около четырёх лет над Суа-химэ работал мастер Кендзо.
Кивнув, Шуинсай согласился:
– Если старший из круга мастеров, последователей легендарного Джубея, уверен в ней, то я сочту за честь обучить принцессу Суа особому искусству зотай-до.
Со двора донеслись крики и лязг оружия: обнаружили ещё одного противника. Мотохайдус, удивлённый, подбежал к окну наблюдать за происходящим. Мастер Шуинсай зацепил «кошку» на соседнее окно и спустился во двор.
Сдаваться незваный гость не собирался, а взять его хотели живьём. Сбежалась охрана. Этот диверсант не был простым. Он ранил сюрикэнами двоих неосторожных, обездвижил ещё троих охранников. И по тому, как выглядел, как защищался, орудуя мечом, стало ясно: он лидер группы. Мастер Шуинсай, зарядив трубку усыпляющим дротиком, хотел выстрелить, но вдруг…
– Шиничиро, а ты что здесь делаешь, поганец? Я же настрого запретил ходить с нами. Двадцать ударов бамбуком!
– Нет, пап, я докажу – я способный ученик и достоин воевать за императора, – торопливо проговорил мальчишка. Худой, в тёмно-синем кимоно, расшитом золотистыми драконами, подросток, что сидел на изогнутом стволе сакуры во дворе, похоже, был сыном мастера.
– Сколько раз говорил: не называй меня «папа»! Я – твой наставник! – сквозь зубы выдавил Шуинсай, не выпуская из вида вражеского ниндзя.
Поправив сползшую левую таби, Шиничиро спрыгнул, взметнул клинок и с криком рванул на вражеского диверсанта, который чуть замешкался, наблюдая необычную сцену. Ниндзя парировал удар, но внезапно покачнулся, потеряв равновесие, ослабел, поражённый быстро действовавшим паралитическим веществом дротика. Охранники окружили его, схватили за руки, повалили на землю.
Мотохайдус, зная наперёд всё, что должно произойти, удалился с балкона в свои апартаменты.
Откуда ни возьмись, посреди ночи во дворе появился мэцукэ, чиновник тайного сыска.
– Где начальник охраны Зотайдо Лао?
– Отбыл вчера в расположение тайсё Хавасана по приказу родзю, – пояснил Шуинсай.
– А кто вы? – мэцукэ уставился на Шуинсая изучающим взглядом.
– Зотайдо Шуинсай. Брат велел мне проверять караулы, пока он отсутствует.
– А кто из вас расставлял ёдзимбо?
– Я – Фукуро, сегодня замещаю управляющего охраной дворца, – виновато проговорил хантё, потупив взгляд. В темноте бледнело его осунувшееся лицо: он допустил проникновение во дворец врага. – Сейчас же проверить охрану, усилить! – рявкнул он.
Двое тайтё свистнули по очереди, собирали сбегавшихся телохранителей.
– Прошу вас не… – взмолился Фукуро, вглядываясь в лицо полицейского чиновника с таким жалким видом, словно крестьянин в лицо священника, не желающего взять поминальную записку.
– Что делать с пленником, доно? – спросил Фукуро Шуинсая.
– Отнести в подвал казармы, покрепче связать, – посоветовал мастер, сердито глядя в этот момент на Шиничиро, который зашмыгал носом, будто простывший.
Опустив голову, юноша скривил губы и замер, не поднимая глаз, в голосе отчаяние:
– Я… помочь хотел. Я… занимаюсь столько же, сколько и остальные. Что я – как все? Не берёшь меня никуда, – вскинув руку, он дотронулся до уха. Когда юноша нервничал, уши горели и чесались, проклятые.
– Ты не готов! – топнул ногой Шуинсай так, что песок взвился пылью и сипло крикнул в саду ручной филин. – Следил за мной?
Шиничиро промолчал, ошарашенный, умело убрал клинок в ножны, захлопал длинными ресницами, янтарно-серебристыми в мягком свете полнеющего месяца.
– Почему не готов-то?.. – холодная противная дрожь охватила Шиничиро, бросило в пот. Голос не слушался, перебиваясь всхлипываниями.
– Завтра не опоздай! – жёстко предупредил отец с отрешённым видом, но не смог более скрывать тревогу под личиной спокойствия, рассержено прошипел: – Не придёшь – наказание будет строже. Отправлю за тобой!
– Не приду! – вскинулся Шиничиро.
Мастер сжал губы – удержаться бы от сердитого ответа.
Сын продолжил; голос прозвучал чуждо, в мигающих глазах блестели слёзы:
– Ты и твой брат – болваны, и тренируете болванов, тренировка полнейшая глупость, только время теряю зря. Есть школы сильнее, умнее, лучше вашей, живут по другим правилам… У меня есть танка и хокку, и на музыку я их…
– Ни слова про стихи! – рявкнул мастер. Схватил сына за ворот кимоно, встряхнул и ударил по щеке ладонью.
В ответ Шиничиро ударил отца в плечо кулаком, оттолкнул, пробормотав что-то невразумительное – гнев и досада! И вдруг спохватился: поднять руку на мастера, тем более на отца – преступление! Он отбежал, ойкнул, исказившись в лице, окатил удивлённо наблюдавших стражников помутившимся взглядом. Как юноша ни был искушён в тонкостях искусства хитрить и притворяться, однако смятения скрыть не сумел.
– Прости, – лепетал он, боясь приблизиться; резко повернувшись, пустился наутёк. Шуинсай раздосадованно махнул рукой.
Супруга Шуинсая, Шина, с чуткостью любящих натур всегда угадывала возвращение мужа и не спала, когда заслышала тонкий звон колокольчика над одо, входной дверью, и тихий скрип раздвинувшихся фусума. Перегородки разъехались, и за ними, придерживая створки, стоял Шуинсай, чувствующий себя так, будто его прилюдно отдубасили. Шина поднялась с циновки, подошла, обняла, поцеловала, её глаза горели влажными агатами. Шёпотом заговорила:
– Шини-тянь забежал и выпил суп, обещал, что не пойдёт никуда. Он спал в своей комнате. На всякий случай я спрятала от него тренировочное кимоно и штаны. Потом я обнаружила, что исчезло то, красивое, что подарил ему Лао… В кого он пошёл? Не в твоего ли брата? Такой же своенравный.
– Но слаб духом и телом, – согласился Шуинсай, невольно поглядев на фамильную реликвию семьи Зотайдо – клинок рюкозука-ро в ножнах, обтянутых бархатом. Предмет гордости возлежал на подставке в токонама, священной нише. В оформлении не использовались самоцветы, но сам клинок являлся драгоценным: предки передавали его из поколения в поколение, как память о доблести рода Абэ.
– Я заслужил клинок, – жёстко произнёс Шуинсай. – И мой сын должен заслужить. Фамильным клинком дома должен обладать достойный, сильный волей и телом.
– Лао предпочёл сражаться катаной и нагинатой, а хранителем семейных реликвий оставил тебя. Душу нашего сына, Шини-тянь, влечёт к поэзии, а не к войне – может быть, ты к нему несправедлив, данна?
– Чтобы мой сын вытворял то же, чем промышляют презренные?
Камень, лежащий на дне потока, не выпирает над водой, но создаёт завихрения и водовороты. Разочарование Шуинсая от внимательной и чуткой Шины скрыть оказалось трудно. Его лицо пылало, плечи – бессильно опущены, взгляд – пустой и потухший. Шина приласкала мужа, как ребёнка. Её веснушчатое лицо лучилось, тепло груди под белым ночным юката передавалось мужу. Шуинсаю сделалось спокойнее, осталась лишь лёгкая слабость.
– Шиничи вернётся, возможно, не к завтрашней тренировке, но обязательно увидим его скоро, – пообещала она, проведя пальцами по прямому подбородку мужа, коснувшись чуть приоткрытых губ. – Голоден, любимый?
Керамическая корчага с горстью тлеющего древесного угля дарила уют – ночи в Ампаруа прохладные, с океана дул ветер. По комнате распространялась мягкая усыпляющая теплота, смешанная с душистым ароматом варёного в сое шпината да икры сельди в сладком маринаде. В котацу тушились: батат, размятый с бобами, фасолью и каштанами, а так же скияки, приготовленные по особому рецепту.
Муж и жена сидели друг напротив друга на циновках. Разговаривали.