скачать книгу бесплатно
– Это нормально.
Я обидчиво покосилась на бога смерти и снова на миг почувствовала жар раскалённого песка и увидела тусклый блеск погребального золота. Он древнее существо, старше страны, в которой я родилась. И отглаженный воротничок с начищенными туфлями не отменят этого факта.
– Это всё, что ты можешь сказать? – спросила я. – Тебе несколько тысяч лет! Неужели не можешь дать дельный совет?
– Не выходи на палубу во время шторма.
– Крайне остроумно.
Я скрестила руки на коленях и опустила на них голову. Анубис вздохнул.
– Девочка, ты просишь совета в любви у бога смерти! – с мягкой укоризной заметил он. – Адресат не тот, не находишь?
Конечно, он был прав, но в моём состоянии мне не нужна была правда. Впрочем, я и сама не знала, что именно хочу услышать. Что угодно, что выжжет эту боль внутри, эту безысходность, ощущение кольца. Словно ты балерина в хрустальном шаре: можно сделать несколько шагов, можно кружиться и танцевать, но любой прыжок в сторону – и ты врезаешься в стекло.
Только сегодня я всё-таки прыгнула.
Анубис вытянул руку и прямо из воздуха перед моим лицом достал карту.
– Ты знаешь, что Таро появилось в Египте? – спросил он, показав мне карту.
На ней была изображена ступенчатая башня, расколотая молнией, вниз летели фигурки человечков, смешно растопырив тонкие ручки-ножки, над башней клубились тучи.
– Потомки жрецов зашифровали в них знания о символах и знаках, и разнесли по миру, не понимая и половины смысла.
– Это правда?
– Да кто ж знает? – бесстрастно ответил Анубис.
Он подтянул ноги и подвинулся ближе.
– Гляди: рухнувшая башня – символ крушения надежд, она означает потерянную веру. Планы всегда нарушаются, беды происходят каждый день со всеми, но мир опрокидывается только внутри. Пока башня стоит, человек борется. Если он почувствовал в руках обломки, значит, сломался он сам, а не что-то вовне.
Анубис снова отодвинулся и затянулся почти догоревшей сигаретой.
– Если хочешь совета, не пытайся строить башню снаружи. Такая цитадель всё равно не устоит и её крах ударит по тебе тем сильнее, чем крепче были стены. Строй башню внутри. Ты – последнее своё прибежище и опора.
Немного подумав, я вернула карту и покачала головой.
– Где-то я это уже слышала.
– А ты ждала, что я открою тебе тайну Бытия? – спросил Анубис. – Люди всё давно знают сами, и куда лучше богов.
Я поднялась на ноги.
– Спасибо за компанию. И за то, что спас. Пойду, пока меня не увидел кто-нибудь.
Кивнув на прощанье, я отправилась искать свою каюту. Вечер в большом зале всё ещё продолжался и в той части парохода, где находились каюты, было пусто. Раз или два мне повезло ускользнуть в последний момент от встречи с прислугой, так что до своей комнаты я добралась без приключений. Оказавшись внутри, зажгла свет и с облегчением упала на кровать.
Что-то твёрдое упёрлось в спину. Я сунула руку под одеяло и вытащила наружу колоду гадальных карт. Подарок от бога смерти?
Карты лежали в простом деревянном футляре со сдвигающейся крышкой, украшенной золотыми линиями. Линии складывались в пересекающиеся треугольники, с анхом в центре.
Положив колоду на тумбочку, я устало прикрыла глаза. В дверь постучали и почти сразу она заскрипела, открываясь.
– Дорогая, ты спишь?
– Нет. – Я соскользнула с постели и скрылась за ширмой.
Мама вошла, отбрасывая разноцветные блики бриллиантами, украшавшими её уши и шею. Её причёска немного растрепалась.
– Ты уже ложишься?
– Да, что-то устала, – отозвалась я, спешно пытаясь стянуть мокрое платье.
– Послушай, завтра мы собирались позавтракать с одной милой семьёй…
– У них есть сын? – догадалась я.
– Очень милый мальчик, – с готовностью подхватила матушка.
– Конечно, я присоединюсь.
– Правда? – не ожидавшая от меня такой покладистости, она не сумела скрыть ликование в голосе. – Значит, твоя хандра совсем прошла? – прибавила она шутливым тоном.
– Смерть – прекрасное лекарство от меланхолии, – ответила я.
– Что? А, ты об этом боге, Анубисе, – заключила мама и я не стала её разуверять. – Знаешь, он оказался совсем не таким, как я воображала. Очень воспитанный, прекрасные манеры. Кажется, ему понравилась Валентина.
– Я бы не радовалась.
– Хм? О. Да, да, ты права. – Мама хихикнула, но сразу же вернула своему лицу серьёзное выражение. – Так, значит, завтра…
– Да, конечно. Если вы с папой этого хотите.
– Мы заботимся о твоём благе, – начала мама, уже готовая к тому, что я, как обычно, начну препираться.
– Я знаю, всё хорошо, – мягко перебила я.
Лучше быть покладистой, успокоить их до тех пор, пока мы не прибудем в порт. Потому что у меня возник план и в Неаполе я намеревалась его осуществить.
Март 1906 год
02. La Napoli Sotterranea
Неаполь будто по волшебству вырастал на линии горизонта. Пока пароход приближался к нему, он рос и проявлялся, вычерчивая всё новые детали. Корабль вошёл в гавань как король, вступающий в зал приёмов, и, наконец, путешествие «Ориона» завершилось в грохоте сходен и оглушительном гвалте торговцев, портье, носильщиков и прочего люда, слетавшегося словно чайки к туше выброшенного на берег кита.
Мы смело ринулись через толпу: впереди пробирался папа, за ним поспевала мама, одной рукой хватаясь за свою шляпку, а второй (наслушавшись рассказов о неаполитанских воришках) прижимая к груди сумочку, последней семенила я, вертя головой как заведённая. Всё вокруг было для меня новым, интересным и захватывающим, но мы бежали, торопясь выбраться из вавилонского столпотворения, и родителей моих совершенно не интересовали ни греки, продающие ракушки, окаменелости и морские звёзды, ни смуглые до черноты торговцы фруктами, ни открытки с видами дымящегося Везувия. В порту нас ждал автомобиль отеля, в котором отец забронировал номера. Наш багаж должен был отправиться следом за нами.
Я высматривала в толпе высокую фигуру египетского бога, но он не показывался, может быть, решив переждать основной поток и сойти на берег позже, или уже успев опередить нас. Как бы там ни было, я не сильно огорчилась, просто было любопытно взглянуть на него в последний раз. И ещё: я немного боялась, что Анубис может предъявить счёт. Остаться должницей бога мёртвых – не лучшая стратегия выживания. Отплатив ему, я чувствовала бы себя спокойнее.
Мы ехали по узким улицам, похожим на длинные коридоры, запруженным людьми и транспортом. Дома были высокими, со множеством окон, с каменными лестницами и рядами балконов. Поражало, с какой беззастенчивой простотой жили горожане, совершенно не делая различий между домом и улицей. Автомобиль двигался медленно, почти крался по грязи, покрывавшей большие плиты, предоставляя нам любопытствовать сколько душе угодно. Кругом стояли лавки, в которых торговали едой, сластями и сувенирами вроде кусочков лавы или черепков древних ваз, а ещё вотивными предметами, что было особенно распространено в Италии. И я жадно смотрела на разносчиков и бродяг, музыкантов и пастухов. Люди ели прямо на улице, отдыхали и развлекались тут же, словно на собственном заднем дворе. И толпа была такой пёстрой и такой живой, что рябило в глазах.
– Какая грязь! – вполголоса посетовала матушка, выглядывая в окно автомобиля. – Неужели правительство не может привести здесь всё в порядок?
– Бардак на улице, бардак в голове, – сказал папа. – Италия – как Везувий, в ней кипят и бродят настроения революционного толка, а амбиции верхушки превосходят их возможности.
– У нас тоже самое, – заметила я.
Отец снисходительно улыбнулся.
– Нет, котёночек, и близко не похоже. Наши крестьяне просто бесятся с жиру, если бы они знали, как живётся на «сапожке», то помалкивали бы и не мутили воду. Джолитти и его министры либеральничают, заигрывают с рабочими, только ничего хорошего не получат. Рабочий прост, ограничен и дик, он не ценит хорошего отношения, с ним нельзя церемониться. Наши волнения вдохновляют местных бездельников. Но, – папа задумчиво погладил усы, – Италия переживает подъём промышленности, что может дать рабочие места бегущему из деревень крестьянству и успокоить их хоть немного.
От таких разговоров мне стало неуютно. Я мало что знала о происходящем в мире, черпая информацию по большей части из разговоров отца, когда дома у нас собирались гости из числа его партнёров (обычных друзей у папы не водилось, только те, с кем он вёл дела), но всё-равно понимала – надвигается беда. Если беспорядки принимают мировой масштаб, рано или поздно они завершатся взрывом, люди не успокоятся просто так, хотя бы потому, что, как и сказал отец, их поддерживает и вдохновляет пример соседей.
В отеле нам достались прекрасные апартаменты с видом на вулкан. Я отодвинула лёгкую занавеску и долго смотрела на гору, окутанную холодным туманом. Над кратером курился дымок. Потом в дверь постучали и услужливо поинтересовались:
– Posso entrare, signorina?
– Да, войдите, – быстро ответила я.
В номер вошёл немолодой уже мужчина в форме работника отеля – беллбой, принёсший мой багаж. Я знаком показала, куда его поставить, улыбнулась и сказала «grazie», дала на чай и, наконец-то, снова осталась одна.
Поскольку мы не возили с собой прислугу, отель отрядил горничную, но сейчас та помогала маме разбирать её вещи, так что меня какое-то время никто не должен был беспокоить. Сидеть и ждать казалось слишком тоскливым, так что я сама разобрала один из чемоданов, выбрав и приготовив на кровати ту одежду, в которой собиралась спуститься к обеду, чтобы горничная смогла привести её в порядок, потом подсела к столу с дневником. Я предполагала делать ежедневные записи в поездке, чтобы потом показать Коле, однако за всё время путешествия дневник так и остался почти нетронутым: на первых двух страницах сиротливо жались несколько коротких заметок, потом я забросила книжку на дно сундука и не доставала. Да и сейчас писать не особенно хотелось.
Говорят, ведение дневника приучает к аккуратности и воспитывает рассудительность, но мне казалось бесконечно скучным заполнять строки рассказами о том, куда я ходила и что делала. Может быть потому, что до сих пор ничего интересного со мной и не случалось?
С трудом дождавшись горничную с горячей водой, я, наконец, смогла освежиться и переодеться.
Мы спустились в столовую, где уже ждал накрытый столик, и мне вспомнился вечер на пароходе и душный зал с золотыми светильниками. Потом перед глазами развернулась пасть океана, вырывая из глубокой задумчивости.
– Полина! – позвала мама и стало ясно, что она окликает не в первый раз. – Что с тобой?
– Устала, – соврала я.
– Сегодня ляжем пораньше, – пообещал папа. – Чтоб завтра с утра сразу начать. Время на осмотр достопримечательностей у нас мало, нужно потратить его с толком.
Они заговорили о городе, но быстро сменили тему, принявшись обсуждать петербургских знакомых и папиных партнёров. Я слушала их вполуха, ковырялась вилкой в недоеденном паштете. В ту ночь на пароходе мне казалось, что решение принято и ничто не заставит меня изменить его, но прошло несколько дней и сомнения начали брать верх.
Отважиться на побег не так-то просто.
Несколько дней мы жили как по расписанию. Утром я спускалась в полупустую столовую, чтобы позавтракать в одиночестве, потому что родители не вставали так рано, затем мы ехали в город и заходили куда-нибудь перекусить, и я обычно заказывала фрукты или сок. После отправлялись смотреть достопримечательности. Частенько к нам присоединялись Её светлость и Валентина.
Мне нравились ослепительно-белые церкви с тяжёлыми шторами на входе, в каждой – что-то необычное, каждая прятала в себе, как в шкатулке, какое-нибудь сокровище. Я не разбиралась в живописи, ещё меньше – в итальянской, но мне нравился тот ореол загадочной древности, которым были овеяны фрески и камни. Папа нанял гида, русского студента, обучавшегося в Академии Художеств и приехавшего в Италию, чтобы изучать искусство и рисовать. Так поступали многие русские художники, Италия помогла им вкусить жизни.
Андрей бегло говорил по-итальянски, и, судя по тому, что извозчики и лоточники отлично его понимали, прекрасно изъяснялся на местном диалекте, этой смеси жаргонизмов и низкой брани, на котором говорила вся беднота. Андрея нашла Её светлость Бутурлина, которой, в свою очередь, юношу отрекомендовала старая подруга, приходившаяся последнему двоюродной тёткой.
Он писал дипломную работу, собираясь получить звание и признание в художественной среде, так что денег ему, разумеется, не хватало, а заказные работы отнимали слишком много времени, поэтому Андрей был рад нам помочь.
Художник оказался отличным рассказчиком: не занудствовал, много шутил, держался в рамках приличий и знал, когда и насколько можно их нарушить. Он в короткий срок совершенно очаровал моих родителей, а также графиню и Валентину. Мне Андрей тоже казался интересным человеком: юноша умел оживлять историю.
– Боже мой, храм просто копия Казанского! – воскликнула Валентина.
Мы стояли на главной площади города, перед белой базиликой, и впрямь напоминавшей Казанский собор своим полумесяцем нефа с колоннадой и треугольным портиком в центре, да ещё двумя статуями перед входом. Только у базилики было три шатрообразных купола: два по бокам и один большой в центре, да и колоннада отличалась довольно сильно, не говоря уже о прочих деталях. Однако какое-то общее сходство, несомненно, имелось.
– Да, Вы правы, очень похоже, – поддержал Андрей. Он, запрокинув голову, глядел на храм сощурившись и оскалив в улыбке верхний ряд зубов. – Ничего удивительного: оба проекта в качестве прототипа брали Пантеон.
Я взглянула на художника, отметив что солнце Италии сделало его кожу очень смуглой, почти как ореховая скорлупа, а светлые волосы выбелило ещё сильнее.
– San Francesco di Paola, – с театральной торжественностью сообщил Андрей. – Фердинанд Первый построил её в честь освобождения своих земель. Площадь и здание с колоннами спроектировал Леопольдо Лаперута с одобрения французского маршала Мюрата. По замыслу, грандиозный амфитеатр с колоннадой из почти полусотни столбов должен был украсить площадь, но Бурбоны вернули себе трон, Мюрат бежал и строительство прервали в самом начале. Фердинанд Первый, вернувшись в Неаполь, увенчал площадь храмом, посвятив его святому Франциску. Базилика обязана своим рождением трём творцам: Лаперуте, заложившему фундамент, архитектору Пьетро Бьянки, который переделал изначальный план итальянца, и Доминико Барбайе, возглавившему строительство в тысяча восемьсот шестнадцатом году.
Художник повернулся к храму и широким жестом указал на полумесяц колонн.
– Только взгляните на точность линий, сдержанность и изысканность формы – великолепный образчик неоклассицизма в Италии.
– Вы так интересно рассказываете! – прощебетала Валентина.
Я с досадой дёрнула носом. Интересно, как у неё получается вот так щебетать и хлопать ресницами, и притом не выглядеть полной дурой? Если я попробую вести себя так же, будет кошмар, а у неё – мило и непосредственно. Мистика какая-то!
Piazza del Plebiscito являлась центром города и, соответственно, самой большой площадью Неаполя. Она расстилалась серым полотном свободного пространства, позволявшем любоваться зданиями во всей их красе. Противоположную сторону площади обрамлял королевский дворец. Длинный фасад с окнами, полукруглыми арками на первом этаже и часами в маленькой башенке над парадным въездом смотрелся представительно, но всё-таки несколько скромно. Впрочем, я, по-видимому, попросту избаловалась петербургскими видами.
– Нам стоит спуститься в публичный сад, – сказал Андрей, – невозможно получить представление о Palazzo Reale, удовольствовавшись только видом с площади. Самый прекрасный вид открывается на дворец с набережной, тогда он взмывает над местностью, как орёл, расправивший крылья.
– И где же ваш сад? – спросила графиня, обмахиваясь старомодным веером, хотя такой уж сильной жары не чувствовалось. Да и откуда ей взяться в начале апреля?
– Между морем и дворцом, – ответил Андрей и обернулся к Валентине. – Кстати, вам, возможно, будет интересно узнать, что кое-что петербургское здесь действительно есть: ворота в сад украшают копии коней с Аничкова моста. Николай Первый подарил их королю Неаполя.
– Очень интересно. Но мы ещё хотели попасть на вулкан, – напомнил папа.
По обычно спокойному лицу Валентины промелькнуло выражение неудовольствия, как пробежавшая по небу тучка.
– Да-да, идёмте, – подхватила матушка, – иначе не поспеем к ужину.
Прогулки по городу быстро утомляли маму с папой, а графиня и вовсе давно упала бы в обморок, не будь улицы такими грязными. С моря нёсся запах рыбы и соли, иногда такой силы, что Её светлость зажимала нос платком, а потом отворачивалась и громко сморкалась.
– На Везувий нужно ехать утром, – заявил Андрей убеждённо, – туда километров пятнадцать добираться, так что лучше вставать с рассветом.
– Так далеко? – удивилась графиня.
– Мы уже распланировали день, – вмешался отец. – Что вы предлагаете, всё отменить и вернуться в отель?
– Зачем же? – Лучезарно улыбнулся художник. – Есть идея: вместо того, чтобы подниматься к небесам, давайте спустимся под землю.
Он выдержал короткую паузу, чтобы убедиться, что мы достаточно озадачены, и продолжил:
– Предлагаю отправиться в La Napoli Sotterranea.
– Что это? – спросила мама, удивлённо вскинув брови.
