Когда цветут кувшинки

Иногда Дельфина ставила у окна табуретку и читала вслух – старые книги с пожелтевшими страницами. Голос её был тих, но ровен. Она и сама не замечала, как теряется в словах, уносясь в другой мир – не полный крови и страха, а в мир, где всё ещё возможны надежда и доброта.

По вечерам Варн возвращался с дороги уставший, но довольный. За столом ели втроём: девушки, старик – и тишина, в которой не было холода. Только огонь в печи потрескивал, и ветер чуть стучал в окна.

Иногда Джесс рассказывала шутки с рынка, и Варн хохотал, откидываясь назад. Иногда Дельфина пекла лепёшки с мёдом, и тогда в доме пахло сладким детством, которого у нее никогда не было.

Жизнь была хрупкой, как чашка, склеенная заново. Но всё ещё держащей форму.

И в этом, пусть ненадолго, находилось странное, почти забытое чувство. Будто можно жить. Просто жить.

Каждый вечер, когда небо начинало бледнеть и затихали последние крики ворон, Джесс и Дельфина покидали ферму.

Они шли по тропке сквозь высокий бурьян, за калиткой огорода, где поле сгорблено уходило в лес, и дальше – к небольшой полянке, спрятанной между старых деревьев. Здесь не было чужих глаз, только шёпот ветра в кронах и запах сухих трав.

Сначала всё было просто. Джесс обучала Дельфину основам самообороны – как поставить ноги, как увернуться, как ударить ладонью в грудь, чтобы сбить с ног. Дельфина отмахивалась, хмурилась, но училась быстро. Страх, застывший в её теле, медленно вытеснялся чем-то другим – чем-то горячим, жгучим.

– Не думай, бей, – приговаривала Джесс, – но бей, когда надо. И только тогда.

На третью ночь они перешли к главному.

– А теперь… давай попробуем твой огонь, – тихо сказала Джесс, будто сама боялась слов.

Дельфина колебалась. Она вспомнила, как однажды огонь вырвался сам. Когда страх стал яростью, когда руки горели и её отчим кричал. Она помнила запах палёной плоти. Вкус ужаса на губах.

– Я не знаю, как, – прошептала она.

Они стояли на поляне, тишина дышала вокруг, словно лес сам затаился.

– Вспомни… его лицо, – сказала Джесс.

Дельфина замерла. Лицо отчима всплыло в памяти, будто его вырезали ножом из самой тьмы. Его тяжелая рука. Глухой хруст. Вонь перегара. Его смех, когда она плакала.

И вдруг – жар. Изнутри. Как будто под кожей вспыхнул уголь.

Она вытянула руку вперёд. Пальцы дрожали.

– Дельф… – начала Джесс, но не успела.

Огонь рванул из ладони – не шар, скорее рывок, рыжий язык пламени, что полоснул по траве и погас. Воздух над землёй задрожал.

Тишина. Дельфина осталась на месте, задыхаясь. На щеках – слёзы. От страха. И облегчения.

– Видела? – прошептала она. – Я… смогла.

– Да, – ответила Джесс, подходя ближе. – Но нужно научиться контролировать. Не давать этому… сжечь тебя изнутри.

Они стояли рядом, две тени среди ночи. Над ними сияли звёзды. А в груди Дельфины, где прежде был только холод, теперь горел огонь.

Прошёл месяц.

Солнце стало тише, дни короче. Над полями всё чаще ложился утренний туман, и листья начинали желтеть по краям, словно уставшие от лета. Урожай был собран – Варн, Джесс и Дельфина трудились не покладая рук. Солнечные грозди винограда, крепкие яблоки, вязанки чеснока и лука – всё это находило своё место: что-то увозилось в город и продавалось, что-то складывалось в погреб на зиму.

Ферма теперь дышала уверенностью. В доме пахло сушёными травами и свежим хлебом, полы скрипели по-доброму, а у камина каждый вечер кто-то сидел с вязанием или книгой.

Варн, возвращаясь с базара, всё чаще улыбался – редкость на его лице. Он доверял девушкам и не скрывал этого.

Фиона, лежащая в своей светлой комнате, тоже словно оживала. Её взгляд стал живее, губы – мягче, и каждый день, когда Дельфина заходила сменить бельё или поговорить, в комнате витал тот тихий, глубокий покой, который бывает только у людей, умеющих любить несмотря ни на что.

А ночами – тренировки.

Полянка за лесом стала почти священной. Там, под луной, Джесс всё увереннее ставила удары, учила Дельфину защищаться, падать, уклоняться. А Дельфина – училась не просто вызывать пламя, а чувствовать его.

Она понимала: сила появлялась не от злобы, как ей казалось вначале. Она рождалась из боли, да, но настоящей искрой была решимость. Желание защитить, спасти, выстоять.

Теперь её ладони уже не дрожали. Пламя собиралось в них, как послушное животное, пусть и дикое. Пока что она умела зажечь огонь, поджечь сухую траву, на несколько секунд окружить себя жарким вихрем. Это было немного. Но и не ничто.

– У тебя всё получается, – говорила Джесс после каждой тренировки, поправляя волосы и тяжело дыша. – Ты не монстр, Дельф. Ты – сила.

И Дельфина, впервые за долгое время, в это верила.

Солнце еще только поднималось над лесом, окрашивая верхушки деревьев мягким, золотистым светом. Воздух был свежим, пахло мокрой листвой и землёй. Варн шёл немного впереди, неся плетёную корзину, а Дельфина, опустив взгляд, сосредоточенно всматривалась в мох – искала грибы. Они шли молча, как будто эта тишина между ними была обычной. Но внутри у неё уже давно шевелилось что-то нехорошее – словно лёгкий холодок под сердцем.

Когда корзины почти наполнились, и на полянке стало тихо, Варн остановился. Он встал прямо, по-стариковски кряхтя, и посмотрел на Дельфину. Его глаза были полны чего-то странного – не злости, не жалости… чего-то уставшего и тяжёлого.

– Прости меня, девочка, – хрипло выдохнул он, словно через боль. – Я… я рассказал про вас.

Дельфина медленно выпрямилась. Гриб в её руке выскользнул, упал в траву.

– Что ты сказал?..

– Охотники. Я увидел объявление в городе. За вас – награда. Большая. На такую я бы мог… – его голос дрогнул. – Мог бы оставить поле, перестать ездить соседним городам, чтоб заработать хоть какой медяк. Быть рядом с Фионой до самого конца. Посвятить ей все оставшееся время, купить ей лекарства… тепло… покой…

Он говорил, как человек, у которого не осталось выбора. Как будто пытался себя оправдать – и не мог.

Дельфина смотрела на него с ужасом. В ушах зашумело, мир начал рассыпаться.

– Джесс… – выдохнула она.

– Охотники должны были…

Он не успел договорить. Девушка выронила корзину, грибы рассыпались, покатились по влажной траве. Она бросилась назад, прочь из леса, срывая дыхание, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

"Нет. Нет. Только не Джесс…"

Сквозь деревья уже виднелся край поля. Дом. Крыша. Воздух был слишком тихим. Пугающе тихим.

Когда она выскочила на опушку, сердце остановилось на миг.

Возле дома стояли три чёрных коня.

Слишком поздно.

Дельфина ворвалась в дом, толкнув дверь так, что она с грохотом ударилась о стену. Внутри пахло дымом, сырой землёй и потом. Солнечный свет лился сквозь окна, освещая ужас, развернувшийся посреди уютной комнаты.

Джесс стояла на коленях у очага, её руки были скручены за спиной, а к горлу прижат нож. Охотник с пустыми глазами, сжатой челюстью и лицом, искажённым фанатичной решимостью, держал её крепко. Другой – массивный, с коротко остриженной бородой и кольчугой поверх чёрного камзола – раскладывал на столе кованые цепи. Третий стоял прямо, словно скала, в самом центре комнаты. Он обернулся на Дельфину, в его взгляде сквозила ледяная решимость.

– Схватить ведьму. Эту – убить, – произнёс он, как приговор.

– Нет! – вскрикнула Дельфина, бросаясь вперёд, но уже было поздно.

Охотник, державший Джесс, не дрогнул. Он провёл лезвием по её горлу в уверенном, выверенном движении. Алый ручеёк брызнул на деревянный пол.

Но прежде чем сталь разрезала плоть, Джесс успела повернуть голову – её глаза встретились с глазами Дельфины.

– Живи… – прошептала она, чуть слышно, но ясно.

А потом – хрип. Тело Джесс обмякло. Её душа выскользнула, как дым.

Мир вокруг померк для Дельфины. Всё слилось в один сплошной гул. Крик внутри её, громче любого звука, поднимался откуда-то из самой темноты сердца. Грудь сжала боль, такая, что почти физически разрывала её изнутри.

И тогда… огонь ожил.

Крик внутри Дельфины прорвался наружу не звуком – огнём.

Её грудь выгнулась, пальцы дрогнули, и из её рта, глаз, самой кожи вырвался жар – первобытный, живой, не подчинённый разуму. Пламя вспыхнуло с оглушительным рёвом, будто в комнате рухнуло само солнце.

Первым загорелся тот, кто держал Джесс. Его лицо, ещё мгновение назад искажённое торжеством, вспыхнуло, как сухая трава. Он закричал – коротко, пронзительно, и тут же повалился, превращаясь в пылающий силуэт. Пламя пронеслось по его телу, съедая плоть и ткань, пока он не стал обугленной грудой на полу.

Второй, что раскладывал цепи, успел отпрыгнуть, но было уже поздно. Жар ударил его в грудь, сорвал с него часть плаща, и язык пламени лизнул лицо. Он закрылся руками, рухнул на пол, катаясь и шипя, как раненое животное. Волосы на виске обуглились, кожа на щеке вздулась пузырями.

Третий охотник остался стоять. Пламя ударило в его доспех, но он держался на расстоянии, не дрогнув, как будто он мог укрощать огонь. Его глаза сузились, когда он посмотрел на Дельфину.

Она стояла посреди комнаты, тяжело дыша, огонь всё ещё плясал на её плечах, в глазах сверкали отблески боли и ярости. Рядом, на полу, Джесс лежала в крови, неподвижная, но лицо её было спокойно. Покой, которого она не знала при жизни.

Дельфина не сводила взгляда с охотника, что остался. Тот медленно вытащил меч.

И в этот миг весь дом будто затаил дыхание.

Комната вспыхнула, как факел. Шторы загорелись мгновенно, пламя перебросилось на балки потолка, и сухое дерево взвыло в огне. Воздух наполнился жаром, чадом и криками. Дельфина стояла, не чувствуя ни рук, ни ног – только дрожь в груди и гул крови в ушах.

Где-то за спиной застонал обожжённый охотник. Дельфина повернулась к двери и рванулась прочь, через коптящийся проём, по полу, усыпанному пеплом и каплями крови.

На пороге она столкнулась с Варном.

– Что ты наделала?! – закричал он, лицо его перекосилось от ужаса.

Внутри, за его спиной, бушевал огонь, словно сам ад раскрыл пасть.

– Фиона! – взревел он и, не колеблясь, бросился в объятый пламенем дом.

– Нет! – вскрикнула Дельфина, но он уже исчез в дыму.

Она осталась стоять, будто вкопанная, глядя, как пламя поглощает всё то, что ещё вчера было домом, убежищем, теплым островком в холодном мире.

Позади ржали и били копытами испуганные лошади охотников. Не чувствуя под собой ног, с глазами, полными слёз и золы, Дельфина вскочила на ближайшую. Она рванула поводья и, не оглядываясь, с хриплым дыханием пустила животное вскачь к лесу.

Ветер бил в лицо, слёзы текли по щекам. Всё горело за её спиной: дом, её покой, Джесс.

Позади раздался топот. Один из охотников, уцелевший в огне, вскочил в седло и помчался за ней. Его чёрный конь мчался по дороге, словно сама Тьма пустила за Дельфиной пса.

Она не оглядывалась. Лошадь под ней срывалась в бешеный галоп, копыта скользили по влажной земле. Сердце грохотало в груди, рот пересох, но впереди уже вырастала преграда – быстрая, широкая река, разлившаяся от осенних дождей.

– Нет… – прошептала она, сдёргивая поводья.

Позади – крик:

– Я тебя всё равно достану, ведьма!

Не раздумывая, Дельфина соскочила с лошади. Земля ушла из-под ног, когда она бросилась в воду. Ледяной удар – как тысяча игл под кожу. Она вздохнула – и наглоталась воды. Течение подхватило её, закрутило, потащило вниз, в темноту. Мир померк. Только холод, боль и бешеный инстинкт.

«Джесс… живи…»

Из последних сил она рванулась вверх. Лёгкие вот-вот лопнут. И вдруг – воздух! Захлёбываясь, кашляя, с волосами, прилипшими ко лбу, она поползла к берегу, хватаясь за мокрые корни и мох.

Скатившись на мягкую землю, она пару мгновений лежала, дрожа, но вскочила – не было времени.

Сзади, с того берега, охотник натянул поводья. Его голос пронзил туман:

– Ты не уйдёшь! Я тебя найду. Где бы ты ни пряталась!

Дельфина побежала, тяжело дыша, с обмороженными пальцами и пульсом в ушах. Лес принял её. Тьма сомкнулась вокруг.

Но сердце её ещё билось. А значит – она жива.