Клава и Александр

– Тогда..– продолжила учительница, подслеповато щурясь и осматривая кабинет – вы со Славой последнее окно помойте, останется пол и все на сегодня. – И сразу же углубилась в свою работу. Она проверяла рабочие тетради учеников. Клава подошла к мальчику и встала на достаточном от него расстоянии. Молчала. Тот закончил протирать доску и внимательно посмотрел на нее.

– Что-то ты долго – нарушил он тишину.

Клава только пожала плечами. Говорить она не могла. Это трудно передать, но изнутри ее распирало какое-то необыкновенное чувство. Свершилось что-то нежданное, хотя давно в тайне желаемое. Может быть и не в таком виде, но все же. Остаться, относительно, наедине с человеком, к которому ты не равнодушен, иметь возможность поговорить с ним и даже более, заняться каким-то делом, разве это не чудо? Естественно, что от нахлынувшего внутреннего восторга, пусть и тихого, у нее, что называется в зобу дыханье сперло. Тем более она не была разговорчива, ей тяжело общалось с людьми. Прошла буквально секунда и Слава продолжил:

– Ничего не случилось?

Клава на это, только смогла покачать головой из стороны в сторону. Ей было немного неловко от того, что не получалось ответить словами, но ничего не могла с собой поделать.

– У тебя глаза опухшие, ты плакала?

Клава молчала, отвернулась в сторону. Ей не хотелось, чтобы ее видели в таком неприглядном состоянии.

Эти слова отвлекли от дела классного руководителя. Она посмотрела на учеников, наводя резкость своих глаз. Так делает умиротворенный человек, которому показалось, что кто-то его окликнул. В этот момент в проеме двери показалась фигура Валентины Петровны, она подозвала свою коллегу для частного разговора. Клава поняла, что огласки не избежать. Свежие воспоминания о прошедших неприятных событиях опять нахлынули, она, неспособная сопротивляться накатившим эмоциям села за первую парту и расплакалась. Ей стало жалко себя и в то же время, она чувствовала себя виноватой, одинокой, никому не нужной. Ей казалось, никто не способен понять ее и утешить. К ней быстро подошли ее одноклассницы, начали успокаивать, гладить по голове и рукам, говорить ободряющие слова. К ее удивлению приступ прошел быстро. У одной из девочек оказался носовой платок. Клава утерлась, успокоилась и, видимо, потому что ее неоднократно спросили – в чем дело? А может быть по какой-то иной причине, возникло желание все рассказать, и она рассказала. Немного сбивчиво и коряво. Говорила она, глядя перед собой, и не видела, как в процессе рассказа сжимались Славины кулаки, а лицо его покраснело.

В процессе Клавиного рассказа случилось то, что в народе называется – на ловца и зверь бежит. В дверь заглянуло хмурое лицо Толстого. Оно оглядело своими бульдожьими глазами помещение и спросило: « Кулю не видели?» Видимо сообщники разбежались после оказии в разные стороны и теперь искали друг друга, где только можно.

Толстый тормозил. Видя, что напарника в кабинете нет, понимая, что никто отвечать ему не собирается, он, тем не менее, не торопился уходить, остановив свой взгляд на Клаве. Толстый, несомненно, не был сложной личностью, хотя и проявлял порой чудеса интуиции и смекалки, когда дело касалось темных происков, тем не менее, взгляд его отражал смесь ярких и весьма разнообразных эмоций. Здесь было и удивление и обида и злость и желание отомстить либо, на худой конец, сказать какую-нибудь угрозу или гадость. Личности, которым по той или иной причине не хватило в детстве душевного тепла и любви, озлобленные на мир, ощетинившиеся, не просто забывают поражения. Жажда мести преследует их на всем протяжении жизни. Вот и наш хулиган стоял и смотрел, хотя понимал разумом, что здесь ему ловить нечего и нужно уходить, но душа не позволяла сделать этого без предварительного плевка в сторону обидчицы или, по крайней мере, того человека, которого он таковым считал.

Но, не успел.

Нужно было видеть лицо Славы в этот момент. Весь он напрягся как пружина, и кожа на лице его казалась натянутой до предела. Вертикально опущенные прямые руки кулаками тянулись к земле и будто бы удлинялись на глазах. Он был на последней точке терпения. Кто знает, если бы Толстый не задерживал свою морду в дверном проеме так долго, возможно получилось бы сдержаться. Но, так как предмет неприязни маячил перед глазами и не собирался убираться, дух не выдержал и Слава взорвался.

– А ну-ка ты – сквозь зубы раздалось его полушипение-полуголос – иди-ка сюда гад.

Толстый как раз собирался что-то высказать и уже было приоткрыл рот. Слава его перебил. То, что услышал Толстый от Славы, было для него настолько неожиданным и невозможным, что в голове возникли сомнения – не приснилось ли ему, не показалось ли. Вот так, с удивленно расширенными глазами и полуоткрытым ртом хулиган начал медленно входить в класс. Герой не дал ему продвинуться слишком глубоко. Подошел твердым шагом к противнику. Некоторое время они стояли друг против друга и, не мигая смотрели в глаза. Толстый, видимо, находился в состоянии транса от услышанного и стоял словно парализованный. В голове его от такой наглости реально произошло короткое замыкание мозговых токов. Слава тоже был в замешательстве, что делать, но пауза затягивалась и долго такое критическое состояние продолжаться не могло. Не любил он рукоприкладства, но сейчас, в состоянии нервного напряжения, трудно себя контролировал. Правая рука сама потянулась к груди соперника и крепко, словно клещами схватила за полу кожаного пиджака. Еще не пришедший в себя Толстый никак не реагировал, а только с еще большим удивлением проводил взглядом эту руку.

– Ты, паразит – начал Слава внятным, членораздельным голосом – что ж это ты творишь?

Пришел на субботник, значит – работай как все, а отбирать чужое ты это брось, давно пора тебе выволочку сделать.

Почему в этот момент Толстый не упал в обморок остается загадкой. Сложно себе представить чувства человека привыкшего к вседозволенности и безнаказанности и вдруг столкнувшегося с таким беспределом по отношению к себе. Ладно, его грубо окликнули, что-то невероятное и фантастическое, во что не просто поверить нельзя, представить невозможно. Но, схватили за грудки, угрозы – это вообще из области нереального. Толстому на какой-то момент показалось даже, что это все он во сне видит. Но это был не сон. Постепенно шарики в голове стали устаканиваться, осанка приобрела твердость, лопатообразная ладошка покрыла небольшую руку выскочки и со словами – не шали – он крепко за нее взялся и с усилием, но не очень сложно оторвал ее от своей груди. Лицо его к этому моменту налилось краской, в глазах засверкали молнии. Слава стоял супротив него, недвижим и твердо выстаивал уничижительный взгляд. Правая рука хулигана сжалась в молотобойный кулак и начала медленно оттягиваться назад для удара, так медленно, с натягом лучник натягивает тетиву.

Девочки прижали руки к лицу и завизжали, предчувствуя страшный исход. И в этот момент в комнату вошла учительница.

– Что здесь происходит? – твердым, но слегка напуганным голосом спросила она.

Толстый остановился, посмотрел на учительницу, потом на Славу, ухмыльнулся, помотал головой, опустил руку. Жест этот говорил – повезло тебе чувак, но это еще не конец, далеко не конец, мы еще встретимся и расплата будет страшной.

Бывает так, ходит среди людей кто-то как бы страшный и сильный, кого все боятся. Но стоит кому-нибудь встать ему поперек, как сразу тот и сдувается как шарик, смирным, тихим становится. А вся его сила показная, не что иное как защитная маска, которая срывается очень легко. Однако, наш злодей, к сожалению, был не из таких. Он не просто не сломился, а озлобился. И ждать от такого пощады или того, что он забудет, плюнет и разотрет, было бессмысленно. Слава позволил себе слишком многое. Не только наехал на неприкасаемого, но и сделал это на глазах других. Такое унижение так просто не забывается. Не исключено, что если бы удар состоялся, и учительница не успела бы прервать естественный ход событий, все бы на этом закончилось и успокоилось. Но, увы, не терпит жизнь покоя. Славе следовало готовиться к большим неприятностям.

Толстый на последок оглядел всех презрительно и вышел. Учительница сделала вид, что ничего не произошло и пошла к своим тетрадям.

Слава имел потерянный вид. Девочки смотрели на него со страхом, жалея его, как жалеют приговоренного к суровому, но неизбежному наказанию. Только Клава тихонько улыбалась. Впервые в жизни из-за нее конфликтовали мальчики. Это было приятно.

Работа подошла к концу. Слава нервничал. В процессе делали все молча. Всем не терпелось закончить поскорее и разойтись по домам. Слава одел свою темно-серую плащёвую курточку, нашлёпнул на голову плоскую кепочку и пошел на выход из школы. Его не покидало ощущение скованности и в теле и в мыслях. Он шел, автоматически ступая по лестнице, не обращая внимания на окружающее пространство, не откликаясь на приветственные возгласы знакомых. Единственным его желанием было побыстрее оказаться в стенах дома, там, где он сможет почувствовать себя спокойным и защищенным. Он быстро пересек двор школы. Легкий осенний ветер забрался под куртку, шелестел редкими листьями на тротуаре перед школьным забором. Начавшиеся сумерки вносили небольшую тревогу в жизнь окружающего мира. Слава миновал ворота и направился быстрым шагом налево, в сторону дома. Неожиданно за его спиной раздался негромкий, но вполне заметный присвист, заставивший остановиться и обернуться. Прижавшись спиной к широкой колонне, являющей собой одну из сторон школьных ворот, стоял мелкий проказник Куля. Руки держал в карманах, и вид имел наглый. Слава спросил хмуро:

– Чего тебе?

Голос его прозвучал твердо, но чего стоила ему эта твердость? Неприятная дрожь прокатывалась от головы к ногам и обратно. Лицо то начинало гореть и, казалось, что со стороны оно выглядит пунцовым, то холодело и становилось, по-видимому, бледнее луны. Слава стоял и, чтобы как-то удержать равновесие крепко прижал руки к бокам. Они стояли друг против друга на расстоянии около трех метров, но никто не делал шага в сторону противника. В таком состоянии прошло несколько секунд, и как всегда в подобных ситуациях время замедлило ход секундной стрелки, и удары внутренних часов стали происходить реже, как будто механизм преодолевал вязкое сопротивление.

Сердце у Славы колотилось сильно. Чувства его обострились, в голове, как ни странно прояснилось. Он начал прокручивать возможные варианты развития событий. Например, Куля мог сказать – иди сюда, и в данной ситуации нельзя поддаваться, иначе враг почувствует слабину и начнет властвовать над тобой. Значит нужно ответить – сам иди. Все эти мысли пронеслись в голове буквально за секунду. Куля поступил оригинально. Он не стал ничего говорить, подзывать, видимо ждал, что свиста будет достаточно для того, чтобы фраер этот сам все понял и подгреб послушно. Наш мелкий проказник был человек не гордый. Если гора не идет к Магомету – Магомет идет к горе. Так он и поступил. Слава напрягся, готовый дать отпор любым действиям. Куля подходил развязано, глядя бесстыдно, с чувством однозначного превосходства перед одношкольником. Подойдя почти в упор, остановился.

– Отойдем? В сторонку – прошелестел он словами и сопроводил их поворотом головы в сторону заборного загиба.

Что делать? Отошли.

В сторонке Куля почувствовал себя в безопасности. Он долго не начинал. Смотрел на Славу с довольной ухмылочкой, предвкушая пусть не такое близкое, но неизбежное кровавое зрелище. Начал без предисловья:

– Завтра, после уроков, за бараками. Приходи, если пацан. Хэ – хмыкнул с издевкой. Осмотрел Славу в последний раз, представляя, как невообразимо измениться завтра его облик и пошел своей дорогой. Вдруг приостановился, обернулся и добавил:

– Скажешь кому, ..зда тебе.

Слава огорошенный, медленно присел на корточки и обхватил голову руками.

На следующий день вся школа знала о предстоящей драке, кроме, как это ни прискорбно, учителей. Клава тоже собиралась пойти. Она чувствовала себя принцессой, ради которой рыцари будут драться на турнире.

Погожий был денек. Один из тех редких дней в середине осени, которые напоминают об ушедшем лете. Остаток красно-желтой листвы на деревьях лениво колыхался в потоках легкого ветра. Солнце ярко слепило глаза сквозь серо-голубую пленку опустившегося низко неба. Уроки в школе шли своим чередом. Звонки меняли деятельность на бездеятельность. Слава в этот день был чрезвычайно рассеян, то и дело брал в руки карандаш или ручку, вертел, ронял на парту, снова поднимал. Слова учителей и одноклассников проникали в его сознание не более, чем если бы произносились по-китайски. Он провел бессонную ночь в тяжких размышлениях о грядущем дне. Заснул только под утро. Несмотря на бессонницу и короткий мыслительный передых, после пробуждения чувствовал себя бодро и уверенно, словно какой-то человек, сидящий в глубине него заверил, что единственно правильным путем в его жизни является преодоление препятствий, а не попытки их обойти. Хоть это и трудно, но надо. Надо. Вот оно, то слово, которое он искал всю ночь. С ним стало легче. Оно, как страховка канатоходца укрепило Славину поступь. Правда, по дороге в школу он несколько расплескал бывшую в нем твердость и уверенность. На уроках крепился. В нем жило понимание – главное дождаться окончания учебного дня, пережить ситуацию за бараками и все, дальше можно расслабиться. Считал секунды до окончания урока, потом до окончания перемены. Небеса были милостивы к нему сегодня, старались подсластить горькую пилюлю, отвели интерес учителей к его персоне. К доске его не вызывали, с места не спрашивали.

Учебный день закончился. На заднем дворе школы находился захолустный участок территории, скрытый от основного здания невысокими деревянными строениями. Здесь то и предстояло драться. Забегая вперед, следует сказать, что событие это, мягко говоря, взбудоражило школу, имело большой резонанс и в прямом смысле стало историческим фактом в летописи этого учреждения. Когда Слава, сопровождаемый двумя товарищами, вошел в назначенное место, там его уже поджидали. Толстый был одет в спортивные брюки и темную майку-безрукавку, делающую акцент на его больших надплечьях и руках. Он делал разминку, широко махая прямыми верхними конечностями по кругу. Был обращен к подходившему сопернику боком и не смотрел в его сторону. Рядом с ним, засунув руки в карманы, стоял ссутулившийся Куля. Он зябко ежился в своем тонком свитерке, хотя погода была достаточно теплой. Лицо его морщинилось от улыбки, что-то ехидное, судя по выражению глаз, поговаривал своему боссу, вместе похохатывали. Завидев смельчака, Куля несколько сосредоточился, что-то проговорил и качнул лицом в его сторону. Крепыш замедлил махи и нехотя повернул голову к Славе. Глаза его презрительно сузились. Он стоял, не меняя позы, пальцы его сжимались и разжимались. С разных сторон подходили зрители, в их числе была и Клава. В воздухе начала появляться напряженность. Слава стоял в нерешительности в нескольких шагах от своего противника. Толстый развернул свой корпус навстречу и сделал несколько коротких шагов. Куля метнулся в сторону и, не вынимая рук из карманов, стал медленно фланировать сбоку, карауля возможную опасность. Проще говоря, стоял на шухере. Соперники стояли друг против друга и тяжело смотрели в глаза напротив. Слава старался быть храбрым, но получалось не очень. Взгляд Толстого подавлял волю. Наш герой почувствовал, как начали подгибаться колени. Соперник его, вдруг, неожиданно слегка подпрыгнул, раздвинул широко ноги и, согнув их слегка в коленях начал пружинить на них. Обращен был боком. Заводил руками перед своим лицом. Слава растерялся, хотел принять какую-нибудь боевую стойку, но Толстый резко подался вперед и сильно толкнул его. Славино тело оторвалось от земли и, несмотря на большое желание сохранить стабильность, оно грохнулось на землю. Среди зрителей раздался вздох страха. Слава пытался встать, но противник быстро подпрыгнул к нему и мощным толчком вернул к земле. Начал наносить короткие рассче6тливые удары ногами по голове. Поверженный неумело защищался, растопырив пальцы рук. Но было заметно, что носки ботинок жестко вбиваются в Славино лицо и голову. Кто-то из зрителей отвернулся, кто-то ушел, но большинство загорелось агрессией, махало руками, улыбалось по-звериному, кричало ожесточенно: «Бей..давай так его, так…» Славины товарищи сделали было попытку подбежать к извергу и оттащить его от лежачего, но были остановлены зрителями, желающими насладиться кровавым зрелищем. Им было сказано что-то в том смысле, что в честную драку никто не лезет, и им не оставалось ничего другого, как с болью в сердце наблюдать за избиением своего товарища.

Как оказалось через несколько мгновений, вызволять упавшего не требовалось. Толстый отставил пинки. Видимо, хотел продлить удовольствие. Некоторое время постоял над поверженным, потом отошел и, свернув руки калачом, стал наблюдать. Слава встал и, слегка пошатываясь, поплелся к противнику. Выставил вперед руки сжатые в кулаки. Толстый отставил ногу назад, приблизился к Славе и нанес несколько коротких ударов в область головы и корпуса, тот неумело защитился. Один удар в живот прошел и оттолкнул обороняющегося назад. Слава не согнулся, но наблюдавшим было очевидно, что удар этот был не слабый. Толстый заходил упругим шагом по кругу, противники начали крутиться, сохраняя положение лиц напротив. Крепыш подскочил и выпростал вперед кулак, Слава отпрыгнул назад и урона не понес. Это разозлило Толстого, он начал наступать и теснить соперника к бараку. Слава отступал, насколько это было возможным, однако, обернувшись назад, понял, что далеко ему уйти не удастся. В голове его был сумбур. Все естество требовало бежать отсюда. Это чувство нельзя было назвать страхом в полном смысле этого слова, скорей желанием сохранить себя. В то же время присутствовала некоторая мужская гордость, самоуважение, боязнь потерять авторитет среди других мальчиков, прослыть хлюздой, стать посмешищем. Эти чувства находились в тяжелейшем конфликте. Когда конфликт этот дошел до точки кипения, Слава потерял некоторую ориентацию, остановился. Толстый тут же воспользовался его замешательством, подпрыгнул и сильно пнул ногой в район живота. Удар этот вбил Славу в заднюю стену барака. Он громко стукнулся и упал на землю. Зрители бесновались, выпучили глаза. Эпизод этот не вызвал у них сочувствия или страха за Славу, а еще больше подогрел негодование. Они выкрикивали: «Классно! Молодец! Красавчик!» Только товарищи Славы, неприятно сморщившись, отвернулись. Толстый, вопреки ожиданиям толпы не стал добивать упавшего. Отойдя немного, он тихонько свистнул своей шестерке, тот подошел. Победитель отвернулся, насколько это было возможным. Куля вынул что-то из кармана и подал ему незаметно. Одному особо любопытному зрителю удалось рассмотреть, что это был кастет. Холодок пробежал по его спине, лицо побледнело, он посмотрел на Славу сожалеющее. Серьезность и чувство ответственности сменили бесшабашный задор и веселую агрессивность. Он обернулся на окружающих, те завороженно ждали продолжения. На секунду возник позыв вмешаться и что-то предпринять, но почти сразу пропал, погашенный равнодушием. Толстый надел кастет, сжал ладонь в кулак, покрыл его второй ладонью, так, чтобы скрыть это скотское орудие. С кровожадной улыбкой начал приближаться к поднимающемуся Славе. Когда подошел близко, случилось то, чего никто не ожидал. Слава резко выпрямился и нанес быстрый, размашистый удар кулаком в лицо соперника. Опешивший от такой скорости Толстый не успел защититься, мотнул головой назад, тяжело отступил ногой, руки его раскрылись в стороны, как натянутая веревка, которую внезапно перерезали. Слава, не теряя темпа, подошел и еще раз ударил по лицу. Голова его была наклонена вперед, походкой он напоминал пьяного, казалось, он даже не смотрит на противника. Слава подходил и бил, словно это был не человек, а робот, запрограммированный на одно действие. Не давал Толстому передыху, тот только отступал и при каждом ударе отбрасывал назад голову. Руки, согнутые в локтях болтались по сторонам тела. В какой-то момент Слава перестал бить и, покачиваясь, остановился. Толстый постоял немного и рухнул на спину. Вслед за ним, завалившись на бок, упал и Слава. Девичий разноголосый визг разорвал тишину спокойного осеннего вечера.

Случай этот имел большие последствия. Приходили из детской комнаты милиции, допрашивали участников. Школа предприняла ко всем, кто был там, жесткие, репрессивные меры. Толстый в итоге оказался в колонии для несовершеннолетних. Все вздохнули облегченно. Это событие несколько разрядило ситуацию. Со временем все сгладилось и вошло в свою колею. Но след этого события остался надолго. После того, как Слава поправился, Клава начала, молча подходить к нему и взглядом, позой и жестами давала понять, что готова оказаться рядом с рыцарем, ведь это ее честь он защищал. Но Слава был равнодушен, задружил с самой красивой и неприступной девочкой из параллельного класса. Эх, женщины любят героев.

….

Клаве нравилось одиночество. Ходить, бродить по пустынным переулкам, тихим скверам, аллеям сонных парков. Здесь она могла побыть наедине с собой. Со своими мыслями. Хотя мыслей то особых и не было. Были ощущения, которые она впитывала в себя, как губка, из окружающего мира. Ощущения от ветра, перебирающего длинные волосы, ощущения от солнца, стремящегося пробраться тебе в глаз, ощущения от листьев на деревьях, двигающихся в такт твоему мировосприятию. Гулять по улице в одиночку было одним из больших Клавиных удовольствий. Никто не отвлекал, не заставлял обращать на себя внимание, не пытался проникнуть во внутренний мир. Редкие прохожие, проезжавшие мимо автомобили, имели для нее то же значение, что имеют полустанки для созерцателя мирного природного пейзажа за окном движущегося поезда. Пусть не совсем нужные, но и не особо отвлекающие от медитации элементы. Стоит ли говорить, что дома и в школе и в местах, где ей приходилось становиться частью общего, она чувствовала себя менее уютно. Поэтому каждую свободную минуту Клава стремилась оказаться один на один со всем миром. Благо, для этого всегда имели место удачные предпосылки.

В отличие от своих одноклассников и одноклассниц, которые были заняты помимо школы в различных кружках и секциях и музыкальных школах, Клава была предоставлена сама себе. Родители занимались ее развитием не особо. У каждого из них была своя жизнь, со своими прелестями и заботами. До Клавы руки доходили редко. Когда родители встречались после своих жизней в стенах общего дома, как правило, разгорался скандал. И опять на долю дочки не оставалось ни сил, ни внимания. Не особо интересовало родителей, где и чем занимается их ребенок. Ожидать чего-то плохого и вредного от такого тихого и мирного дитя было неразумно. Более того, родители были небольшого мнения о ее интеллектуальных способностях, поэтому ничего опасного в ее прогулках не видели. За уроками она часами не просиживала, но и особых проблем в школе папа с мамой не ощущали. Училась она не отлично, но учителей ее успеваемость вполне устраивала.

Бывает в жизни такой период, когда кажется, что все идет как по маслу. Что механизм под названием бытие отлажен, сбалансирован, смазан. Все шестеренки подогнаны друг к другу идеально. Все движется без помех и усилий. И возникает иллюзия постоянства такого движения. И так будет всегда. Подобные ощущения от жизни сложились в это время и в семье Клавы.

Окружающий мир для этой девушки представлялся добрым знакомым, который компенсировал ей, то непонимание и некомфортное состояние, которые она часто получала от других людей. Главное было в том, что не нужно было разговаривать. Слушать вопросы, придумывать ответы, задавать вопросы. Можно было просто, молча идти самой по себе. И Клаве казалось, что так будет всегда, картина мира останется неизменной. Можно представить себе мир добрым и хорошим знакомым. Однако, следует признать, что у этого знакомого весьма непростой и непредсказуемый характер. То ли ради шутки, то ли ради какого-то испытания, а может просто от скуки он начинает толкать в бок, ставить подножки, строить неприятные рожи, щипать, щекотить и выворачивать руки. И самое неприятное во всей этой игре то, что начинает окружающий мир свои выкрутасы очень неожиданно, как-то вдруг, когда бдительность усыплена. Особенно тяжело людям наивным и неопытным.

Но сначала не об этом.

Есть одно обстоятельство, без которого данное повествование невозможно. К сожалению, о нем нельзя сказать в двух словах, поэтому я буду говорить постепенно и поэтапно. Это будет небольшой рассказ в романе. Надеюсь, читатель простит мне такую вольность. Простил же ты Гоголю Копейкина. Итак.

Это было заметно еще в ранних классах. Шел урок рисования в третьем классе. Учительница, светловолосая женщина средних лет с рябым лицом, держала в руке огрызок белого мела и, находясь в состоянии творческого восторга, энергично жестикулировала руками, обращаясь к ученикам.