скачать книгу бесплатно
– Документы! – визгливо потребовал он.
– Я частный сыщик, вот моя лицензия.
– Тем более. Уходите! Оставьте меня в покое!
– Но ведь это вы обнаружили тело ночного сторожа и исчезновение мальчика, – напомнил я, не двигаясь с места.
– Я. И что с того? Обнаружил, вызвал милицию.
– А Жанна Олеговна говорила, что я могу рассчитывать на вас…
Он исподлобья смотрел на меня. Костлявые маленькие кулаки его сжимались, пальцы сводило судорогой. Нездоровая желтая кожа, тонкая, точно папиросная бумага, грозилась лопнуть и обнажить череп; жилы на шее вздулись. «Рано состарившийся мальчик-дикарь», – окрестил его я.
– Мне не важно, что говорила Гриневская, – пробормотал Федор, однако истерических ноток в его голосе заметно поубавилось. – Я не виноват, что ей больше всех надо.
– А почему ей больше всех надо?
– А? Что? Не знаю. Не цепляйтесь к словам. Просто совсем недавно я понял одну истину, которую сейчас уяснили даже подростки. Людской благодарности не бывает! Я угробил в этом детском доме почти десять лет своей жизни, а что получил? Подозрения, косые взгляды! Я знаю, никто мне не верит. И даже когда я заболел, лежал здесь с температурой и думал свести счеты с жизнью, никто из этих так называемых «коллег» не соизволил меня навестить. И что я вообще там делаю? Что я, альтруист какой-то, за гроши с чужими детьми возиться? Ну, грешен, не дал бог торговой жилки, не умею крутиться, не езжу на «мерседесе», что ж с того, не человек, что ли?!
На его бесцветных опаленных ресницах дрожала прозрачная влага, солоноватые комки подступали к горлу, и все то, что он передумал за короткое время после убийства, а может, за последние годы своего безрадостного, полного нужды и лишений существования, сейчас, как ушат помоев, выплеснулось на меня.
– И все-таки я расскажу. Всё, как в милиции. Не знаю, на кого вы работаете, но я хочу, чтобы вы все знали, что я ничего не знаю! Авось тогда отцепитесь. Старик совсем плохой был. Ему бы на койке кряхтеть, а он, как оправился от инфаркта, опять на работу устремился. Его и держали больше не от нужды, а из жалости. Понимали, дома ему еще хуже, внучка от рук отбилась, шлюха, одним словом. И прикладывался он поэтому. Гробил себя добровольно, иного выхода не видя. В тот вечер ему совсем туго было, аж трясло с похмелья. У меня на пузырек просил, но я в этом самоубийстве участвовать не подписывался. Лег и уснул, это инструкцией не возбраняется, а сторожить – не мои обязанности. Что он делал после, где бродил, понятия не имею. Кто ж виноват, что все так обернулось?
– И больше ничего подозрительного в его поведении в тот вечер вы не заметили?
– А чего замечать-то? Если все, что ему с полупьяных глаз померещилось, всерьез воспринимать, самому недолго свихнуться. Якобы Валька, внучка то бишь, убить его замыслила, якобы аж убийцу наняла, да дед его по пути на работу срисовал и ускользнул.
– Мишуков никому не звонил тем вечером? – собравшись с духом, спросил я.
– Кому звонить-то? – завелся воспитатель. – Кроме Вальки, никого на белом свете не имел, да и с той жил как кошка с собакой. Разве что друзьям-собутыльникам, но и то не при мне. Я ж за ним слежку не устанавливал, своих забот по горло.
Вздохнулось свободнее. Я уверовал в своего ангела-хранителя, почти не труса, не идиота и не алкоголика. Он порхал в загаженном небушке и, словно подбадривая меня, поплевывал на мою лысину и тушил об нее окурки.
– Как преступник проник в здание? – обратился я к Пырину.
– Через дверь черного хода. И даже ее не подламывал.
– Получается, что сторож забыл закрыть ее? Нелогично, если он кого-то опасался. Не мог же он впустить убийцу сам.
– Ничего не получается, – кипел Федор. – Мало ли что он мне плел. Разжалобить, допустим, хотел. А как получил от ворот поворот, так любого с улицы мог позвать, лишь бы сто грамм плеснули. Похмелье ж… С ним не шутят…
– Но вы, разумеется, ничего не видели и не слышали, – закончил я, недобро подмигнув воспитателю.
– Не видел и не слышал, – ответил он дребезжащим от напряжения голосом. – Я спал.
Он не пожал протянутую мною руку. Жанна Гриневская оказалась права. Он дичился людей, видя в них одних врагов. Но была ли это только его вина? В какой-то момент я подумал, не дать ли ему денег, однако посчитал, что тем самым лишь оскорблю чувства маленького человека. Я протянул Пырину свою визитную карточку:
– Сообщите, если еще чего-нибудь вспомните.
– Мне нечего вспоминать, – огрызнулся он, но карточку все же взял.
Глава 5
ЯРЛЫКИ
Деревушка, небольшая и вымирающая, располагалась в низине. Летом – утопающая в зелени яблочных садов, осенью – в непролазной грязи, зимой – в похоронном саване снегов, весной – затопляемая потоками талой воды и глинистой жижи. Сейчас середина октября, самое мерзопакостное время, когда деревья стоят во всей своей тощей неприглядной наготе, а под ногами чавкает сочно и противно. Я не позаботился о резиновых сапогах и теперь, чертыхаясь, скользил в сверкающем месиве по направлению к нужному мне дому.
И вот упираюсь в бревенчатую избу, обветшалую и словно забытую всем миром. На чудом сохранившейся табличке вижу изъеденную ржавчиной семерку. Я никогда не считал себя суеверным, но сейчас грустно усмехаюсь, думая о том, что подобная магическая цифра вряд ли приносила счастье этой семье…
Лицо женщины было матовое и серое, как изжеванная бумага, взгляд – бесцветный и пустой. Льняные, с желтоватым отливом волосы, убранные назад и прихваченные стальными заколками, не расчесывались уже давно. Женщина равнодушно посмотрела на удостоверение частного детектива в моей руке, пожала плечами, произнесла с мертвым спокойствием:
– И что вы пришли? Зачем? Мне уже сообщили, что он сбежал…
Честно говоря, я несколько растерялся, столкнувшись со столь неожиданной реакцией. Слезы, истерики, оскорбления, приказания немедленно уйти, даже рукоприкладство я воспринимал вполне привычно и мог просчитывать свои последующие шаги. Здесь же…
– Кто сбежал? – переспросил я. – Я говорю о вашем внуке.
– И я о нем. Вроде бы его звали Саша.
– Да, Саша, Саша Стрелков, – закивал я. – Вы ведь Зоя Алексеевна Стрелкова?
– Зоя Алексеевна? – Она словно на вкус пробовала свое имя. – Да, так меня зовут…
– Следствие интересуют подробности этого дела. Может быть, вы?..
– Я?.. Почему я? Меня не интересуют никакие подробности.
– Кажется, я что-то недопонимаю, – затряс головой я. – Саша Стрелков действительно ваш внук?
Она жевала свои сухие губы. Страшная отрешенность читалась на ее землистом измученном лице. На меня начинала давить ирреальность происходящего.
– Зоя Алексеевна, он на самом деле ваш внук? – повторил вопрос я.
– Внук?.. Почему внук?.. Он сын моей дочери… – отвечала она.
– Разумеется.
– Но это еще ничего не значит…
– Почему?
– Потому… Потому, что я не хочу говорить о своей дочери. Потому, что я живу лишь для того, чтобы забыть ее.
– Забыть Лену Стрелкову? – Я уже едва сдерживался. Передо мной стояла сумасшедшая.
– Да, забыть Лену Стрелкову. Забыть все, что с ней связано.
– Лена – ваша родная дочь?
– Лена – моя родная дочь. Самая родная. И мне стыдно, что в ней текла моя кровь.
Земля качнулась у меня под ногами, глаза застлал серый туман, и из него вновь выплыло лицо Зои Алексеевны Стрелковой, но теперь это было лицо уродливой жестокой старухи.
– Поймите, я задаю эти вопросы не из праздного любопытства, – сказал я, что есть сил отгоняя жуткое видение. – Сведения нужны для поиска мальчика.
– Да, поиска мальчика… Ищите… Только чем могу помочь я?..
– Давайте для начала пройдем в дом. – Я предпринял робкую попытку к сближению.
– В дом?! – испуганно воскликнула Зоя Алексеевна. – Зачем вам нужен мой дом? Там не осталось ничего ни от Лены, ни тем более… Она убежала отсюда пятнадцать лет назад, едва закончив школу. И с тех пор ни разу не навестила меня. Я узнала, что у нее есть ребенок, вместе с известием о ее смерти.
– Вы не знаете, кто отец мальчика?
– Отец мальчика?
Я уже свыкся с ее манерой переспрашивать и повторять мои слова.
– Я не знаю этого. И не стремлюсь узнать.
– Но ведь что-то толкнуло вашу дочь сбежать из дома?
– Вы говорите о моей дочери? О моей дочери Лене?.. Она была просто неблагодарной… Неблагодарной и глупой, как все подростки ее возраста…
– А не было ли другой причины? – отважился я.
– Другой причины? – Зоя Алексеевна смотрела куда-то вдаль, мимо меня. – А какая может быть еще причина? – шелестели ее безжизненные губы. – Они все неблагодарны и глупы… И еще жестоки к людям, их растившим…
– Нет, причина гораздо проще, – перешел я в наступление, уже не думая о последствиях. – Если я не ошибаюсь, Лене в момент побега было шестнадцать или семнадцать лет. А девушки в этом возрасте уже активно интересуются противоположным полом.
Она не закричала. И не захлопнула дверь перед моим носом. Но ее слова, произнесенные так же тихо и ровно, обожгли мой слух.
– Хотите сказать, что все они шлюхи?
– Это неправильное слово, – осторожно ввернул я. – Если молоденькая девушка и идет по рукам, то делает это не вполне сознательно. И очень сильно страдает от каждой такой связи. А в глубине души все равно мечтает о принце и о том, что называется «большим и светлым».
Зоя Алексеевна недоверчиво выслушала меня.
– Я вам не верю, – ответила она. – Вы судите обо всех по себе. И защищаете разврат, потому что сами не упустите такой возможности. В шестнадцать лет они уже могут отвечать за свои поступки, и те сучки, которые прыгают из койки в койку, поступают так вполне осознанно.
– Ну, раз так, то в них течет испорченная кровь, – сдался я. Общение с Зоей Алексеевной стало совершенно невыносимым.
– Испорченная кровь?.. – Женщина задумалась с приоткрытым ртом. – Нет, в ней не было испорченной крови. И она никогда не была шлюхой. Всего лишь неразумным ребенком. И слишком доверчивой к людям…
И я заговорил. Мне не нравился мой голос. В нем не было сочувствия, лишь холодный расчет и торжество охотника, загнавшего жертву в угол.
– Лена убежала отсюда не одна. Не отрицайте, Зоя Алексеевна, это пустое. Всегда рядом с юной девушкой найдется какой-нибудь парень. И все начинается вполне безобидно: с прогулок под луной и первых поцелуев. Так было раньше, так будет впредь. Вспомните себя и постарайтесь понять свою дочь хотя бы… хотя бы после ее смерти…
Я больше не видел перед собой чудовищного монстра. Я видел вполне обыденную картину. По рыхлым, измятым щекам женщины, оставляя влажные бороздки, текли слезы. Голос ее звучал по-прежнему тихо, но безутешно горько.
– Она… Леночка… всегда росла глупой девчонкой… И никогда не слушала меня… Считала себя слишком взрослой и умной… А в результате… Ее соблазнил и увез отсюда парень, старше ее на десять лет… Влюбилась, и ей ничто… А какой позор мне… матери…
– Кто он такой? – ухватился я.
– Он?.. Не знаю… Откуда мне знать?.. Она всегда мнила себя слишком самостоятельной… И ничего мне не рассказывала…
– Этот парень мог быть отцом Саши?
– Отцом Саши?.. Отцом Саши мог быть кто угодно… Прошу, не мучьте меня больше… – И она, ухватившись за скобу двери, потянула ее на себя.
Какое-то время я все же удерживал дверь, что-то оживленно говоря. И будто вознагражденный за свое упорство, вновь услышал голос женщины, напомнивший мне шелест отживших осенних листьев.
– Я всю жизнь проработала в школе, воспитывала детей. У меня много почетных грамот и даже медаль… Но что они мне?.. Меня не навестил ни один мой ученик… Никто из тех, кого я выпустила в большую жизнь… И пусть. Зачем обижаться? Кто они мне? Чужие. Все чужие. Все, кого я помню наперечет, по именам и фамилиям. Бессовестные и неблагодарные…
Сама она имела такой вид, точно прожила всю жизнь и только в конце ее, обернувшись назад, не смогла объяснить себе, зачем и ради чего все это было нужно. И немым упреком стояла перед ней судьба родной дочери, которую она тоже не смогла воспитать человеком.
Дойдя до калитки, я бросил короткий прощальный взгляд на дом. Нет, она не наблюдала за мной, притаившись за занавеской, и вряд ли, вновь оставшись одна, задумалась о визите незнакомца. Зато краем глаза я уловил нечто, заставившее сердце биться сильнее. Навалившись двумя некогда сильными руками на покосившийся плетень, от соседнего дома в мою сторону смотрел кряжистый кривоногий человек. Мрачные и тяжелые черты его лица скрывала белая спутанная борода, а в запавших глазах таилась робкая надежда на исцеление.
Глава 6
Б…
Предположение было изрядно фантастическим, и никаких иллюзий, что оно оправдается, я не питал. Однако ноги сами понесли меня. Я обогнул дом Зои Алексеевны Стрелковой и приблизился к соседнему, на вид такому же заброшенному, давно покинутому. Кривоногий бородач, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к моему маневру.
– Закуривай, отец, – предложил я, по-блатному кривя рот и протягивая пачку сигарет.
Сосед невозмутимо залез в нее скрюченными артритом пальцами, подцепил одну, отправил ее в седые джунгли. Тут же я поднес огонька. На этот раз седобородый одобрительно кивнул, но продолжал хранить гордое молчание.
– Сына-то давно не видел, отец?
Я не имел понятия, есть ли у старика сын, а если и есть, имеет ли он отношение к побегу Лены Стрелковой, но опыт подсказывал мне, что в таких маленьких деревеньках жители если и не породнились друг с другом, то знают о земляках каждую мелочь. Особенно соседи.
Шелохнулись кустистые, словно припорошенные инеем брови бородача, на меня без интереса взглянули два мутных глаза.
– Сына, говоришь, чужак? Сам-то кем бушь?
– Дружком его давнишним.
– Ну-ну, – протянул седобородый недоверчиво. – А я Петром Евсеичем, батей этого мудака. Дружок, говоришь?
– Дружок, дружок, Петр Евсеич, – горячо заверил я.
– Дружков я повидал на веку, знаю. Иной так представится, а опосля корки достанет.
– Обижаешь, отец…
– Обидчив ты больно, чужак, – загудел Петр Евсеич. – По кой бес к соседям тогда ломился? Что у Зойки интересного? Небось справки наводил?
Излишняя подозрительность седобородого не предвещала ничего хорошего.
