Убей-городок. Ошибка комиссара

Я молчал, еще не решив, как мне лучше всего отреагировать на сказанное. Молчал и Самсонов. Но глаз не отводил и смотрел на меня внимательно и выжидающе.

Не дождавшись моей реакции, Валерий продолжил:

– Ждешь, что я у тебя начну выпытывать, откуда такая информация? Так вот, ошибаешься – не буду. Слона дробиной не завалишь. Чихать я хотел на твои страшилки. Можешь нести свой пасквиль куда угодно.

От наших благодушных взаимоотношений не осталось и следа. А ведь еще несколько часов назад при совместном выезде на место происшествия казалось, что мы понимаем друг друга с полуслова. Я даже засомневался: может, в этой ветке реальности все по-другому? И тогда получается, что я вылил ведро помоев на хорошего человека? Пусть один на один, без свидетелей, но все равно. Ведь не зря же гонцов с плохими вестями не любили во все времена, а кого и жизни лишали мучительным образом.

И что мне теперь – объяснять, почему я так поступил? Так ведь общеизвестно, что оправдывающийся, пытающийся что-то объяснить человек всегда выглядит виноватым.

Понимая, что выгляжу в глазах Самсонова глупо, я тем не менее заговорил:

– Валерий, а ты отложи на минутку свои обиды и амбиции и подумай сам, насколько удобно мне заводить с тобой такой разговор. Вот завтра ты… – Я зачем-то посмотрел на часы и поправился: – Да даже уже сегодня ты рассказываешь, что Воронцов – большое дерьмо, – я употребил другое слово, – и хочет тебя ошельмовать, распускает гнусные слухи и всякое такое прочее. Как ты думаешь, много пользы это принесет моей репутации? Ты побольше меня служишь, тебе поверят. А мне что тогда? – Я передохнул после длинной реплики и требовательно сказал: – Давай сигарету!

Самсонов с удивлением посмотрел на меня.

– Так ты же вроде не куришь?

– Куришь, не куришь… – сказал я сердито. – С тобой закуришь тут. Давай уже, не бухти.

Мы сидели напротив друг друга, пускали в потолок тугие струи и геометрически выверенные кольца дыма. Я отметил про себя, что не растерял квалификации и мои кольца получаются ничуть не хуже самсоновских. А ведь не курю уже столько, сколько иные и не живут.

Напряжение понемногу спадало. У меня с непривычки кружилась голова, и это было прикольно.

– Что, приторчал? – спросил Валерий, видя мое состояние.

Я кивнул неопределенно: мол, понимай как хочешь.

– Ты не серчай, – продолжил Самсонов. – Сам понимаешь… – Он не договорил фразу и начал другую: – Не знаю, что за лажу ты мне тут впариваешь, и о чем идет речь, представления не имею. Поэтому давай так: жизнь покажет. Она, брат, все показывает. – И протянул мне руку.

Я пожал ее и направился к выходу. Говорить больше было не о чем. Все, что требовалось, сказано. Конечно, слово «брат» Самсонов употребил в ироничном смысле своего времени, он другого и не мог знать. Но мне оно почувствовалось совсем иначе – так, как его стало принято употреблять в моем будущем.

Да, жизнь покажет, думал я, выходя из кабинета следователя. Она все показывает. Тут Самсонов был, безусловно, прав. Стало быть, поживем – увидим. Только вот я никак не ожидал, что она покажет все неожиданно быстро, даже стремительно. Да еще так, что впору будет вспомнить еще одну пословицу – «Человек – сам кузнец своего счастья». «И несчастья», – добавил бы я. А еще подумав, присовокупил бы: «И хлопот».

– Воронцов!

Я не успел смыться на законный выходной после дежурства и оказался пойман нашим начальником уголовного розыска.

– Воронцов, – Николай Иванович потянул меня в сторонку, – вчера что, в тридцатом очень шумели после отбоя?

Тридцатым как раз и был кабинет сыщиков по промзоне, которых мне вчера пришлось деликатно призывать к бдительности. И хоть Николай Иванович своим вопросом постарался отмежеваться от соучастия в состоявшемся безобразии, я ему не поверил. Но, поскольку начальник – он, как известно, и в Африке начальник, свое неверие я оставил при себе. Просто признался:

– Да, было такое.

– А ты, случайно, не видел: ответственный от руководства в дверь не ломился?

– На моих глазах – нет. Только я ведь, Николай Иванович, в коридоре не торчал. Других дел прорва была.

– А кто тогда ломился, не знаешь?

– Я раза три подходил, стучал, чтобы с ума не сходили.

– Ты? – с явным облегчением переспросил наш начальник, и стало видно, что его отпускает. – Замполиту говорил? – задал он тем не менее контрольный вопрос.

– Николай Иванович… – врастяжку произнес я, демонстрируя обиду.

– Ладно, ладно, верю, – похлопал меня по плечу шеф. – Иди отдыхай.

И я пошел. Но сначала в свой кабинет – переодеться.

Некоторое время назад даже представить себе было невозможно, чтобы прийти на работу в гражданке, а потом уже здесь переодеться. Считалось, что уж если тебе положено быть сегодня в форме, так и будь в ней. Или, может, ты стесняешься продемонстрировать народу достойный облик советского милиционера? Но постепенно сыщики и следователи пробили брешь в этом правиле, и оно тихонько умерло. Да тут еще подоспел американский фильм «Новые центурионы», в котором у копов в полицейском участке были предусмотрены комфортные раздевалки, и никто не требовал от них вне службы демонстрировать всякие там достойные облики американского полицейского.

Глава четвертая

Командировка на второй этаж

Боря, то есть капитан милиции Борис Михайлович Рябинин, имел обыкновение влетать в любой кабинет стремительно, словно маленький вихрь. Вот и теперь, когда мы с Титаном обдумывали важный вопрос – попить ли нам просто чайку со свежими булками, которые я купил около ресторана «Русь», или вылезти до здешней столовой? – так он и влетел. Ну вот, а мы только-только решили, что в столовку сходим, но суп брать не станем, а вот второе еще куда ни шло, а потом все это дело «заполируем» выпечкой с чаем.

А я параллельно с обсуждением вопроса, связанного с обедом, был занят тем, что писал ответ на отдельное поручение дознавателя Безугловой. У нее в производстве находится дело по хулиганке. Аккурат на моей зоне ранним утром какие-то пьяные неустановленные личности избили гражданина Баранова. Правда, тот тоже был не особо трезвым. А так как дело происходило около рощи, то дознаватель резонно предполагала, что в зеленом массиве могли быть свидетели данного происшествия – собачники или кошатники, имеющие обыкновение рано утром выгуливать животных.

«Глухарь», чего уж там. Мой коллега в дежурные сутки свое дело сделал, в том смысле, что не сделал ничего, правда, на место съездил, посмотрел, где потерпевший валялся, да притащил пустую винную бутылку – вдруг на ней пальчики есть? А поскольку уже утро на дворе, к сдаче дежурства надо готовиться, дежурный следователь быстренько накропал постановление на возбуждение уголовного дела по хулиганке. А что, не ему расследовать, дело в дознание пойдет.

Вообще, «глухарь» по хулиганке – это нонсенс. Это признак отвратительной работы суточного наряда, включая членов опергруппы, за что утром начальник должен оторвать голову или хотя бы правую руку вместе с судорожно зажатой в ней шариковой ручкой. И все-таки «глухарь» был, и теперь дознавателю Безугловой приходится работать, изобретая для инспекторов уголовного розыска «отдельные поручения», способствующие раскрытию данного преступления. Но кто же всерьез поверит, что инспектор уголовки отправится заниматься таким нелепым делом, как опрос собачников вкупе с кошатниками в зеленом массиве? Ишь, свидетели…

Козе понятно, что никаких посторонних хулиганов у рощи не было, а имелась банальная драка, но гражданин потерпевший не желает закладывать собутыльников. Странно только, что утром все случилось. Обычно такие вещи происходят либо вечером, либо ночью. Не то всю ночь квасили, не то где-то раздобыли что-то спиртосодержащее и опохмелились. А потом сердобольные граждане, обнаружившие потерпевшего с разбитым носом то ли спящим, то ли вырубленным, позвонили в скорую. В приемный покой отвезли, где гражданин и очухался. Зеленкой намазали ссадины да и отпустили с миром.

Козел он, этот Баранов, из-за которого у меня на участке новый «глухарь». Мог бы и просто сказать: типа выпил, шел домой, никого не трогал, а потом навстречу дерево кинулось, лоб расцарапало и нос разбило. Это было бы, по крайней мере, по-мужски. Все равно рано или поздно дело на прекращение пойдет, только теперь мороки больше.

А вчера нарисовался еще один «глухарь». Девушка заявление написала: мол, познакомилась с «прынцем», посидела с ним с ресторане, а он, злодей этакий, после посиделок с нее сережку сорвал и был таков. А почему не обе сережки? Зачем срывать с девушки одну серьгу? Что с ней потом делать? И примет нет, якобы не запомнила. Это как можно: познакомиться, пообщаться, в ресторане посидеть – и примет не запомнить? Скорее всего, пьяная была в стельку. Говорит, как пропажу сережки обнаружила, сразу в милицию заявление написала. Вот так вот, как только проснулась в кустиках. И что будто бы не сама туда упала, а этот злодей толкнул, и она сознание потеряла. И хорошо, что только сережка пропала, а могла бы по пьяному делу и девичья честь пропасть… Ага, после второго стакана все пропадет.

Девушка попалась упорная. В показаниях стоит на своем, хотя и выглядит в них отнюдь не презентабельно, и все справкой из травмпункта о наличии фингала под глазом трясет. Формально хоть грабеж возбуждай. Несуществующий. Чудится мне, что ей нужно на самом деле своего ухажера найти. А как найдем, сразу скажет: ой, ошибочка вышла, а сережка – вот она, в лифчик провалилась, а я и не заметила. Или еще что-нибудь придумает. А фингал – так у меня к своему милому претензий нет. Бьет – значит любит. И расстанемся мы – она и милиция – весьма недовольными друг другом.

Лучше уж сразу отказной сделать. Только придется материальчик подсобрать, не подтверждающий навязываемую версию. А такие вещи любой сыщик умеет делать. Основа основ его работы, так сказать.

Однако что-то я увлекся. Юлий Цезарь, тоже мне, понимаешь. Пишу бумагу про Баранова, а думаю про то, как отказной по псевдограбежу буду делать.

И что тут у нас в таком случае получилось? Прочитал вслух:

– В ответ на ваше отдельное поручение от шестого мая сего года сообщаю, что мною были предприняты меры к установлению свидетелей и очевидцев факта хулиганских действий в отношении гражданина Баранова И. П., а также опрошены граждане, имеющие обыкновение выгуливать собак и кошек в период с шести утра и до восьми утра по московскому времени. Принятыми мерами установить свидетелей не представилось возможным.

– Надо было добавить, что инспектором уголовного розыска также допрошены все собаки и кошки, встреченные в зеленом массиве, – предложил Титан, искоса посматривая на явившегося представителя следствия. И не просто на представителя, а на начальство. А появившееся в кабинете начальство, пусть даже чужое, никто не любит, потому что от начальников сплошные беды для простого работяги.

После недавних пертурбаций Боря стал начальником следственного отделения Индустриального отдела милиции. Ну так кого же еще ставить? Правда, Рябинину еще и тридцати нет, но возраст – это дело наживное. Зато он и человек умный, и уважением пользуется не только у самих следователей, но и у начальства, а самое главное – у прокуратуры, с которой, как известно, милиции, а особенно следствию, нужно жить мирно. Капитан на майорской должности пока еще зазнаться не успел (впрочем, из прошлой жизни помню, что он и став подполковником не зазнавался), но дело свое знал и командовать умел.

Боря, сделав вид, что не услышал комментария Титанова, поручкался с нами, плюхнулся на стул для посетителей и ехидненько поинтересовался:

– Леша, а ты чего здесь сидишь?

А уж глазки-то какие ехидные! И чего это он?

– А где я должен сидеть? – хмыкнул я. Посмотрев на часы, висевшие на стене, под портретом товарища Дзержинского (часы мы с Титаном в складчину купили, а портрет моему напарнику подарил какой-то художник, которого Титанище спас от тюрьмы), деловито заметил: – В тюрьму мне пока рано, а до обеденного перерыва еще целых десять минут. Посему тружусь в поте лица своего.

Глазки Бориса Михайловича стали еще более ехидными.

– Давай собирайся на выход, – кивнул Рябинин на дверь.

– Опять намекаете, гражданин начальник? – насторожился я. – Скажите еще, что с вещами. Куда это мне собираться? – Пожав плечами, добавил: – Если дежурить, так сегодня старший инспектор Митрофанов на этом деле, поэтому все вопросы к нему.

– Да я не про это, – отмахнулся Рябинин. – Тебе разве не сказали, что с сегодняшнего дня ты прикомандирован к моему отделению? Кадры уже и приказ оформили, на оперативке должны были до тебя довести. Будешь у нас исполняющим обязанности следователя на месяц. Командировка у тебя, на второй этаж. Я вообще-то тебя еще с утра ждал.

Ну ни фига себе! А я на сегодняшней оперативке как раз и не был. Между прочим, по уважительной причине. И дяде Коле, то есть начальнику отделения уголовного розыска капитану Иванову, докладывал о том. Конечно, не собачников опрашивал, а мотался в Заречье, отлавливал на складе ночного сторожа, который у меня проходил по одному делу. Сторож этот прописан в Индустриальном районе, но дома почти не бывает, проще на работе найти. Вот нашел.

– Михалыч, а первое апреля давно было, – ответил я, захлопав глазами.

Но вроде бы, хотя Борис Михайлович и склонен порой подтрунивать над людьми, дешевых розыгрышей он никогда не устраивает. Чего пугать-то сразу?

– Лешка, точно, – хлопнул себя по лбу Титан. – Тебя и. о. следователя сделали. Дядя Коля говорил на оперативке. Он, правда, пару ласковых слов следователям сказал – мол, у нас у самих работы невпроворот, – но приказ уже есть. – Титан повернулся к Рябинину: – Борис Михайлович, не иначе, ты душу Иванову заложил. Чтобы у него из розыска, да на месяц, да в другое подразделение человека выцыганить – это же невероятно. История такого не помнит.

– А мне тут много кого предлагали, – пустился в рассуждения Рябинин. – И того, говорят, можно взять, и этого. Целая очередь в следователи выстроилась. А я говорю: давайте мне Лешку Воронцова, а кроме него никого не надо. Леша – парень такой, что горы своротит. – И уже мне: – А ты, чудак-человек, своего счастья не ценишь.

Врет ведь и не краснеет. Ну здрасьте. Горы Воронцов, видите ли, своротит. Нет, пусть все горы стоят на месте, на радость альпинистам. Какой из меня исполняющий обязанности следователя? Не было у меня такого в прошлой жизни. Я, конечно, представляю, как выглядят уголовные дела, и даже лучше, чем многие мои теперешние коллеги. Но все эти знания из той, другой моей жизни, и было это сто лет назад, да и законодательство многократно изменилось за это время. До сих пор напрягаться приходится, чтобы глупость не сморозить: хулиганство – это двести шестая или двести тринадцатая?

– Борь… Борис Михалыч, да ты что? Побойся Бога… Какой из меня следователь? – обалдел я. – И мне в августе на учебу ехать…

Тут мне показалось, что я нащупал что-то важное. Да, именно! У меня же соответствующего образования нет, хотя бы любого высшего. Нельзя мне в следователи!

Я тут же вывалил Рябинину свои аргументы.

– Вот! – обрадовался Рябинин. – Я же говорил, что ты умница. Только не зазнавайся, – тут же добавил он.

Я не зазнавался. Когда вербуют на галеры, тоже могут польстить для успеха.

А Рябинин продолжил:

– Ты же сразу в корень узрел. В следователи нельзя – правильно. А в исполняющие обязанности – пожалуйста. Леша, не дрейфь, – бодренько заявил он. – Ты же аттестованный офицер милиции, а какое у тебя образование, никому дела нет. Тебя же не в следователи определяют, а только в исполняющие обязанности, никто наличие диплома проверять не станет. У нас с делами завал, а в августе ждем комплексную проверку из Москвы. Знают ведь, когда ехать: когда с народом хуже всего, а со следователями – тем более. Кто в отпуске, кто в декрете, кто сам болеет, у кого ребенок…

Тут я с Борисом Михайловичем был согласен. Когда у тебя вместо строгого мужского коллектива бабий батальон, будь готов ко всему.

И тут Рябинин выдал:

– А еще пришлось Самсонова срочно в отпуск отпустить. Там у него личные дела…

Вот это да! Я чуть со стула не упал. Стало быть, разговор наш аккурат вовремя состоялся, и следователь нашел вот такой выход из создавшейся ситуации – вообще исчезнуть из поля зрения. Что ж, тоже вариант. Главное, чтобы не поздно было. И весь его скепсис относительно моего предупреждения – блеф чистой воды. Осталось надеяться, что все закончится благополучно.

А пока можно себя и похвалить немножко. И я похвалил.

А Рябинин, не заметив моего удивления, продолжил охмурять меня:

– Вот ты и поможешь нам разобраться. Не ты один, у нас целую бригаду создали, аж три человека, чтобы дела разгребать. А к учебе у тебя как раз срок командировки и истечет.

Да, хитрец ты, однако, Борис Михайлович. Спросит высокая комиссия: «Где у вас такой борзый следователь, который в делах не сведает и нагородил тут всякого?», а ему в ответ: «Так на учебе, отправили повышать квалификацию, чтобы больше, значит, подобных ляпов не допускал».

Я затравленно посмотрел на Рябинина, перевел взгляд на Титана. А мой экс-наставник, мечтательно посмотрев в потолок, сказал:

– А я вот и сам бы в такую командировку сходил. Леха, ты целый месяц будешь жить как белый человек – станешь приходить к девяти часам, а уходить в шесть. И на дежурство исполняющих обязанности следователя не ставят.

А вот о таком я не подумал. И впрямь, побыть немного «белым человеком», без суточных дежурств (у меня обычно две-три смены получалось в месяц), да еще и выходные иметь субботу и воскресенье – мечта. Можно к родителям на выходные смотаться, картошку помочь посадить. В прошлом году не съездил, так хоть нынче… Нет, что-то в этом есть.

И без дежурств – так это совсем прекрасно. У меня тут в личной жизни кое-какие поклевки наметились, свободное время нужно. Нет, не с Мариной. Девочку из педучилища я воспринимаю скорее как младшую сестру, а не как свою девушку. За все время, что прошло со дня знакомства, виделись раза два, может, три. Да и когда видеться-то? На выходные ей из Белозерска ехать проблематично, а мне самому мотаться в город на Белом озере так и совсем не с руки. И писем друг другу не пишем. Вон даже тетя Катя, наша вахтерша, рукой махнула, осознав, что любимую племяшку за меня ей замуж не выдать.

А Маришка еще говорила, что после летних экзаменов ее определят пионервожатой в какой-то лагерь. Кажется, не то на Сухону, не то на юг. Я так и не понял, то ли на реку Юг, то ли на Черное море. В общем, куда-то далеко. Представляю я эти дальние лагеря. Бараки без отопления, баня, а все остальное во дворе. Вроде как у нас на заставе. А Маринка уже радуется: мол, интересно же! Вот пусть себе едет, авось ровесника там подыщет.

– Я дам тебе «глухари» по преступлениям против личности, – пообещал Боря. – И персональную пишущую машинку, она мне нынче без надобности. Там и делать-то ничего не надо, по «глухарям». У нас на них пенсионеры сидят. Допросишь да бумажки подошьешь в дело. Да прекратишь штучек десять-пятнадцать.

Вот она, ключевая фраза! Вот из-за чего сыр-бор! Неопытный и. о. следователя без достаточного основания поторопился с прекращением уголовного дела (это если комиссия что учует). Ай-яй-яй! Так что с него взять – молодой, неопытный. Но мы ему обязательно а-та-та сделаем. Как только с учебы вернется, сразу и сделаем. И другим накажем, чтобы так не поступали.

В таком случае пишущая машинка – бонус явно недостаточный. Да и что там у него? Наверняка какой-нибудь «Ундервуд» выпуска 1912 года и с западающей клавишей «i». Но Рябинин сейчас мог бы и ничего не обещать. Коли приказ о назначении есть, то деваться мне некуда. Это если бы о переводе шла речь, то меня бы спросили, а о временной «командировке» имеют право не спрашивать.

– А что, исполняющих обязанности следователя и в самом деле на дежурство не ставят? – недоверчиво поинтересовался я.

– А куда тебя дежурным следователем ставить? – искренне удивился Боря. – Ты ж там такого наварокосишь. У нас уже есть один такой: возбудит дело по разбою, а там грабеж, а то и просто хулиганка. Ладно, если «светлое», можно в суд отправлять, за время расследования правильная квалификация все равно определится. А если «глухарь»? Сколько раз ему говорил, что «темное» дело нужно возбуждать по наименее тяжкой статье, а ему хоть бы хны. Нет уж, на дежурство я сам выйду, а ты сиди на месте, «глухари» разбирай. Я тебе покажу, что должно быть в уголовном деле, чтобы его можно было в архив сдать.

Покажет он! Правильно я догадался: требуется мальчик таскать каштаны из огня. Но если таскать с умом, хорошая практика получится, да еще и приварок в виде стабильного графика работы. Так что успокоимся и не будем слюной брызгать.

Я порой удивляюсь: почему Рябинин считается лучшим следователем? Кажется, следователю положено быть усидчивым, а этот – словно у него шило в одном месте. Не может сидеть спокойно.

Вон уже вскочил и полетел к двери, по дороге бросив:

– Леша, я тебя после обеда жду. Кстати, в столовке сегодня борщ неплохой. Похуже, чем моя супруга готовит, но лучше, чем в других потравилках.

Кажется, Рябинин в столовой еще и не был. И откуда знает? И кто из нас в уголовном розыске служит?

Мы с Титаном переглянулись и отправились питаться.

А борщ и на самом деле сегодня был неплох, и сметана не слишком разбавлена водой. Пока обедали, я не только работал ложкой, но и еще раз, уже без внешнего воздействия на свой бедный мозг, поразмышлял: за что мне такая сомнительная честь, как перевод в следователи? Обычно в командировки «местного значения» хороших работников не отправляют. Ну а плохих Рябинин просто не взял бы. Странно. Вот я на месте Бориса Михайловича такого работника к себе не взял бы: ни образования, ни опыта. (Точнее, опыт-то у меня, конечно, есть, только кому же я об этом расскажу?) Нет, здесь что-то другое.

Значит, попробуем поразмышлять с точки зрения начальства. Тут интрига сохраняется. Чем сумел подкупить Рябинин моего шефа, начальника розыска, чтобы побудить его к столь щедрому поступку как отдать зонального сыщика на целый месяц, да еще в преддверии учебы, – вот в чем вопрос. Это вам не какая-нибудь фигня по поводу «быть или не быть». Да еще чтобы и Семенов на это согласился… То, что в следствии завал, аргумент недостаточный: в следствии всегда завал, да еще недавнее административно-территориальное реформирование проблем добавило.

На «глухари» меня обещают посадить. Там, видимо, дело совсем швах. Вполне возможно, что по каким-то делам карточки выставили да и забыли про все. Уж скоро сроки пройдут, а в тощих корках три бумажки без единого процессуального действия. А тут вам на голову вскорости упадет не просто проверка, а комплексная инспекторская проверка из МВД. Во все времена только от одних этих слов некоторым начальникам худо делалось. Стало быть, где-то здесь и ответ на все вопросы.

Однако что-то я увлекся. Не пора ли перейти к насущному? Ибо известно, что, тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу. А тщательно пережевывая собственные мысли, кому я помогаю? То-то и оно! Необходимо решительно переключиться на чревоугодие в столовском его исполнении.

Но мозг решил по-своему. Я пилил вилкой на тарелке нечто непонятное под названием «бифштекс», когда в голове всплыла мысль, не страдающая новизной: а ведь, и правда, добрые дела наказуемы. Чем это подтверждается? Да вот чем: несомненно, мой разговор с Самсоновым и мое назначение в следствие – вещи взаимосвязанные.

Осталось только решить, хорошо это или плохо.

Глава пятая

Исполняющий обязанности

Боря Рябинин – добрая душа. Не обманул. Выделил мне отдельный кабинет, притащил пишущую машинку – не слишком и раздолбанную. Снабдил меня новой лентой, показал, как ее правильно заправлять, сообщил, что копирку и бумагу нужно брать у секретаря. А уж потом с барского плеча отсыпал мне пачку уголовных дел – штук пятьдесят, не меньше. Боря за ними два раза в свой кабинет бегал.

– Михалыч, да ты озверел?! – завопил я. – Куда мне столько? Я же окосею!

– Так разве это много? – захохотал Боря. – У меня самого сейчас не меньше, но я еще и начальствую, и на дежурства хожу. Трудись. Изучай пока, вникай. Если что непонятно – спрашивай, не стесняйся. Я потом журнал принесу – распишешься в получении. И какое-нибудь тебе дело для образца принесу, чтобы перед глазами было, что и как.

Я с тоской посмотрел на картонные тощенькие папки, в которых были подшиты листочки. Нет, ну какая зараза меня в эту реальность закинула? Лежал бы себе в больнице, может, меня там и не зарезали вовсе, а так, только почикали? Уже бы и выздоровел, внуков на танцы водил.

Но скули не скули, а разгребать завалы придется. Опись составить, что ли? А иначе запутаюсь и забуду. Но опись – чуть-чуть попозже.