Зелёный луч

После лыж он шёл по городу. В нескольких местах на улице работали группы матросов и солдат. Молодые парни в одних тельняшках и гимнастёрках, работая ломами, лопатами и даже отбойными молотками, весело крушили слежавшийся за зиму, толстый и твёрдый, как камень, снег, обнажали тротуары, громоздили на обочинах улиц и дорог горы снежных и ледяных обломков. Игорь знал: эти горы будут ещё долго, порой до самого лета лежать неубранными, постепенно оседая, медленно истаивая и становясь всё чернее.

23

В середине марта Игорь позвонил домой родителям, как делал это, если была возможность, каждую неделю. Мать рассказала ему о последнем звонке Веры Николаевны: та сообщала, что Людмила выходит замуж.

Эта новость подействовала на него, как шок, – действительно, вначале он даже не почувствовал боли. Напротив, было что-то похожее на радость, радость долгожданного освобождения: наконец, покончено будет с напрасными мечтами, с ожиданием писем, с бессмысленными хождениями на почту. Боль стала пробиваться несколько позже, когда он заметил, что что-то исчезло, ушло из его повседневной жизни, что приходилось теперь отвыкать от каких-то приятных привычек.

Привычек таких было немного, в сущности, одна единственная – привычка регулярно слушать сводку погоды по стране; особо интересовала его погода там, где находилась Людмила. Ему приятно было думать, что и она в этот момент слушает радио, интересуясь тем, какая погода там, где находится он. Эти минуты воспринимались им как некие виртуальные свидания, взамен реальных, настоящих, которых не могло быть по причине большого расстояния между ними. И каждый раз его желанием было, чтоб ещё больше света и тепла было там, где была она, и ещё больше темноты, мрака, холода, каких-то необыкновенных, сугубо неблагоприятных погодных явлений там, где был он. Он надеялся, что чем более суровым испытаниям подвергается он на Севере, тем сильнее, наградой ему, становится её беспокойство о нём: «Как он там?» Ведь это так естественно, что люди, не равнодушные друг к другу, – поначалу хотя бы просто знакомые друг другу! – находясь вдали, задаются подобным вопросом! Не это ли самое Таня имела в виду, когда говорила, что ей достаточно знать, что он и вдали думает о ней?.. Теперь этих воображаемых свиданий, «свиданий-фикс», не стало. Мать советовала больше не писать Людмиле, обещала сама написать сыну письмо и сообщить в нём какие-то подробности. Зачем? И без них всё было ясно.

На другой же день Игорь подписал новый договор с фирмой. Он никому не стал объяснять, чем был вызван этот неожиданный шаг, а родителям и вовсе пока не сообщил о нём, чтобы не дать им повода связать его решение с замужеством Людмилы: в их глазах решение сына могло выглядеть актом отчаяния, каким оно отчасти и было, и, несомненно, вызвало бы новую волну жалости к нему. В конце концов, он заранее знал, что отец и мать одобрят его шаг, знал даже, какими именно словами: «Хорошие деньги зарабатываешь – какой смысл от них отказываться!» С подписанием договора на следующие три года Игорь становился жителем Заполярья.

Случайно вышло так, что в этот же день его институтский товарищ Вадик Уткин, отработав молодым специалистом ровно три года, уволился из фирмы и покинул Север.

На третий день после получения известия боль всё-таки настигла его, она желала быть утолённой – тогда он и написал следующую записку:

«Людочка, милая, ну разве люди так делают! Не нравится тебе человек – почему не сказать ему в лицо: не надо, не говори, не пиши? Зачем окольными путями доводить до него эту весть? Ведь он имел дело с тобой, а не с Верой Николаевной. Нельзя же думать, что ты была бы для него столь большим приобретением, что, потеряв тебя, он наложил бы на себя руки: утопился, повесился или ещё что-нибудь такое с собой сделал. На этот счёт ты можешь быть совершенно спокойна. Человеку этому нужен был объект мечтаний на одну полярную ночь – вот для чего ты была ему нужна! Ни на что другое ты со своей неразвитостью, нелюбопытством, элементарным невежеством не годишься. К сожалению, он очень зол сейчас, злость и подвигает его на откровенность. Но ему отвратительна эта злость, так же отвратительна, как былые мечты, так же отвратительна, как ты».

Не решаясь отправить, Игорь носил пока записку в кармане. В городе он встретил Женю Луценко, своего соседа на маяке, они прошлись по городу, зашли посидеть в кафе «Волна», там Игорь и рассказал товарищу о том, что у него случилось.

– Теперь, значит, возьмёшь бутылочку и помянешь, так сказать? – сказал тот с сочувствием.

– Нет, это не в моём характере. Я ей записку написал. Хочешь прочитаю?

– Валяй! Я люблю про любовь.

Игорь начал читать. С каждым словом записки лицо у Луценко мрачнело.

– Хлёстко! – выдохнул он, когда Игорь закончил чтение, словно слушал он не дыша и с трудом дождался окончания чтения. – Или ты её очень любил, или не любил совсем. Как?

– Не знаю. Знаю только, что там о ней, по меньшей мере, половина – правда.

– Я бы так не мог. У меня, ты знаешь, много баб было. Ну, разругаемся, разойдёмся, а до сих пор встречаемся, как друзья. Жалко ведь, что-то хорошее было с ними связано, с каждой. И они, мои бывшие, знают друг о друге – и ничего. Правда, называют друг друга не иначе как блядь. Они мне так и говорят о других: «Эта твоя бывшая блядь!» – Луценко рассмеялся. – Ладно, Игорёк, не бери в голову. Все бабы дуры, но, к сожалению, без них нельзя. Моя нынешняя Сашенька не лучше других. Меня устраивает её простое отношение к мужикам. Мужчины, говорит она, это вроде домашних животных: их надо вовремя накормить, напоить и выгулять. Так они смотрят на нас. Ну, а нам-то что остаётся? Только не разуверять их в этом – от этого польза и нам, и им.

Конечно, он не любил её, совсем не любил, думал Игорь, расставшись с Луценко. И откуда там быть любви?! Ведь думать о ком-то – это ещё не любить, это только, в лучшем случае, быть на пути к любви. И жалеть ему было не о чем. Разве лишь о том, что он сам о ней придумал, и так привязался, так пристрастился к этому придуманному им образу, что жаль стало с ним расставаться. Разумеется, всё это было ничто иное как результат полярной ночи. Не даром фантазии его, которые ему этой ночью привиделись, лучше сказать, приснились, так смахивали на обманчивые, причудливые сполохи Северного сияния. Оригинал не всегда совпадает с тем, что человек думает о нём, так она сказала, – в его случае, никогда не совпадает! Потому что богиня – вот единственная, кто ему нужен, богиня. Потому что сам он – бог, бог, живущий в мире созданных им образов. Можно ли ими жить? Вряд ли. Потому-то и хочется настоящего, непридуманного, хотя бы один единственный раз в жизни. И единственно настоящее – это его Таня, его Танюша.

24

Игорь позвонил ей на работу.

– Я слушаю! – узнал он её голос – какая радость была вновь слышать её голос!

– Таня! Танюша… – Голос у него сорвался.

– Что, что, мой милый? Что с тобой случилось?

– Танюша! – У него больше не было слов. – Танюша…

Если бы она была рядом, ему не нужны были бы никакие слова. Он опустился бы перед ней на колени, обнял бы её колени и, как библейский блудный сын, ждал бы, когда ему позволено будет подняться.

– Тебе плохо? – спросила Таня: это был встревоженный голос той, которая одна могла спасти, одна могла поднять его с колен.

– Нет, мне хорошо. Когда я слышу твой голос, мне хорошо.

– Что с тобой было? Куда ты пропал?

Он молчал.

– У тебя кто-то был и ушёл, да?

– Да… Нет! На самом деле, нет, не было никого. Ты одна…

– Да подождите немного! – попросила Таня громко и чуть не плача кого-то, кто, очевидно, ждал её у кассы. – Игорёк, ты теперь не один, у тебя есть я и Алёшка.

– Танечка, милая, ты можешь приехать сюда?

– Да, конечно.

– Приезжай вместе с Алёшей. Вы мне оба нужны, очень-очень.

– Мы приедем.

Таня приехала одна, прилетела вертолётом вместе с группой жителей своего посёлка. Рейс был специальный, приуроченный к Празднику проводов русской зимы, празднику, который традиционно каждой весной отмечался в городке. Игорь встретил её на вертолётной площадке вблизи залива, они обнялись и долго без слов стояли, крепко обнявшись, – словно, замёрзнув в долгой разлуке, отогревались теперь в объятиях друг друга.

– Каждый день думала о тебе, и Алёшка каждый день спрашивал, где ты. Что я могла ему сказать! – Её глаза были полны слёз. – Он раньше всегда с радостью ехал на этот праздник, а в этот раз ни в какую, как я ни уговаривала его. Пришлось ехать одной. Попросила бывшую свекровь присмотреть за ним.

– Это он из-за меня… Танюша, у меня есть новости. Я заключил новый договор с фирмой, где работаю, и теперь, как и ты, стал жителем Севера. Получать командировочные от фирмы больше не буду и ездить часто домой тоже больше не буду. Понимаешь?

– Понимаю, – сказала Таня. – Понимаю, что твой дом теперь будет здесь. – Она опять заплакала. – Не могу… Как будто потеряла тебя и опять нашла.

– А я… Я только теперь тебя нашёл, по-настоящему и… навсегда.

На главной площади города были устроены торговые ряды; с корзинами разнообразной выпечки и жареной снеди там ходили одетые в русские народные костюмы официантки из ресторанов и столовых города. Там же на площади была выстроена из снега большая башня, грубостью и массивностью напоминающая Памятник битве народов в Лейпциге, а наверху на сопке работали аттракционы для взрослых и детей. Площадь и главная улица города были запружены толпами гуляющего народа. Сначала Таня и Игорь прошлись туда и сюда между торговыми рядами, потом посидели в кафе «Волна». Там было, хотя и тесно, но уютно и тепло. Столы были составлены в один большой стол посредине, в углу привлекал всеобщее внимание большой, до блеска начищенный медный самовар: гости сами обслуживали себя, наливая для чая кипяток из самовара и набирая сладостей и пирожных из вазочек и подносов на столе.

– Жаль, что Алёшка не приехал, – посетовала Таня.

– Да, жаль. Ну ничего, через год приедет, а сначала мы должны с ним опять подружиться.

– Я этого так хочу!

Разогревшись чаем и пирожными, они отправились в загородный парк, остановились на мосту через речку, огибавшую парк. Выше и ниже по течению речка была широкая и была там покрыта льдом и присыпана снежком. К мосту она сужалась, под мостом течение убыстрялось, вода здесь текла, шумно булькая, не укрытая льдом. Чуть ниже моста посреди потока лежали большие камни, шапки снега на них были оторочены понизу у воды тонкой и прозрачной ледяной бахромой. Вдоль берега, чуть припорошенные снегом, недвижно стояли замёрзшие берёзки.

– Везде живут люди… – задумчиво промолвил Игорь, оставаясь, очевидно, в той теме, которая никогда не отпускала его.

– Ты думаешь, я хочу уехать отсюда? – сказала Таня, она поняла, что он имеет в виду. – Нет, не хочу, мне здесь хорошо.

– Но не всем же здесь хорошо!

– Не знаю, мне хорошо. Природа нравится. Из отпуска на юге всегда с радостью возвращаюсь сюда – там по-своему хорошо, тепло, но дома мне как-то спокойнее.

Вот, и её что-то притягивает к этим местам. Да и сам он суровость северной природы с некоторых пор стал рассматривать как достоинство здешних мест, а в себе самом, живущем и работающем здесь, даже некую гордость избранного обнаружил – после заключения нового договора с фирмой у него есть все основания для этой гордости. Почему бы это? Не потому ли, что человек здесь, на Севере не добавка, не приложение к роскошной природе, как на юге, не пользователь её щедрот, а со своей силой и выносливостью равноценен ей? Равноценен, вот в чём дело! Именно это влечёт сюда активных людей и объясняет их желание здесь оставаться.

Записка Людмиле была при нём, он достал её, изорвал на мелкие клочки и клочки те бросил в речку, течением их быстро унесло под лёд.

– Что это было? – спросила Таня.

– Часть моего прошлого, – подумав, ответил Игорь.

– Ну и бог с ним.

Вечером тем же вертолётом Таня вернулась в свой посёлок.

– Ждём тебя через неделю в твоём новом доме, – сказала она Игорю на прощание.

25

Игорь договорился с бригадиром о небольшом отпуске и через неделю приехал на несколько дней в Дальний. При встрече он и Таня обнялись и расцеловались – объятие и поцелуй получились длинными, они никак не могли оторваться друг от друга. Алёшка, стоя чуть бочком возле, терпеливо ждал. Потом Игорь подошёл к нему.

– Здравствуй, Алёша!

Он привлёк мальчика к себе, обнял и поцеловал, впервые обнял и поцеловал, как родного. Он чувствовал, что Таня украдкой наблюдает за ними, волнуясь о том, как пройдёт их встреча. Алёшка это тоже чувствовал и потому, наверное, смущённый, не проронил ни слова.

Игорь приехал в субботу, когда в посёлке был банный день, и всё немногочисленное население Дальнего мылось в маленькой поселковой бане.

– Хорошо, что сегодня приехал, возьмёшь Алёшку с собой, – сказала Таня. – Мне приходится водить его в женское отделение, а он там стесняется, от девчонок отворачивается, глаз на них поднять не может.

Вечером, вооружившись двумя большими тазами, они отправились втроём в баню. Игорь и Таня шли рядом, Алёшка держался на стороне матери. Игорь решил не торопить события: пусть мальчишка видит, что между его матерью и её любимым человеком закладываются основы будущей семьи, пусть сам решает, в какой момент он захочет в этой новой семье занять своё законное место.

В бане Таня ушла в женское, Игорь с мальчиком пошли в мужское отделение. Там они сначала посидели в маленькой парилке, потом мылись. Игорь мылся первым. Намылил мочалку и протянул её мальчику:

– Алёша, потри мне, пожалуйста, спину.

Тот начал тереть – показалось слабовато.

– Чуть посильнее, – попросил Игорь. – Вот, теперь хорошо, очень хорошо. Спасибо… сынок.

Сказал осторожно, так, как музыкант перед ответственным выступлением, трогая клавишу или струну своего музыкального инструмента, пробует важную, ведущую ноту всего произведения. И так хорошо это сказалось, словно пропелось: «Сынок!» – приятная тёплая волна прошла по телу. Сынок – ничего, что от другого мужчины, зато от любимой женщины. Сынок, сын…

Потом он мыл мальчика, впервые мыл ребёнка. Помнил, как отец мыл его в детстве в бане; как мать мыла, не помнил, слишком маленький был тогда.

– Как мама-то тебя моет?

– Мочалкой.

– И я буду тебя мыть мочалкой, как папа мой меня когда-то мыл, чтобы тело чистое было, и кожа скрипела. Слышишь, как чистая кожа скрипит?

– Слышу.

У Алёшки фигурка небольшая, но по-мальчишески стройная и крепкая, а кожа молодая и гладкая. Это тебе не спинищу, широкую и волосатую, какого-нибудь чужого мужика в бане драить – попросят, так ведь не откажешь.

– Теперь закрой глаза – будем голову мыть.

Вспомнил тут опять собственное детство, когда мытьё головы было самым неприятным в бане, потому что, как крепко ни закрывай глаза, всё равно мыло и оно ест глаза. Вот и теперь…

– Ой, папка, мыло в глаза попало! – пожаловался Алёшка.

Игорь услышал это «папка» – и опять словно тёплой волной его захлестнуло, волной нежности и любви, – так к нему ещё никто не обращался. Мальчишке-то приходилось уже говорить это слово другому мужчине, настоящему отцу, – сказать так чужому человеку было, наверное, не просто. Но сказалось же, вырвалось слово! Люди разные, и дети тоже разные: иные годами не могут сказать и, может, никогда не скажут, а его Алёшка смог. Значит, признал, значит, нужен ему мужчина, отец.

Помывшись, они стояли под душем, ополаскивались; Алёшка сидел у Игоря на руке, и тот старательно обмывал ему ступни ног и проверял, везде ли скрипит кожа, и так на руке вынес его в предбанник вытираться и одеваться. После бани они дождались Таню, и потом вместе пошли домой. Мальчик шёл теперь рядом с Игорем и всю дорогу до дому не выпускал его руки.

Дома они ужинали, пили чай, потом Таня уложила Алёшку спать. На этот раз он, только лёг, мгновенно уснул. Игорь подошёл к его постели, наклонился, послушал его спокойное, ровное дыхание, с удовольствием вдохнул запах чистых волос и поцеловал мальчика в тёплую и пушистую русую макушку. Таня взглянула, увидела слёзы на его глазах и спросила почему.

– Просто хорошо, – пожал он плечами. – Хорошо, а почему-то плачется. Не ждал уже…

– За эти слёзы я тебя ещё больше люблю.

Они убрали со стола, вместе помыли посуду.

– В первый раз ложусь сегодня спать семейным человеком, – сказал Игорь, укладываясь в постель.

– Когда-нибудь это у всех случается, – улыбнулась Таня.

В постели она обняла его, прильнула тесно.

– Знаешь, милый, я хочу, чтоб у Алёшки появился маленький братик или сестричка… От тебя. Сегодня как раз подходящий день для этого…

Через час, усталая, засыпая в объятиях Игоря, она прошептала ему в самое ухо:

– Скоро ты будешь у нас папой.

– Да, как круто меняется моя жизнь! – тихо и задумчиво отозвался Игорь. – Знаешь, о чём я сейчас подумал? О том, что зелёный луч можно увидеть не только на закате дня, но и на рассвете. Как это я раньше об этом не подумал!

–

Не понимаю, – не открывая глаз, Таня покачала головой. – Извини, милый, я уже сплю. Завтра, завтра всё мне объяснишь.

Об авторе

Родился в Ленинграде, инженер-физик, долго работал и жил на русском Севере. Сейчас живу в маленьком немецком городке – мне кажется, нашёл здесь то, что всегда искал: внутренний покой и контакт с природой. Всё, что читатель пожелает узнать обо мне, он найдёт в моих рассказах и повестях на блоге „Реальное Прошлое“.