скачать книгу бесплатно
Был такой эпизод. К весне 1955 года после возведения береговых оградительных дамб мы приступили к строительству большой перегораживающей плотины поперек цепи Келифских озер ниже озера Час-Как. (К2). Воде из Час-Кака надлежало повернуть в искусственное русло Каракумского Канала. Протоку за озером пересыпали перемычкой, вода стала накапливаться, а ниже мы стали возводить капитальную плотину. Туда затащили несколько передвижных домиков для механизаторов. И вот как-то поднялся сильный ветер. Он так свистит и завывает в проволочных оттяжках радиомачты рядом с моей землянкой, что жутко становится.
Поздняя ночь, электростанция в соседней землянке заглушена. Полная темнота. Как только закрываю глаза, встает воображаемая картина: огромные волны, разогнанные ветром, обрушиваются на слабенькую песчаную перемычку, она не выдерживает, расползается и… четырехметровой высоты поток хлынул на спящих людей, вода сносит домики, тонут скреперы и бульдозеры! Я просыпаюсь в холодном поту, с трудом соображаю, что это мне померещилось. А снаружи несется леденящее душу завывание: Уи-и-и-и!!!… Долго уговариваю себя, но только закрываю глаза – та же жуткая картина! Я просто извелся весь.
Наконец, не вытерпел, не дождался рассвета и ринулся в темноту. До перемычки – километра три. Местность – бугры, ямы, кочки, кусты. Топал напролом, локтями прикрывая лицо, уповая на прочность сапог и штанов. Да еще этот сумасшедший ветер. Когда стал подходить, уже начало рассветать. Напряженно вслушиваюсь: не гудит ли вода в прорыве? В вое ветра всё мерещится что-то. Уже достаточно рассвело, с замиранием сердца выглядываю из-за последнего бархана… Стоит моя перемычка целехонькая, тут за изгибом протоки и волны-то почти нет, да и ветер за бугром вроде не так дует! Солнышко поднялось, ветер поутих. Я в полном обалдении прилег на песочек этой самой перемычки, отдышался. И впервые понял, что в тысячу раз лучше быть рядом даже с самыми драматическими событиями, чем «болеть» в стороне от них. Эх, сколько же раз подтверждалась эта истина и на Канале и на паводках и в других делах.
Л. П. Файнберг
На столике у меня – громоздкий черный ящик радиостанции «Урожай», по которой мы выходим на связь с главным инженером конторы Львом Павловичем Файнбергом. Связь идёт открытым текстом, и иногда дебаты с темпераментным Л.П. явно выходят за рамки дозволенного. Вдруг воцаряется гробовое молчание, обе стороны с сожалением осознают, что хватили лишку. Переговоры возобновляются в более спокойном ключе:
Мы: – «надо, надо, надо…».
Он: – «давай!, давай!, давай!…».
Лев Павлович – типичный холерик: стремительный, шумный, соображает мгновенно и очень нетерпелив. Механик «милостью божьей». Это он создал среди голой песчаной степи мехмастерские в Карамет-Ниязе, организовал «переваривание» добитой техники из свернутой стройки канала от Тахиа-Таша в низовьях Амударьи в сторону Красноводска. Он собрал, а, главное, удержал около себя целую плеяду механиков и механизаторов с золотыми руками. Сейчас трудно поверить в каких условиях ремонтировалась техника, какими примитивными средствами это выполнялось.
Вспоминается малюсенькая комнатка в первом доме в Карамет-Ниязе – кабинет Льва Павловича. За столом в облаках табачного дыма утопает маленькая ладная фигурка Файнберга в пилотской кожанке. В зубах – неизменная папироса, а на столе – пепельница в виде увесистого металлического лаптя «сплетенного» чьей-то виртуозной рукой из слоёв сварки. Мне всегда становилось как-то не по себе, когда в пылу жарких споров в этом кабинете кто-либо из «высоких договаривающихся сторон» для убедительности хлопал этим «лаптем» по столу. Слава богу, дальше дело ни разу не зашло.
Мой каракумский наставник Саша Долгов
Крохотную землянку на Час-Каке первое время со мной делил наш механик. Рассказывал, что работал раньше на Севере. И вот однажды забрали его и увезли. Оказалось, где-то под Архангельском сгорела у него автомашина с газогенератором на дровяных чурках. Сгорели люди. А он подался в бега и решил, что «на другом конце географии» его не найдут. Нашли.
Вот на смену этому бегуну механиком и начальником отряда пришел Александр Федорович Долгов.
Среднего роста крепкий мужичок, лобастый, курносый и широкоскулый со светлыми глазами под мощными надбровными дугами. Саша – талантливый механик, истинно народный самородок. Кажется, кроме танкового училища военных лет, нигде он и не учился. Но как этот простецкий с виду мужик великолепно чувствовал технику! Во всяком случае, в тракторах и автомашинах для него не существовало понятий «не знаю, не могу, нечем ремонтировать». Любая развалюха оживала в его золотых руках.
Он выучил меня работать за рычагами бульдозера и скрепера, водить автомашину, иначе, как же можно командовать механизаторами? Частенько после трудового дня, раскрутив все дела на завтра, мы ужинали или «заправлялись», как говорил Саша, и отправлялись в забой. Всегда находилась пара механизмов, почему-либо простаивающих без водителей. И до глубокой ночи мы «пахали» в забое. Со временем я так натаскался, что на равных мог бы потягаться со многими работягами. Это очень облегчило отношения с механизаторами, да и проблема «лапши на уши» рассосалась сама собой. Спасибо Саше за науку.
Тогда я понял на собственной шкуре, что такое труд бульдозериста или скрепериста. Бульдозерное и скреперное оборудование крепилось к базовому трактору «Сталинец» мощностью 80—100 лошадиных сил. Сей «железный конь» являл собою воистину сталинскую заботу о трудовом человеке. Грохот двигателя, лязг гусениц, визг тормозов лебедок – это «музыкальный фон». Трясет в кабине нещадно. Герметизации в кабине практически никакой, тракторист выходит как шахтер из забоя, только глаза и зубы блестят сквозь кору пыли, сцементированной потом. Про легкие и думать не хочется. Уплотнения держат смазку очень плохо, кругом подтеки и грязь. И ко всему этому летом невыносимая жара, к открытому железу дотронуться невозможно. На рабочем месте атмосфера сауны. Летом днем не выдерживали сами машины: перегревались, вода в охлаждении закипала. Ох, и высокой ценой доставался работягам «длинный каракумский рубль»!
Высшими качествами в работнике, по мнению Саши, были умение и смекалистость. Только он мог терпеть у себя в отряде спившегося и опустившегося человека за его золотые руки. Всем он был известен под кличкой «Сапог». Когда дядя Саша Серафимовский в состоянии был работать, его руки творили буквально чудеса слесарного искусства! Тогда он был бог, он мог сделать всё. Мы знали судьбу этого человека: воевал, попал в плен, был отдан на какую-то немецкую ферму. Хозяйка дорожила его виртуозным умением паять и лудить, наладили они изготовление бидонов, вёдер и прочего. Так и выжил. А у нас отсидел своё за плен. К нам попал среди «контингента амнистированных». Долгов ходил любоваться, как работает дядя Саша, готов был простить его слабости за виртуозное мастерство.
Как жестоко разделался однажды Долгов с двумя блатными проходимцами! Как-то вечером ужинаем мы с Сашей. Вваливаются двое. Один остался в дверях, а второй постарше повел разговор в таком духе: мы, начальник, останемся у тебя, мы тебе всех мужиков заставим работать и по струнке ходить, а ты будешь платить нам как надо, но работу с нас не спрашивай. За нами будешь, как за каменной стеной! Ничего не говоря, Саша вдруг метнулся к этому «пахану», схватил за грудки и страшным ударом головой вышвырнул его в дверь. Вагончик наш был на высоких санях, к двери вела лесенка в три-четыре ступени. Оба любителя легкой жизни кубарем грохнулись с высоты оземь. Я не успел опомниться, как Долгов уже с улюлюканьем гнал их пинками вон. Потом рассказывали, что они пешком приплелись в Карамет-Нияз, один чуть ли не с переломом руки, и с первой же оказией уехали от греха подальше. Вот уж, действительно, не на того напали.
Но, зато, с каким терпением, по-отцовски, возился он с молодыми ребятами. Как-то летом 1955 года привезли работать в Карамет-Нияз группу мальчишек из ремесленного училища. Каменщики – штукатуры. Лет по 15—16. Деревенские пацаны с Кубани. Человека четыре попросились у Александра Федоровича взять их на работу в наш отряд. Ну, что с ними делать, думал я, они «железок» и не нюхали. А Долгов их взял! Несколько месяцев они только помогали слесарям: промывали снятые при ремонте детали, подай то, принеси это. Потом стали участвовать в ремонте всё осмысленнее, все косточки трактора прощупали своими руками. Только после этого Долгов разрешил подпустить их к рычагам. А через год можно было наблюдать картину, как в кабине бульдозера вертится шустрый худенький пацан Костя Монахов. Лихо орудует рычагами лебедки и фрикционов, а рычаг скорости переключает ногой! «Прямо как обезьяна!» – хохочут мужики. Знаю, что Заслуженный механизатор Константин Монахов и сейчас трудится на трассе Каракумского канала. А обязан он этим Александру Федоровичу Долгову.
Как-то привез Саша деваху: крепко сбитая ладная белотелая красавица лет восемнадцати. Огненно-рыжая. Обустроился Саша по-семейному, я остался один. Мы думали, собьёт он оскомину, вылиняет её рыжина, и прощай! Да еще разница двенадцать лет! Ан, нет! И цвет волос оказался натуральный, и характер со временем прорезался, будь здоров! Прикипел Саша к своей Рыжей на всю жизнь. Двух сыновей подарила она ему, по всем стройкам мотается с ним.
А по-первости случился с Рыжей такой конфуз. Простыла она, провалялась с высокой температурой несколько дней, а потом на живот стала жаловаться. Может аппендицит? Снарядил Саша машину в Ничку, отправил её к медикам. Вдруг, довольно скоро возвращаются. Оказывается, растрясло Валюху, вылезла юная скромница «до ветру»… и болезнь кончилась! Посмеялись. Мужикам дай только позубоскалить, Долгова не пощадят. Извини, Рыжая.
Мы долго жили вдвоем, крепко сдружились, кажется, в силу нашей полной непохожести друг на друга. Он – фронтовик, мужик, как говорят, «от сохи», талантливый умелец и знаток не только в механике, но и в душах человеческих. А я – городской книжник, вчерашний студент, мало, что видевший в жизни, но упрямо придерживающийся своих принципов в понятиях «что такое хорошо и что такое плохо». Сколько вечеров провели мы вместе вдвоем или в компании, когда Саша рассказывал о своих фронтовых похождениях, о всякой всячине «за жизнь», наконец, просто анекдоты, которых знал он великое множество. Память у него великолепная. Это был настоящий лидер, и я благодарен судьбе за такого учителя при первых шагах моей самостоятельной жизни и работы.
До последних лет мы изредка с удовольствием встречались. При его буйном нраве жизнь его не очень баловала, но его авторитет прекрасного механика был незыблем. Строил Нурекскую ГЭС, потом – Рагунскую. Знаю, что его «бросают» на самые трудные неординарные дела, где, кроме профессионализма, требуется смекалка и принятие самостоятельных решений.
Каракумцы
После эвакуации из зоны затопления Час-Кака остаток зимы пришлось провести в Карамет-Ниязе в передвижном вагончике с двухъярусными нарами. Отопление солярочное: на стене висит «топливная емкость» – бачек от рукомойника, вместо соска вделана тонкая трубка с краником, по ней солярка капает в жестяную печку. Тепло, но все ходили как трубочисты. Народ прибывал, с жильём было совсем худо, приходилось довольствоваться малым. Жили все вместе: два итээровца и пять механизаторов. Если мне не изменяет память, это были бульдозеристы Мартьямов, Сергей Ковальчук, Виктор Петсон, Борис Меннакзамов, Сергей Бочевский и Виктор Коваленко. Все они уже тогда были мастерами своего дела, все впоследствии много лет проработали на Канале и стали буквально асами профессии. Конечно, на огромной стройке было много других прекрасных мастеров, но я рассказываю о тех, кого хорошо знал.
Надо сказать еще вот о чем. Среди рабочих было немало амнистированных в связи со смертью Сталина. Теперь хорошо известно, что это были отнюдь не политические. А уголовник никогда себя неправым не считает. Наверное, были и невинно пострадавшие. Никто нас этому не учил, но все руководители свято соблюдали правило: в душу человеку не лезь, если захочет, сам исповедуется. А ценился человек по работе, по отношению к товарищам. Труд всё и всех расставил по местам, особенно, когда пришло каракумское лето. Очень скоро куда-то исчезли разные захребетники блатного пошиба, все эти «паханы» и «законники».
На часкакских дамбах работал у меня скреперист некто Веревкин. Маленький, но силы огромной, грудь круглая как бочонок. Что-то стал он с приятелями пропадать на два-три дня. Ситуация прояснилась, когда «загребла» их милиция. Они добирались в Керки до железной дороги и там «работали по специальности», грабили в поездах. Потом возвращались на стройку. Но самое удивительное, ведь работали как звери, наверстывая упущенное, правда, при помощи «чифиря», крутого отвара чая.
Каракумская действительность оказалась не по зубам любителям легкой жизни, оставались настоящие труженики. Конечно, такая стройка – это не пансионат благородных девиц, как и везде – люди разные и противоречивые, но главное – стройка не стала вотчиной блатняков.
Взять, хотя бы, упомянутых моих соседей по жилью. Одинакова в них была, пожалуй, только одержимость «железками».
Живчик Буря
Вот Боря Меннакзамов, щупленький всегда улыбающийся татарчонок. Подражая ему, все звали его Буря. Около него всегда хохот от его прибауток и брехаловки. Он не очень тверд в русском, у него характерный акцент с проглатыванием гласных, но на душе становится веселее от его трепа. Буря всегда готов помочь любому.
Феномен
Вот феноменальный Петсон – типичный латыш: выпуклые светлые глаза, острый нос, высокий лоб, прямые русые волосы. Во всем небольшем теле, кажется, ни жиринки. Говорят – «двужильный». Этот, наверное, «четырехжильный», в работе просто одержимый. Я свидетель такого случая. У его бульдозера ночью в забое потек сальник бортовой коробки передач. А рядом с нашим домиком стоял на ремонте чей-то трактор. Он подогнал свой бульдозер к этому трактору, один разобрал две бортовые, переставил исправный сальник на свою машину, собрал обе и уехал до рассвета! Один! Понять и оценить такое способны только механизаторы. Потом, когда его, конечно, разоблачили по следам, даже настоящего скандала не случилось, так мужики были потрясены!
Если он не был занят работой, он ГОВОРИЛ: излагал, спорил, доказывал, убеждал всех и вся в своей правоте. Всё с той же одержимостью! Что? О чем? Да что угодно! Что работать надо только на уровне рекордов, тогда и заработки будут рекордные. Что жить надо только по-петсоновски, то есть зиму работать, а три – пять летних месяца проводить на море в Адлере в свое удовольствие. Что надо не скупиться и на трассе держать около себя молодую бабу – окупится. Он так и делал. Через год—два ему не стали при возвращении из самовольного отпуска давать новый бульдозер. Он восстанавливал какую-нибудь развалюху своими руками и опять давал рекорды и имел рекордные заработки. Изобрел он впоследствии «соху»: рыхлитель на шарнире сзади бульдозера. Здорово для тяжелых грунтов. Но я не завидую тем деятелям ВОИР и администрации, на которых замкнулась эта петсоновскоя идея. Ему бы образование, там генералу «делать нечего вообще», как поётся у Высоцкого.
Трактор «потух»
Помню братьев Курбановых. Младший Курбан Курбанов – высокий чернобровый красавец с крупными чертами лица. Он прекрасно работал, хорошо разбирался в технике и надежно выполнял любые задания. Года через полтора-два привел он старшего брата Тачмурада. Тот, очевидно, бульдозер видел впервые, но он только что освободился из заключения и готов был взяться за любую работу. Долгов согласился взять его: было бы желание, научим. Вот Курбан и стал его натаскивать. Через какое-то время Тачмурад освоился с рычагами, стал «пахать» неустанно. Но, если вдруг трактор заглохнет в забое, шел звать на помощь: завести сам не мог. Все с уважением наблюдали, с какой одержимостью старается встать на ноги этот немолодой по нашим тогдашним меркам мужик.
Однажды днем приходит он очень расстроенный. Брата нет. «Что такое, Тачмурад?» – «Трактор потух!» – с трудом подобрал он русское слово. – «Как потух?» – «Совсем потух!» – «Пойдем, посмотрим, сейчас заведем!». Оказалось, сорвало поршень, шатун пробил блок и торчит наружу. А взрослый крепкий мужик, натерпевшийся уже в жизни немало, облокотился на гусеницу и буквально рыдает: рухнула надежда, опять одни несчастья! Ни слова упрека не сорвалось у бешеного в таких случаях Саши Долгова. «Плюнь, брат, это же всего-навсего железо! Из-за этого дерьма не стоит так переживать. Всякое бывает! Что-нибудь придумаем». Дал он команду, наладили какой-то трактор из ремонта. Постепенно Тачмурад освоился, стал зарабатывать прилично и зажил по-человечески. Даже медалью был награжден.
Ковальчук
Прямая противоположность Буре – Сергей Ковальчук. Отлично сложенный высокий красавец-мужчина, черные вьющиеся кудри, серые глаза. Но какая-то жутковатая ухмылка бродит на его тонких губах… Молчун, слово из него клещами не вытянешь. К такому не сунешься с трепом. Это человек, крепко обожженный жизнью. Несколько раз под хмелем он порывался было что-то объяснить, но всякий раз дело кончалось нервной трясучкой и ничего связного от него услышать было невозможно. Одно я понял: что-то страшное и жестокое проутюжило его душу.
Интеллигент Аман
Еще один ветеран нашего отряда – Аман Аннамурадов. Очень симпатичный, доброжелательный, я бы сказал интеллигентный человек. Ладный, спокойный. Высококлассный бульдозерист. Кажется, он из учителей и вот сел за рычаги. У каждого жизнь складывается по-своему. К нему так и тянулись все ребята-туркмены, ведь он самый грамотный среди них и не только среди них. И справедливый. Хороший парень.
Зануда Коваленко
С двойственным чувством вспоминаю я Виктора Коваленко. Из «старичков» он дольше всех проработал в моем прорабстве. Маленький, подвижный, с хитрыми круглыми быстрыми глазками и удивительно низким сильным голосом, язвительный Коваленко был прекрасным собеседником в бесконечных суждениях «за жизнь». Его хлебом не корми, дай поспорить. Обо всем у него свои четкие холостяцкие понятия, своё знание людей. Он часто возвращался к теме о том, как его, знаменитого бульдозерного аса не приняли в родной колхоз на Кубани: мол, не нужны летуны, своих механизаторов хватает! Он был крепко озадачен и обижен. И этот мой земляк и приятель Коваленко становился просто наказанием для меня, как только наступала пора закрывать наряды. Я теперь сильно подозреваю, что ему не так важен был результат, как удовольствие от процесса «потрясти как грушу чью-нибудь душу». Увы, по молодости я оказался подходящим объектом. Со всеми вместе остальными рабочими было проще уладить все вопросы, чем с ним одним. С тех пор сидит во мне глубокая неприязнь к пресловутому «нарядному хозяйству».
Мастер экстра-класса
Сергей Бочевский все время работал в других отрядах, но однажды я принимал от него работу во время отпуска его прораба. Когда участок канала был вчерне готов, Сергей попросил меня сделать предварительную съемку. На забое длиной около ста пятидесяти метров я пронивелировал три-четыре поперечника, сказал ему, где какие недоборы. Когда он позвал меня снова, я стал пенять ему, зачем так «вылизал» поверхность, ведь наверняка придется еще доводить. Каково же было мое изумление, когда на всем участке я не смог обнаружить отклонений более двух-трех сантиметров! Это в песчаном грунте плавающим ножом весом тонны полторы! Вот это класс! Потом Сергей рассказывал, что раньше работал на золотых приисках открытой разработки, там и набил руку.
«Вездепроходец» Саня
Наш прорабский транспорт – автолетучка ГАЗ-51. В фургоне удобно возить людей и весь наш геодезический инструмент, а то и какие-нибудь железки или автоген, электросварку. За рулем – неизменный Саша Романов, очень симпатичный крепыш небольшого роста. Саня виртуозно водил свой «газик» в песках, предпочитая целину тамошним «дорогам». Кстати, по проходимости в песках ГАЗ-51 очень высоко котировался среди наших шоферов. Саня умудрялся содержать свою «кормилицу» в отличном состоянии, гордился, что наездил без ремонта больше ста тысяч километров. И каких километров! Александр Романов до пенсии проработал в Каракумстрое.
«Друг Сибоб»
А вот еще один «покоритель» Каракумов. Где-то за Ничкой появляется как-то ОРСовская (ОРС – отдел рабочего снабжения) автолавка с новым продавцом-водителем: здоровенный мордастый шустряк Юра Сивов. Проехал он пару раз по трассе: это сто километров от его орсовской базы и сама трасса около ста километров. Огляделся слегка и решил провернуть гешефт: в нарушение «сухого закона» завезти водку и давать в долг до зарплаты, а потом собрать деньги с «наваром». Желающих нашлось, естественно, множество. Раздал он «под карандаш» не один десяток ящиков, предвкушал хорошие барыши. Не получилось. На трассе сотни людей, все чумазые, на одно лицо. Да и Юра при таких возможностях трудился всегда в подпитии, многих видел всего раз. Собрал жалкие крохи. Конечно, скандал, выгнали его с автолавки, грозили судом.
Пришел он к нам в отряд, просится на бульдозер: надо отрабатывать. Посмеялись, но начальник наш, Саша Долгов, рассудил так: «Раз наши мужики водку твою выпили, придется выручать. Ты же шофер все-таки, бульдозер освоишь». И уговорил маленького худенького Борю Меннакзамова взять к себе на выучку этого пузатого горе-коммерсанта. Потом они работали так: днем в жару пахал Юра, пока трактор терпел. Вечером приходил Боря, исправлял его «свинорой» и работал «по холодку» до утра. Это был участок очень больших выемок, около пятнадцати метров. Одной траншеи хватало не на одну смену, работа стабильная и заработок обещал быть приличным. Так и получилось.
Прошло больше месяца. Вдруг передают с оказией Сивову записку от нашего участкового милиционера, был такой старик, один на всю трассу. Карандашом на клочке бумажки:
друг сибоб приходи а то сам знаиш что будет ?
А в конце нацарапана очень выразительная решетка! Все укатывались от хохота от такой повестки.
И Сивов не расстраивался: он уже получил первую зарплату, поехал с первым взносом.
Прижился у нас «друг Сибоб». Стал классным бульдозеристом, привез под стать себе жену и аккордеон. Никогда не унывал, всё в своем репертуаре: играл, пел, показывал со сцены фокусы, в финале которых одним духом опустошал «из горла» пол-литровку водки, возникавшую «из ничего». В пику начальству и «сухому закону». Ему это, что слону дробина.
Такие мужики и строили Канал.
По «ниточке»
К лету 1955 года были завершены первоочередные работы по строительству оградительных дамб на Келифских озерах, шло накопление воды в озерах и назревало новое событие – пуск воды в первый участок искусственного русла Канала. Это был участок от Час-Кака до Карамет-Нияза, (К2) – всего километров семь. Уже вся землеройная техника была распределена между строительными участками, или как их тогда называли, отрядами. Каждому отвели захватку протяженностью десять километров. Отрядов было три, назывались они по номерам: №1 – начальник Алексей Лисов, прораб Антонина Новикова, №2 – начальник Иван (?) Каграполов, прораб Юрий Шопин, N3 – начальник Александр Долгов, прораб я, Владимир Верный.
Если не ошибаюсь, пуск воды по первому участку приурочили к 1 Мая 1955 года. Съехались все строители, приехало начальство во главе с С. К. Калижнюком. Отчетливо помню, как еще во время строительства С. К. К. тряс перед носом Тони Новиковой своей культей с обрубленными пальцами и категорически требовал: «Канал должен быть по ниточке!». Сколько сил и нервов потратила Тоня, сколько порвала голосовых связок, сколько труда вложили механизаторы! Мы все болели за Тоню, бегали смотреть на ее «первенца». И они сделали-таки «по ниточке»! Торжественно была вскрыта головная перемычка и под всеобщее ликование вода пришла в Карамет-Нияз. Но наполненный канал, к сожалению, уже не выглядел таким отутюженным, «ниточка» несколько расплывалась.
К этому времени в голове Канала еще один участок вел проводку землесосов с разработкой русла и укреплением оградительных дамб. Там прорабствовали Анатолий и Юля Зоновы. На Час-Каке набирал силу участок по строительству сооружения на 105 километре трассы. Возглавлял его Павел Васильевич Голубев, наш с Вадькой институтский однокашник. На 122 километре монтировали шагающие экскаваторы. На них возлагали большие надежды, увы, впоследствии не оправдавшиеся. Шло полным ходом и строительство базового поселка в Карамет-Ниязе. Там работами руководил Степан Евдокимович Кучеренко. В 1955 году выросла целая улица коттеджей и других построек.
Короче говоря, работы велись во многих направлениях, но главным было, разумеется, вгрызаться в пески и вести за собой воду.
Анти – «ниточка»
Километрах в 30 от Час-Кака трасса пролегла по резко пересеченной местности. Сравнительно спокойная, местами такырная зона сменилась беспорядочным нагромождением барханов и котловин, небольших и с перепадом отметок в 6—8 метров. Иной раз ось выемки попадала на высокий бархан, а грунт приходилось сталкивать в рядом лежащую котловину. Вот тут-то и стали одолевать нас крамольные мысли. Ведь какая наша основная цель? Как можно быстрее провести воду по трассе, остальное доберут землесосы. Наша задача – пионерная траншея! С другой стороны, мы видели на первом участке и дальше, что наполненный водой канал уже не выглядел таким вылизанным, пресловутая «ниточка» сильно смазывалась. А при длительном прохождении воды начиналась и переработка берегов в местах поворотов трассы или перемены плотности грунтов: ведь канал в песках, это живая река со своими законами жизни. На свой страх и риск стали мы по возможности обходить барханы, использовать местные понижения. Конечно, с соблюдением заданного сечения Пионерки, с плавными переходами и в пределах полного сечения Первой очереди. Продвижение по трассе пошло значительно быстрее, хотя, признаться, внешне готовая Пионерка выглядела не совсем «по ниточке».
И вот как-то нагрянул к нам С. К. Калижнюк, увидел наши «художества». Боже мой, какой он нам устроил разгон! А мастер он был по этой части выдающийся, надо отдать ему должное! В моей прорабке были, кажется, еще Юра Шопин и Толя Зонов. Терять нам, собственно, было нечего, мы были убеждены в своей правоте, а безропотное подчинение начальствующим авторитетам в нас еще не вселилось. И мы кинулись отстаивать свою правоту во всеоружии молодых глоток и основательной инженерной школы. Вытащили свои сравнительные схемы, чертежи, подсчеты вариантов и сокращения объемов работ. Ясно было, что так быстрее, а ведь это сейчас главное. К чести С. К. К., он со своим колоссальным опытом быстро понял, как теперь бы сказали, эффективность такого подхода. Думаю, немалую роль сыграло и то, что он убедился в продуманности и грамотности нашей работы. Хитрющий и мудрый Калижнюк вдруг махнул рукой и со словами «А-а, вас не переспоришь, делайте, как знаете!» – встал и уехал. Мы по-мальчишески ликовали. Еще бы, самого Калижнюка переубедили! Именно, переубедили, а не переспорили.
О друзьях-товарищах
Давно, очевидно, надо рассказать о моих каракумских друзьях- товарищах.
Я уже говорил о том, как мы, ленинградцы, попали на канал. А вот из Киевского гидромелиоративного института на строительство Каракумского канала в 1954 году была направлена большая часть выпуска, около 20 человек. Назову, кого знаю. В Керки на Головном и «Эксплуатации» работали неразлучные Лида Кваша, Крива Маша, Миненко, Позенко и Скляр. Так в рифму их и называли. Были киевляне и в Мары: Кашпур, Оленич. Были и в ашхабадском Туркменгипроводхозе: Борис и Женя Дмитриенко, Роза Фридман. Всех их я тогда знал плохо или вообще не знал. А на строительстве Пионерного канала прорабствовали мы вместе с киевлянами Юрой Шопиным, Анатолием Зоновым, Антониной Новиковой, Степаном Кучеренко. Мы, трое ленинградских политехников – Павел Голубев, Владилен Парфенов и я отлично сработались и сдружились с ними.
Это были люди, отрочество или юность которых пришлись на годы войны. Многие пережили ужасы оккупации или эвакуации, а кто постарше – и повоевал. Так, Степан Кучеренко партизанил. Все были очень непритязательны по части житейского комфорта, годами обходились солдатским минимумом: койка в передвижном домике, питание в общей столовой. Многие по два-три года не бывали в отпуске. На одном месте жили не более нескольких месяцев. А чего стоили каракумский зной, обжигающий «афганец» и пыльные бури! Не сладко было и зимой в наших фанерных домиках-юртах, обтянутых матами из мешковины и брезентом. В конце концов никто принудительно не мог бы задержать нас в песках, положение об обязательной отработке трех лет – вещь относительная. Однако, я не знаю ни одного случая бегства среди молодых инженеров.
Напротив, несмотря на труднейшие условия работы и жизни, мы всегда были веселы и при первой возможности собирались вместе на славные застолья. Позже вошли в систему выезды к воде на рыбалку. Обычно это было в дни праздников, когда к этим выходным прибавлялись два-три за проработанные воскресенья. Делалось это, собственно, для того, чтобы кто-то из рабочих смог за эти дни съездить домой. Мы же никуда не уезжали, а выбирались вверх по трассе до воды и там прекрасно проводили время «на лоне»: рыбачили, варили уху на костре, выпивали, болтали обо всем на свете и чувствовали себя великолепно. (См. Фото).
Отдых на рыбалке 7 ноября 1957 года
Мой друг Вадим
Сначала прорабствовал, а потом работал в ПТО конторы мой лучший друг Владилен (Вадим) Парфенов. Мы окончили одну школу в Южно-Сахалинске, вместе поехали в Ленинград и поступили на один факультет с той только разницей, что я сдавал экзамены, а он как медалист был принят сразу. Все годы учебы мы жили вместе в общежитии и вместе приехали на Канал.
Опишу одно наше приключение.
За пять лет учебы в институте у наших родителей только один раз хватило средств на нашу поездку домой на каникулы. Это было после третьего курса. Самое дешевое – до Владивостока – поездом, а там пароходом – на Сахалин. В Москве выбирать не приходилось, достались билеты в вагон с детьми. На практике мы оказались в атмосфере круглосуточного детского сада. Малыши визжали и шумели, забирались к нам на верхние полки. К Вадьке липли, как пчелы на мед. Он с ними кувыркался, играл, пел, декламировал стишки. Мамаши просто таяли.
Через несколько дней пути нащупали мы великолепную отдушину. На пути из «материка» на восток ресторан был практически пуст, народ возвращался из отпусков. Мы с Вадькой устраивались в ресторане у окошка, брали по бутылочке пива и любовались пейзажами за окном. А в Сибири, особенно у Байкала и далее вдоль Амура, красоты были потрясающие.
Ближе к Чите сложилась наша безотказная миссия – провожать сходящих. У всех дети, чемоданы, узлы, сумки. Кто же поможет как не два здоровых парня на весь вагон. Уже составлялись графики на дни вперед. Но…
На восьмой или девятый день пути прибыли мы в Читу. До Владивостока еще суток трое. Стоянка поезда час. Беру инициативу в свои руки. Из телефонной будки через Справочное аэропорта выясняю: завтра есть рейс до Южно-Сахалинска. Мягкий или жесткий, пока не известно. Цены соответственно. Выворачиваем карманы – тютелька в тютельку на мягкий! Тут и решать нечего, трое суток поездом, потом трое пароходом, а тут – часы! Из вагона нас провожал горестный хор детишек и мамаш: помощники смылись!
В городе зашли в столовку, заказали по супчику, а в основном налегали на хлеб. Благо карточки только отменили, и впервые хлеб свободно появился на столах.
Добрались до аэропорта, уточнили – рейс утром. Надо ждать. Томимся голодные. Поздно ночью говорят – борт жесткий. Вадька идет к Справочному с тем же вопросом. В ответ ругань за окошком, там его приняли за меня, вот и возмутились. Убедително! Благо, в аэропорту есть ночной ресторан, теперь наше место там!
Назавтра мы были дома.
Вадька в те годы всех покорял своей общительностью, отличными способностями, природным артистизмом. За что бы он ни брался, все у него получалось: и учеба шла легко, и стихи при случае сочинял. А как пел и играл на балалайке! Он был любимцем всего курса. После Первой очереди он работал на строительстве сооружения Джар в Марыйской области, затем на второй и третьей очередях Канала в ПТО Ашхабадского СМУ.
Его знало множество старых каракумцев. На Канале Вадим и женился. У них с Леной двое детей: мой крестник Дима и младшая Лена. К сожалению, умение в молодые годы поддержать мужское застолье с годами приняло форму болезни затяжной и тяжелой. В восьмидесятых годах Вадим переборол проклятый недуг, очень полезно работал в ПТО строительства Сары-Язинского водохранилища. Вырос Дима, младший Парфенов, биофизик в Питере, отличный парень, умница и не белоручка.
К сожалению, мне выпало похоронить друга в Ашхабаде.
«Зонтик» и Юля
Анатолий Зонов такой же, как Шопин и я, прораб мехотряда. Небольшого роста худенький рыжеватый парень с большущими голубыми глазами на выкате. Человек скромный и трудолюбивый, всегда с улыбкой готовый на. любую работу. Друзья ласково звали его Зонтик. На Канале работал он прорабом участка сухопутных земмеханизмов, а потом на земснарядах. После Первой очереди Анатолий Васильевич работал на стройках Узбекистана и Казахстана, начальником отдела Гипроводхоза в Симферополе. В 1978—1983 годах – он главный инженер строительства Сары-Язинского водохранилища на реке Мургаб в Туркмении. С первых дней на Канале тихий Зонтик обскакал нас всех, женился на своей землячке Юле. Вместе они прошли всю жизнь по стройкам Средней Азии и Крыма. Трое детей, внуки. Много лет мы дружили семьями. К сожалению, инсульт рано унес жизнь Юли. Анатолий и сейчас (2007год) трудится как муравей вместе со своей новой женой Люсей на своем дачном участке под Симферополем. Вырастил сад, возделал огород, даже коз развел. А главное, дом соорудил на скале такой, что и зимой они там обитают вдвоём. И надеются они только на Бога да друг на друга.
Юра и Лида Шопины
Самым заядлым охотником и рыбаком среди нас был Юра Шопин. Этот богатырского сложения парень всегда был уравновешен и справедлив. Он не лишен самоанализа и желания поглубже понять людей. В работе на него спокойно можно было положиться: все делалось тщательно, грамотно, толково. Внешне прямая противоположность ему его жена – миниатюрная подвижная и звонкоголосая Лида. Юра благодушно и даже демонстративно принимал своё подкаблучное положение. В восьмидесятых годах Георгий Георгиевич Шопин преподавал на кафедре мелиорации Мелиоративного института в г. Ровно. К сожалению, он рано умер.
Вадим Парфенов, Юра Шопин и Анатолий Зонов
Девчата
Особую прелесть в нашу жизнь вносило присутствие девчат-киевлянок. Кажется, только Кучеренки приехали женатыми. Их так и звали: «Стэпан та Свэта». Здесь создали семьи Лида и Юра Шопины, Юля и Анатолий Зоновы, Галя и Павел Голубевы, Лида и Юра Степаненко… Но, это, конечно, попозже, а первое время была веселая и душещипательная пора встреч, сердечных страданий и радостей. А как песни распевали русские и украинские, современные и старинные!
Уже после первых отпусков вернулись многие механизаторы с женами. Стало веселее смотреться вокруг. Женщины появились в конторе, магазинах, детсаде. Работали реечницами, уборщицами, лишь бы только не сидеть дома.
Через три года в нашем отряде пришлось организовать школу. Вместе занимались сразу ученики всех начальных классов.
Я чуть было не женился на их юной «училке» Люде, но не успел уговорить. Строительная судьба забросила меня на другой объект, а Люда уехала к родне аж в Мурманск. А тогда увлекся, ухаживал, как мог. Например, храбро взялся за ремонт её лампового радиоприемника, хотя раньше понятия не имел о сем предмете. Разобрал, почистил, что-то паял с помощью спичечных головок. Удивил всех и больше всех удивился сам, но приемник заговорил!
Сейчас смеются: «В Советском Союзе секса не было!». Обо всем Союзе судить не берусь, но в наших условиях его действительно не было в современном вольном городском понимании. Конечно, были и мужики, охочие до любой юбки, с их рассказами о великих подвигах по этой части. Были и девушки не очень строгого поведения.
По этому поводу вспоминается такой курьёз. Как-то прихватила меня жестокая ангина: температура подскочила к 40°, всё плывет перед глазами. Пришлось ехать к медикам на базу в Ничку. А обратно возвращаться нет никаких сил. Вадька тогда работал в конторе на Ничке. Он взялся устроить меня на ночь. Притащил меня в какую-то юрту, уложил в кровать. И я совершенно отключился. Очнулся ночью, не могу понять, где я. Обстановка совершенно не знакомая, а под боком у меня примостилась какая-то девица практически нагишом. Я сознавал, конечно, как следует вести себя мужику в такой ситуации, но, увы, сил не было никаких. Так и отвалил в полной прострации. Оказалось, что Вадька привел меня в юрту, где жила его Лена с напарницей. Лена ушла ночевать к Вадьке, а меня оставила на «попечение» своей подруги. Потом, конечно, не раз жалел об упущенной возможности, но, увы, «поезд ушел».
Но надо понимать вот что: на такой стройке не было случайных людей и просто праздношатающихся. Туда проблема еще добраться, без нужды никто не сунется. Это не город, где дело только в выборе. В небольшом отряде нет никого лишнего. Всячески поддерживали тех, кто привозил жен, отводили отдельную юрту. Не думаю, что строго изучали, есть ли брачные записи в паспортах. Такой ас, как Петсон, мог себе позволить привезти «сезонную» жену, на которой впоследствии, кажется, и женился. То же произошло с Долговым.
О себе могу сказать, что излишней сексуальной озабоченностью не страдал, наверное, порода такая. В нашем роду нередки очень поздние браки.
А об одном таком «озабоченном» нашем электрике красавце-сердцееде Алексее были у нас в ходу куплеты:
В Керки поехал Лёша,
На танцах он бывал
И взгляд он мимолётной
