Ссыльнопоселенец

Один из молодых работяг сходил вдоль стеночки к лежащим на грязной земле телам и коротко ткнул их топорищем. Он один-единственный не был вооружен огнестрелом, только плотницкий топор в руках. Впрочем, никогда топора не недооценивал. Сам в юные годы наловчился метать топор на десяток шагов настолько уверенно, что из десятка раз десяток попадал туда, куда хотел, и втыкался топор так, что вытаскивался с трудом.

Из-за спины послышался топот лошадиных копыт, фырканье и скрип телеги. Точнее, брички, на которой приехал здешний шериф. Качнув бричку на рессорах, он тяжко слез с нее и неторопливо, аккуратно обходя лужи, вошел в проулок.

– Что здесь, Михалыч? Опять новички? – так же неторопливо обратился он к пожилому с винтовкой.

– Да. Слышим – выстрелы, мы сюда. Подбегаем – этот мужик держит того борзого на мушке, на земле два холодных валяются. Ничего необычного в принципе.

– М-да, необычного точно нет ничего. – Шериф хмыкнул и повернулся ко мне, коротко глянув на торчащую из грязи пустую гильзу и на одностволочку, которую я опустил и держал одной рукой, стволом вниз. Точнее, на взведенный курок ружья. – Что тут было, мужик?

– Шел мимо. Проходя, услыхал, как этот и тот, без полбашки, пытаются опустить очкарика. Очкарик, увидев меня, попросил помочь. Эти повернулись ко мне, наставив ружья и угрожая убить, если не свалю. Очкарик в этот момент попытался взвести курок своей фузеи, но не успел: этот выстрелил ему в живот. Я убил второго борзого и успел перезарядиться, пока живой борзый корячился со своей «муркой». Потом взял его на мушку и ждал власти. – Что было, то я и рассказал, мне придумывать нечего.

– Почему не грохнул второго? – поинтересовался шериф.

– Это ваш дом, я в чужой монастырь со своим уставом не лезу, – коротко ответил я, не покривив душой.

– Так, а ты что скажешь? – шериф повернулся к молчащему до этих пор урке.

Из яростного потока фени и мата я сумел выделить, что это я убил обоих – и очкарика, и второго урку, которым первый был другом и братом.

– Что скажешь? Ведь кто-то из вас врет? – спокойно повернулся ко мне шериф.

– Сколько выстрелов вы слышали? – поинтересовался я у мужиков.

– Два, – ответил старший, а остальные кивнули.

– Я стрелял один раз, вон гильза лежит. Второй раз выстрелило ружье этого парня, – кивнул я на лежащую в грязи недооткрытую одностволку. – Раз я стрелял один раз – значит, врет он.

– Угу, – подняв ружье и с усилием переломив ствол, буркнул шериф.

Вытащил из ружья патрон, что меня добило – папковый, то есть в картонной гильзе, – понюхал его и отбросил в сторону. Подойдя ко мне, он протянул руку к моему «ежику», забрал у меня ружье, спустил курок, переломил и вытащил патрон. Поглядел на него, опять вставил в ружье, вернул его мне. Кивнул своим двум молчаливым и здоровущим помощникам, указав подбородком на урку. Те мигом его скрутили, борзой даже пискнуть толком не успел. Шериф подошел к ним, коротко охлопал парня, вытащил у него из кармана деньги, отсчитал какую-то часть, сунул себе в карман, остаток бросил на валяющийся рюкзак. Туда же лег ремень с ножом в ножнах. Урка попытался что-то вякнуть, но был заткнут жестоким ударом в солнечное сплетение.

– Я ж тебе лично, вместе с остальными, про наши законы рассказывал, – приподняв скрючившегося и задыхающегося парня за подбородок, спросил шериф. – Рассказывал? Тащите его к виселице, ребята. А ты, Михалыч, иди позвони, будь другом, лады? – И шериф подошел ко мне. – Так, значит. Ты помог городу, задержал нарушителя нашего закона. Из его денег я забрал полста долларов на похороны, остальные твои. Тот кадр, которого ты убил, – его вещи тоже твои. Парень, которого убили эти двое, – выходит, ты, как отомстивший, его наследник. Так что его вещи тоже твои. Но похороны обоих на тебе. Хочешь – нанимай телегу, копай могилы сам, но лучше отдай по полсотне из денег этих парней гробовщику, он и похоронит сам. Зачем тебе лишние хлопоты, верно? И если деньги в крови, ничего страшного. Вон в бочке замой, и все. Деньги тут хорошие, можно перестирать с одеждой, они не выцветут. А вот и Аарон Моисеевич, наш похоронных дел мастер. – Шериф поздоровался за руку с мощным, налитым силой мужчиной в добротном костюме-тройке, штанины которого были заправлены в высокие черные сапоги.

Относительно недалеко часто и звонко ударили в какую-то железяку.

– О, а вот и звонят. Ладно, Аарон, и ты, как тебя? Впрочем, не суть. Короче, вы остаетесь, а у нас важное дело. Нужно осуществить законность и повесить негодяя.

Усмехающийся шериф с компанией ушел, оставив меня с отвисшей челюстью. Не, я понимаю, закон бывает разный, и закон Линча тоже закон, но здесь… Охренеть.

– Чего стоишь? Хоронить сам будешь или как? – Гробовщик длинной палкой счистил с сапога налипшую грязь. Поглядел на меня, усмехнулся так печально. – Привыкай, парень. Здесь все просто. Нарушил и попался – лезь в петлю. Тюрем здесь нет, адвокатов как класса тоже нет. Больше скажу – попади сюда прокурор и адвокат, так шансов уцелеть у прокурора больше. Еще раз и сначала – хоронить сам будешь?

– Э-э-э… – умно проблеял я. – Давайте сначала с финансами прикинем, хватит ли у меня на оплату ваших услуг.

И шагнул к рюкзаку, на который шериф бросил тонкую пачку купюр. Подняв и пересчитав, понял, что уркам с финансами намного более туго пришлось, чем мне. Осталось пятьдесят кредиток и десять пятерок. Шериф точно полтинник забрал, потратить они вряд ли успели, выглядывая очкарика, – выходит, что по крайней мере одному всего полторы сотни досталось. Глянув на второго, почти безголового, и сглотнув ком в горле, я шагнул к телу очкарика. И понял, что немногим выиграл. Парень после выстрела упал на бок и больше не шевелился. Впрочем, ему это и сделать было бы трудновато. Похоже, в «мурке» патрон был с пулей. Крохотное опаленное отверстие только спереди было слегка окровавленным, зато сзади, как раз под рюкзаком, была здоровенная дыра, где сквозь лохмотья плоти и шинели торчали белые куски позвоночника и какие-то сизые потроха. Кровищи натекло на землю – ужас. Да и рюкзак пропитало. И запах стоял еще тот. Блин, все же современное оружие намного чище. Прожженные обуглившиеся дыры, и все, никаких крови и грязи. Правда, попал я разок в космосе на разгерметизированный корабль, тоже видок еще тот был. Ладно, делать нечего, я перерезал лямки рюкзака и, сняв его, опрокинул пока еще податливое тело очкарика на спину.

– Извини, парень. Помочь я тебе не помог, да и даже отомстить не пытался. Хотел выжить. Но уж так вышло, что я твой наследник… – бросая рюкзак очкарика к стене, где почище, пробурчал я про себя и ощупал нагрудные карманы, благо там крови вообще не было.

Во внутреннем левом нашел пакет с деньгами. Открыв его, присвистнул. Очкарик был солидно богаче меня, у него в конверте лежали десятки, которых я целых шестьдесят штук насчитал. Похоже, он тоже ими не пользовался. В карманах штанов ничего, кроме чистого и простого носового платка, не было. Сложив его, я засунул платок в задний карман своих брюк. Мне без сопливчика трудновато обходиться. Так что и эта часть наследства в строку.

Больше ничего особого у ботаника не было, разве серебряный крестик вывалился из-за ворота. Но я его аккуратно заправил обратно – похоже, это единственное, что осталось у парня. Что интересно, он ни запасных патронов в карман не положил, ни ножа на пояс не повесил. Интересно, есть ли у него нож вообще?

С уркой было с одной стороны проще, с другой сложнее. Его рюкзак лежал у стены напротив, примерно там же, где был и рюкзак второго. В кармане шинели я нашел пяток патронов двенадцатого калибра, с крупной дробью и пулями. С пояса снял нож, такой же, как и у второго, из какой-то китайской колонии, «умри от зависти, полковник Боуи». Огромный тесак из какой-то вроде нержавейки, с латунной гардой и рукоятью из дерева. А вот деньги нашлись в кармане брюк, причем обмоченных. Видимо, сфинктеры расслабились, и напрудил под себя. И деньги тоже промокли. Кстати, тоже полторы сотни кредитов. Брезгливо прополоскав купюры в бочке с дождевой водой, я передал полтинник однушками и полтинник пятерками еврею.

Тот усмехнулся и повернулся к подъехавшей телеге с двумя крепкими парнями. Те спокойно, без излишних эмоций завернули тела и жертвы, и насильника в запятнанный брезент и уложили на телегу. Лошадь было фыркнула и нервно переступила, учуяв свежую кровь, но ей под нос сунули яблоко, и она быстро успокоилась.

– Что на могилках написать? И по какому обряду хоронить? – вытащив из кармана простой блокнот и огрызок карандаша, спросил Аарон Моисеевич.

– Не знаю, наверное, по православному. Обоих. А написать? – Я нагнулся и поднял очки с треснувшим стеклом. Передал их еврею. – На могиле этого парня напишите «Очкарик» и на крест очки повесьте. А на могиле второго ничего не надо. Я его не трогал, просто шел мимо, сам на меня напал.

– Ладно, нам тогда пора. Скоро еще одного клиента привезут, – кивнув в сторону, куда на звон пришло прилично народу, сказал гробовщик. И, усевшись на телегу, он хотел вожжами понукнуть лошадь, но я его остановил.

– Аарон Моисеевич, а как много у вас работы с новичками?

– От десяти до тридцати человек с каждого рейса, парень. – И еврей стегнул лошадь.

М-да. Теперь понятно, почему этим всерьез занялся именно еврей. Не знаю, кто и как, а у меня к евреям отношение как к обычным людям, то есть общенеплохое. При этом большинство моих знакомых евреев (о как, вспомнил и несколько соседей, и просто знакомых) – хорошие люди, крепкие профессионалы, приятные соседи. Так вот, если учесть, что еженедельно здешний гробовщик хоронит от десяти до тридцати человек, то доход его конторы составляет от двух до шести тысяч здешних долларов. Очень и очень серьезные деньги.

Покачав головой от этих мыслей, я решил, что идея свалить из Щучьего в ближайшее время – правильная. Но нужно сначала кой-чего купить и узнать, куда вообще идти. Лучше всего купить карту. И кстати, почему-то мне кажется, что такие карты должны продаваться в каждом магазине этих земель.

А пока я вытащил из проулка три вещмешка, два ружья и капсюльную винтовку. Сложив это все на досках тротуара, почесал затылок под шляпой. Потом решительно развязал один из рюкзаков, принадлежащий кому-то из урок. Благо мешки, точнее, рюкзаки почти пусты, как и у меня. Перекидав в него вещи из пропитанного кровью рюкзака очкарика, я швырнул его в проулок. Конечно, можно отстирать, но просто неохота и нет времени. Кстати, в рюкзаке очкарика оказался отменный кукри златоустовского, земного производства. Да и котелок был не эмалированным, как у меня, а медным, с оловянным покрытием внутри. Правда, кружка и миска тоже простые, эмалированные. Но самое главное – в рюкзаке очкарика была добротная латунная фляга.

Уложен он был, правда, так себе, фляга и котелок были внизу, мягкие вещи поверх, горб набило парню наверняка. Но так хоть белье кровью не пропиталось, а котелок и латунную флягу я обмыл все в той же бочке, установленной под сливом амбара.

Устроив два трофейных рюкзака на спине, я забросил на плечи ружья, а свое уложил на сгиб локтя. И двинулся от собравшейся метрах в трехстах толпы в сторону все той же лавки. Впрочем, дойдя до торгового заведения, я увидел на двери надпись «Закрыто на время». И потому сгрузил ружья, фузею и рюкзаки на значительно более добротный, сколоченный из толстых досок и приподнятый на столбушках тротуар. Раскрыв рюкзак, в который затолкал все имущество очкарика, я принялся выкладывать его на скамью возле двери. Следом выложил все и из второго рюкзака.

В итоге оказалось, что я стал владельцем кукри, двух китайских больших ножей, трех котелков, трех же чашек и кружек, одной вилки, трех ложек из нержавейки, одного ножа-складыша с достаточно большим лезвием, открывашкой и штопором. Кроме того, было несколько комплектов нательного белья, запасные портянки, три скрутки-пледа. Немного всякой мелочи вроде спичек и ниток-иголок. Плюс дополнительно семьсот кредитов в кармане. Девятнадцать патронов к Педерсоли, сорок семь патронов двенадцатого калибра, пара МР-18 и одна реплика «Энфильда – три линии». Сама реплика просто поражала качеством исполнения, отменная штука. Насколько я помню, такие ружья стоят очень дорого: сделаны-то они на Земле. Плюс один брючный пояс, который шериф сдернул с урки вместе с ножом.

И, к моей грустной усмешке, в общей сложности семь завтраков из Макдональдса. Вот уж видит око, да зуб неймет. Иметь жратвы минимум на три дня и не иметь права ее съесть в этом долбаном городишке!

Немного подумав, я разложил вещи на две кучи – большую и меньшую. В меньшую лег медный котелок, фляга, еще одна чашка, складыш и кукри, вилка и ложка очкарика, две пары портянок. Вся мелочь. Вся еда. Плюс один плед.

Все патроны, оставшиеся ножи, кружки, чашки, котелки и тряпки сложил в один рюкзак, набив его под завязку. Винтовку и ружья я тоже отложил на продажу.

От виселицы донесся слитный вздох, несколько одобрительных криков и свист. Блин, они бы лучше футбольный чемпионат здесь организовали, а то устроили шоу из казни. Средневековье, блин!

Вскоре оттуда проехало несколько телег и бричек, а попозже и пеший люд появился. Впрочем, я бы не сказал, что довольных зрелищем было много. Нет, кто-то и злобно похохатывал, но большинство было скорее равнодушно-привычным. И это пугало, и пугало здорово. Если для здешних земель повешение обычное зрелище, то это очень суровые земли. Впрочем, не мне об этом рассуждать, я буквально недавно одного убил, а второго фактически отправил танцевать в петле. Причем ни разу об этом не жалею, а беспокоюсь только за свою безопасность. Наверное, это нехорошо, но в данный момент для меня кажется наиболее верным.

Вскоре появился и то ли хозяин лавки, то ли приказчик. Высокий парень, с нарукавниками и фартуком поверх светло-серой рубашки, тоже косоворотки. Поглядев на меня, он открыл дверь ключом и приглашающее распахнул ее передо мной.

– Проходите. Вы купить или продать? Давайте помогу, – и подхватил фузею с трофейными одностволками.

– Да и то, и другое. Только с фузеей осторожно, заряжена. – Я вошел, поставил один из рюкзаков на пол и придержал дверь, чтобы он спокойно зашел. – Если сторгуемся, конечно.

И с интересом оглядел тускло освещенную сквозь оконные проемы лавку. Небольшая, примерно четыре на шесть метров, несколько прилавков, на стенах полки во всю длину. Но товары поделены по сортам и видам. Тут продовольствие отдельно, ткани отдельно, скобяные изделия отдельно. Самый край стены занимало оружие.

– А чего не сторгуемся? Для того и торг, чтобы договориться. – Все же хозяин: вряд ли приказчик будет таким уверенным. Он уже снял капсюль с брандтрубки и с огромным удовольствием сейчас осматривал Педерсоли. – Давайте так, за эту винтовку я вам без торга даю мосинку и револьвер сразу и по полсотни патронов для каждого ствола. Только у меня выбор невелик, сейчас четыре «мосинки» и пять револьверов. И сначала это, остальное потом.

– Угу. – Я пригляделся к ценам на продукты. Блин, килограмм копченого сала кредит стоит. Шпиг еще дешевле, восемьдесят центов. Крупы вообще по десять центов за кило. – Блин, вы что, вот так спокойно продаете продукты всем желающим? И мне, например? Тогда пару кило копченого сала взвесьте и заверните, пожалуйста.

– Стоимость не за килограмм, а за фунт. Древняя мера веса, равна четыремстам восьмидесяти граммам, – поправил меня лавочник, продолжая ласкать реплику. – Здесь у нас все в фунтах, что из продовольствия. Ладно хоть граммы на весах, а не золотники или унции, – уже хорошо. Продам, конечно, какая мне разница. Это ведь тебе здесь, кроме как в таверне или кабаке, есть нельзя.

– Давай винтовки.

У меня от зрелища продуктов слюна потекла. Хоть и не хохол, а копченое сало обожаю. Нужно один аппетит другим перебить.

– Держи. – На прилавок один за другим легли три карабина, два образца сорок четвертого года и один тридцать восьмого. По крайней мере, неотъемного штыка на нем не было, как, впрочем, и самого крепления под штык и выемки с левой стороны ложа, для того чтобы этот штык не мешался. – Стволы-новоделы, под калибр девять и три десятых на пятьдесят три. Армейские калибры нам категорически запрещены, под оружие с нитропорохом. Автоматическое оружие запрещено, полуавтоматическое запрещено, ручное оружие – только револьверы. Причем все револьверы дымнопороховые. У меня, к сожалению, модели остались только одинарного действия, самовзводов сейчас нет.

– Да ну? – Я почти не удивился, а вытащил из ближнего карабина затвор и поглядел сквозь канал ствола в окно. – А почему? И кстати, почему даже на том корабле, который нас сюда привез, нет энергетического оружия?

– Спроси чего полегче, ссыльным этого не говорят. Привезли, оставили – и все. Только через эту хрень глядят и порой забирают тех, у кого срок вышел или под амнистию попал. – Лавочник задрал нарукавник и показал коннектор. – Ну, тех, кто жив остался.

– А здешние хищники – с ними огнестрел как, справляется? – Мне этот вопрос жизненно интересен.

– Поверь, огнестрела вполне достаточно. Все винтари бьют отменно, точно и надежно. Правда, траектория горбата, но что поделать, пуля толстая и тяжелая. Зато с переснаряжением гильз никаких проблем. И порох есть, и капсюли, а пули хочешь сам лей, хочешь готовые покупай. Причем в русских землях по популярности конкурентов мосинкам нет. Машинка привычная, надежная, недорогая, накоротке медведя стопорит немногим хуже двенадцатого калибра. – Говоря все это, лавочник продолжал оглаживать фузею. Потом он что-то про себя решил, махнул рукой и вытащил из выдвижного ящика пяток патронов с латунными гильзами и свинцовыми пулями. – Сейчас попробуешь, только я эту красавицу выстрелом разряжу. Эти выстрелы – бесплатно.

Подойдя к полкам с ружьями и прочим оружием, он с усилием отодвинул тяжелую деревянную створку, за которой оказались окна на улицу. За лавкой домов не было, шел длинный пустырь, где примерно в сотне шагов на мощной перекладине висел черный лист толстого железа. Ближе, метрах в тридцати, стояли два столба, измочаленных пулями.

Негоциант, уложив ружбай на широкий подоконник, взвел курок, надел капсюль. Тщательно приложился и выстрелил. Гонг качнулся и глухо зазвенел, а от окна поплыло облако дыма, впрочем быстро рассевающееся ветерком. Отошел и сделал приглашающий жест рукой.

А почему бы и не попробовать? Тем более что бесплатно. Так что я вставил в карабин затвор и, взяв патроны, по одному затолкал их в магазин. Вогнав затвор на место, я встал на место лавочника и прицелился в гонг. Карабин лягнул в плечо весьма ощутимо, но вполне терпимо. На мгновение дым застил видимость, но практически сразу все прояснилось. Гонг, гудя, покачивался, и на черной краске стало на одну метку больше. Блин, а здорово! Попал фактически туда, куда и целил. Ну-ка, еще разок!

Четвертый и пятый патрон я отстрелял по верхушкам столбов. Пули взлохматили древесину, от столбов полетели щепки. Нет, отменная вещь все-таки!

– Ну как? – довольно, будто бы он изобрел и сделал этот карабин, спросил лавочник.

– Хорошая вещь. – Я положил карабин возле себя. – А что за револьвер?

– Это чистые американцы, правда, сделаны не на Земле. Вот, выбирай сам, реплики от «Ругер Вакеро» и «Тейлорс». – На прилавок легли четыре револьвера с разной длиной ствола. Негоциант раздвинул их попарно, видимо, по фирмам. – Разницы особой нет, калибр сорок пятый Кольт длинный, пушки мощные, надежные. Те, у которых ствол шесть дюймов, – очень неплохи, из них, ежели умеючи, и на сотню метров стрельнуть успешно можно. Впрочем, и четыре дюйма с четвертью не хуже и даже полегче немного. Стоят одинаково, по полтиннику. Карабин стоит тридцатку.

– А фузея в том мире стоит сотню с лишним, мосинка максимум пятнадцать, такие револьверы по тридцатке. В принципе нормально. Но давай так – ты мне еще карту здешних мест дашь и растолкуешь, где, что и как, идет? – Я крутил в руках револьвер со стволом с четыре дюйма с небольшим и вроде как уже выбрал. Еще бы стрельнуть пару раз не помешало. – Пробный отстрел будет?

– Пяток патронов дам, – кивнул лавочник. Подошел к оружейным полкам, снял картонную коробку, битком набитую поблескивающими боками револьверными патронами, и отсчитал пять штук. – И это, не бойся заряжать барабан полностью, это все же не именно «миротворец», а перепевки. Можешь спокойно носить и не бояться, что упадет и выстрелит.

Повозившись немного, я снарядил револьвер, который «ругер» с шестидюймовым стволом, парой патронов, а «тейлорс» с коротким – оставшимися тремя. Почему-то мне именно эти пистолеты понравились, просто в руку легли. Продавец понимающе усмехнулся. Ну-ну, смейся. Неожиданно, до рези в руках, захотелось пристрелить продавца, занять оборону в лавке и перестрелять как можно больше жителей этого дерьмового городишки. Хорошо, что я уже отвернулся к окну и лавочник моего лица не видел. Вдохнув-выдохнув, я привел нервы и дыхание в порядок и плавно поднял тяжелый пистоль. Взвел курок и выстрелил, а потом повторил. К моему удивлению, оба раза попал в столб. Откинул дверцу барабана и вытряхнул стреляные гильзы. Как я заметил, лавочник их складывал в отдельную коробочку. Потом я так же отстрелял «тейлорс», и тоже удачно. Конечно, я никуда не спешил и хорошо выцеливал, но все-таки тридцать метров и незнакомое оружие. Качество исполнения револьверов явно было на высоте. Впрочем, то, что они сделаны на окраинных планетах, вовсе не говорит о плохом качестве. Сейчас на Землю везут товар со всей освоенной части Галактики.

– Неплохо, хоть и непривычно. – Я вытряхнул гильзы из «тейлорса», положил его рядышком с длинноствольным «ругером» и мосинкой. – А что в качестве бонуса? Кобуры для револьверов? Погон для карабина и подсумки? И это, набор для чистки?

– Набор для чистки, погон и подсумки идут в комплекте. А вот кобуру придется покупать, или никакой карты и задушевной беседы. – Усмехнувшись, продавец разложил на прилавке похоже как двухверстку, здоровенный лист которой свесился с не самого узкого стола. – Ну и как? И кстати, что с револьверами? Какой выбрал?

– Похоже, оба. – Отодвинув оставшиеся револьверы, я поглядел на винтовку и свои уже, считай, пистолеты. По идее, если я пойду пехом, то тяжелее тридцати пяти килограммов веса не надо бы. Здесь, с патронами и моим ружьем, уже десяток кил наберется. – За второй заплачу, когда с остальными трофеями разберемся.

– Без проблем, – кивнул лавочник и повернулся к вошедшему покупателю.

Обслужив его достаточно быстро, продав бутылку водки, фунт сала, буханку свежего хлеба и по полфунта квашеной капусты и соленых помидоров, негоциант вновь повернулся ко мне.

– Значит, так. Смотри: живем мы все практически вдоль русла этой немаленькой реки, Великой. Оранжевым цветом обозначены те города и поселки, в которых жить очень опасно. Примерно как в нашем. – Палец негоцианта ткнул в оранжевое пятно на правом берегу в верховьях Великой. – Вот сюда лучше вообще не суйся, это Мутная речка, тут моют золото и заодно режут друг друга. Из всех артелей редко когда половина старателей возвращается. Несмотря на то что артельщики обязательно нанимают боевиков. Здесь, напротив, сливаются и вливаются в Великую Сохатая и Медвежья, там в основном лесорубы, трапперы ну и бандиты, куда без них. Много охотников за двуногой дичью, там частенько, раз тридцать за сезон, сбрасывают так называемых «выживателей». Ну, людей, которые готовы рискнуть головой за возможность получить достаточно денег для хорошей, безбедной жизни здесь. Это такая лотерея, вроде в том мире многие ставят на то, выживет или не выживет. В Щучьем тоже нечто вроде, но тут, как говорят, просто лотерея, кто выживет и с какими остатками. Лотереи такие, мать их. Простых зэков спинывают в Абилин-сити, в одеже попроще, с двумя сотнями кредитов, без рюкзаков, оружия или чего еще. Кстати, шинель, как будет возможность, смени сразу. Выдает новичка мгновенно. Так, дальше. Видишь, Щучий отгорожен невысоким горным хребтом от долины Медвежьей реки. На самом деле горы невысоки, перевалы проходимы и пешему, и конному. А Гранд-ривер, или Великая, делает нехилую петлю, до дельты Медвежьей выходит около четырехсот верст, тогда как напрямую всего чуть больше девяноста. Напрямик, естественно, так-то километров сто минимум протопаешь. Но эти места на самом деле малохожены и достаточно опасны. Зверья много, правда, зверь уже пуган.

– А лодку здесь купить можно? – Вниз по течению сплавляться намного проще, чем топать пехом, право слово.

– Нет, – покачал головой лавочник. – Тебе никто не продаст. Для своих сделают за сезон, а новичкам лодок не продают. Пытаться угнать тоже не советую – из принципа будет погоня, найдут и торжественно утопят. Дальше, по карте. Чем ниже, тем жить легче, там и города вполне нормальные, даже женщин много, а то у нас в борделе и то половина геев молодых, из новичков опущенных. Ниже городов уже травяные равнины, на которых пасут стада коров, мясных в основном. Но в последнее время и молочных разводить стали, молоко отсюда, как говорят, минимум в два раза дороже в том мире стоит, и мясо тоже. Экология, понимаешь, все чистенькое. Начали пшеницу, просо и кукурузу сеять, но пока больше для себя. Так что сумеешь отсюда, из Щучьего, вырваться целым – вполне проживешь.