На буксире. Гошины штаны. Алина. Ключ на 32. Пляски розовой лошади

Умудренные опытом люди зачастую говорят, что любви, возникающей вот так, сразу, не бывает. Никогда не испытывавший ничего подобного раньше, я утверждаю прямо противоположное: бывает. И это была именно она. Сентиментальные подробности наших встреч были точно такими же, как и у остальных людей нашего уровня достатка: поцелуи на улице и в подъездах, распитие алкогольных напитков в не вполне предназначенных для этого местах, потому что денег на кабак просто не было, секс где придется, написание друг другу этих милых и, по правде говоря, идиотских сообщений, сопровождаемых кучей сопливых нежностей, вроде «спокойной ночи» каждый вечер и прочее.

Что касается близости, то тогда это казалось чем-то невероятным. До сих пор мое дыхание замирает, когда я вспоминаю тот первый раз, когда я ощутил ее тело… Что же до первого раза вообще, то мнение о том, что мужчины придают этому гораздо большее значение, чем женщины, появилось у меня еще тогда и сохраняется до сих пор. В этом отношении мужчины – ценители, а женщины – циники. Скорее расчет (или глупость), каким бы он ни был, толкает девушку к первым, а может быть, и к любым, отношениям. К черту любовь, к черту чувства, к черту ожидания чего-то, как бы это ни маскировалось. Так, может быть, в большинстве случаев и должно быть, потому что это, кажется, заложено самой природой: шаблон поведения вмонтирован в женский мозг, и, поскольку цивилизация наша до сих пор существует, шаблон этот скорее правильный. Но хорошо рассуждать на эти философские темы отстраненно – и упаси господи принять участие в этом процессе и в полной мере ощутить на себе кажущееся отсутствие логики в женском поведении.

Она была страстной натурой, в этом смысле похожей на мою мать, и особенно хорошо я стал понимать это гораздо позже, скорее даже, когда все уже закончилось. Может быть, не зря существует мнение, что люди ищут себе пару среди тех, кто чем-то похож на их родителей, как бы примеряя признаки одного безусловного идеала, каким для них поначалу является мать или отец, к потенциальному будущему спутнику жизни. По этой ли или какой-то другой причине, но выбор мой пал на эту подругу, так схожую с моей матерью. Брюнетка со слегка смуглой кожей, маленькой грудью с острыми сосками, узкой талией и широкими бедрами – только такого типа женщины способны отдавать такое количество страсти, из которого уже не выбраться, чем бы ни закончились отношения. Именно эти, так много дающие, но потому и так много требующие, чаще всего неудачливы и несчастны в отношениях, имеют по три брака и по нескольку любовников и так и не удовлетворяются до конца жизни мужчинами, которые все до одного почему-то дают так мало. Именно по этой причине она, когда единственный в тот вечер презерватив был использован, в порыве страсти сквозь зубы бешено процедила: «Надевай его!» – и когда я с удивление взглянул на нее, она, видимо не вполне осознавая, что делает, сказала: «Он их вообще не использует».

Еще несколько секунд я смотрел в ее прекрасные огромные карие глаза, со зрачками, расширенными от неудержимого желания и нестерпимого тянущего чувства внизу живота, на ее полуоткрытый зовущий рот, способный, кажется, без единого слова передать все желания ее тела, перевел взгляд на грудь, возбужденную, с двумя развратно торчащими темными сосками, требующими, чтобы к ним прикасались, затем опять – на губы, которые, казалось, уже поняли странность сказанного, потому что в них появилось что-то нервическое, пусть и хорошо скрываемое, и в конечном счете – опять глаза, в которых сквозь страсть уже начало пробиваться что-то виноватое, придающее выражению лица схожесть с выражением морды нашкодившей собаки. Еще пара секунд, которые для меня были секундами отчаянного глухого сердцебиения, отдающегося в каждом сантиметре тела и сбивающего дыхание, а для нее – секундами превращения ее прекрасного тела в какую-то цельную сожалеющую и умоляющую плоть, несмотря на отчаянные попытки скрыть это превращение, и я спросил:

– Кто – «он»?

Не имеет смысла пересказывать весь набор нелепых фраз, начиная от: «Это я вслух сказала?» – до: «Да я только тебя люблю!», произносимых исключительно для того, чтобы переключить тему, отвлечь от сути, выиграть хоть немного времени для того, чтобы обдумать, каким образом преподнести эту самую суть. Пропуская мимо ушей эти пустые фразы, я смотрел на ее рот, который еще несколько минут назад целовал, и представлял себе что-то чужое и потому нестерпимо мерзкое, входящее в этот рот и, в конечном счете, в несколько последних рывков заполняющее его светлой тягучей жидкостью, часть которой развратно стекает с губ, а с другой частью которой она играет во рту, а затем глотает, изображая настоящее удовольствие.

Под ее идиотские объяснения, представляющие собой что-то вроде фоновой музыки, я представлял себе этого парня, извивающегося сверху на ней, вызывая тем самым страстные стоны, его слюну на ее лице, его пот на ее теле, его следы в ней и, в конце концов, – на ней; а затем представлял себя, целующего это залюбленное до оргазмов другим тело, себя, ласкающего губами его самые интимные места, по которым еще недавно стекала чужая мерзкая вонючая гадость, себя, не единственного, но одного из, по меньшей мере, двоих.

Я услышал что-то, связанное с персонажем из ее прошлой жизни, что он неожиданно появился, что, когда он рядом, она ничего не может с собой поделать, что они иногда встречаются, ужинают, иногда ездят к нему и все такое. Я услышал, что в его присутствии она не властна над собой и полностью ему подчиняется, предполагая, что здесь, не иначе, имеет место колдовство. Я слушал всю эту чушь собачью, обескураженный таким неожиданным и отвратительным для себя открытием и одновременно наполняющийся яростью.

Через несколько минут, уже не сдерживая себя, задыхаясь от злости, отвращения и похоти, которые смешались в одно общее безумие, я встал, сделал два шага к ней, сидевшей на краю кровати, так что ее лицо оказалось как раз на подходящем уровне, крепко взял ее голову и засунул в ее рот полностью, до конца. Едва сдерживая рвотные позывы и несмотря на текущие из глаз слезы, оставляющие на лице черные потеки туши, она не смела сопротивляться. Преодолевая на двух третях пути какое-то препятствие, которое для нее оказывалось почти невыносимым, потому что вызывало приступы нестерпимой тошноты, он проскальзывал дальше, так что развратным губам не приходилось ничего больше ждать: дальше ничего не было. Казалось, я хотел ей в полной мере передать ощущение собственного омерзения от того, что сейчас узнал, то чувство отвращения, которое пронизывало весь мой организм. Несколько последних жестких движений – и я ушел, оставив ее сидеть на краю кровати с полуоткрытым ртом, обильными потеками на подбородке и груди, распухшими от слез глазами, от которых вниз стекали черные струйки туши.

Глава 14

Дальше, как и следует ожидать в подобных случаях, начались попытки примирения, каких-то идиотских объяснений, причина которых крылась скорее не в действительном осознании собственного ужасного поведения, но скорее в нежелании отказываться от привычки и ущемлять свой эгоизм, разросшийся до невероятных размеров на деле и так тщательно маскируемый на словах.

Сейчас, спустя достаточно продолжительное время, говорить об этом мне относительно просто, но другое дело – тогда. Тогда я, кажется, начал сходить с ума, и эта тенденция усиливалась отсутствием всякой возможности с кем-либо поговорить, спросить совета или, по крайней мере, просто рассказать о произошедшем. Говорить с моей блудливой мамашей было бессмысленно, потому что, во-первых, она бы все равно не поняла, а во-вторых, она ко мне проявляла настолько мало интереса, что, кажется, едва бы смогла дослушать мой рассказ, пусть и очень краткий, до конца. Факт того, что понять меня для нее было бы делом невозможным, сейчас я осознал со всей очевидностью, как и понял причины поведения моего папы до самого его финала. Мне вдруг стало нестерпимо жалко его, потому что неожиданно я понял и, мало того, прочувствовал на себе, что такое означает любить женщину и знать, что она спит с другими. История с ее испачканными мужскими брызгами трусами теперь разворачивалась в моей голове во всех красках, наполняясь чувствами его, моего папы, отчаянными и безысходными, лепетом моей мамы, неуверенным и лживым, – и это было самое начало, олицетворяющее всю их дальнейшую совместную жизнь.

Это сравнение двух ситуаций, их и моей, взгляд на их жизнь с какой-то новой, до этого непостижимой точки зрения, это ощущение следов какого-то мужика на моей коже, от которого я никак не мог избавиться, – все это привело меня к очень простому в смысле теории, но чрезвычайно сложному в смысле реализации решению: я так не хочу.

Решение это означало, что нужно прекратить отношения с Оксаной и пресечь всяческие ее попытки к сближению, и чем скорее, тем лучше. В таких случаях внутри человека начинается непримиримая борьба – борьба чувства и разума, исход которой зависит от бог знает каких факторов, которые в совокупности иные называют силой характера (хотя я не берусь судить о том, что играет здесь большую роль: характер или обстоятельства). Что касается обстоятельств, то, не имей я перед глазами примера моих родителей, неизвестно, что бы я выбрал. А что касается характера, то, будь я чуть больше похож на моего отца, мягкого и податливого, и чуть меньше – на мою мать, жестокую и эгоистичную, я поступил бы точно так, как поступал он: продолжал бы отношения, несмотря ни на что. Скорее всего, правильным будет сказать, что решение прекратить отношения было принято мной как ввиду особенностей характера, так и в силу обстоятельств.

Тяжело менять свою жизнь, особенно если изменения эти требуются как бы против воли, если жизнь, которую нужно менять, казалась чуть ли не раем или чем-то вроде того. Такое никогда не происходит сразу, вдруг, и та, райская, жизнь, вынужденно прошлая, нечеловеческими усилиями затягивает обратно. Потому-то запросто можно, находясь в каком-то ступоре, полдня просидеть с телефоном в руках, ожидая звонка, который сулит услышать самый приятный в мире голос, приехать зачем-то в тот парк, где так много гуляли с ней, и часами ходить по нему, сидеть на тех же лавочках, в скрываемой от самого себя надежде, что она тоже придет сюда и можно будет поговорить хотя бы немного, хотя бы пару минут. Эти признаки безумной любви, обожествление ее, подтверждаемое тем, что даже пара минут ее голоса в телефоне дороже нескольких часов ожиданий, к сожалению, не проходят сразу и не проходят бесследно.

Может быть, существуют личности действительно сильные, способные порвать отношения вот так, в один миг и навсегда, безо всякого ущерба для себя и не прибегая ни к чему, кроме собственного разума. Но если такие и бывают, то я к их числу явно не отношусь. Постепенно я стал искать отдушину в друзьях, которых, хотя и было их не много, почти забыл за время отношений с ней. Но на деле это приносило не слишком-то много радости и облегчения, и я начал активнее прибегать к алкоголю. Тогда же я завел привычку зачеркивать дни в календаре, наверное, чтобы подтвердить свое наплевательское отношение ко времени с тех пор, как закончились наши отношения, с того самого дня, как я наполнил ее рот в последний раз и ушел. День этот, 22 ноября, я пометил в календаре рисунком красных губ со стекающей с них белой капелькой.

Для того чтобы пить, много ума не надо, как и для того, чтобы пуститься в блуд, опуская себя все ниже, стремясь как бы почувствовать самое дно. И если вначале я еще общался с людьми порядочными, своими прежними друзьями, то спустя какое-то время круг моего общения расширился за счет того, что стал открыт всем и каждому, в том числе всякому сброду, а затем, спустя еще какое-то время, сузился как раз из-за этого самого сброда и в конечном счете сбродом и ограничился.

Я знал все злачные места в городе и все заработанные деньги спускал на выпивку и шлюх, которых поначалу скорее ненавидел, потому что в глазах каждой из них я видел ее глаза, такие же похотливые, ненасытные и знающие больше одного члена за ночь. Я делал с ними что хотел, и отказ хоть в чем-то одной из этих дряней приводил меня в ярость. Как-то в командировке в И-ке я нахлестался до состояния почти невменяемого, позвал проститутку, чтобы иметь полный набор удовольствий за вечер, но когда захотел засунуть ей в задницу, она заявила, что на это не согласна. Со мной случился такой припадок негодования, что я с адскими воплями выгнал ее из номера как она была, то есть полностью раздетой, швырнул ей вслед ее вещи и обругал напоследок, сравнив со своей бывшей подружкой (впрочем, теперь я не уверен, насколько обидным было для нее такое сравнение), сказав, что если ей нужно потерять девственность, то моя бывшая познакомит ее с отличным парнем, который в этом кое-что понимает. Она убралась, а я захлопнул дверь, полез в душ, чуть не разнеся душевую кабину, во-первых, от негодования, а во-вторых, от неверных движений из-за выпитого, смыл с себя остатки шлюхи, запах других мужиков, который она принесла с собой и который мне теперь мерещился везде вокруг, проветрил номер и лег спать.

Глава 15

Я уже говорил, что после всего произошедшего со мной поведение своего отца я начал понимать гораздо лучше, в том числе его последний поступок, красивый и страшный. Надо сказать, сам я столько раз был на грани подобного, что, казалось, еще немного, и я решусь, но что-то меня останавливало.

В отличие от меня отец не пил. Всегда трезвый, но при этом постоянно словно не от мира сего, он, может быть, и не нуждался в каком-либо средстве, чтобы психике становилось легче. По крайней мере, он не нуждался в алкоголе. Сейчас я не могу сказать точно, употреблял ли он что-то другое, хотя вполне допускаю это. Он много курил, но вот только ли табак, я утверждать не могу.

Жили мы тогда на восемнадцатом этаже, и наверняка мысль забраться повыше пришла в голову моей маме во время одного из ее истерических порывов на прежнем месте. По крайней мере, это было в ее духе. Предыдущим вечером домой она так и не явилась, а наутро папа, выглядевший совершенно спокойным, побрился, приготовил завтрак, погладил рубашку, достал свой костюм и даже шляпу с полями, надо сказать слегка старомодную, но хорошо смотревшуюся, оделся и стал ждать. Когда я спросил его, куда он собрался, он посмотрел на меня, как мне показалось, странно, и сказал, что у него осталось одно важное дело, которое он уже давно откладывает, и как только мама придет, он сразу это дело сделает.

Затем он курил около открытого окна, облокотившись на подоконник. В то время, кстати говоря, многие так делали: те, кто поаккуратнее, стряхивали пепел в пепельницы, изготовленные из консервных банок, а те, кому было мало дела до соседей снизу и прохожих, – прямо на улицу. У папы была пепельница. Через какое-то время он сказал, что мама приехала. Это означало, что он увидел, как кто-то привез ее на машине.

Она зашла, как обычно, словно ничего не случилось, поздоровалась с нами непринужденно и даже весело. Он спросил, позавтракала ли она. Она ответила, что да. Он сказал, что это неудивительно, потому что у нас на завтрак только яйца, а она предпочитает еще то, что с ними. Она, выходя из себя, назвала его идиотом, наркоманом и ничего не могущим «не-мужиком», который непонятно для чего дома костюм напялил, не иначе потому как совсем крыша поехала. Потом она добавила, что отлично провела время, заехала домой всего на пять минут, ее ждут и потому ей нужно идти. Он сказал, что тем лучше, подошел к окну, посмотрел на машину, которая ее привезла и теперь ожидала возле подъезда, залез на подоконник, посмотрел в ее округлившиеся глаза, придержал рукой шляпу и прыгнул.

Не знаю, хотел он прыгнуть прямо на эту машину ее очередного любовника или так совпало, но если хотел, то это было одним из немногого в его жизни, что ему удалось. Он упал с чудовищным грохотом прямо на капот, мгновенно превратив свое тело в безжизненную массу плоти, одетую в серый костюм, постепенно окрашивающийся в красный цвет крови.

У матери случилась величайшая истерика, каких я еще не видывал. Любовник ее на какое-то время онемел и мог только мычать, стоя возле своей разбитой машины с лежащим рядом телом моего папы. О его дальнейшей судьбе и отношениях с матерью я не знаю. А у меня случился какой-то ступор, и мне понадобилось еще немало времени, чтобы хотя бы немного прийти в себя и начать относительно нормально воспринимать действительность и общаться с окружающими.

Глава 16

Насчет губ бывают иногда мыслишки, когда видишь девушку, особенно впервые. Не хуже, чем одна моя – впрочем, мало на что годная – подруга рассказывала: увидев меня первый раз, подумала что-то вроде: что это за мудак тут бегает? Так и я, например, мог бы, глядя на незнакомую еще тогда девушку, подумать черт знает что, глядя на ее лицо и губы в особенности. Такая уж разница в первом восприятии у мужчины и женщины.

Кажется, я навсегда запомнил тот ход своих мыслей, а точнее то ощущение, пусть и несуществующее, но оттого в каком-то смысле особенно приятное.

Я думаю, что в глубине души и она почувствовала симпатию, потому что знакомство по своей сути имеет два возможных исхода: да или нет. И тут, я убежден, было «да». С самого начала было «да», как бы ни пытался это замаскировать сам себя иной раз обманывающий разум, особенно разум девушки, которому всегда непременно нужны практические доказательства. Это про Машу.

Между тем, природа человеческая такова, что, даже если мужчина знает, будто женщина спит с кем-то другим, это никаким образом не влияет на его физиологическое влечение к ней. Единственная причина, по которой некоторые ограждают себя от таких желаний, входя в противоречие с самой природой, является исключительно разум и порожденное им ощущение брезгливости вроде того, которое возникает в отношении чужой одежды и любых чужих вещей вообще. Один мой товарищ сказал как-то, что не готов покупать подержанный автомобиль, потому что в его водительское сидение кто-то пукал до него. Впрочем, у меня никогда не было нового автомобиля. Однако это сравнение, мне кажется, несколько о другом.

Так или иначе, но то ли из-за того, что я стал меньше выпивать, то ли в силу каких-то других причин вроде смены времени года, долгого отсутствия близости с женщинами, а скорее из-за всего этого в совокупности, – я начал понемногу ощущать пробуждение моих животных инстинктов.

Ее ноги стали вызывать во мне все более сильное желание провести по ним рукой снизу вверх. По правде сказать, раньше этого не то чтобы не было, но не настолько ярко выражалось, и вообще, она была как будто в тумане, как будто за угаром моей действительности я замечал только ее очертания, без деталей. К тому же желания эти начали пробуждаться летом, когда, как это всегда бывает, женщины стали выглядеть куда более привлекательно в своих платьях, юбках и прочей легкой одежде, которая лишь слоем тонкой ткани скрывает кожу, еще более притягательную именно оттого, что скрыта. Одно представление о том, что прячет одежда, вызывает напряжение в мужском теле и желание это напряжение разрядить. И если женщина способна породить такое ощущение не в каждом мужском теле, то в моем уж точно. По крайней мере, теперь, после какого-то перерыва, потраченного на пьянство и злачные места, я, кажется, осознал это как будто заново. Все лето под действием находящейся рядом женской красоты организм мой понемногу начинал изнывать, и к осени я чувствовал себя уже достаточно голодным для интимного приключения со своей коллегой.

Предполагаю, что здесь, как и во многом другом, имеет место наследственность, и, думая так, я невольно представляю, что, должно быть, испытывала моя мамочка при виде очередного настоящего доминантного самца. Наверняка все ее естество начинало бурлить, сперва понемногу, но со временем, с каждой минутой, по мере того как она убеждалась в его принадлежности к «настоящим мужикам», слушая его голос, смотря на его крепкую фигуру, представляя, что находится за застежкой его брюк, – организм ее начинал просто сходить с ума и уже не давал ей покоя по чисто физиологическим причинам, все настойчивее требуя разрядки накапливающемуся и усиливающемуся до невыносимости напряжению. Конечно, здесь я в некотором роде проецирую собственные ощущения на мою мать, тем самым приписывая ей качества, которыми она, возможно, никогда не обладала. Но почему-то моя убежденность, основанная на собственном опыте и некоторых наблюдениях за другими особями женского пола, в именно таких ее ощущениях действительно велика. Так или иначе, по вине ли наследственности или из-за обычного животного стремления к совокуплению, присущего каждому нормальному человеку, глядя на Машины ноги, я начал воображать, что может скрывать ее платье, и от этого мои брюки становились тесными, причиняя определенные неудобства и заставляя меня думать о чем-нибудь отвлеченном, чтобы унять это бушевание, так ярко и, надо сказать, не вполне своевременно выражающееся.

К тому же найти отвлеченную тему для размышления было легко. Я был убежден, что она трахается с Худоковым, и мне ничего не стоило вызвать в себе чувство отвращения, представляя их вдвоем.

Таким образом прошло лето и половина осени, без каких-то определенных действий, но с вполне конкретными мыслями, и бог знает, дошло бы у нас с ней до дела, если бы вдруг не стали происходить неожиданные и странные события. Начальник наш Егорка, скорее всего тоже перевозбудившийся за лето и вступивший в активную фазу осенью, начал демонстрировать в отношении Маши недвусмысленные знаки внимания. Существует мнение, что у психически неуравновешенных людей в определенное время года, весной и осенью, наступают периоды обострения, и такие люди ведут себя особенно странно, а зачастую и опасно. По всей видимости, к Егорке это имело непосредственное отношение, потому что, во-первых, мы все и без того были уверены, что он псих, и во-вторых, как я уже успел убедиться на собственном опыте, совпадений не бывает.

Кроме этого, как часто случается с мужчинами его возраста (а ему было около пятидесяти пяти), у него, вероятно, открылось второе дыхание его сексуальной активности, вернее сказать желаний, что еще сильнее повлияло на его поведение. Мне сложно судить, что происходит с мужчинами в таком возрасте, и происходит ли это со всеми или только с некоторыми, но кажется, что это похоже на какое-то обновление, хотя и кратковременное, стремление всем доказать, что есть еще порох в пороховницах и прочую чушь, каким бы забавным и абсурдным ни был результат. Всегда умилительно смотреть на парочки, в которых у пожилого (или, как говорят некоторые девушки, как будто бы оправдывая свой выбор, «взрослого») мужчины очень молодая подруга. Почему-то всегда и у многих напрашивается один и тот же вопрос, по сути риторический и вызывающий ироническую усмешку: имеет ли она удовлетворение так часто, как этого хочет? Но если поразмыслить, то и ответ должен быть такой же риторический: известно, что потребность в близости у нормальной женщины несколько меньше, чем у обычного мужчины. Конечно, если только эта женщина не моя мамочка, хотя вряд ли ее можно отнести к категории нормальных. К тому же, у женщины сильнее развито стремление обладать сильным мужчиной, чем часто вступать с ним в интимные отношения. Хотя едва ли имеет смысл рассуждать на эти всем известные, заезженные темы.

Итак, события развивались таким образом, что этот безумец, сперва пытавшийся быть настолько милым и ласковым, насколько ему позволяла его мерзкая рожа (такие рожи, полубандитские, насквозь омерзительные и оттого кажущиеся серого цвета, наверняка были в большом почете в девяностые), в конце концов после того, как не обнаружил и намека на взаимность, однажды заявил Маше, когда они вдвоем были в его кабинете, что хочет, чтобы она у него отсосала, и прямо сейчас.

Глава 17

Вот таким образом, неожиданно и быстро, образовался этот, конечно, не любовный, но грязный треугольник. Хотя, если учесть, что любовь и грязь всегда рядом, то, в сущности, нет никакой разницы, как это называть. Итак, она спит с Худоковым, Егорка настойчиво склоняет ее к близости, а я просто наблюдаю, но желание мое возрастает.

Следовало бы сразу, после первого упоминания, рассказать о том, кто такой Худоков, но раз уж тогда я отвлекся, имеет смысл сделать это сейчас. Елисей Худоков – один из наших сотрудников, работающий в соседнем отделе, приятный в общении и в целом вызывающий симпатию, по крайней мере у меня. Интересно, что даже моя уверенность в том, что он спит с женщиной, которая мне нравится, никаким образом не повлияла на мое отношение к нему. Я сам не могу понять, откуда могла взяться такая лояльность, и думаю, что приписывать ее стоит или опыту собственных отношений и отношений мох родителей, который порой вынуждает разум взять верх над животными инстинктами, или просто наплевательскому отношению ко многому. Да и, в конечном счете, он-то уж точно ни при чем и явно не заслуживает того, чтобы кто-то был о нем плохого мнения, по крайней мере по этому поводу. Другое дело – она, и в этом отношении справиться со своими животными инстинктами я никак не мог, да и, честно говоря, не хотел даже пытаться, потому что это, я убежден, бесполезно.