Доктор Постников. Лекарь Аптекарского приказа

скачать книгу бесплатно


Доктор Блюментрост сочувственно посмотрел на казачка, и его взгляд неожиданно смягчился.

– Я не ученик, и не лекарь, я доктор медицины и философии, – сказал он мягко, но в то же время решительно, а аптекарь Яган Гутменш – не садовник, а главный аптекарь Аптекарского приказа. Но нам пришлось в лечебных палатах при осмотре мертвого стрельца возиться именно в том, что ты не хотел убирать. Запомни… – воскликнул он, но тут же, окинув взглядом стрельцов, проговорил: – это, кстати, касается всех. Хочу сказать для тех, кто пройдет весь курс обучения и станет лекарем. Потому что не все из вас ими станут, многих вернут опять в полки нести стрелецкую службу, но на отдаленных рубежах государства. Но те, кто все-таки закончит учебу, должны знать, что доктора, аптекари, а также лекари всегда имеют соприкосновение со всеми жидкостями и выделениями больного человека. И по тому, что больной из себя изверг, можно распознать недуг.

На лицах стрельцов отразилось удивление и недоумение. Они смотрели друг на друга и мимикой изображали непонимание.

– Так вот, сын стрелецкий, – ректор повернулся к Даниле, – не в моей воле прощать или наказывать за провинности. В этом разберется дьяк Аптекарского приказа. – В голосе ректора почувствовалась нотка грусти. – Мое дело учить. Судя по докладу старшего лекаря о том, как ты лечил раненых солдат на ратном поле, ты способный ученик и из тебя мог бы получиться неплохой лекарь. Мне очень жаль, что так с тобой вышло, но я не могу ослушаться приказа боярина Одоевского, который потребовал выявить и наказать нарушителей. – Доктор Блюментрост повернулся к двери, некоторое время помолчал, а затем зычным голосом позвал: – Охрана! – На зов немедленно явился стрелец из полицейского отряда Стрелецкого приказа. – Подьячего с караулом ко мне, – строго приказал доктор.

Подьячий и караул не замедлили явиться.

– Отведешь ученика, – ректор кивком головы показал на Данилу, – на расспрос к дьяку Виниусу и вернешься. И вот еще что… – Он искоса взглянул на юношу и на секунду задумался. Подошел к столу, что-то написал на листе бумаги и, вернувшись, дал записку подьячему. – Передашь Андрею Андреевичу это письмо, – сказал он и еще раз с сожалением посмотрел на казачка.

По команде подьячего Аптекарского приказа, четыре крепких стрельца в красных длиннополых кафтанах с саблями на поясе и бердышами на плече увели Данилку, у которого в лице не осталось ни кровинки на расспрос к дьяку.

Стрельцы, не ожидавшие такого поворота событий, зароптали, зашушукались, но никто не посмел открыто выступить с протестом.

– А куда его повели, как думаешь? – шепотом спросил Петр расстроенного Кирилла.

– Самое легкое, если взойдет на «козла» за нерадение в учении, – тихо сказал Кирилл. – Но неделю отсутствовать на службе – это серьезное нарушение царева указа. За это могут и кнут дать, и сослать куда-нибудь…

– Да неужто в этой школе такие строгости? – недоверчиво спросил Петр. – У нас в Посольском приказе тоже были наказания, ну, прогулял кто-то, подрался, за ошибки в тексте – пороли розгами, реже – плеткой… Но кнутом – такого не бывало.

– О-о, в Аптекарском приказе наказаний много! – безнадежно махнув рукой, сказал Кирилл. – Возьми хотя бы недавний случай. Как только закончилась война с басурманами и был подписан Бахчисарайский договор о мире, двоих наших младших подлекарей, которые работали в полках на заставе, как только они вернулись из-под Чигирина, сразу взяли под караул и отвели на расспрос к дьяку Виниусу. Как, почему, за что – никто ничего не знает. Только потом стало известно, что кто-то донес на стрельцов, будто они вместо того чтобы лечить и перевязывать раненых, грабили их, словно им было все равно, свой это или басурманин. Так вот, за татьбу на войне сослали обоих на южные московские рубежи, а перед этим им всю спину кнутом иссекли да по левому уху отрезали. Подьячий сказывал, мол, направили их на вечное поселение, на строительство Изюмской черты, что в Белгородском воеводстве. Там, говорит, они и наказание будут отбывать, и пользу государю приносить. А оттуда живым редко кто возвращается.

– Ты как будто жалеешь их? – сказал Петр, удивленный интонацией сочувствия, прозвучавшей в словах Кирилла. – Они же воровством занимались, за это и наказаны.

– Это верно, но все равно жалко, я их помню, хорошие были товарищи.

– А если бы одним из этих стрельцов, которых они грабили, был ты или, например, твой близкий сродственник, ты бы их тоже жалел?

– Тогда бы и я, наверное, рассуждал, как ты, – с горечью в голосе проговорил Кирилл, – но раз этого не случилось, все равно жалко их.

Наступило напряженное молчание. Петр как знаток дипломатических приемов при затянувшихся паузах быстро перевел мысли старосты в другое русло:

– А что это такое «Изюмская черта?»

– О… это новая пограничная… – Кирилл не успел закончить фразу, как вновь прозвучал голос доктора Блюментроста:

– Староста!

Кирилл от неожиданности вздрогнул и вопросительно посмотрел на ректора.

– Иди сюда, – позвал тот. Но Кирилл медлил. Ректор, видя, что староста не торопится, подбодрил его:

– Иди, иди, отсюда тебе будет лучше видно твоих товарищей.

Кирилл медленно вышел на середину зала и встал рядом с ректором. Все ученики в упор смотрели на него и ожидали, что будет дальше.

– Теперь тебе всех учеников хорошо видно. Посмотри на них и скажи, кто тот ученик, который был назначен в эту неделю младшим подлекарем на дежурство в лечебные палаты и который должен был раздавать больным лечебное снадобье, промывать раны и перевязывать их?

Кирилл поднял голову и стал медленно разглядывать напряженно-испуганные лица стрельцов. Он прекрасно знал, кто дежурил на этой неделе. Тот стрелец сидел прямо перед ним, на второй скамье в середине. Он тупо смотрел на стол и ковырял толстым ногтем указательного пальца выступающий над поверхностью стола жесткий сучок. Кирилл понимал, что ректор прав и нарушитель должен понести заслуженное наказание, но внутреннее неприязнь к требованию иноземца заставляло его противиться, и он упорно отмалчивался. В момент этого немого противостояния входная дверь раскрылась, и в зал вошли четверо стрельцов. Это были те же стрельцы из полицейского отряда, которые только что увели молодого казачка. Они встали с обеих сторон двери и, опершись спиной о стену, стали ждать приказаний. Среди учеников пробежал глухой ропот, некоторые заерзали, закрутили головами, бросая ненавидящие взгляды на своих коллег, стоявших у дверей, другие перешептывались и злобно смотрели на иноземных докторов-учителей. Ректор еще некоторое время выдерживал паузу, затем взглянул на взволнованные лица стрельцов и перевел взгляд на Кирилла.

– Староста, так тебе известно имя того ученика, который был назначен дежурным подлекарем? – спросил он снова, после того как волнение в зале немного улеглось. – Я понимаю, списка назначенных дежурных нет, но, как известно, у Андрея Андреевича Виниуса имеются специальные люди, которые развязывают любые языки.

Кирилл побледнел, глаза его расширились, и он с испугом оглянулся на ректора. Но ему не пришлось называть имя стрельца.

Из среднего ряда, что находилась прямо напротив Кирилла, лениво, всем своим видом выказывая презрение иноземному доктору, поднялся уже знакомый читателю крепкий как дуб стрелец с нечесаной рыжей бородой. Поправляя полу задравшегося кафтана, он, не скрывая неприязни, сказал:

– Ну я был назначен младшим подлекарем, и чо? пробасил рыжий.

– Вот и еще один дежурный нашелся, – удовлетворенно сказал доктор Блюментрост. – Как звать тебя, православный? – Ректор жестом показал Кириллу, что тот может сесть на место.

– Ну, Гришка я, сын Васьки Башкина. И чо дальше? – Он смачно сплюнул на пол и с ухмылкой посмотрел на присутствующих. Но ни одной улыбки не появилось на настороженных лицах. Все ждали, чем закончится этот расспрос.

– Кирилл, – шепотом спросил Петр, когда староста вернулся и снова сел на свое место, – а этот-то рыжий здоровяк, он-то чего натворил?

– Сам не знаю, – потухшим голосом ответил староста. – Послушаем, что ректор скажет.

Тем временем доктор Блюментрост продолжал спрашивать стрельца:

– С какого дня в обучении в лекарской школе?

– С января пошел второй год, – отвечал рыжий, не понимая, зачем ректор чинит ему такой расспрос.

– Грамоту, до того как в школу пришел, знал?

– Псалтирь читал, – ответил Григорий.

– Латынь разумеешь? – последовал следующий вопрос.

Стрелец наклонил голову, сгримасничал и стеснительно проговорил:

– Не борзо, но буквы разбираю, да и вообще, не язык это, а каверза одна.

– Значит, на эту неделю ты был назначен дежурным по раздаче лекарского снадобья и ухода за ранеными стрельцами, так?

Блюментрост пытливо сверлил здоровяка глазами.

– Ну так! Знамо, что я, а я и не отрицаю, – грубо ответил Григорий и вопросительно посмотрел на товарищей, как бы ища у них поддержки: «И чо он ко мне привязался?»

– А тебе известно, – продолжал свой расспрос ректор, – что по приказу главы Аптекарского приказа боярина Никиты Ивановича Одоевского в лечебных палатах день и ночь должен находиться дежурный подлекарь для дачи больным нутряными болезнями лечебного снадобья, а также, чтобы раненым, покалеченным, и обожженным делать примочки на раны и перевязывать их? – Ректор выдержал непродолжительную паузу – только для того, чтобы вся информация могла дойти до сознания стрельца. Затем продолжал: – Ты был назначен дежурным, но тебя не было в палатах всю неделю. Почему? Чем ты можешь оправдать свое отсутствие, почему раненые всю неделю не имели ни ежедневных промываний, ни перевязок и положенных им царской милостью бесплатных лечебных снадобий?

Все движения и шорохи в зале стихли. Пауза была недолгой, но Петру показалась она вечностью. Стрелец Григорий застыл в раздумье, на его массивных скулах, прикрытых нечесаной бородой, перекатывались желваки, злые глаза судорожно бегали, а правая рука нервно скоблила жесткими ногтями левую ладонь.

– Отвечай, стрелец Григорий. Оправдывайся! – торопил его Блюментрост.

Перестав чесать ладонь, Григорий запустил в копну рыжих волос огромную пятерню и смущенно проговорил:

– Все мази, пластыри и всякие настойки, которые противу гноя и которые алхимист Васька Шилов получает из Новой аптеки, у него закончились. Вот я и ждал дома, когда он новые травы приготовит, чтобы я смог отнести их в кокторий и алхимист-аптекарь приготовил бы из них мне новое снадобье.

– Вот как? – удивился доктор Блюментрост. – Какие же травы закончились у алхимиста Шилова? Назови мне их латинские названия. – Блюментрост в упор смотрел на стрельца.

– Забыл я, как они называются, – отворачиваясь от пронзительного взгляда доктора, смущенно ответил стрелец, продолжая чесать голову.

– Если ты забыл названия, то какие же травы ты собирался отнести в кокторий Новой аптеки, чтобы алхимист-аптекарь приготовил тебе нужное снадобье? Как же ты вообще собирался лечить своих товарищей, если не помнишь, из каких трав готовится лекарство противу гноя?!

Григорий вдруг насупился, глаза его засверкали гневом, он встрепенулся, расправил в сажень свои плечи и, дернув головой, с сарказмом проговорил:

– Товарищей?! Это кто же, Данилка-то Кикин, десятский с кривой рожей мне товарищ? – И он ногтями правой руки поскреб левую щеку с такой силой, что на всех рядах был слышан скрип волос, проскальзывающих между ногтями и подушечками пальцев. – Хорош товарищ! А то, что он, сучье отродье, еще до войны с басурманами на Кремлевском торгу воровством и подлогом промышлял и десятки невинных душ загубил… за это его надо было лечить.

Стрелец встал, оперся о стол обеими руками и зло, в упор смотря на доктора Блюментроста, проговорил:

– Моей женке Марфутке, царствие ей небесное, – Гришка повернулся в красный угол и трижды с поклоном перекрестился, – этот гад подсунул свою мошну с медяками и подал на нее ябеду в Земский приказ, что, мол, женка Васьки Башкина Марфутка на торгу у него мошну с серебром украла. Тут же бабу забрали на расспрос в приказ. Обыскали – ничего не нашли, послали человека в лавку на торг. Там под доской завернутая в тряпицу лежала мошна собаки Кикина с медными копейками. А когда посыльный вернулся в приказ, показать, что мошна Кикина с медяками никуда не пропала, Марфутку уже изломали на дыбе напрочь, так и кончилась жонка прямо там без покаяния. И я этого аспида должен считать своим товарищем, да еще лечить его, лекарство ему давать?! – злобно выкрикнул стрелец. – Да благодарение Господу, что этот изверг издох, сволочь!

Григорий шумно сел и, отвернувшись к стене, стал монотонно стучать по столу костяшками пальцев.

Пауза была короткой. Петр даже услышал треск сальной свечи, стоявшей от него на значительном расстоянии. Доктор Блюментрост выпрямился, слегка тряхнул головой, отчего букли его заколыхались и, понизив голос, сказал:

– Мне искренне жаль твою жену, стрелец Григорий, но свои усобные отношения решай у себя дома, а не переноси их на школу! Сюда ты направлен по указу нашего батюшки царя Федора Алексеевича и должен честно и без лукавства выполнять возложенные на тебя обязанности. И лечить ты должен того, кого тебе прикажут, – после чего, жестко добавил, – а что касается «забыл, как называются травы», то ты хитришь, стрелец. Как можно забыть то, чего не знаешь, и это показала практика под Чигирином. Ты и еще несколько учеников после окончания первого года обучения были направлены в полки для лечения раненых и увечных стрельцов. И как вы оказывали помощь раненым? – При этих словах Блюментрост впился в стрельца глазами. – Два подлекаря за татьбу и воровство в полках были сосланы на южные рубежи Московского государства. Ты же, как мне донесли, не смог прочитать ни одного написанного на склянках латинским шрифтом названия. В итоге дал стрельцу, у которого болел живот, вместо лекарственного настоя выпить примочку корневища аира и дудника, которая применяется для промывки гнойных ран. Не мудрено, что стрелец через некоторое время умер. Отчего он умер, никто не знал, но ты, испугавшись ответственности, бросил сумку с хирургическими инструментами, выданную тебе Аптекарским приказом, и сбежал на войну. Тебя нашли и вернули в школу. Но батоги, видимо, тебе не пошли впрок, и ты пошел бражничать. Вчера я и алхимист-аптекарь Готфрид Грегори провели инспекцию на аптекарском огороде у Мясницких ворот. Как нам сказал алхимист Шилов, у него в складском сарае, где расположена главная поварня, на полках лежат несколько мешков высушенного растительного сырья, приготовленного для отправки на переработку в кокторий Новой аптеки. На каждом мешке латинским языком было написано и название растения, из которого это сырье было приготовлено, и твое имя. Ты должен был прийти, взять мешки и отнести в кокторий, где из него приготовили бы пластыри и настои противу гноя. Но так как ты латинский шрифт читать не можешь, ты не отнес сырье, а вместо этого, все дни проводил в кабаке на Никольском крестце. Тебя там видели и донесли. Это уже третий случай, когда ты нарушаешь царский указ и причиняешь убыток царской казне.

– Какой такой убыток казне я причиняю? – возмутился было Григорий, но голос его прозвучал сдавлено и глухо, а глаза тревожно забегали. Подсознательно он чувствовал, что обвинения ректора справедливы, и знал, что все, что сказал ректор, правда. Но ненависть к иноземцам возбуждала мозг к сопротивлению.

– Первый раз, когда под Чигирином ты бросил выданную тебе Аптекарским приказом сумку с хирургическими инструментами и отказался выполнять возложенные на тебя царем обязанности, а именно лечить своих товарищей. Второй убыток: за целый год обучения в школе ты получал жалование, которое потратил, но не оправдал. И третий раз: твое бражничество. Я считаю тебя неспособным к обучению. Поэтому глава Аптекарского приказа боярин Никита Иванович Одоевский сегодня примет решение, что с тобой делать. А пока ты предстанешь перед дьяком Виниусом.

Доктор Блюментрост сделал жест рукой, и четыре стрельца подошли к Григорию и встали от него по обе стороны. Тут же подскочил подьячий, вынул из-за пояса приготовленный лист бумаги и, разложив его на колене, внес в него имя стрельца Башкина.

– Связать ему руки, – скомандовал подьячий, закончив писать.

Стрельцы приготовили веревку и попытались заломить Григорию руки.

– Отринь! – взревел тот и легко скинул двух стрельцов, повисших на нем. – Не боись, не сбегу! Сам пойду!

Тогда двое стрельцов взяли Григория под локти, каждый со своей стороны, а двое других распределились – один спереди, другой сзади – и повели арестованного к двери. Перед самым выходом из зала Григорий остановился, повернулся к товарищам и, не удостаивая взглядом доктора Блюментроста, проговорил:

– Братцы, не поминайте лихом. Был я добрым воякой, порубал на своем веку немало басурман под Азовом и Астраханью, побродил по Дону в поисках вора Стеньки Разина. Но по воле государя нашего великого князя Федора Алексеевича призван был сюда иноземное лекарское дело изучать. Скажу вам как на духу: не любо мне это учение, не по вкусу мне перо и бумага и их латинские ереси. Бердыш и пищаль – вот мои талисманы! А лекарь я взаправду никакой, поэтому и не шло у меня учение. Простите родимые, если кого попусту обидел.

Он трижды поклонился своим товарищам в пояс, перекрестился и, повернувшись к подьячему, грубо проговорил:

– Ну, веди меня, слизь чернильная!

На глаза молодых стрельцов навернулись слезы, те, кто постарше, с сожалением смотрели на Григория и осеняли его крестным знамением.

– Ну, хватит выступать, – сказал подьячий и подал сигнал стрельцам, которые в толчки вышибли Гришку за дверь.

Глава одиннадцатая. Распределение

После того как дверь за рыжим стрельцом закрылась, стрельцы притихли, были слышны только шорохи, шепот да ерзание по лавкам. Все поняли, что ни рыжего весельчака, ни красивого казачка они больше не увидят. Многие считали виновником всего происшедшего именно ректора Блюментроста и за это мысленно призывали на его голову, а заодно и на головы всех остальных иноземных докторов страшные кары, которые обязательно их постигнут. В недалеком будущем эти угрозы для некоторых иноземцев оказались пророческими.