скачать книгу бесплатно
Фёдор, сразу отпустившись от саней, взглянул на Князя почти оскорблённо:
– Ты чего, паря. Откуда. Ты бы ещё вилы попросил…
– Ну ты, лётчик, даёшь! Топора – и того нет. Да как же ты летаешь, без топора-то?
Мазутная щёка пилота даже дёрнулась от возмущения:
– Это же са-мо-лёт, Гриша, а не телега с лошадью. Что мне делать, топором твоим, в самолёте? Если только некоторым пассажирам мозги обухом вправлять…
– Чего-о! Разговорчив, я гляжу, ты стал! – Князь выпрямился: грудь колесом, взгляд в упор.
– Эй, куда сани поставить? – отвлёк ссорящихся бас Артюхова. Все оглянулись. Павел, пока шли эти пререкания, подошёл к саням и, взяв за переднюю поперечину, без особого усилия поднял их. Теперь стоял, держа передок на уровне пояса.
– Ну ты герой, Артюха! Здоровья в тебе! – восхищённо выдохнул после общей паузы Князь. Рыжик, между тем, подскочил, засуетился вокруг Павла, приговаривая: «Паша, пособлю сейчас, Паша, пособлю». Быстро снова взялся за сани Фёдор, подскочил и я, но поскользнулся, упал, и падая, повалил Рыжика.
– Сюда, давай сюда, Артюха, – уже распоряжался в стороне Князь решительным голосом, и Павел с Фёдором послушно потащили сани в указанную сторону.
– Всё, не мешают больше, – отпустился Фёдор. Павел протащил ещё немного, резко бросил. Закурили.
– Так что – тронули, – щелчком отбросив окурок, Фёдор решительно зашагал к машине, мы за ним.
– Как взлетим – вправо, Фёдор, забирай, вправо. Точь в Кулиге будем. Пять минут, и я в бане, – наставлял его сзади Григорий.
– Только предупреждаю, мужики: у меня топлива мало, не до разлётов, – через плечо бросил Фёдор, влезая в кабину.
Вновь трясло, болтало, скрипело, ревело на взлёте. Ко всему прибавилось ещё какое-то странное дребезжанье, доносившееся из кабины пилота. Казалось, сейчас начнут отлетать с пульта многочисленные приборы и покатятся через раскрытую дверь по грязному полу пассажирского салона.
Князь, севший впереди, только взлетели – всё крутил головой, глядя то в один, то в другой иллюминаторы, а затем решительно полез в кабину пилота. Что он говорил Фёдору – было не разобрать, только всё показывал рукой вправо. Выйдя от пилота, что-то объяснял Рыжику. Тот согласно кивал. Я тоже суетился вначале, то и дело поглядывая вниз на бесконечное однолесье, щедро прорезанное причудливыми изгибами речушек, да прямотой редких просек и дорог, белевших среди лесного многоточья. Но холод вновь дал о себе знать, и вскоре я опять был занят лишь своими совершенно закаменевшими ступнями. Да и села никакого внизу всё не было видно.
Глава 2. Князь
– Это, что ли, твоя Кулига? – донёсся сквозь рёв мотора голос Фёдора, обращённый к Григорию. Тот захлопотал опять, прильнул к окну, затем снова влез к лётчику и зарокотал там, размахивая руками. Чувствуя, как радостно толкнуло сердце, сразу забыв про бесчувственные ступни, я жадно ткнулся в стекло, предвкушая знакомые пейзажи родного села, но при этом отметил краем глаза недоумение на лицах Павла и Рыжика.
Разглядеть толком ничего не успел, а вскоре взгляд скользил уже по верхушкам густого осинника. Через несколько секунд сильно тряхнуло – приземлились. Пока самолёт замедлял бег, я увидел, как от аэропортовской будки отделилась небольшая фигура в шубе до пят и направилась к нам. Самолёт встал, винт выключенного двигателя, утихая, допевал свою монотонную песню. Фигурка между тем приблизилась и оказалась дедом в очках, имевшем, кроме шубы, из-под полы которой торчали подшитые валенки-баржи не по ноге, ещё и странную шапку-ушанку с татарским верхом. Князь, с явно растерянным видом, пошёл открывать дверь, бормоча: «Что это мы, не долетели, что ли …».
– Эй, дед! – крикнул он, запустив во внутрь волну холодного, но приветливого мартовского света. – Какая станция?
– Чево? – дед потянулся к раскрытой двери левым ухом, сдвинув набекрень остроконечный верх.
– Деревня, говорю, какая, пень глухой!
– Чево? А-а, деревня-та… Так Усть-Ляльма будет.
– Как!?
– Усть-Ляльма, говорю, – насколько хватило сил, выдохнул дед слабеньким голосом.
Стало тихо. По задумчиво-напряжённым лицам моих земляков можно было понять, что каждый из них пытается вспомнить: слышал ли он когда-либо это название. И, судя по затянувшемуся молчанию, никто не вспомнил.
– Район-то какой, дед? – первым догадался спросить я и напрягся, чувствуя ответ.
– Чево? Район-то? Это наш-то? Да Лешаконский район, Лешаконский, какой ещё… Да вы откуль, робята, будете?
Князь длинно присвистнул, покрывая последние слова деда. Неожиданное местоположение наше в Лешаконском районе означало, что от родной Кулиги мы находимся, самое малое, за триста километров.
– Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт… – дурашливо затянул Князь. – Ой, мамоньки мои, до чего же дошла наша родная авиация – запад с востоком путает. Запад, Феденька, это там, где солнце заходит – видишь, во-от туда катится. А восток – там солнце всходит…
– Молчал бы, трепло барабанное! – гневно загудел Фёдор, подавшись всем телом из кабины пилота. – Из-за тебя всё! Вправо, вправо забирай… Вот и дозабирались, теперь как выбраться…
Князь ехидно сморщился:
– Слушай, ты, застёжка от Чкалова. Тебе для чего руль в руки даден? Чтобы над тобой указчик стоял? Ты в какой школе летать учился, в церковно-приходской, что ли?
– Не руль, а штурвал, дура! А в какой школе я учился, то туда таких как ты и близко…
– Так мы куда сейчас полетим? – ровный голос Павла остановил петушившихся. – Или ночевать тут будем?
– Какое ночевать, какое ночевать! – взвился Князь.– Вы чего, мужики!? Давай взлетаем: в район, что ли, обратно, а там, может, доберёмся ещё. Чёрт с ней, с баней, хоть бы на свадьбу успеть…
– На чём лететь? Я же говорю – горючее на исходе. Не дозаправили в Паденьге, может не хватить. Э-эх… – устало махнул рукой Фёдор и отвернулся.
– Ну вот, теперь горючки у него нет, – насупился Князь. Но тут же оживился: – А вот дед – он же начальник аэродрома. Что, у него горючего нет? Должно быть. Дед, эй, дед, у тебя горючее есть?
– Чево?
– Горючее, говорю, топливо?
– Топливо-то? Оно есть. Солярки целая бочка, вон, за избушкой. Трактористы оставили. Я ей печку в будке растопляю.
– Во, видишь, есть! Пилот, бочки хватит? – резво повернулся Князь, и осекся, поняв, что в запальчивости дал большого маху.
– Ну и дуб же ты, Гриша! – с неприкрытым удовлетворением раздельно выговорил Фёдор. – Где же ты видел, чтобы самолёты на солярке летали? Нам бензин – и то особенный надо. Это же самолёт, а не трактор. А то, может, ты в своей Кулиге и трактора-то не видел? Так уж запомни, Гриша, не полетит самолёт на солярке, не по-ле-тит. Понял!
Не найдя, чем ответить, Князь сел на мешки с почтой. Но, не привыкший оставлять последнее слово за другим, пробурчал в угол: «Не полетит, не полетит… А ты попробуй, сначала, может ещё и полетит…».
– В общем, так: Павел прав – ночевать здесь будем, – решительно подвёл итог разговору Фёдор. – Я сейчас на почту схожу, позвоню в Паденьгу или Лешаконь, чтобы самолёт для дозаправки прислали.
– Так откуль будете-то, робята? – спросило сухонькое, с редкой бородой лицо деда, несмело просунувшись в проём.
– Ой, не спрашивай, дед…
– Где же ты, Маруся, с кем теперь гуляешь… – Князь сумрачно отбивал такт. – Слушай, дед, в Ляльме вашей вдовы есть?
– Чево?
– Бабы без мужика в деревне есть, глухарь ты лешаконский! На ночлег чтобы пристать.
– Бабы-то? Бабы есть. И которые без мужиков – тоже. Только ежели вам на ночлег, так зачем вам бабы? Вы у меня ночуйте. Дом большой – вот рядом стоит, живу один с жонкой. Места всем хватит. Да вы откуль, робята, будете-то?
– Странная у тебя логика, дед, – внимательно посмотрел на собеседника Князь. – А я вот считал – раз на ночлег, то непременно к бабе надо. Но вижу – ошибался. Идём к тебе, дед! Тем более, что по твоим надёжным глазам я вижу, что твоя жонка лучше всех в Ляльме умеет варить щи, а у тебя в углу всегда наготове ведро браги. Веди, дед!
Через минуту мы неспешно тянулись гуськом за дедом, семенящим по хорошо утоптанной тропинке, что вела через неширокий речной пролив, отделявший луг, на котором расположился деревенский аэропорт, от села, прямо к дому деда. Дом – могучий двухэтажный пятистенок, вольно расположился на отлогом берегу и всей дюжиной окон фасада смотрел прямо на взлётное поле.
– А я пошёл в избушке своей прибрать немного, гляжу – самолёт садится. Чей это, думаю? Наш-то, лешаконский, с утра был, а больше к нам в Ляльму никаких самолётов не летает, – словоохотливо объяснял дед. – Да вы откуль, робята, будете-то?
– С Верхней Паденьги мы, дед. Заблудились, – коротко бросил Фёдор, занятый своими мыслями.
– А-а… – объяснение это, вроде, удовлетворило деда. Но, немного погодя, спросил опять: – Так вы, может, на Новую Землю летели? Сейчас туда, слышал, экспедиции отправляют.
– Верно заметил, дед, – хохотнул Князь, – туда путь держали. Только вот с горючкой не рассчитали немного.
– Молчал бы… – беззлобно огрызнулся Фёдор.
Павел с Рыжиком шли молча сзади Фёдора и впереди меня, замыкавшего колонну. Павел порой оглядывался – не отстали ли мы – и я видел, что он благодушно улыбается чему-то своему; Рыжик же, семеня за ним, с интересом разглядывал село. Оно и впрямь напоминало Кулигу, а взлётное поле на лугу было прямо копией кулижского. Так что ошибка Григория, поначалу принявшего Усть-Ляльму за Кулигу, становилась понятной. Была суббота. Повсюду топились бани и дым их аккуратными столбиками тянулся в ясное мартовское небо, бледно-прозрачное, звонкое от последнего в этой зиме мороза.
– Тебя как звать-то, дед? – спросил Князь.
– Меня-то? Ермаком. А по батьке Поликарповичем.
– Ого! – чувствовалось, что Григорий с интересом разглядывает тщедушную фигуру деда. – А этот, который Тимофеевич, покоритель Сибири, тебе что – родственник, или как?
– Не, не родственник, – серьёзно ответил дед. – По моим сведеньям род мой идёт от купцов Строгановых, тех, что Ермака послали Сибирь воевать. Моя и фамиль такая – Строгановы.
– Ух ты! – в голосе Князя слышалось неприкрытое восхищение. – А то я думаю – откуда у тебя, дед, такая шапка? А это, значит, Ермак, который Сибирь воевал, с какого-то хана снял, с Кучума, что ли, и хозяевам своим в дар отдал. А от тех по наследству тебе досталась. Так?
– Шапку-то? Не-е… То жонка моя смастрачила. А вот и она. Федосья, принимай гостей.
Федосья оказалась полной, спокойной женщиной лет пятидесяти пяти. Встретилась она нам около калитки с авоськой в руках.
– Гостям-то рады, – нараспев сказала она. Некоторое время разглядывала нас, пропуская вперёд.
– Лётчики это, – объяснил ей дед. – Из экспедиции. На ночлег надо расположить. Давай, ставь чай.
Вошли в просторную, чистую избу. Направо от входа стояла широкая скамья вдоль русской печи, напротив, у стены – старинный буфет, почерневший от времени; далее массивный стол с витыми ножками, две длинных лавки по стенам, два тяжёлых стула с высокими спинками. В простенке напротив входа висели встретившие нас кукушкой громадные старинные гиревые часы, мерно отмерявшие ход времени широким маятником. Над часами разместились простенькие фотографии в рамках. В углу, где сходились лавки, под потолком на специальной полке – божнице – стояла ухоженная небольшая икона. Пахнуло теплом и свежим хлебом.
– Тогда в баню-то побольше подкинуть, Еремей. Может, гости с дороги помоются? – спросила Федосья.
– Непременно, мать, – с готовностью подтвердил Князь. – У меня по сегодняшнему расписанию баня в семнадцать ноль-ноль. А свадьбы у вас тут вечером нет?
– Свадьбы-то? Сегодня нету. Прошлой субботой была.
– Жаль. А то у меня после бани по плану свадьба.
– Мне, Ермак Поликарпович, надо бы до почты дойти. Объясни, где тут у вас, далеко? – спросил Фёдор.
Дед объяснил. Князь, расспросив также насчёт магазина, увязался за Фёдором.
– Пойду и я, пожалуй, прогуляюсь, – поднялся и Павел.
Дед ушёл смотреть за баней. Я и Николай остались около хлопотавшей хозяйки. Кто мы, откуда – она не расспрашивала, ведя разговор о своих хозяйских делах. Николай поддерживал разговор, я отмалчивался – закаменевшие на морозе ноги в тепле стали отходить, и острая боль ломила пальцы.
– Ты, парень, сними ботинки. Я тебе катаньки дам, вот, тёплые, – сказала Федосья, снимая с печи валенки.
– Надень, надень, Вовка, отойдут ноги-то, – поддержал Рыжик.
Я стянул ботинки, с удовольствием одел тёплые, мягкие валенки.
Пришёл дед. Вскоре появились и мужики
– Так, порядок, – с порога заговорил заметно повеселевший Фёдор. – Дозвонился, заправят нас. Завтра улетим.
– Да, читали ему лекцию по телефону, – Князь вынимал из карманов водку, – Федя наш аж вспотел, по стойке смирно стоя.
– Вспотеешь тут … – полное мазутное лицо Фёдора расплылось в улыбке.
– Значит, в порядке всё? Ну, тогда давайте чай пить, – захлопотал дед.
– У нас-то всё в порядке, а вот у тебя, дед, в хозяйстве полный развал, – Князь встал посреди избы, и по его позе можно было понять, что у него очередной приступ словоохотливости. И по всему чувствовалось – от недавнего недовольства у Григория не осталось и следа. Он был доволен предстоящей баней, доволен тем, что достали водки и будет возможность хорошо посидеть в компании после парилки. Но более всего был он доволен тем не совсем обычным приключением, в которое попал. А люди такого склада, как я теперь понял, органически не переносят ровной, спокойной, как говорят – нормальной жизни. Они в ней дичают, дурят, портя жизнь себе и, особенно, близким.
– Ты объясни мне, – продолжал наседать на деда Князь, – почему это к твоему дому пройти невозможно? Что это у тебя на самом проходе дрова лежат не распиленные? Как тёмно настанет – ноги можно поломать, через них шагая. Что ж ты за хозяин такой, а ещё купеческого роду?
– Да куда ему распилить, хозяину моему, слабый он, – вступилась за мужа Федосья. – Пила стоит в сарае и бензин есть. Да не справиться Еремею, в последний год совсем хворый. А попросить кого – не соберусь.
– То верно говорит Федосья, худо могу с пилой управляться, здоровья-то нету уж…– согласился Еремей (судя по всему, именно так его звали на селе).
– Ну, дед… Ты же купеческого роду. Неужто артель себе не сколотишь? Да вот хоть нас возьми! – загорелся вдруг Князь. – А ну-ка, дай пилу! Я коряги твои в айн момент распластаю. Цепи есть?
– Да чаю попейте сначала, – пропела Федосья, ставя на стол большую кастрюлю с ухой. Она явно была не против того, чтобы гости управились с дровами.
– Потом чай. Тут работы немного, Гриша верно говорит, – первым потянулся к выходу Павел.
Через минуту уже ревела в ловких руках Князя бензопила, а мы разворачивали стволы под распиловку, оттаскивали и укладывали под навес берёзовые и осиновые чураки. Спустя полчаса работа была кончена.
– Ну спасибо, ребятушки, уж до чего помогли. Только вот грех гостям работать. Да ещё не евши, – встретила нас в избе Федосья. Она стояла у стола, и сквозь полноту её рябоватого лица пробивалась довольная хитринка. – А то, может, обиделись?
– Ты, хозяйка, поменьше разговаривай – разогревай уху. А мы в баню, – скомандовал Князь.
Глава 3. Павел и ведьма
Выпив по маленькой, раздобревшие, всей артелью пошли в баню, благо, была она просторна, сделана основательно, – судя по всему, Еремей, до хворобы своей, мастером был знатным. Долго хлестались в жестоком пару. Я, правда, больше времени провёл в предбаннике, отходя после первого захода. Когда, распаренные, обессилевшие, ввалились в избу, у Федосьи густо парил на столе самовар, а рядом стояла бутылка питьевого спирта, которого давненько уже не было в продаже.
Выпили – теперь уже по большой. Мне тоже поднесли равную со всеми долю – солидно наполненный гранёный стакан водки. Я стал неловко отказываться, на что Князь коротко сказал: «Помалкивай, студент, и делай, как старшие», а Рыжик начал уговаривать: «Выпей, Вовка, легче станет». От чего мне должно стать легче – я не понял, так как никакой тяжести не ощущал, но, не дожидаясь дальнейших уговоров, водку выпил. А затем, закусив, полулёжа на лавке у печи, чуть в стороне от застольной компании, блаженно внимал то неторопливо-обстоятельным, то порывистым речам моих собратьев по странному путешествию.
Разговорился молчаливый Павел. Выпитая водка и интересная беседа оживили его крупное, правильное, но обычно малоподвижное лицо, и это придало особый колорит всей его богатырской фигуре, облачённой в мягкий серый свитер, на ворот которого волнами спадали густые светло-русые волосы.
Павла я хорошо помнил с малых лет, жили Артюховы недалеко от нас. Да и просто в том возрасте и при том строении мальчишеской души, когда более всего на свете тебя волнует, что Спартаку так и не удалось со своими гладиаторами переправиться в Сицилию и пришлось принять неравный бой с Крассом, – такие колоритные люди, как Павел, всегда на виду и в памяти. Один эпизод из его жизни, свидетелем которого довелось стать, особенно запомнился.
Было мне тогда лет десять, и по мальчишескому любопытству летним вечером попал я с парой сверстников на размашистую гулянку, вернее, во двор того дома, где гулянка проходила. Там и увидели мы Павла, разговаривавшего с высоким, черноволосым мужиком, про которого я знал лишь, что на селе его звали Цыганом. Разговор был резкий.
