Битва железных генералов

Перекошенное смехом лицо «предводителя» напомнило Рябинину физиономию немца, в которого он воткнул штык под Верденом. В предсмертном ужасе и от боли его гримаса напоминала улыбку висельника на эшафоте. В Первую мировую капитан, а тогда еще поручик, воевал в Русском экспедиционном корпусе во Франции. Был ранен, отправлен в госпиталь, затем уже участвовал в прорыве генерала Брусилова. Тот теперь тоже, как и многие фронтовые офицеры, лоялен к большевикам и даже, как говорят, призывает всех «неопределившихся» вступать в Красную армию Лейбы Бронштейна. Что ж, каждый по-своему находит компромисс со своей совестью.

Пинхус протянул руку:

–Давайте, господин капитан, пакеты. Вы же разумный человек и надеюсь, не пойдете на обострение ситуации. Зачем? Вы уже поняли, что мне многое известно, и мы не так просто здесь оказались. Только вот не думали, что вас подобьют реально. Стреляют, не пойми кто, по всему что движется. Бедная Россия. Ну, давайте, не будем терять времени.

Рябинин вынул из кармана наган, на что Гулливер только покачал головой:

–Ни к чему, поверьте. Кстати, даже взвести курок не успеете.

К капитану вальяжно приблизился кадет с гранатами, почесал револьвером нос, потом вдруг, пританцовывая, пропел:

«Я был зачат в обшарпанном подъезде, мой папа был отпетый наркоман, ходил в штанах, что стырил на Приезде, носил в кармане сломанный наган…»

–Уймись, Сеня, – оборвал «брата» Гулливер. – Не обращайте внимания, Петр Николаевич, на самом деле Сеня добрый, образованный мальчик из культурной семьи, папа профессор-латинист, мама…впрочем, неважно.

А дальше произошло то, чего никто не ожидал.

Лежавший до этого спокойно, по виду совершенно осоловевший от выпитой настойки Давид Коршунов, вдруг выхватил у «Сени» из-за пояса гранату Рдултовского, стянул с нее предохранительное кольцо…

–А ну, разбегайтесь, жиды-христопродавцы, а то всех подорву! – крикнул он.

К нему невозмутимо подошел Сеня, опять же приплясывая, пропел очередной куплет:

«Подайте, братцы, мне воды напиться, огнем горит разбитая душа, я понесусь по небу быстрой птицей, туда, где мне не светит ни шиша…»

Под смех соратников вынул из рук Давида бомбу, осклабившись, сказал:

–Она же без запала, тоже мне, авиатор Уточкин, ха-ха.

Сеня наставил на лоб Давида револьвер, взвел курок.

Будь что будет, подумал Рябинин, собираясь наброситься на предводителя «Зеленого братства» и с пола, если получится, положить Сеню, матросов и Гулливера, остальные с винтовками, выстрелить не успеют.

Петр уже напряг мышцы, но латышка Игла с недетской силой обрушила на его голову бутылку с настойкой.

«Молодец, девочка», – успел услышать капитан, потом темнота.

4

Рябинин очнулся от холода и чьих-то довольно отчетливых голосов. Явно подвал. Сбоку из-за зарешеченного окошка-бойницы пробивается тусклый «керосиновый» свет. В желтом сумраке были различимы большие бочки, ручные мукомольные жернова, объемные бутыли, прикрытые дерюгой. Пахло мышами, кислой капустой, прелым сеном. Капитан был связан по рукам и ногам. Голова раскалывалась, гудела.

Рядом, тоже опутанный веревками, спал, по-детски посвистывая, Давид Коршунов. Вспомнив произошедшее, Петр сплюнул: пьяный авиатор хуже взбесившегося козла-провокатора. Гренадер – самоучка, мать его…»

Голоса стали отчетливее, зашелестела бумага.

–Вот, гляди, Пихтус…

–Пинхус. Логвинский.

–Какая разница. Штаб Деникина находится в Таганроге на Греческой улице в доме бывшего судовладельца Звороно, там раньше жил генерал оккупационных войск фон Кнерцер. Но тебе такие подробности ни к чему. Ты и отвезешь туда два пакета от Врангеля, передашь в руки штабному офицеру, если удастся, самому Главкому.

–Я?! Что вы, товарищ Макар!

–Ты, ты, Боря, как самый умный из всей твоей…твоего ордена. Скажешь, что самолет с ординарцем был сбит красными, он и летчик погибли, а ты, как истинный, преданный борец за Белое дело, обнаружил важные пакеты и посчитал своим долгом немедленно доставить их по назначению.

–На пакетах указаны генералы Лукомский и Романовский.

–Но ты-то, простой сподвижник добровольцев, откуда знаешь, кто они такие и где находятся? Вот и отнес их сразу в штаб Деникина. Понятно?

–Понятно, товарищ Макарсон…то есть, товарищ Макар.

–Ну, вот и славно, что, наконец, понял, Бориска. Скандал у беляков будет грандиозный, а если еще и Врангель к тому времени прибудет в Ставку главнокомандующего…

–Вот будет потеха!

–Ты не особо-то веселись. Отдашь пакеты и сразу проваливай. Чтобы лишнего не сболтнуть.

–Товарищ Макар, я…

–Знаю тебя. Хотя, Деникин, может, еще и наградит за такую оказию, а вот Врангель…ха-ха, шомполами по голове и остальным местам. А потом непременно вздернет. Шучу.

–А деньги? Желательно фунтами.

–Сделаешь дело, получишь. У Амирама, что держит табачную лавку у порта. Скажешь, от Макара. Явку наших товарищей в Таганроге, где переоденешься, приведешь себя в порядок, дам тебе перед отъездом. Ты же умеешь водить авто?

–Руссо-Балт.

–Тем более, тебе и карты, вернее, пакеты в руки.

–А что с этими делать?

–Как что? Вестового в расход, летуна оставить.

–Он же гранатой хотел…

–Нечего варежку разевать. Жаль не подорвал вас, зелененьких, ха-ха. Шучу. Авиаторы нынче в цене, ими разбрасываться нельзя. Скоро наши в Покровском будут, пригодится. Дом хороший, крепкий, хозяйство большое. Здесь товарищ Буденный будет жить или товарищ Жлоба, кто первый с армией подойдет. А потом коммуну тут устроим. Крестьянскую. Счастливые крестьянские работницы будут петь и работать, работать и петь. Как у Чернышевского в романе, читал?

–Сны Веры Павловны.…Куда же сироту, Илгу Калныньш?

–Да, с ней сложнее. Племянница белого лазутчика. Что ж, мы ее на перековку отправим. Куда-нибудь в Сибирь, когда Колчака и Семенова там окончательно раздавим.

–Еще вопрос, товарищ Макар. Откуда вам стало известно, что аэроплан с ординарцем сядет здесь?

–Ну, какая тебе разница, Пихтус?

–Пинхус.

–Не перебивай.

–Ладно.

–В штабе Шатилова красный человечек окопался. На немаленькой должности. Или в контрразведке Врангеля, я точно не помню. Большевистская контрразведка из бывших следователей и филеров, четко тайны соблюдает. Только псевдоним знаю – «Шершень».

Рябинин прикусил губу: подполковник Коля Краснов, иуда! Ну а кто еще? Пригрел Шатилов на груди змея. Тоже, поди, фунты за услуги требует. Если выберусь, лично ему горло перегрызу.

–Ладно, пора,– сказал Макар. – Я выписал основные тезисы из копий рапортов генералам. Остальное запомнил. У меня память феноменальная, Пихтус.

На этот раз «предводитель» поправлять комиссара не стал.

–Нужно успеть сдать в набор сей рапорт черного барона, и срочно распространить по всей России, – продолжил тот. – Вот, глядите, граждане, что представляет собой Белое дело, во что оно превратилось! Не армия, а сборище мародеров и спекулянтов! Сам Врангель в этом признается! Двойной удар – я со своей стороны, бомба в штабе Главкома Деникина, с твоей. Информационная мина, которую ты, Бориска, подложишь. Ха-ха! Раз умеешь на Руссо-Балт рулить, тебе свой отдам, сам на коня, и к красным.

–Вы большевиков тоже не любите, а служите им.

–В интересах дела. Нашего, общего!

От бессильной злобы, Рябинин задергал ногами, задел авиатора. Тот проснулся.

–Что, уже утро? – спросил Давид.

–Полночь сверчковая, – зло ответил капитан.– И надо было вам, господин Коршунов, за гранату хвататься! Одно радует, что теперь у вас руки связаны.

–Какую гранату? Ничего не помню.

–Немного же вам надобно для абсолютного счастья, всего глоток настойки.

–Мне вообще пить нельзя,– ответил авиатор.– Врожденная непереносимость алкоголя.

–Я уже заметил.

Рябинин выговаривал Коршунову, но понимал, что вряд ли «беседа» с зелеными братьями закончилась бы добром.

–Что с нами будет? – В голосе авиатора послышался ужас. Видно, он, наконец, осознал, во что вляпался.

–Вы деньги от Краснова в фунтах получили?– спросил Рябинин.

–В фунтах? Каких фунтах? Ничего я не получил. Ваш подполковник и еще с ним офицер, кажется Шаров, сказали, что заплатят мне по возвращении с задания. Мне нужно было только приземлиться в Покровском, отсидеться у латыша и…

–Что «и»? Пристрелить меня?

–Боже сохрани! Зачем?

–А вот вас, господин авиатор, Краснов велел отправить к архангелам.

–Не может быть! Надо же…

–Этот Шаров, из какой службы?

–Понятия не имею. Возможно, тоже адъютант, только кого – Шатилова, Врангеля или какого казачьего атамана – не знаю. У каждого «их превосходительства» с десяток адъютантов, помощников, ординарцев. Словом, дармоедов.

И поспешно добавил:

–Я не вас имел в виду.

Капитан рассмеялся:

–Будет, извинение принято. Мы с вами оба влипли по уши, и даже не знаю, какой исход лучше: получить пулю или продолжать мучиться в бессилье. Чувствую себя полураздавленным тараканом.

–Унынье – грех, господин капитан.

–Вы что же, верующий?

–От моей веры даже чертей воротит. Но в Писании масса мудрых изречений, например…

Однако, «примеров» авиатору приводить не пришлось. В дальнем углу подпола скрипнула дверца, в нее мышкой проскользнула латышка Илга. В руках она держала керосиновую лампу. Еще раз по голове хочет меня треснуть, уже керосинкой? – подумал капитан.

Девочка приблизилась к Рябинину, приложила палец к губам, из кармана достала складной австрийский перочинный ножик. Ловким движением перерезала веревки на его руках, потом на ногах.

–Атваынойзе, извините, – прошептала она. – Я не хотела вас бить бутылкой, но тогда они бы точно вас застрелили. Ваш друг с бомбой…

–Да, не сдержан, что и говорить. Спасибо, Илга, спасительница ты наша. Он больше не будет буянить.

Девочка, словно опомнившись, освободила от веревок и Коршунова.

–К иет?

Давид вопрос понял, но не ответил.

– Почему ты решила нас освободить? – Капитан размял затекшие конечности, которые от недостатка кровообращения плохо слушались.

–Комиссар сказал, что хочет сделать в доме Калныньш коммуну, а меня отправить в Сибирь. Я не хочу коммуну, не хочу Сибирь.

–Да, большевики они такие. Впрочем, эти не поймешь кто. Зеленые, одним словом. Где теперь «братья»?

Девочка сказала, что они напились настоек и теперь спят в комнатах. Моряки долго спорили о чем-то, потом стали приставать к ней. Но она выхватила у спящего «брата» наган, сказала, что всех перестреляет, а себя взорвет гранатой.

–Вот этой бомбой. – Илга вынула из кармана британскую гранату Миллса.

–Ничего себе! – удивился капитан. – Откуда у тебя?

–Когда тут были немцы, они много чего оставили.

–Ну да, понятно. Схрон. И много у тебя…в схроне таких штучек?

–Я. Там еще пулемет, ружья, пистолеты. В погребе, за амбаром, куда упал ваш аэроплан. Братья увидели у меня бомбу, сразу отстали. А моряки тоже напились и подрались. Потом к длинному приехал на моторе комиссар. Он его называл…

–Товарищ Макар.

–Я, да.

–Он уехал?

–Нет. Сказал, что мотор отдаст длинному, а сам на лошади отправится к красным. Где он лошадь возьмет, не знаю, у нас всех забрали. Если только на станции, у коменданта, у него есть, кажется.

Раненная нога Коршунова затекла, ему тяжело было встать. Его оставили в подполе, а Рябинин с Илгой выбрались наверх, в комнаты.

–Ему нужен арстс.

–И еще фунт пряников с горчицей. Показывай дорогу к арсеналу.

–Я. Через окно выберемся, может, не все спят.

Илга оказалась права. Перед ними, словно из-под земли вырос «танцующий мальчик» Сеня. На его пьяном лице играла дурацкая улыбка. Увидев капитана, он щёлкнул пальцами, потом приплясывая и размахивая наганом, выдал: «Я, как и был, остануся бродягой. С глазами синими, улыбкой до ушей. Не пойте мне про рай красивый шнягу, меня оттуда вытолкнут взашей».

–Да, братец, рая ты явно не заслужил, – сказал капитан, собираясь выбить у «танцора» револьвер.

Однако кто-то ударил Рябинина сзади. Опять по голове, сколько можно, подумал он. Падая, еще не погрузившись во тьму, капитан увидел перекошенное злобой, лицо летчика Коршунова.

–Спасибо, летун, – сказал ему «брат» Сеня. – Я бы и сам справился. Тебя приказано беречь, как ценного фрукта.

–Я не летун, а авиатор. И мне не давали указания беречь тебя, танцор.

Палка в руках Давида, с торчащим из нее аршинным гвоздем, вошла точно в глаз Сени. Второе его око, словно от удивления, забегало в разные стороны, изо рта пошла пена, он рухнул к ногам Илги. Видимо, в падении веселый член ордена нажал на спусковой крючок нагана, раздался выстрел. Латышка бросилась в коридор. Коршунов оттянул веко Рябинина, удовлетворенно хмыкнул, забрал его пальто, разбил табуреткой окно, растворился в декабрьском тумане. Оттепель продолжалась.

5

Швейцарский золотой брегет с надписью ««Frangas, non flectes» – сломаешь, но не согнешь, показывал 5 утра. Врангель вызвал генерала Шатилова. Спросил, есть ли сообщение из Таганрога от ординарца Рябинина.