Багаж императора. В дебрях России. Книга вторая

–Погодь.

Затем, вытерев ноги о крыльцо, решительно открыл дверь и скрылся в доме. Отсутствовал он минут пятнадцать. За это время я успел осмотреть двор, моих сопровождающих и прикинуть возможные пути отхода, если что пойдет не так. Вскоре дверь снова открылась. Оттуда высунулась голова длинного, и он крикнул мне:

–Заходь.

Воспользовавшись приглашением, я быстренько проскользнул вовнутрь и очутился в небольшой прокуренной комнате. В центре нее стоял круглый стол, за которым сидел пожилой кряжистый мужчина, по бокам еще двое, дымившие папиросами, как паровозы. Взгляд у мужчины был тяжелый. Очевидно, он привык таким взглядом ломать людей. Кроме того, он обладал большой физической силой, что было видно по его покатым плечам и длинным жилистым рукам. Взглядом он попытался взять инициативу в свои руки, направив на меня свои пронзительные глаза и пытаясь поймать мои глаза своими. Зная это, я, взглянув на него, начал рассматривать его руки, затем одежду, давая ему возможность следить за мной и направляя его туда, куда я хотел. Измотав незнакомца, таким образом, я внезапно глянул в его глаза и, поймав их, уже не отпускал, внушая ему, что я пришел как гость. Теперь с ним можно было делать все что угодно, но это не входило в мои планы, и я медленно отпустил его. Он вздрогнул, опустил глаза вниз и, придя в себя, спросил:

–Что привело тебя сюда, господин хороший? Дело какое есть али так просто? Ты случаем не из ЧК? А то последнее время только и сталкиваемся с ЧК: то облавы здесь устроят, то подошлют кого– нибудь, чтобы нас извести. А тебе чего надо?

–Да в принципе не так уж много, – ответил я. – Ну, во-первых, передать тебе привет из Одессы от Мишки Япончика.

–Ну и что из этого? – ответил он. – Таких Мишек в Одессе много. И где правда о том, что ты действительно знаешь его? Может, тебя специально подослали выпытать чего-нибудь о нас. Мы с таким, как ты, знаешь, как расправляемся?

И он, взяв лежащий на столе пятак, согнул его пополам двумя пальцами. Затем бросил на стол и многозначительно посмотрел на меня.

–Впечатляет, – сказал я. – Теперь мне понятно, почему вас прозвали Ламакой, но это к делу не относится. Он просил передать, что у вас были общие дела по отношению к Валету, и в честь этого он просит вас помочь мне кое в чем.

–Валет, – он наморщил лоб, словно припоминая. – Ах, Валет! – И он громко расхохотался. – Да, катанули мы одного фраера, и если бы не Мишка Япончик, неизвестно, как бы все закончилось.

–Ну, садись, – сказал он расслабленно, подавая знак своим сотоварищам, которые сидели с напряженными лицами, что все в порядке.

–Что за нужда такая тебя привела?

–Если можно, я бы хотел переговорить об этом наедине, – и многозначительно посмотрел на собеседников.

Он правильно понял меня и, глянув на своих помощников, сказал:

–Вот что, ребята, пойдите покурите на улице, а то тут дышать нечем.

Те молча поднялись и быстро выскользнули из комнаты. Мы остались вдвоем.

–Ну, у меня необычная просьба, которая состоит из двух частей. Первая: если у вас есть знакомый в Петрограде, то я хотел бы с ним там встретиться и, в случае необходимости, обсудить одно дело. Ну а вторая касается того самого ЧК, о котором только что шла речь. Может быть, у вас случайно есть там свой человек, с которым можно обговорить ряд моментов.

И я вопросительно посмотрел на него.

–Интересный ты человек, – сказал Ломака. – Вот так сразу и положь ему то, что добывалось с таким трудом. А вдруг ты не тот, за кого себя выдаешь? И что тогда?

–А это уж вам решать, что и как. Кроме того, что я сказал, мне больше добавить нечего. Если это ваше последнее слово, тогда разрешите откланяться, – и я встал, намереваясь выйти.

–Погодь, погодь, чего ерепенишься? – спокойно отреагировал Ламака .-Это дело сурьезное и такими знакомствами так просто не разбрасываются. Он на секунду задумался, затем, очевидно, приняв решение, сказал:

–Ладно, я должен Мишке Япончику, а долги у нас всегда отдают. Завтра в семь вечера пойдешь в ресторан «Савой», сядешь за второй столик у окна, его будут держать для тебя. Положишь перед собой эту монету, – и он протянул мне согнутый пятак, – по ней тебя узнают. К тебе подойдут, ну а дальше твоя забота.

–Премного благодарен, – ответил я. – Ну а как насчет Петрограда?

–Ну, это проще. Когда приедешь туда, то пойдешь по адресу, – и он назвал его. – Там покажешь эту монету, и тогда с тобой будут иметь дело.

С этими словами он вытащил из кармана несколько монет, выбрал среди них пятак и согнул его точно так, как первый, и бросил мне. В этот момент в комнату ворвался длинный.

–Ламака, – закричал он, – через полчаса будет облава, сюда по Старосадскому и Спасоглинищевскому переулкам идет милиция, огольцы увидели, – и выразительно глянул на меня.

Я только пожал плечами. Ламака крякнул и, схватив со стола папиросы, двинулся к комоду, который стоял возле стены. Взявшись за него двумя руками, он легко отодвинул его в сторону. В полу открылось небольшое отверстие. Многозначительно кивнув мне, он полез туда. Следом стал спускаться я, а за мной – парень, не забыв поставить на место комод. Там оказался длинный темный подземный ход. В конце его мы выбрались на полутемную деревянную лестницу какого-то здания. Здесь вовсю мотались грязные оборванцы, натыкаясь друг на друга и что-то пряча в разных углах. Увидев Ламаку, они шарахались в сторону, почтительно пропуская нас вперед. Затем мы нырнули в какую-то щель и, боком между двух стен пройдя метров десять, выбрались через дровяной сарай в один из дворов на Покровском бульваре. Дворник, стоявший у ворот и прислушивавшийся к крику, свисткам и выстрелам, которые доносились со стороны Хитрова рынка, увидев нас, почтительно снял картуз и, приоткрыв ворота, выпустил на улицу.

–Ну что, господин хороший, – сказал Ламака. – Надеюсь, это не за тобой, – и кивнул в сторону рынка.– По плану этой облавы сегодня не должно быть.

–Все может быть, – ответил я. И теперь мне стало понятно, почему он так спокойно реагировал на это. Его люди, сидевшие в различных органах власти, своевременно предупреждали о таких мероприятиях. А сегодняшнее, которое, очевидно, проводилось в срочном порядке, наводило на размышления. Дойдя до ближайшего перекрестка, Ламака сказал:

–Ну, вот и все. Здесь наши пути – дорожки расходятся. Будь здоров.

И повернувшись, в сопровождении своего помощника, двинулся вправо. Кивнув ему на прощание, я начал выбираться в сторону центра, спеша уйти от этого места как можно дальше.

Немного о «Красном терроре»

Добравшись без проишествий домой, я увидел, что Эдварда там нет. Пренебрегая моим советом, он почему-то посчитал нужным выйти на улицу. Это немного насторожило меня. Не ведет ли он двойную игру? И что, собственно говоря, я знаю о том, в чем заключается его задание? Может быть, он приставлен ко мне, чтобы контролировать мои действия, а может, чтобы помешать осуществить задуманное в поисках царской семьи. Откуда мне знать, что сидит не только в голове короля, но и его министров и начальников Эдварда Боунда? Ведь любой приказ, пока он дойдет до исполнителя, обрастает такими деталями и интересами всяких ведомств, которые задействованы в этом, что порой его основной смысл меняется на противоположный. Может быть, и здесь имеет место такая ситуация. Надо будет мне более внимательно присмотреться к нему. Анализируя, неожиданно пришедшие ко мне мысли, я сварил кофе и за неимением сахара сел пить его с шоколадом и галетным печеньем.

Вдруг со стороны прихожей раздался скрежет. Кто-то открывал дверь, осторожно проворачивая ключ в замке. Моментально вскочив из-за стола, я, по пути прихватив стоящую в углу трость, замер возле вешалки, стоящей у входа. Дверь осторожно открылась, но в нее никто не вошел. Я замер. Через время раздался шепот Эдварда:

–Вольдемар, это я.

А затем в коридор осторожно вошел он, держа в протянутой руке сверток.

–Извини, мне надо было выйти. Время дорого, поэтому я отправился в английскую миссию. А это продукты, ведь нам после всех наших испытаний надо хорошо покушать.

С этими словами он, положив сверток на стол, стал раздеваться. А я, выглянув на лестничную площадку, закрыл дверь на все замки и уселся в кресло, вопросительно посматривая на своего коллегу. Он, поняв, что я жду объяснений, уселся в кресло и, вытянув ноги, закрыл глаза.

–Не скажу, что это была прогулка для удовольствия. Кругом патрули, людей хватают, требуют документы, грузят в машины и увозят куда-то. Пока я без документов добирался до миссии, пришлось три раза убегать от солдат. Хорошо, что они бегать не умеют, поэтому догнать меня, особенно по местным дворам, им было тяжело. Тем более, что это был бег с препятствиями, так что пришлось попрыгать.

Затем он полез в карман и вытащил оттуда бумаги. Положив их на стол, он сказал:

–Это наши документы. Мы являемся представителями английской гуманитарной миссии для оказания помощи населению союзного государства. Имел беседу с главой миссии. Он напрямую встречается с Лениным и ведет с ним беседы о союзническом долге, о продолжении войны, о помощи и тому подобном. Большевики на сегодня не говорят ни да, ни нет. Но относятся с очень большим уважением, несмотря на объявленный красный террор, понимая, с кем имеют дело. Что касается нашей с тобой задачи, то никакими сведениями они не располагают, очевидно, считая, что царь – уже сыгранная карта, и поэтому этот вопрос их как бы не интересует. Тем более, что миссия у нас с тобой частная и к государству не имеет никакого отношения. Что будет дальше с этой страной, я не знаю. То, что здесь происходит, не вписывается ни в какие рамки. Я был во многих странах, видел разные ситуации и попадал в них, но такое я встречаю впервые.

С этими словами он из левого кармана пиджака достал лист бумаги и положил на стол.

–Это сейчас распространяется в ЧК. Все сотрудники должны ознакомиться с бумагой и расписаться, подтверждая тем самым, что они поддерживают ту позицию, которая изложена здесь. К чему это приведет, один Бог знает.

Я взял бумагу и стал внимательно читать. По мере того, как до меня доходил смысл изложенной здесь позиции, волосы становились дыбом, и от дикости изложенного бросало в дрожь.

«КРАСНЫЙ МЕЧ»

Орган Политотдела Особого Корпуса войск В.У.Ч.К.

№1

Да здравствует красный террор!

В то время как наши красные республики окружены тесным кольцом иностранных негодяев, отечественная контрреволюция с каждым днем поднимает все выше и выше свою преступную голову. Чуть не каждую неделю Секретному отделу В.У.Ч.К. приходится раскрывать целую сеть преступных организаций. Наши враги решили бороться не на жизнь, а на смерть во имя уничтожения трудящихся масс. Контрреволюционеры поставили на карту все, что могли.

В такой момент, в момент сильной классовой схватки, все трудящиеся должны быть проникнуты одной лишь мыслью – уничтожить преступную гидру. Мы все, как один, должны, с одной стороны, вести широкую агитацию среди несознательных пролетариев, а с другой стороны, краснопролетарской косою выкосить негодную траву из Советских Республик. Венгрия должна нам послужить хорошим уроком, миндальничанию должен быть положен конец. Мы должны призвать всех сознательных пролетариев к борьбе с буржуазией, ибо необходимо помнить, что черное офицерство и буржуазия еще далеко не задавлены, а лишь притаились, чтобы в удобный для них момент нанести нам удар. Мы должны это предупредить во что бы то ни стало. Объявленный красный террор нужно провести по-пролетарски. За каждого расстрелянного нашего товарища в стане деникинщины мы должны ответить уничтожением наших классовых врагов.

Наша партия, партия большевиков-коммунистов, одна из первых выступила против смертной казни, и этот лозунг проводила в жизнь до тех пор, пока нам не был брошен вызов, который мы вынуждены были принять.

И в настоящее время мы должны уничтожать наших противников вовсе не потому, что хочется мести, а для того, чтобы окончательно их обезвредить, чтобы отбить у всех них охоту поднимать руку на рабоче-крестьянскую власть.

Всякий честный и искренний до конца коммунист должен иметь железное мужество и в такой тяжелый момент, который переживают Союзные Республики, не щадить крови врагов не только в бою, но и внутри страны, ибо наше неуместное «великодушие» иной раз для нас вреднее англо-французских штыков.

Это необходимо запомнить раз и навсегда нашим партийным товарищам, возбуждающим ходатайство об освобождении того или иного «интеллигента». Стоит лишь арестовать за вредную деятельность какого – либо профессора, военспеца, спекулянта, как со всех сторон сыплются десятки прошений с ходатайствами. И, удивительно, чем вреднее спекулянт, тем больше ходатайств и поручительств.

Нам твердят, что уничтожением этих элементов мы идем по пути регресса. Пусть так, пусть мы на время отстаем, но зато уверены, что элементов, становящихся угрозой самому существованию власти Трудового народа, нет. И что весь мусор чисто выметен пролетарской метлой.

Если для утверждения пролетарской диктатуры во всем мире нам необходимо уничтожить всех слуг царизма и капитализма, то мы перед этим не остановимся и с честью выполним задачу, возложенную на нас Революцией.

Если же среди наших товарищей есть люди, поддающиеся минутным впечатлениям, находящие какие-то смягчающие вину обстоятельства для хищников, строящих свое благополучие на крови и соках рабочего, – пусть уйдут в сторону, пусть не мешают другим выполнять святые обязанности перед Революцией.

Малодушные прочь с пути!

Побольше прямолинейности, энергии и бодрости в борьбе с проклятым, так упорно отстаивающим свои преступные интересы, врагом!

Да здравствует красный террор!

Да здравствует Чрезвычайная Комиссия-могильщица буржуазии и ее Красный Меч – Особый Корпус!

Лацис

Прочитав все это, я какое-то время сидел без движения. Это вообще было трудно осмыслить. Такой яростный призыв к уничтожению элиты страны и вообще своего народа трудно было себе представить. Но самое страшное было в том, что это уже претворялось в жизнь и потоки крови стали заливать страну от столицы до самых дальних окраин. В застенках ВЧК, на полях Мировой войны и начавшейся Гражданской гибли тысячи людей, удобряя своими телами уставшую от всего этого землю. И среди этого урагана, проносящегося над страной и только набирающего свою силу, в неизвестном месте, спрятанная от всех находилась семья последнего российского императора, которому была нужна наша помощь.

Поняв мое состояние, Эдвард успокаивающе похлопал меня по плечу и продолжил.

–Вы всегда чем-то удивляли европейцев. Вас очень тяжело понять, вот почему английское руководство осторожно относится ко всему, что происходит здесь. Сейчас они думают, на кого делать ставку: на большевиков, меньшевиков, Деникина, Корнилова, чтобы они продолжали войну и не покушались на английские интересы. Ты меня извини, но ради этого, как мне сказали конфиденциально, решили не поднимать вопрос о царской семье. А большевики хотят получить от Романовых все деньги, которые им принадлежат, поэтому так тяжело и шли переговоры.

–Что ты сказал? – я вскочил с кресла и бросился к нему.

–Не я сказал, а мне сказали, – повторил Эдвард, мягко отнимая мои руки от своего пиджака, в который я вцепился.

– Извини, – сказал я и молча сел в кресло.

–Сегодня вечером я встречаюсь с еще одним человеком, может быть, он прояснит ситуацию, – мягко произнес Эдвард и стал разворачивать сверток.

Чего там только не было: и свежий хлеб, и селедка, и копченое мясо, и давно забытая колбаса, и куча других деликатесов, которые завершила бутылка шотландского виски, торжественно водруженная на середину стола.

–Прошу, – сказал Эдвард, пододвигая поближе стулья.

Хотя после всего есть не сильно хотелось, перекусить всё же было необходимо, так как неизвестно, что нас дальше ждёт. Однако после рюмки виски организм стабилизировался, и разложенные на столе деликатесы как раз пришлись кстати. Мы почти не говорили, только сопели и жевали, делая перерыв только для того, чтобы пропустить очередную рюмку. Необходимо было снять то нервное напряжение, в котором мы находились в последнее время. И нам это удалось.

Ближе к вечеру Эдвард пошел на встречу, о которой он мне говорил, а я, выждав еще около часа, направился в условленное место, где должен был ожидать меня мой человек.

Тайное свидание

Одевшись под мастерового, я вышел на улицу. Погода была достаточно обыденной. Светило солнце, которое порой перекрывали набегавшие тучки, но в целом она давала мне возможность нормально провести встречу. А она была назначена на Чистых Прудах, там, где обычно встречаются влюбленные парочки. Прикинув свое местоположение, я решил добраться туда пешком. Время мне позволяло сделать это. Я шел не торопясь, вдыхая прохладный воздух и размышляя над тем, что мне поведал Эдвард. С московских улиц исчезли разодетые барышни и всякая другая праздная публика. Встречавшиеся мне прохожие испуганно спешили по своим делам, вжимая голову в плечи и стараясь идти как можно быстрее. На углах собирались кучки народа, которых агитировали люди с красными бантами на груди, рассказывая о прелестях мировой пролетарской революции и будущей сладкой жизни. А возле магазинов и лавок изможденные люди толпились в очередях за хлебным пайком, который был недавно введен большевиками. Как сказала при встрече моя визави, эти нормы были не для всех одинаковы. И здесь был соблюден принцип пролетарской целесообразности.

Но самое интересное, что народ, доведенный до отчаяния, в какой-то степени верил в возможность «светлого будущего» и хотел, чтобы оно наступило как можно скорее. Так размышляя, наблюдая и анализируя, я наконец добрался до нужного мне места. Несмотря на сложное время, вокруг пруда прогуливались влюбленные парочки, а некоторые из них откровенно целовались на скамейках. Нужного мне человека я определил сразу. Однако необходимо было предпринять определенные меры предосторожности, прежде чем подойти к нему. Поэтому я еще минут пятнадцать понаблюдал за окружающими, прежде чем решился на прямую встречу. Не заметив ничего подозрительного, я подошел к деревянному причалу, расположенному в конце пруда, и взял за рубль лодку для прогулки. Бородатый мужик, повертев в руках ассигнацию, сунул ее в карман и открыл висячий замок на цепи, удерживающей ее на причале. Затем он передал мне два весла и, подождав, пока я устроюсь в лодке, оттолкнул ее от деревянного настила. Лодка, плавно покачиваясь, поплыла на середину пруда. Поставив в уключины весла, я, лавируя среди плавающих по соседству лодок, выплыл на середину пруда и еще раз осмотрелся вокруг, фиксируя возможные подозрительные моменты. Однако пока было все спокойно, можно было начинать встречу.

Сделав несколько сильных гребков веслами, я подплыл к лавочке, на одном конце которой сидела, прижавшись друг к другу, влюбленная парочка, а на другом – молодая симпатичная девушка в пальто, лузгавшая семечки из бумажного кулька, изящно сплевывая шелуху во второй кулек. Причалив к берегу и игнорируя недоуменные взгляды парочки, я обратился к девушке:

–Эй, красавица! А как насчет того, чтобы покататься на лодке с симпатичным парнем?

Даже не взглянув в мою сторону, она, выплюнув очередную порцию шелухи, нисколько не жеманясь, ответила достаточно просто:

–Ищи других кататься на этом корыте. Я приличная девушка и с незнакомцами не знаюсь.

–Так не гоже, такой красивой девушке в одиночестве, в такой прекрасный день щелкать семечки, тем более, что они уже заканчиваются.

–А откуда ты знаешь? – удивленно ответила она и наконец-то подняла глаза на меня.

Вначале в них было равнодушие, но по мере того как она всматривалась, выражение ее лица менялось. Наконец она узнала меня, и глаза ее радостно блеснули.

– Ну, раз ты такой прыткий и всезнайка, тогда поехали покупать новые.

И с этими словами она встала со скамейки и подошла к лодке. Я выскочил из нее и помог ей забраться внутрь и устроиться на скамейке. Затем, оттолкнувшись, поплыл на середину пруда, провожаемый многозначительными взглядами оставшейся парочки.

–Ну, здравствуй, Машенька,– сказал я, когда мы добрались до середины водной поверхности и оказались удаленными от других лодок.

Здравствуй, Володя, – ответила она, и лицо ее опечалилось.

–Ты чего такая расстроенная? – я сочувственно посмотрел на нее. – Да, знаю, тяжело, а кому сейчас легко? Вся страна в таком положении. А кто, как не мы, будет что-то делать, чтобы вернуть все в нормальное русло. Все, что было раньше, ушло и никогда больше не вернется. Нужно что-то делать, чтобы прекратить этот хаос и то истребление нации, которое идет сейчас. Страшно, что люди теряют человеческий облик, а нам с тобой его надо сохранить, во что бы то ни стало. Потому что люди ищут себе подобных, они чувствуют друг друга и тянутся тогда к тебе. Так, постепенно находя друг друга, объединяясь, мы сможем сделать многое для людей, для страны.

–Да, я все понимаю, – ответила она, украдкой вытирая навернувшиеся слезы, – страшно становится, когда слушаешь, что они планируют на своих заседаниях делать с народом и страной.

Надо сказать, что Маша работала стенографисткой-секретаршей ни где – нибудь, а во ВЦИКе – высшем органе Советской власти – и постоянно стенографировала заседания в протоколах. А здесь принимались судьбоносные для страны решения. Попала она туда по воле случая, через знакомую, с которой когда-то училась стенографии на Бестужевских курсах. Была она очень начитанной и сообразительной девушкой, знала несколько иностранных языков и иногда в силу своего женского любопытства выполняла, по моей просьбе, отдельные поручения, связанные с моей службой.

–Что же тебя так сильно настораживает? – спросил я

–Да все! Сейчас они зациклились на красном терроре и обсуждают, как это сделать наиболее эффективно.

А что слышно о царской семье?– перебил ее я.

Да ничего хорошего!– и она с сожалением посмотрела на меня. – Вот сейчас обсудили завещание царя Александра III, с которым знакомится каждый наследник престола, и оно произвело на них такое впечатление, что они решили искоренить весь род Романовых.

–Как так искоренить?– не понял я ее высказывания.

– Да так и искоренить! Вот, почитай!

Она, оглядевшись по сторонам, расстегнула пальто и, достав оттуда несколько листов бумаги, передала их мне. Раскрыв первый из них, я увидел надпись в правом углу листа «Завещание императора Александра III». Ниже шел текст, написанный от руки:

«Тебе предстоит взять с плеч моих тяжелый груз государственной власти и нести его до могилы так же, как его нес я, как несли наши предки. Передаю тебе царство, Богом мне врученное. Я принял его тринадцать лет тому назад от истекшего кровью отца … Твой дед с высоты престола провел много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за все это он получил от русских революционеров бомбу и смерть.

В тот трагический день встал передо мной вопрос: какой дорогой идти? По той ли, на которую меня толкало так называемое «передовое общество», зараженное либеральными идеями Запада, или по той, которую подсказывали мне мои собственные убеждения, мой высший священный долг Государя и моя совесть. Я избрал мой путь.

Либералы окрестили меня реакционным. Меня интересовало только благо моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать.

Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним и Россия рухнет. Падение исконно русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить все, что служит ко благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя при том, что ты несешь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего… Будь тверд и мужествен, не проявляй никогда слабости. Выслушивай всех, в этом нет ничего позорного, но слушайся только Самого Себя и Своей совести.

В политике внешней – держись независимой позиции. Помни – у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн.

В политике внутренней – прежде всего покровительствуй Церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед. Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства».

–Очень содержательное завещание, – сказал я, подняв глаза на собеседницу.

–Да, такое содержательное, что они уже почти приговорили к расстрелу всю семью императора Николая II в Екатеринбурге.

–Как так к расстрелу?!

От неожиданной вести я вскочил в лодке, и она, потеряв равновесие, стала раскачиваться, черпая бортом воду. Маша, ойкнув, зажала рот рукой, пытаясь сохранить равновесие и не выпасть за борт, а второй рукой вцепилась в меня. Проплывающие мимо отдыхающие в лодках стали подозрительно рассматривать нас, пытаясь понять, что произошло. Наконец, справившись со своими эмоциями, я медленно опустился в лодку и осипшим голосом спросил ее: