Жилец

скачать книгу бесплатно


– Теперь можно ехать дальше, проговорил Андрей, заводя двигатель. Машина выбралась на трассу, увеличивая скорость, продолжила путь, но не долго, через несколько минут пришлось остановиться на посту ГАИ. Собственно, она не сама остановилась, а тормознул ее инспектор. Демонстрируя свою значимость, милиционер неспешным шагом подошел к кабине, увидев знакомые лица и пропел пару слов из популярной в то время песни.

– Привет, Андрей! А чего это Кругляки среди ночи на вас охоту устроили? Примчались, как черти. Орут, один за глаза держится, другой за горло. Очень о вас спрашивали, наверное, очень видеть хотели.

– Ну что ты ответил?

– А что я, не видел и все. Если вы им навешали, то правильно сделали. Давно пора!

– Ну если еще будут спрашивать, то так и отвечай. Андрей протянул инспектору денежную купюру. Взгляд инспектора скользнул по разорванной одежде девушки и как бы понимая ситуацию ушел в сторону.

– Да я бы и так о вас ничего не сказал. Достали всех, отморозки, – проворчал инспектор, пряча деньги в карман.

* * *

Банальная истина, в союзе мужчины и женщины не бывает равенства. Один из них ведущий, это, как правило, мужчина, другой ведомый – женщина. Ведущее положение в обязательном порядке включает в себя защиту ведомого и ответственность за него, за их союз и это нормально. Однако в последнее время получил широкое распространение одобрительный взгляд на способность женщины физически постоять за себя в ситуациях, когда рядом находится ее мужчина и это рассматривается, как доблесть и вроде бы возвышает женщину, но чаще всего это не так. Конечно, при проявлении подобного качества уважение мужчин к такой женщине, возможно, возрастает, но большинство мужчин подсознательно рассматривают это явление, как посягательство на их функцию защитника. Часто отношения между мужчинами и такими женщинами либо быстро охладевают, либо мужчина и женщина в союзе меняются местами – мужчина становится ведомым, а ведущим – женщина, хотя это не означает, что теперь женщина берет под защиту мужчину, хотя бывает и так, чаще такой мужчина, почти добровольно снимает с себя ответственность за их союз и эта задача автоматически перекладывается на женщину, которая к этому времени успевает разочароваться в своем избраннике – подкаблучнике, и их союз распадается или же продолжает существовать часто от женской безысходности.

Так бывает, когда речь идет о семейных союзах, но после случая с Кругляками, отношения Марины и братьев изменились. Нет, в связи со спецификой их отношений, союз не распался и никто не стал подкаблучником, но теперь при принятии решений братья уже не ограничивались обсуждениями острых ситуаций только между собой, как это они делали раньше, теперь они невольно стали советоваться с Мариной, а когда однажды в назревающем конфликте с иностранными полицейскими она легко перешла на английский и мало того, что долго говорила с ними по делу, Марина непринужденно шутила, чем вызвала нескрываемый интерес и симпатии иностранцев и критическая ситуация разрешилась миром. Это и еще куча других мелочей в конце концов привели к тому, что ребята не то что советоваться, но даже важных решений не принимали без одобрения Марины, так что со временем в их троице Марина стала фактическим лидером, чему еще способствовало и то, что Хозяин платил им заработную плату через Марину. Платил щедро, каждый раз по-разному. Братья уже давно освободились от долгов и кредитов и откладывали деньги впрок. Работа стала все больше приобретать рутинный характер, о криминальной составляющей напоминал лишь короткоствольный автомат, лежащий наготове.

После истории с Кругляками братья сделали для себя вывод, ставший категорическим правилом – никогда с грузом не останавливались на ночлег, даже в абсолютно безлюдном месте. Но все же однажды этот установившийся порядок пришлось нарушить.

* * *

Провожали нас торжественно, с оркестром. Личный состав части построили на плацу. Отдельной небольшой колонной, одетые в парадную форму, стояли дембеля, и не просто отслужившие положенный срок, а пожелавшие ехать по комсомольским путевкам работать на ударных стройках и на шахтах Донбасса. Командование части демобилизовало их в первую очередь и по традиции устроило им торжественные проводы. В этой колонне стоял и я, крепко сложенный и высокого роста солдат, а точнее ефрейтор Степан Яремчук. Два года назад призвали меня из глухого гуцульского села, где я после окончания восьми классов работал в колхозе. Не по годам крепко сложенный парень работал плотогоном, но не долго, после перехода лесозаготовок на трелевочную форму и транспортировку брёвен тракторами, практически оказался безработным, но из колхоза меня несмотря на то, что работы на всех не хватало, не отпускали, нельзя. По существующим в те времена правилам, сельские жители не имели паспортов и самовольно выехать из села им было невозможно. Исключение составляли браки сельских девушек с городскими парнями, а для ребят, это была армия.

Вот я и болтался без особых занятий, ждал призыва. В колхозе делал, что прикажут, а чаще всего помогал дома по хозяйству, плотничал с отцом, мы ходили по селам, ремонтировали и иногда строили дома, а когда заказов не было, работал на своем огороде, помогал матери. Выросший в селе, я с детства был приучен к физическому труду и никакой работы не боялся.

Наконец пришло время идти в армию и меня, молодого гуцула, разговаривавшего, как и все односельчане, на местном диалекте – смеси венгерского, польского и украинского языков, русского в этой смеси не было, призвали в строительные войска и отправили в воинскую часть под Курском. Это был один из способов, которыми правительство решало вопрос ассимиляции народов Советского Союза. С этого события началась моя новая, совершенно непохожая на прежнюю жизнь.

Размеренно стучали колеса и поезд вез пассажиров в донецкие степи. Я стоял у открытого окна, смотрел на почти не меняющийся пейзаж, который мне, жителю гор и лесов, казался однообразным и скучным. Из купе доносились пьяные голоса, это в компании проводников гуляли дембеля, они и меня приглашали, но я отказался. Было грустно от того, что после армии ехал не домой к родным местам и близким людям, к привычной и понятной жизни, а на юг, на неведомые шахты, о существовании которых, как и о шахтерском труде, я узнал-то совсем недавно. С приближением демобилизации остро встал вопрос, что делать после армии. Вернуться назад в село – это обречь себя на жизнь в беспаспортной изоляции, из которой вырваться очень трудно, а без блата вообще невозможно. Можно, конечно, демобилизоваться, уехать в город, получить паспорт, устроиться на работу, завести семью и жить себе дальше. Этот расхожий вариант хотя и был выходом, но настораживал своей неопределенностью, и я решил для себя, что в прежнюю жизнь не вернусь, тем более возвращаться домой острой необходимости не было, родители живы-здоровы и еще в том возрасте, когда сами могут о себе заботиться. Своей семьи нет, даже нет девушки, которая бы ждала, так что, кроме родственных уз, ничего с прежней жизнью не связывало. А будущая городская жизнь была покрыта мраком неизвестности, гражданской специальности у меня нет, а как ее приобрести и за что там жить пока не устроишься неизвестно, ни родных, ни близких, кто мог бы помочь в первое время у меня в городе не было. И кроме этого, была еще целая куча проблем.

Помог армейский друг Виктор. Мы с ним часто обсуждали после армейскую жизнь. На все мои сомнения городской Виктор решительно утверждал:

– А что тут думать! Все просто! Завербоваться по комсомольской путевке на шахту, и все дела. Смотри, – и Виктор стал загибать пальцы, – во-первых, работа тебе обеспечена, а что специальности никакой, не беда, там научат, с жильем вопрос тоже решаем, койка в общежитии тебе гарантирована, а еще и денег на первое время дадут, так что нечего думать, я бы и сам поехал, но надо домой, у меня там старенькая мать живет одна, да и место на родном заводе для меня забронировано.

В конце концов я обратился в комитет комсомола части, а дальше пошло-поехало и вот сейчас я завербованный еду в новую жизнь на донецкую шахту.

От нечего делать я перебрался в тамбур, достал папиросы, закурил. В мыслях перенесся в уже такое далекое начало армейской службы.

Первое время было очень трудно, особенно доставали проблемы были с русским языком. Я быстро научился понимать команды, в остальном не очень, а чтобы говорить или читать на русском, так это вообще никак. У меня даже кличка была – Вуйко, но как-то в дальнейшем не прижилась. Да что там язык, спортивные снаряды я впервые увидел в армии и поначалу совершенно не понимал, что с ними делать и вообще зачем они нужны. Например, боксерский ринг. Командир части, как я потом узнал, в прошлом серьезно занимался боксом, да и сейчас много внимания уделял этому виду спорта, устраивал соревнования между подразделениями и даже ежегодно организовывал чемпионат части. Я невольно улыбнулся воспоминаниям о том, как нас в первый раз привели в спортивный зал, и я впервые увидел бой боксеров. На небольшой площадке, огражденной веревками, били друг друга двое парней. Я, не привыкший к мордобою, искренне удивился – как же так, ребята лупят друг друга, и судя по всему, не жалея сил, третий ходит вокруг, что-то громко кричит и все, больше никто на эту драку не реагирует! Я даже хотел вмешаться, подошел к рингу и уже собрался пролезть между веревками, чтобы разнять парней, но в последний момент что-то подсказало мне, что лучше этого не делать. Я застыл возле ринга и во все глаза смотрел на происходящее, пытаясь понять, что это. Наконец по команде третьего драка закончилась, все трое собрались вместе, третий что-то говорил драчунам, а они в знак согласия кивали головами. Затем, судя по всему, разговор был окончен, те, что недавно дрались, мирно разговаривая между собой пошли в сторону раздевалки, а третий направился ко мне. Это был офицер, командир роты, как я потом узнал, выполняющий на общественных началах функции тренера по боксу. Оказалось, он уже давно наблюдал за мной, заметил мой интерес к боксу и предложил мне попробовать. Я перелез через веревки. Тренер помог надеть мне на руки боксерские перчатки, показал, как нужно стоять, наносить удары и защищаться.

С первых минут занятий выяснилось, что я хорошо владею своим телом и, главное, у меня необычайно быстрая реакция. Поначалу не все шло гладко, но мне нравилось, и я стал заниматься боксом. Совсем скоро, освоив боксерские азы и обучившись нескольким базовым приемам, я легко и правильно перемещался по рингу да так, что удары тренера редко достигали цели, а вот с нападением на первых порах у меня было слабовато, а точнее никак, да и удар был не очень. Эти недостатки, как и пути их устранения отлично были видны тренеру, и он усиленно работал со мной. Как я потом узнал, в отношении меня у него зародилась идея. Дело в том, что сборная части по боксу уже несколько лет подряд проигрывала чемпионат округа как в командном зачете, так и в личном первенстве. До очередного чемпионата еще было время, и вполне можно было подготовить меня. Тренер понимал, что все зависит от моего желания, тут приказами ничего не сделаешь. Своими планами он поделился со мной, рассказал о перспективах, увлек меня, и я начал серьезно тренироваться, выполнял все указания тренера и когда тот обмолвился, что у меня не хватает силы в руках, я стал по собственной инициативе дополнительно заниматься штангой. Через два месяца я уже на равных участвовал в тренировочные боях с тренером, мастером спорта, и он, как ни старался, но выиграть тренировочный бой у меня не мог, более того, он все чаще и чаще проигрывал. Тренер старался держать в тайне наши тренировки, категорически запретил мне боксировать с другими ребятами, да и тренировки назначал на время, когда в спортзале было меньше всего народа. Но однажды все эта конспирация неожиданно рухнула. В боксерской секции чемпионом части был прапорщик Колесников по кличке Колесо и это лидерство очень сильно тешило его самолюбие. К тому же у него был скверный характер, он всячески унижал солдат, а особенно его бесили чужие успехи, не важно в чем, но особенно в боксе, тут он не терпел соперничества. Конечно же, он не мог не обратить внимания на наши тренировки. Видя, как ко мне относится тренер, как меняется мое мастерство, Колесо просто выходил из себя. А тут еще как-то в разговоре тренер назвал меня лучшим боксером среди тех, кто, когда-либо служил в части. Это стало известно Колесу и прапорщик, что называется, потерял покой, он решил во что бы то ни стало вызвать Вуйка на поединок и серьезно отделать его так, чтобы тот навсегда потерял интерес к боксу, причем сделать это нужно было как можно скорее, пока еще гуцул был не очень силен. Одержимый этой целью, прапорщик, что называется, не давал мне прохода. При каждой встрече, а большинство из них Колесо сам устраивал, обзывал меня разными словами и часто переходил к откровенным оскорблениям. Каждая наша встреча всегда оканчивалась одинаково: Колесо громко вызывал меня на поединок, а когда я молча уходил от ответа, прапорщик осыпал меня градом насмешек и оскорблений. Все было напрасно. Помня наказ тренера, я никак ни внешне, ни внутренне не реагировал на выпады Колеса, что еще сильнее бесило прапорщика и он устраивал все новые и новые провокации.

Однажды, когда я отрабатывал удары на боксерской груше, в ожидании опаздывающего тренера, прапорщик принялся в очередной раз доставать меня, и после очередного молчаливого отказа громко обозвал меня бабой, которая ни на что не годится, разве, что лечь под настоящего мужика, конечно, под настоящим мужиком он имел в виду себя.

– Я ищу сегодня на вечер телку, давай, приходи ко мне домой, а жил прапорщик в офицерском общежитии здесь же, на территории части, и я тебя… и он похабными движениями под смех своих приятелей показал, что он будет делать со мной. Я, не мигая, смотрел в лицо гримасничающего Колеса, на этот раз злость овладела мной, и я кивком головы показал ему на ринг и первым пролез под канаты. По залу прошла волна оживления, все потянулись к рингу. Большинство было уверено в победе Колеса. Один из спортсменов-боксеров взял на себя функции рефери. Мы с Колесом заняли места в противоположных углах ринга. Зрители шумели и подбадривали прапорщика. Вместо гонга рефери хлопнул в ладоши, и спортсмены стали сходиться. Я прошел на середину ринга и встал в стойку, не сводя глаз с противника. Колесо прыгал, играя мышцами и нанося демонстрационные удары по воздуху, тешил публику. Нужно сказать, прапорщик умел показать себя и внешне это напоминало красивый танец. В этом плане я ему уступал, стоял и внимательно следил за движениями противника. Продолжалась увертюра недолго, внезапно Колесо нанес правой рукой удар мне в корпус, и этот удар был бы очень болезненным, если бы достиг цели. Для меня этот выпад не был неожиданным, я легко увернулся, а Колесо на мгновение потерял равновесие и оставил открытой правую сторону своего корпуса. Уйдя от удара, я нанес ответный левой рукой в открывшееся место. Наверное, от охватившей меня злости, удар получился сильным и для Колеса, несмотря на накачанный пресс, еще и очень болезненным, поэтому инстинктивно на доли секунды задержал возврат руки в защитную позицию и на эту долю секунды его голова оказалась недостаточно защищена, я нанес удар правой рукой в образовавшуюся брешь. Эту классическую связку мы с тренером отрабатывали на каждой тренировке и ее исполнение довели до автоматизма. Судя по всему, удар получился очень сильным, ноги прапорщика оторвались от пола и, казалось, он пролетел по воздуху и с грохотом упал в угол ринга. Все произошло очень быстро. В только что шумящем, кричащем зале наступила тишина. Я бросился к Колесу, на ходу срывая с рук перчатки, затем подложил их под голову прапорщика и стал легонько хлопать его по щекам, приводя в чувство. Все опешили от неожиданности.

– Воды, дайте кто-нибудь воды, – прохрипел я. Кто-то подал бутылку, и я вылил воду на голову прапорщика. Веки задрожали, прапорщик открыл глаза и посмотрел на меня. От его нахрапистости не осталось и следа, это был взгляд ребенка, который внезапно серьезно заболел и теперь, придя в себя, смотрел умоляюще на окружающих взрослых, не понимая, что происходит и зачем это с ним сделали. В этом беспомощном взгляде была вера в справедливость, вера в то, что все пройдет, ему помогут, иначе и быть не может, ведь всегда помогали. Колесо устало закрыл глаза.

– Что тут происходит? – Разорвал тишину громкий голос пришедшего тренера. Подойдя к рингу, он сразу все понял и, обращаясь ко мне, объявил пять суток «губы» за несоблюдение дисциплины.

Пять суток одиночки. За это время я многое передумал и понял, что, обладая врождённой высокой скоростью реакции и хорошей физической подготовкой меня на ринге очень трудно победить и в этом нет никакой моей заслуги, таким родился, и поэтому не имею права участвовать в спортивных поединках – это нечестно и несправедливо по отношению к соперникам. Как мог, я потом объяснил это тренеру. Он вначале возмутился, а затем успокоился, похлопал меня по плечу и с сожалением сказал.

– Наверное, ты прав. Мне в голову тоже приходили такие мысли, но я их гнал, очень хотелось победить.

К концу службы я по некоторым видам был спортсменом-разрядником, а по штанге выполнил норматив кандидата в мастера спорта. Боксом больше не занимался. Команда боксеров части в очередной раз проиграла первенство округа. Колесо подтвердил звание чемпиона части, но стал уже не таким заносчивым, встреч со мной избегал, а тот короткий поединок объяснял, тем что у него вдруг разболелась голова, а Вуйко этим воспользовался, а теперь, боясь расправы, ушел из бокса. Служба в армии для меня не была обременительной, практически это была работа строителя, которую я еще до армии неплохо освоил. Отношения с сослуживцами были ровными, чему способствовало, конечно, происшествие на ринге. В армейской среде, как и в жизни вообще, силу уважают, а еще я к концу первого года службы овладел русским языком в достаточной степени, разговаривал с едва заметным акцентом, научился по-русски читать и более того, пристрастился к чтению. В части пьянство было широко распространено, но я не пил вовсе. На втором году службы командование части предложило мне пройти обучение в школе сержантов, я отказался, не мое это – командовать людьми. Особо не стремясь, я окончил службу в звании ефрейтора с пачкой почетных грамот и несколькими знаками отличия.

Поезд, замедляя ход, подошел к перрону и остановился. Упитанная проводница, выдыхая ощутимый перегар, самогона с луком, открыла дверь и с трудом выбралась на перрон. Все, приехали!

На шахте меня прежде всего поселили в общежитие, затем несколько дней обучали азам профессии забойщика, по правильному ГРОЗ, горнорабочий очистного забоя. Когда в отделе кадров мне предложили на выбор несколько шахтерских профессий, объяснили, чем они отличаются, я, прежде чем сделать выбор, поинтересовался, где больше платят. Оказалось, что забойщикам платят больше всех, это и определило мой выбор. Работа оказалась физически очень тяжелой. Первое время, смыв угольную пыль в шахтерской бане и плотно поев в шахтерской столовой, я, будучи хорошо физически тренированным, можно сказать, тяжелоатлетом, еле добирался до кровати и падал, как подкошенный, голова опускалась на подушку уже спящей. Сон был тяжелый, без сновидений. Трудно сказать, сколько часов я смог бы проспать, если бы не будильник. Не раз ловил себя на мысли бросить все к чертовой матери и уехать отсюда куда подальше, но молодой, здоровый и сильный организм быстро адаптировался к новым условиям и через несколько недель я уже не спешил после работы в общагу на кровать. Конечно, уставал, но восстанавливался довольно быстро. Появилось время зайти в ленинскую комнату, посмотреть телевизор, полистать газеты или даже сходить в кино, благо, шахтный клуб с кинотеатром находился недалеко. Вскоре получил первую зарплату, таких денег я никогда не держал в руках, тут же пошел на почту и половину отослал родителям. Оставалось еще много. Хранить их в тумбочке не хотелось, мало ли что! Я зашел в местный универмаг, купил необходимую одежду, у меня кроме форменной армейской ничего не было, потом в сберкассе оформил вклад, часть денег оставил на текущие расходы, остальные положил себе на сберкнижку. Нужно сказать, что день получки – день выплаты зарплаты на шахте, это особый день – день обще шахтной пьянки. Большинство шахтеров в другие дни пили мало и, если пили, то в основном пиво – восстанавливали водный баланс, но в день получки, а иногда плюс несколько последующих дней это большинство, как правило, пило безостановочно. Это был массовый психоз, порожденный спецификой шахтерской жизни. Семейным было проще, вместе с шахтерами получать зарплату приходили их жены и прямо у кассы забирали деньги, но не все, небольшая часть, чтобы не разгуляться, оставлялась мужьям на пропой. У холостых такой возможности не было, и они со всеми своими получками участвовали в пьянке и очень часто заработанные нелегким трудом деньги в два-три дня пропивались полностью, иногда дело доходило до того, что пропивались даже личные вещи, в том числе и одежда. В моей семье пьянство не приветствовалось, не то, чтобы все поголовно были трезвенниками, нет, в праздники или в значимые дни типа прихода родни или похода в гости могли понемногу выпить, но, чтобы напиваться до беспамятства, этого не было. По-настоящему пьяных людей я до армии вообще не видел, поэтому на предложения товарищей по работе или по общежитию выпить всегда спокойно, но категорично отказывался. Со временем за мной закрепился статус трезвенника и ко мне перестали приставать с предложениями.

По природе, я человек не очень коммуникабельный и на шахте у меня не было ни друзей, ни врагов, но как-то получилось, что со временем за мной закрепилась почти ругательная в рабочей среде кличка Бандера. К удивлению окружающих, я на нее не обижался, даже наоборот, хотя ярым националистом себя не считал, более того я мало знал, в честь кого меня так прозвали и почему я должен обижаться, просто жил как жилось, жил, полагаясь только на себя. Часто в свободное время ходил в шахтный клуб, там был спортзал и работали спортивные секции, в которых, кстати, под руководством штатных тренеров мог заниматься любой желающий, и даже не работник шахты, причем занятия были бесплатные. В секциях занимались спортсмены-любители, т.е. тренировались в нерабочее время, принимали участие в различных соревнованиях, завоевывали призовые места и награды. Все это приносило им исключительно моральное удовлетворение, но желающих заниматься было много.

Долго выбирать вид спорта я не стал, штангу отмел сразу, тяжестей на работе хватало, командные виды я не любил никогда, оставались борьба и бокс. Вспомнилось былое, и я выбрал бокс. Тренировался в основном сам, отрабатывал удары на груше или бил в «лапы» тренера, поединков избегал. Естественно, долго так не могло продолжаться, тренеру нужны были показатели, по ним оценивалась его работа, а это значит, что мне нужно участвовать в соревнованиях и показывать достойные результаты. Я это понимал и вскоре в своей весовой категории я стал чемпионом шахты, а затем чемпионом района и все, в соревнованиях более высокого уровня я без объяснения причин принимать участие решительно отказывался. Все бои я выигрывал по очкам. Опытный тренер видел, что я умышленно сдерживаю себя, но молчал, ему было достаточно иметь чемпиона районного уровня.

Временами я получал письма из дома, их писал отец, мама писать не любила, но в каждом письме отец вставлял материнские просьбы и пожелания. В первом письме он категорически запретил мне посылать им деньги, «их все равно негде тратить, а на необходимое они сами зарабатывают в своем хозяйстве плюс пенсия, она хоть и небольшая, но им хватает». Мама в каждом письме задавала один и тот же вопрос: «Когда же ты наконец женишься? Давно уже пора.» После этих слов отец всегда давал наставления, суть которых сводилась к следующему: «Не спеши! Женитьба – дело серьезное и ошибаться нельзя. Если взял себе жену, то до конца жизни ты в ответе за нее перед Богом и собой. В семейной жизни все бывает, и если тебе что-то не нравится в жене, переделывай либо ее, либо себя. И вообще муж в семье должен быть ее основой, скелетом и телом, а жена – ее душой, и как это у вас получится, такой и будет ваша семья и ваша жизнь». Так его учил мой дед, а теперь это он передавал мне. «С женитьбой лучше не торопиться, но и сильно не затягивать. И еще, если решил обосноваться там в городе, то пускай корни – построй дом, а в него приводи жену. Негоже, когда молодой здоровый мужик свою семью таскает по квартирам. Так нельзя, у семьи, как у птицы, должно быть свое гнездо».

А еще отец много писал о женщинах, об отношениях между мужчиной и женщиной. Мне запомнилась мысль, что настоящий мужчина живет для своей женщины, он строит жизнь так, чтобы прежде всего его женщина была счастлива, тогда и в семье будет все в порядке и ему самому будет там уютно и радостно и их дом станет местом, куда ему всегда захочется возвращаться, где бы он не был. Если же женщина несчастлива, семьи не будет, даже если семья не развалится, все равно это будет совместное проживание чужих людей и только. «Ты, может быть, спросишь, в чем счастье женщины? Знай, конечно, в любви к своему мужчине, и если мужчина настоящий и любит ее, она пронесет эту их любовь через всю жизнь, будет дарить ее детям, а сможет она это сделать? Сама – нет! Только вместе со своим мужчиной! Естественно, у тебя сразу возникнут вопросы. Как это сделать? Что для этого нужно? Ответ очень прост и очень сложен, нужно постоянно соответствовать ее представлениям о тебе. Это совершенно не значит, что нужно потакать всем ее капризам и желаниям.

Да, действительно, мужчина живет, опираясь на свой ум, а женщиной руководят ее желания, так заложено природой и это нужно знать, помнить и не подходить к женщине с мужскими мерками. Главное, нужно понимать, что далеко не все желания женщины идут на пользу окружающим и в первую очередь ей самой. Если женщина чего-то желает, а ты считаешь это желание неправильным, не пытайся убедить ее в этом, не получится, лучше постарайся показать ей, к чему это желание приведет и если у тебя не получится, не стой в стороне, сделай все от тебя зависящее, чтобы это ее желание исполнилось, но знай, если со временем женщина увидит, что ты был прав, а она нет, готовься к тому, что она искренне обвинит тебя в своей неудаче. А теперь главное – она будет в этом права! Твоя вина в том, что ты не смог ее перенастроить. Запомни, что бы ни произошло в семье плохого, виновным всегда будешь ты и это правильно. Подумай об этом. Из моих слов у тебя может сложиться представление, что мужчина в семье все делает исключительно для жены, даже живет исключительно для нее, но если ты подумаешь, то поймешь, на самом деле все он делает для себя, но через женщину, а в итоге всем хорошо. Конечно, не все в семье зависит от мужчины, но очень многое, и неправильно, когда это «многое» он перекладывает на женщину, мужчина теряет свою ценность в глазах женщины, а эту ценность опустить не трудно, а поднять назад практически невозможно!»

Как-то я спросил у отца: «Как понять, что женщина счастлива?»

Его ответ: «Я думаю, двух одинаково счастливых женщин не бывает, потому что они все разные, но понять, счастлива женщина или нет, можно прежде всего по ее смеху не вообще, а смеху от радости. Смех счастливой женщины особенный, а какой он, ты сам поймешь, если сделаешь женщину счастливой».

Как-то отец спросил меня, есть ли у меня друзья, и когда я ответил, что нет, он в нескольких письмах делился своими мыслями о дружбе. Суть их сводилась к следующему: «У каждого мужчины обязательно должны быть друзья, иначе жизнь его будет неполноценной. Много друзей не бывает. Когда кто-то говорит, что у него много друзей, он просто не понимает, что такое дружба. Для настоящего друга всегда твои беды – его беды, твоя радость – его радость, твое горе – его горе. Друг – это тот, кто всегда придет на помощь и просить его не надо, достаточно ему узнать, что тебе она нужна. К другу относись, как к человеку, знай, что он может ошибаться и невольно причинять тебе огорчения, но знай, друг не может тебя предать никогда, если предал, значит, это был не друг, а если ошибся, и понял это, прости его и потом никогда не напоминай ему об этом. А главное, ты должен точно так же относиться к другу, как он к тебе. И еще запомни, если у тебя появился друг, относись к дружбе очень бережно, бойся ее потерять. Знай, потеряв дружбу, ты не вернешь ее никогда»

Однажды, как бы извиняясь за свои назидания, отец написал: «Все это я тебе должен был сказать раньше, но как-то не получалось, то ты был пацаном и многого бы не понял, потом армия, а теперь мы в разных концах страны и сейчас, хоть и с опозданием, но я пытаюсь наверстать упущенное»

В дальнейшем, пока я был холост, отец в каждом письме обращался к теме женщины-жены. Предостерегал от поспешного и неправильного выбора, что бесполезно искать жену, удовлетворяющую всем твоим представлениям о ней, в жизни придется с чем-то смириться и считаться, а что-то не замечать. Так продолжалось, пока в моей жизни не появилась она. Узнав об этом событии, отец перестал давать наставления, он был твердо убежден, что в своих отношениях с девушкой я должен разобраться сам, и потом, когда образуется семья, в нее нельзя вмешиваться никому, даже просто с житейскими советами. Поначалу все его суждения казались мне несерьезными и идеализированными, но я хранил письма и потом перечитывал их, с каждым разом убеждаясь в мудрости этого простого человека, всю жизнь прожившего среди гор и лесов.

Нельзя сказать, что в моей жизни не было женщин, конечно, были. Я часто ловил на себе заинтересованные девичьи взгляды, даже иногда знакомился с девушками, но, как правило, после нескольких встреч интерес к ним пропадал. Иногда с ребятами, соседями по комнате ходил в женское общежитие к девушкам, иногда там оставался на ночь, но все это было не то и быстро надоедало.

Как-то вечером я пришел в клуб на тренировку, пришел рано, тренера еще не было. От нечего делать бродил по фойе, смотрел различные плакаты с диаграммами и лозунгами.

Подошел к доске почета, посмотрел на фотографии, в том числе и на свою, к тому времени я был уже бригадиром и ходил в передовиках. Стоявшая невдалеке группка девушек привлекла мое внимание. Девушки поглядывали на меня, о чем-то перешептывались, улыбались, а иногда громко смеялись. Так, ничего необычного. Я уже готов был уйти, как вдруг девушка с черными, толстыми косами, стоявшая ко мне спиной, резко повернулась и пристально посмотрела на меня. Большие темные глаза скользнули взглядом по моему лицу, смерили с головы до ног и девушка с нарочитым недовольством отвернулась. От этого мимолетного взгляда я, что называется, обалдел. С растерянным видом смотрел на девушку и, покоренный ее красотой не понимал, как себя вести, что делать. Другими словами, я на себе испытал состояние, которое называют «потерял голову»:

Я никогда не страдал излишней робостью и подошел к девушкам. Они смотрели на меня с нескрываемым любопытством и, глядя на них, кареокая красавица повернулась ко мне лицом. Мое сердце застучало быстрее и сильнее, во рту пересохло от волнения и я, не отрывая взгляда от ее бездонных глаз, неожиданно тихо спросил:

– Как тебя зовут? – и немного смутившись, добавил: – Меня зовут Степан, а тебя как?

Девушка недовольно насупила брови и сердито ответила:

– Я на улице не знакомлюсь. Круто развернувшись, взяла под руки подружек и девушки быстрым шагом направились к выходу. Растерянный, я молча смотрел им вслед.

– Что, понравилась? – раздался рядом голос, как оказалось, соседа по общежитию.

Я резко повернулся к нему и не отвечая, спросил:

– Слушай, ты не знаешь, кто это, как зовут, где ее найти?

– А ее тут все знают, она работает продавщицей в соседнем поселке, зовут Галя, а встретить ее можно здесь, например в субботу на танцах. Приходи и увидишь, а на большее не рассчитывай, она слывет недотрогой, не таких отшивала, да и за ней тут упадает один из местных, ты его знаешь, он на соседнем участке работает, зовут Андреем, с ним лучше не связываться. Последние слова я пропустил мимо ушей.

На танцы я никогда не ходил, не тянуло, а тут еле дождался субботы.

И вот долгожданным вечером наши ребята собрались на танцы и вместе с ними пошел и я. Танцы устраивали все в том же клубе. Танцевальный зал, а точнее, фойе клуба ошеломило меня, парни и девушки стояли возле стен, была пауза между танцами. Я глазами стал искать Галю, но не находил. Потом громко заиграла музыка, и сразу все задвигалось, парни подходили к девушкам, недолго о чем-то поговорив либо уходили, либо вели девушек ближе к середине зала и там начинали танцевать, а танцевали как-то странно. Я до армии у себя на родине несколько раз ходил вместе с ребятами в соседнее село на танцы и даже несколько раз танцевал с девушками, причем это было несложно, все движения были знакомы с детства, но так как танцевали здесь я видел впервые. Я прекрасно понимал, что так танцевать не умею и потому не смогу пригласить на танец Галю и познакомиться с ней, как планировал. Внимательно наблюдал за танцующими, хотел понять, как они это делают, вроде бы несложно, но понимал, так танцевать без практики я не смогу. Потом были еще танцы, темп музыки чередовался, то быстрый, то медленный и, как оказалось, движения танцующих очень от него зависят. Самым простым и доступным для меня был очень медленный ритм, танцевать под него казалось несложно, нужно было только обнять девушку и в такт музыке переминаться с ноги на ногу, практически стоя на одном месте. «Так и я смогу теперь остановка за малым – надо чтобы она пришла», но кареокая не появлялась. Танцы продолжались, я стоял и смотрел на вход в зал.

В начале вечера через двери входили девушки и парни, поодиночке или группами, а ближе к концу было такое же движение, но в обратном направлении. Несколько раз ведущий объявлял «белый» танец, как оказалось, на этот танец приглашают не парни девушек, а наоборот. Нужно сказать, некоторые девушки приглашали меня, но я боялся пропустить приход Гали и, как мог, вежливо отказывал им и от этого чувствовал себя очень неловко. Но вот в дверях зала появилась она. Я почувствовал, как часто забилось сердце и пробираясь между танцующими, направился навстречу девушке. На лице у меня невольно сияла улыбка, но, как оказалось, не долго. Галя была не одна, рядом с ней шел парень и что-то оживленно рассказывал улыбающейся девушке. Я резко остановился, и причиной был не ее спутник, его я узнал, правда, мы не были знакомы и не здоровались, он тоже работает на шахте и зовут его, кажется, Андрей, остановила меня Галина улыбка. Девушка слушала Андрея, смотрела ему в лицо и улыбалась. Я с горечью подумал, что так ни одна девушка никогда не смотрела на меня.

Потом, после очередного танца, а танцевала Галя только с Андреем, они направились к выходу, но с танцев ушел один Андрей, на прощание слегка обняв девушку, как потом выяснилось, ему пора было идти на смену. Галя направилась к призывно машущим ей подружкам. Опять заиграла музыка, это была медленная мелодия, ведущий объявил, что этот танец последний. Я решительно направился к девушке и, оттеснив плечом какого-то парня, пригласил Галю на танец. Девушка холодно посмотрела мне в глаза, от этого взгляда у меня закружилась голова.

– А где же здравствуйте, или те, которые на Доске почета, с остальными не здороваются? – на лице девушки промелькнула насмешливая улыбка, но видя мое замешательство, снисходительно добавила. – Ну что ж, пойдем, – и направилась в центр зала к танцующим.

Как пролетел этот танец, что я говорил, что мне отвечала девушка, я не смог бы вспомнить даже под гипнозом. Отчетливо помнил тепло ее упругого тела, передающегося через руки, ощущал почти невесомое прикосновение ее рук, лежащих на моих плечах, и глаза, огромные бездонные глаза, от которых я был не в силах отвести взгляд.

– Ну, и что ты там такое увидел? – спросила слегка раздраженная моей бесцеремонностью девушка.

– Я увидел, что я люблю тебя.

От неожиданности девушка остановилась. Остановился и я. Некоторое время мы молча стояли, глядя друг другу в глаза, а вокруг медленно плыли в танце пары. Первой пришла в себя Галя.

– Давай считать, что ты ничего мне не говорил, а я не слышала. Сейчас, когда танец закончится, мы с тобой разойдемся в разные стороны, чтобы больше не встречаться. Договорились, Бандера?

– Я наклонил голову и, почти касаясь губами уха девушки, тихо прошептал:

– Нет!

Галя вздрогнула и немного отстранилась, но рук с моих плеч не убрала и опять мы замерли в молчании.

Танец закончился, посетители направились к выходу, а мы все стояли молча, глядя друг другу в глаза. И опять первой опомнилась Галя.

– Мы так останемся одни в этом зале, Бандера, лицо девушки осветилось лукавой улыбкой. «Так ты меня знаешь», – радостно подумал я.

Держась за руки, мы с общим потоком вышли на улицу. Галя высвободила руку и, повернувшись ко мне, решительно сказала:

– До свидания! – и, как мне показалось, с едва заметным сожалением добавила: – Может, когда-нибудь встретимся. Пока!

Галя повернулась и решительно направилась к ожидавшим ее подружкам.

– Нет, – решительно и на этот раз громко сказал Степан, – подожди, я провожу тебя.

– Ты что, с ума сошел? Я живу на Шанхае, ты знаешь, что это такое?

– Что-то слышал!

– Ты что-то слышал, а я там выросла. Слушай, что я тебе расскажу о нем в нескольких словах. Шанхай – это поселок без воды, без электричества, а главное без улиц, а вместо них – узкие кривые проходы, в которых могут ориентироваться только местные жители. Чужой тоже может, точнее, смог бы, но только днем, а ночью вряд ли, да и вряд ли без приключений. Кто там живет, тебе знать ни к чему. Я тебе о них могу сказать одно: чужих они не любят и очень сильно. Ты понял?

Я недоуменно пожал плечами.

– Понял, что тут непонятного? Пошли.

– Нет! Вижу, ты ничего не понял. Ладно, кроме того, что я тебе рассказала, есть еще одна причина – парень, с которым я танцевала, мой жених, по крайней мере, так все считают, он наш, шанхайский, и по нашим дурацким правилам, он со своими дружками ноги переломает любому, кто решит меня провожать и ты не исключение. Ты понял?

– Понял, а тебя не тронет?

– Нет!

– Тогда пойдем.

– Нет, дурак, ты ничего не понял. Андрей сейчас на работе в ночную смену, но его дружки наверняка уже давно приметили тебя и если ты пойдешь, поверь мне, тебе несдобровать.

– Я тебя люблю, а остальное… – я пожал плечами, – пошли, показывай дорогу.

Галя стояла и молча смотрела мне в глаза, пытаясь понять, кто я – просто дурак, или правда влюбился в нее? В свои шестнадцать лет она еще никого не любила, и никто не любил ее по-настоящему, Андрей не в счет, для него она красивая девушка рядом, чтобы все видели и завидовали, а любви здесь не было и нет. А этот в первый вечер дважды признался, и причем дважды это прозвучало, как нечто само собой разумеющееся и при этом он ведет себя так, как будто уверен, что и я его люблю.

– Ну что ж, будь по-твоему идем, но смотри, мне не нужен грех на душу, так, что возле трансформаторной будки, расстанемся, дальше я пойду с девочками домой, а ты пойдешь в свое общежитие, или куда там еще..

«О, и это она знает» – я невольно улыбнулся.

– Ладно! Только в следующий раз я провожу тебя до самого дома, а этот следующий раз пусть будет завтра.

Я с надеждой посмотрел в глаза Гале.

Жалость к парню защемила в сердце девушки. «Жаль, если следующего раза не будет» – неожиданно подумала она и не обращая внимание на парня, направилась в сторону своего дома. Шли мы недолго, не торопясь, и молчали. Возле трансформаторной подстанции остановились и я, глядя в лицо девушке спросил:

– А завтра, где и в котором часу тебя ждать?

– Завтра? – и после короткой паузы решительно добавила: – Если у тебя не отобьют желание, после работы я буду проходить мимо клуба, это где-то в начале шестого, если захочешь увидеть, приходи, но знай, специально ждать тебя я не буду.

Наступило завтра. В начале шестого Галя была возле клуба, но Степан не пришел. Галя прошла мимо клуба медленным шагом и направилась к себе домой.

«Вот и все!» печально подумала девушка. – Припугнули и он струсил, а вроде парень ничего, но, видать, не судьба.

***

Я потомственный горняк. Мой отец был шахтером, как дед и прадед. У меня еще был старший брат, но он погиб в аварии на шахте, когда я еще был маленьким. Сейчас из нашей династии в живых остался только я, у меня нет сыновей и уже не будет, так что на мне династия и закончится, о чем я нисколько не жалею. Шахтером я не хотел быть никогда, ни в детстве, когда мой отец изо дня в день прихватив приготовленный мамой «тормозок», уходил на шахту, а мама ждала его, напряженно прислушиваясь, не гудит ли сирена – вестник аварии. Эта тревога невольно передалась и мне в самое сердце и поселилась там на всю жизнь. Я много раз слышал этот чудовищный, тревожный вой, по нему жители нашего поселка, а особенно те, у кого родные и близкие в это время находились под землей, со всех сторон быстрым шагом, а некоторые бегом устремлялись на шахту, чтобы узнать о случившемся. Хорошо, если авария обходилась без жертв, а если нет – женский плач-крик до сих пор звучит во мне при воспоминаниях. Однажды этим плачем-криком кричала мама, мой брат вместе с пятью шахтерами находился под землей в выработке, где произошла авария, не выжил никто. Отец без особых травм доработал до пенсии и потом, через два года почти непрерывного кашля умер, пережив деда на три месяца. Осталась мама одна со мной, десятилетним ребенком, без работы и профессии. Пособие по потере кормильца было не очень велико, его едва хватало на самое необходимое. Мама вынуждена была идти работать и конечно же, на шахту, к тому же жили мы тогда в шахтерском бараке, в двух комнатенках, выбросить на улицу нас вряд ли бы решились, но осложнения могли быть, жилья для рабочих шахты катастрофически не хватало, разрастающийся Шанхай не очень спасал ситуацию.

Так мама стала номерщицей, работала по учету рабочих, находящихся под землей. Работа эта не требовала никакой квалификации и платили за нее не очень много, но мама умудрялась вести хозяйство так, что денег хватало на текущие расходы и даже откладывала на покупки, а это в основном одежда для меня, в подростковом возрасте, несмотря на мой относительно спокойный нрав, на мне все горело, а что оставалось целым, очень скоро становилось малым для меня. Я быстро физически рос и выглядел крепче и старше сверстников. Не был замкнутым, хотя и общительным меня вряд ли можно было назвать. Меня мало привлекали забавы сверстников, больше нравилось читать книги и придумывать всякие истории, различные ситуации, я помещал в них воображаемого себя и действовал в соответствии с ними. Это доставляло мне большое удовольствие, но особенно влекло созерцание, я подолгу мог смотреть на природу, небо, дома, терриконы, копры с вертящимися колесами шахтных подъёмников, просто смотрел на них и, казалось, ни о чем не думал, а воображение само уносила меня в иные миры, в другую, отличную от этой жизнь. Мама работала в шахтном ритме – в четыре смены, и когда была на работе, в ночную смену в том числе, я был предоставлен самому себе.

Она мне доверяла, точнее, вынуждена была доверять, культивировала во мне чувство долга и практически ничем не ограничивала мою свободу, а я старался своим поведением ее не очень огорчать.

Правда, это не всегда получалось, но и в этих нечастых случаях она меня не ругала, просто грустно смотрела в мои глаза и тихо произносила: «Ну что же ты?» Иногда я дрался, и не только со сверстниками, но и со старшими ребятами и не всегда выходил победителем. Зачастую драки почему-то происходили в начале лета. В школе со своими одноклассниками и с ребятами с поселка я жил мирно и практически без ссор, может потому, что мало с ними общался, а вот как только начинались каникулы, тут же происходила драка между мной и другими ребятами. Я был сильнее каждого из них и умел постоять за себя, но вместе они меня часто мутузили так, что спасало только бегство, а после драки наступало время пассивного противостояния, я никого из них не трогал и они меня обходили стороной, но и в компанию свою не принимали, вот тогда и начиналась моя крайне обособленная жизнь, продолжавшаяся вплоть до начала следующего учебного года. Нужно сказать, эта обособленность меня нисколько не тяготила, а даже наоборот, ничто не отвлекало от книг, а их я прочел немало, даже в библиотеку при шахтном клубе я приходил, только когда поступали новинки.

У меня не было деревенских бабушек-дедушек, поэтому каникулы я проводил дома. Обычно дни каникул медленно тянулись и были очень похожи друг на друга, я помогал маме по дому, выполнял ее поручения, которые в основном сводились к походам в магазин за хлебом и молоком, часто ходил на пруд или бродил по посадкам. Все это мне нравилось потому, что не мешало моим фантазиям.

Но вот день заканчивался и наступало мое любимое время суток – закат и час-полтора перед ним. Держа в руках книгу или без нее, я поднимался на не очень высокий глей[1 - 1 Старый, со временем разрушенные природой террикон], усаживался на свое любимое место – небольшое возвышение и, обдуваемый легким приятным ветерком, согреваемый уже не палящим солнцем, я сидел, читал или мечтал, временами посматривая на сине-серое небо, чтобы не пропустить начало удивительного зрелища, которое я с некоторых пор стал наблюдать регулярно. Суть его состояла в том, что когда солнце своим краешком касалось горизонта, неприглядное до этого момента небо внезапно начинало играть всеми цветами, принимая калейдоскопические их сочетание. Солнце продолжало медленно скатываться за линию горизонта, игра красок становилась все ярче, росла скорость изменений и вот наступила кульминация и тут главное не пропустить момент – как только солнце полностью скрывалось, из-за горизонта вспыхивал луч ярко-зеленого цвета всего на несколько секунд. В это время небесная картина менялась с необычной быстротой, а затем наступал цветовой взрыв, а у меня внутри звучала особенная, как я считал, небесная музыка, она воспринималась всем телом и создавалось впечатление, что проходит сквозь меня, растворяет меня, я становлюсь всем виденным и слышимым, не частью, а всем.

Поначалу это необычное состояние пугало своей возможной необратимостью, и я невольно сопротивлялся, но однажды мне удалось преодолеть страх, и я почувствовал влечение неба, непередаваемо красивая небесная даль втягивала в себя с неудержимой силой.

Казалось, мои ноги отрывались от земли, и я летел. Ощущение было настолько реальным, что я кожей лица чувствовал дуновение встречного ветерка. В голове проносились слова, они складывались в стихи, которые мне казались совершенными и прекрасными, и стихи еще долго потом звучали во мне.