Прозрачный старик и слепая девушка

Эмери замер. Сказать, что он «разглядывал» Фейнне, было бы неправильно: он созерцал ее. Затем в голову ему пришел вполне закономерный вопрос: для чего слепой девушке следить за учебными поединками на рапирах?

Захотелось побыть среди новых товарищей, подышать тем же воздухом, что и они, послушать их голоса? Или просто в ней заговорило стремление не выделяться из числа других? Но такая девушка не может не выделяться...

Возможно, решил наконец Эмери, все дело в том человеке, который сопровождает девушку. В этом Элизахаре. О нем говорили ничуть не меньше, чем о молодой госпоже. Вчерашняя его выходка в «Ослином колодце» тоже прибавила хворосту в огонь.

Пожалуй, Ренье прав: Элизахар похож на бывшего сержанта. И учебные поединки смотрит с интересом вполне профессиональным. Время от времени он наклонялся к Фейнне и что-то нашептывал ей на ухо – должно быть, комментирует происходящее. Интересно, что этот человек думает о товарищах госпожи на самом деле? Должно быть наметанным взглядом отмечает все их промахи и недостатки. О человеке многое можно сказать, глядя на то, как он фехтует.

Вот, к примеру, Софена. В черном облегающем трико, черная короткая юбка с двумя разрезами на бедрах, в мягких сапожках, волосы стянуты на затылке простым ремешком – богиня войны. Она стояла в небрежной позе, чуть откинув назад голову и опустив к земле руку с рапирой. Прищуренными глазами рассматривала своего соперника – сегодня им был Гальен. Казалось, ее изумляет самый тот факт, что Гальен до сих пор не пустился в бегство при виде такого вооруженного великолепия.

Но при первом же обмене ударами Софена получила укол. Она отошла назад, прикусила губу и гордо предложила продолжить. Гальен не столько сражался за успех, сколько следил за тем, чтобы не нанести партнерша сколько-нибудь серьезного увечья: Софена яростно атаковала, совершенно не умела парировать и за время учебного боя оказывалась «убитой» десяток раз.

Эгрей был другим: ловким, осторожным. Жилистые длинные руки уверенно держали рапиру. Передвигался он плавно, отражал удары соперника крайне осторожно, а атаковал редко и всегда почти наверняка. У его нынешнего противника, весьма посредственного фехтовальщика из числа студентов первого курса, не было ни единого шанса победить.

Эмери выпало сражаться в паре с поэтом Пиндаром. Последний шедевр Пиндара, вызвавший вчера такие ожесточенные споры, оставил Эмери вполне равнодушным: в этом стихотворении отсутствовала музыка, а такого Эмери в творчестве не прощал. Любое, самое беспомощное стихотворение, если оно написано с искренним чувством, обладает мелодией. Фальшивой, смешной, неловкой – но звучащей. Надуманные вирши глухи, как удар палкой по гнилой соломе.

А Пиндар как нарочно спросил:

– Вчера, когда меня громили, ты промолчал – так скажи хоть сейчас, когда мы наедине: тебе-то понравилось?

– Что? – осведомился Эмери. – Что понравилось?

– Ну, стихи...

– Не хочу тебя огорчать, – ответил Эмери, салютуя сопернику перед началом поединка. – По-моему, полная дрянь.

Пиндар выглядел ошеломленным.

– Я думал, ты разбираешься в искусстве.

– Вот именно, разбираюсь, – заверил Эмери.

И с удивлением увидел, как у поэта задрожали губы.

– Вы все... одинаковы! – прошептал Пиндар, отступая от Эмери на шаг, как будто неожиданно увидел перед собой ядовитую змею. – Вам всем подавай только жрать да пить! Лязг посуды в буфетной – вот единственная музыка, способная тронуть ваши сердца!

Эмери вдруг представил себе, как звенит посуда в буфетной. Сколько разнообразных, звонких, певучих голосов, на миг сливающихся в согласном хоре и тотчас разбегающихся тысячами отдельных ручьев...

– Посуда – это целая симфония, – проговорил Эмери вполне доброжелательным тоном.

Он имел в виду именно то, что сказал, но Пиндар швырнул рапиру ему под ноги, повернулся и побежал прочь. В ответ на оклик он лишь показал кулак, но не остановился и даже не обернулся.

Эмери опустил рапиру и задумчиво поглядел ему вслед. Затем перевел взгляд на ряды зрителей.

– Кто-нибудь заменит Пиндара? – крикнул он. – Выручайте, братцы, нужен противник!

Несколько студентов засмеялись, и тут Элизахар, чуть сжав пальцы Фейнне, отпустил руку госпожи и встал.

– Я попробую, если позволите, – сказал он.

Эмери удивленно поднял брови. Он знал, что удивляться не следует, что нужно принимать все происходящее как должное, с невозмутимым видом, – и ждать, как отреагируют другие. Но – не получилось. Вот уже второй раз Элизахар позволяет себе выйти из тени, где ему полагается находиться, и действовать самостоятельно, от своего имени.

Спор об искусстве в кабачке – в конце концов, это еще куда ни шло. Вечер, занятия окончены, все расслабились и отдыхают за кружкой пива... Но высунуться во время урока? Чего он добивается?

Фейнне тоже встала.

– Прошу вас, – обратилась она к Эмери, безошибочно обратив в его сторону прекрасное незрячее лицо.

Против такого Эмери не устоял. Он отсалютовал Элизахару и приготовился.

Элизахар поднял рапиру, брошенную Пиндаром, быстро осмотрел ее, отсалютовал сопернику и проверил несколько приемов. Эмери ответил безупречно. Они остановились, чтобы сделать паузу и присмотреться друг к другу более внимательно.

– Вы неплохо тренированы, – одобрительно заметил Элизахар.

– Знаю. Но таланта мне не хватает. Дерусь без огонька, – отозвался Эмери.

Элизахар смотрел на него пристально.

– Не согласен, – ответил он. – Таланта у вас предостаточно. Вы чувствуете ритм.

– Послушайте, – не выдержал Эмери, – кто вы такой? Почему лезете во все? Задаете вопросы, выносите суждения?

– А почему бы и нет? – возразил Элизахар. – Что же, по-вашему, у простого солдата не может быть собственного мнения? Мы ведь не в армии!

– Ну да, – вяло согласился Эмери. – Мы в Академии. Здесь у всех есть собственное мнение по любому поводу. И всякий норовит сделать его достоянием общественности. Здесь все мыслители, кроме... – Он запнулся.

– Кроме?.. – подтолкнул его Элизахар.

– Ну, кроме стряпухи, садовника и привратника, – нехотя завершил фразу Эмери.

Ему вдруг стало неловко, но, подняв взгляд на Элизахара, юноша увидел, что тот улыбается.

– Ладно, убедили, – сказал телохранитель. – Отныне буду нем как рыба.

– Нет, я не то хотел сказать... – Эмери вздохнул. – Давайте продолжим. Покажите, чему вас научили в армии.

Элизахар откровенно расхохотался:

– Нет уж! Здесь такое не пройдет!

– Почему?

– Будем сражаться по правилам, ладно? Изящно. Финтики, вольтики. Чтобы приятно было посмотреть со стороны. А то ведь в армии совершенно не так. Все просто норовят друг друга зарезать. Грубо и неэстетично. – Он чуть понизил голос: – Если хотите, дружище, я покажу вам это... потом, после занятий. И так, чтобы никто не видел. А то ваш ректор заподозрит во мне бывшего наемного убийцу и выгонит с позором.

– Но ведь вы не...

– Не наемный убийца, – заключил Элизахар. – Нет.

Он оказался на удивление хорошим партнером. Внимательным, доброжелательным. Ни одна ошибка Эмери не осталась незамеченной и неисправленной. Несколько раз Элизахар опускал рапиру и предлагал начать сначала. К концу занятия Эмери крепко пожал ему руку.

– У вас появился друг, – сказал он. И добавил, не удержавшись: – Даже двое.

– А кто второй? – спросил Элизахар.

– Много будете знать, скоро состаритесь, – объявил юноша и поскорее ушел, оставив Элизахара улыбаться.

– Какой он? – спросила Фейнне, когда телохранитель вернулся к ней на скамейку для зрителей.

Девушка чуть расширила ноздри: от Элизахара резко пахло потом. Заметив это, он быстро отодвинулся.

– Эмери? Мне показалось – очень неплохой.

– А как он сражается? – продолжала спрашивать девушка.

– Старательно.

Он залез в холщовую сумку, наподобие тех, которые приспосабливают под свои нужды попрошайки, только чистую и новую, и вытащил связанные в книжку восковые таблички, на которых записывал расписание занятий.

– Сейчас – перерыв, а через пару часов будет теоретический курс оптики.

Фейнне потянулась.

– Мне нравится оптика. Хотя вряд ли я сама смогу летать.

– Я бы не был в этом так уверен, – отозвался Элизахар. Он обтер лицо рукавом и вздохнул.

– Слепые не летают, – повторила Фейнне. – Чтобы летать, нужно видеть лучи.

– Или чувствовать их. Если бы вы захотели, я мог бы научить вас и фехтованию. Противника совершенно не обязательно воспринимать зрением.

– Вы позволите? – прозвучал голос Эмери.

Элизахар повернулся к нему и чуть шевельнул бровью, указывая на Фейнне.

– Меня зовут Эмери, – добавил молодой человек.

– Давайте пройдемся по саду, – предложила Фейнне. Она встала, взяла Элизахара за руку и добавила: – Может быть, ты и прав. Например, красоту этого сада я ощущаю, хоть и не могу ее видеть.

– Красота вещественна, – сказал Эмери. – Она длится и за пределами зрительного восприятия. Точно так же, как глухой может воспринимать музыку, если только он остаточно чуток к вибрациям воздуха.

Фейнне наморщила нос.

– Вы были вчера в кабачке? – обратилась она к Эмери.

Сад обступал их теперь со всех сторон. Эмери закрыл глаза, пытаясь представить себе, каким предстает буйная роскошь этого сада слепой девушке, и разнообразие пряных запахов на миг оглушило его.

– Госпожа Фейнне спросила вас, были ли вы вчера в кабачке, – тихонько напомнил Элизахар.

Эмери открыл глаза.

– Простите, я... замечтался. Да, был, конечно.

– И видели этого... исчезающего человека? – продолжала допытываться девушка. – Прозрачного?

– Видел...

Фейнне остановилась, подставила лицо взгляду Эмери.

– Элизахар встречает его уже второй раз, – сказала она. – Вот что странно. Только никому не рассказывайте, а то будут смеяться.

– Почему? – удивился Эмери. – Прозрачный человек – это таинственно и интересно. Весьма романтично. Здесь все приходят в неописуемый восторг от подобных вещей.

– Да, но не в тех случаях, когда волшебные призраки являются телохранителям, – вмешался Элизахар.

– Возможно, это имеет какое-то отношение к вашей работе, – сказал ему Эмери.

– Вот и вы насмешничаете, – заметил Элизахар.

Эмери хотел было возразить, но прикусил губу, вовремя сообразив, что Элизахар, кажется, прав.

– Ну, может быть, и насмешничаю, – сознался Эмери. – Но самую малость. И без всякой злобы.

Элизахар хмыкнул. Эмери вдруг подумал, что телохранитель – человек довольно смешливый.

– Ладно, смейтесь, – сдался Элизахар. – Если вы действительно друг, то... потешайтесь себе на здоровье.

– Вы расскажете, как видели призрак впервые? – спросил Эмери.

Фейнне остановилась, пробегая невесомыми пальцами по тяжелому цветку, качавшемуся на самом кончике длинной ветки.

– Какого он цвета? – спросила она.

– Светло-лилового, – ответил Эмери.

– На что это похоже?

Эмери задумался.

Фейнне коснулась плечом его плеча.

– Я не вижу от рождения. Не смущайтесь, выдумывайте самые невероятные объяснения и описания. Чем более они странные, тем они понятнее.

– Светло-лиловый похож на музыку флейты, – сказал Эмери. – Отдаленной флейты. Даже не пастушеской, а армейской, под которую маршируют. Но только чтобы она непременно чуть-чуть фальшивила. Знаете, такое неопределенное, слегка размазанное звучание.

– А красный? – тут же спросила Фейнне.

– Горящая на солнце медная труба, – ответил Эмери. – Громкий, чистый, полнокровный звук.

Фейнне вздохнула.

– Здесь ведь бывают концерты? – спросила она.

– Случаются... Только играют плохо.

– А вы?

– Я вообще не играю, – сказал Эмери. – Только слушаю.

Эмери действительно никогда не прикасался к клавикордам при посторонних. В противном случае могла бы возникнуть неловкая ситуация – ведь Ренье играть не умел.

– А мне кажется, вы музыкант, – сказала Фейнне. – Нарочно врете, чтобы вас не просили выступить. Наверное, и на концерты ходите редко.

– Почти никогда, – согласился Эмери. И перевел разговор на тему, которая интересовала его куда больше: – Так что с этим прозрачным человеком?

– Расскажи ему, Элизахар, – попросила Фейнне.

Телохранитель остановился возле высокого, стройного дерева, положил ладони на теплую кору – точно в трудную минуту искал поддержки у доброго друга.

Мгновение он колебался, а затем решился и начал:

– Это произошло, когда мы направлялись в Академию, приблизительно на полпути. Прямо на дороге. Лошади неожиданно начали беситься, ржать, отворачивать с дороги, как будто что-то их пугало. Но там ничего не было. Пусто. Я несколько раз подъезжал к тому месту, чтобы убедиться.

– А ваша лошадь тоже боялась?

– Моя – тоже... Даже пыталась меня укусить. – Элизахар кивнул. – Да и мне было не по себе, признаться.

– А госпожа Фейнне – она что-нибудь чувствовала?

Девушка быстро ответила:

– Конечно, я должна была ощутить нечто. Но... ничего. Глупо, правда?

Эмери пожал плечами.

– Термин «глупо» в данном контексте звучит некорректно, – объявил он, и все трое рассмеялись.

Элизахар глянул на Эмери с благодарностью за эту передышку в рассказе. Было очевидно, что вспоминать происшествие ему не просто неприятно – трудно, как идти, продираясь сквозь густые заросли.

– Чтобы быть кратким, – сказал Элизахар, собравшись с духом, – на дороге ничего не оказалось, но лошади пугались. Затем из леса вышел тот человек. Он несколько раз пытался ухватиться за гриву моей лошади, но пальцы его соскальзывали и падали. Раз за разом. Как гребень. Лошадь чуть с ума не сошла. Не знаю, как она меня не сбросила. Наконец он перестал это делать, посмотрел на меня и сказал: «Береги госпожу». А потом пропал. Как не было.

– И никто больше этого старика не видел! – добавила Фейнне.

– «Береги госпожу»? – удивился Эмери. – И это все, что он сказал?

– Да.

– Можно подумать, без напоминаний вы ее не бережете! – сказал Эмери.

– Меня для того и наняли, – подтвердил он. – Так что призрак вынырнул с того света лишь для того, чтобы повторить фразу из моего контракта. Ну не странно ли?

– Может быть, он – бывший сутяга? – предположила Фейнне. – Жил-был в былые времена некий судья, помешанный на справедливости. А затем он умер. Но душа его не ведает покоя. Она бродит по свету и напоминает людям о том, что они обязаны выполнять свои обязательства.

– Мне-то он мог бы этого и не напоминать, – заметил Элизахар.

Фейнне смутилась.

– Прости, – быстро проговорила она и пошарила в воздухе рукой. – Где ты?

– Здесь. – Он тотчас подошел и коснулся ее локтя.

– Не обижайся, пожалуйста. Сама не знаю, зачем я это сказала.

– Мы были испуганы, – объяснил Элизахар. – Все, даже я. Может быть, я – в особенности. Такие, как я, побаиваются сверхъестественных вещей. – Он вдруг усмехнулся. – У меня в детстве был приятель, как нарочно, горбатый, с ручками-ножками как палочки... Этот ничего не боялся. Мог переночевать на могиле самоубийцы, отправиться в подвал заброшенного дома или вызвать в полночь какого-нибудь духа...

– А где он теперь? – спросил Эмери.

– Понятия не имею. Но этот парнишка был единственным, кто умел меня по-настоящему напугать. Да вот теперь еще прозрачный старик. Что он ко мне привязался? Может, я скоро умру?

– Глупости, – отрезала Фейнне.

– Я тоже не думаю, чтобы вам грозила скорая смерть, – согласился с нею Эмери. – Нет, он ясно дал понять, для чего приходит именно к вам. Следует беречь госпожу.

Элизахар осторожно – чтобы Фейнне не уловила движения – показал ему кулак, и Эмери сообразил: он пугает девушку. И потому снова сменил тему разговора:

– А знаете, в Академии тоже есть свой безумец. Своего рода прозрачный старик. Только он, кажется, никуда не исчезал. Впрочем, от него можно ожидать чего угодно.

– Правда? – заинтересовалась Фейнне.

Эмери заметил, что вся эта история с призраком куда больше устрашает самого Элизахара, нежели девушку. «Должно быть, у нее маленький жизненный опыт, – подумал Эмери. – В этом все дело».

Фейнне показалась ему в этот миг видением чистейшей красоты, без единого пятнышка, без малейшего изъяна. Она стояла в цветущем саду, беспечно подставляя лицо солнечным лучам, и улыбалась своим мыслям, простым и ясным.

– Расскажите об этом безумце, Эмери, – попросила Фейнне.

– До сих пор никто из наших его не видел, – таинственно начал Эмери, чуть понизив голос. – Имя его, нацарапанное на стене одного из зданий Академии, показывают только посвященным. Впрочем, могу вам назвать его: Хессицион. По слухам, если произнести это имя трижды, Хессицион явится собственной персоной.

– Вы назвали его уже дважды, – сказала Фейнне. – Будьте осторожны!

– Попробую. Итак, он изучал оптику и добился в своей области выдающихся успехов. Интересно?

– Ужасно! – сказала Фейнне.

Элизахар морщил губы, стараясь не засмеяться.

– Что? – повернулся к нему Эмери. – Вы, конечно, в это не верите?

– В то, что некий профессор Академии добился успехов в своей области? Охотно верю, – сказал Элизахар.

– В то, что он... Ну ладно, все по порядку.

– Я слыхивал историю о Черном Сержанте, который приходит по ночам в казарму и душит новобранцев, – добавил Элизахар.

Фейнне рассмеялась и сомкнула пальцы на его запястье.

– Довольно! Не нужно смущать Эмери. В его истории все наверняка повернется иначе.

– Именно, – подтвердил Эмери. – Никого душить не будут. Наш профессор исследовал оптические свойства лучей, которые позволяют высвобождать естественные способности жителей Королевства к левитации. Однако затем он обнаружил, что этим дело не ограничивается: существуют якобы еще какие-то смешения спектров... Дальше начинается область предположений и догадок, потому что он свихнулся.

– Очень жаль, – вздохнула Фейнне.

– Из Академии его не выгнали, поскольку он был выдающимся ученым, и правящей королеве сильно не понравилось бы такое отношение к великому человеку.

– Королева удивительно добра и милостива, – сказал Элизахар.

Эмери чуть надул губы: ему не нравились такие откровенные выражения верноподданнических чувств. Сам он определял это для себя так: умереть за ее величество – пожалуйста, в любой момент; но кричать при этом «да здравствует Корона!» – никогда!

– Продолжайте, – попросила Фейнне. – Что же вы остановились?

– Получив на веки вечные приют в Академических садах, наш сумасшедший старичок зарылся где-то в здешних чащобах и продолжил заниматься своими таинственными исследованиями. Руководство Академии предположило, что он будет работать в любой обстановке, даже если его выдворить из сада и поселить где-нибудь в подвалах на блошином рынке Коммарши. Поэтому, сочли наши административные умы, лучше уж держать безумца под присмотром. Таким образом, Хессицион остался в Академии, хотя от преподавания его отстранили. Впрочем, вероятнее всего, последнего обстоятельства он даже не заметил.

– Берегитесь! – сказала Фейнне, грозя Эмери пальцем. – Вы назвали запретное имя в третий раз!

– Лично я в подобные глупости не верю, – объявил Эмери. – Возможно, здесь действительно обитает выживший из ума старичок, оставленный на казенных харчах за заслуги перед наукой и Академией. Доживает последние дни. Но вряд ли он выпрыгивает, как шутик из коробки, если назвать его имя трижды. Я просто хотел вас развеселить...

На дорожке сада послышались шаги, сопровождаемые старческим бормотанием.

Трое собеседников невольно встали поближе друг к другу. Элизахар побледнел. Эмери наблюдал за ним с легкой усмешкой превосходства: молодой дворянин никогда не позволит каким-то там жалким призракам нагнать на себя страху!

На дорожке показался дряхлый старикашка. Он тряс головой и что-то говорил сам себе. На нем был длинный балахон, очень засаленный и в прорехах: такие (только поновее и почище) обычно носят с поясом прислужники на кухне или в кладовых. У старикашки была розовая лысина – удивительно чистенькая, особенно при сопоставлении с состоянием его одежды, – и тонкие седенькие волоски, свисающие прядочками с висков.

Он прошел еще несколько шагов, остановился возле студентов и задумался, как бы припоминая – что это за существа вторглись в его сновидения и каким образом от подобных существ надлежит избавляться.

– Здравствуйте, – очень вежливо проговорил Эмери.

– А? – Старичок уставился на него слезящимися глазами. – Это слово обозначает нечто?

– Да, – сказал Эмери. – Оно обозначает доброе пожелание.

– А! Доброе! – Старичок удовлетворенно пожевал губами. – Ну, хорошо, хорошо... очень хорошо…

И побрел дальше. Скоро листья сомкнулись за его спиной, полностью поглотив старичка.

– Что скажете? – прошептал Элизахар. – Это был он?

– Должно быть, так, – согласился Эмери.

– Какой он? Опишите! – потребовала Фейнне. – Скорее!

Элизахар наклонился к ее уху и начал быстро перечислять: маленький, щупленький, дряхлый...

– Похож на паутинку, – сказал Эмери.

– И такой же липкий?

– Нет, на мертвую паутинку... Пыльную...

Фейнне кивнула.

– Ладно, продолжайте рассказывать, – велела она Эмери. – А кто написал его имя на стене?

– По слухам, он сам, – ответил Эмери. – Чтобы не забыть.

Издалека донесся звон колокола.

– Начало лекции, – сказал Эмери. – А я даже не переоделся!

– Ох, это все из-за меня! – спохватилась Фейнне. – Я задержала вас разговорами...

– Ничего, Элизахар даст мне списать, – заявил Эмери. – Правда, дружище?

– Не сомневайтесь, – отозвался Элизахар.

– В таком случае, нам следует быть особенно внимательными, – решила Фейнне и быстро зашагала по дорожке к той поляне, где обычно проходили теоретические занятия Алебранда, а Эмери почти бегом направился домой.

Ренье встретил старшего брата широченным зевком.

– Нафехтовался? – спросил он.

– Кажется, братец, я совершил ужасную ошибку! – сказал Эмери почти в отчаянии, бросаясь на свою кровать.

Ренье сел.

– Ошибку? Ты? – От удивления он проснулся.

– Да, я, – раздраженно ответил Эмери. – Что я, не человек, по-твоему? Если я старший, то и ошибаться не могу?

– Можешь, конечно, – пробормотал Ренье не слишком убежденно. – А что ты натворил?

– Подружился с новенькими.

Ренье сразу стал серьезен.

– Вознамерился отбить у меня девушку?

– Она ведь еще не твоя, Ренье, – напомнил Эмери. – И если хочешь знать мое мнение, она не достанется ни тебе, ни мне.

– А кому?

– Не знаю. Такие девушки обычно сразу замечают человека, предназначенного им судьбой. А все остальные мужчины для них вообще как бы не существуют.

– Ну да, конечно, – без всякой убежденности согласился Ренье.

– И Фейнне такого человека пока не встретила.

– Ага.

– Я говорю серьезно! Она и этот парень, который ходит за ней, как сторожевой пес, – оба слишком проницательны. Особенно – он. Мы не сможем дурачить их достаточно долго.

– Думаешь, они догадаются?

– Не исключено.

– Как же вышло, что ты свел с ними дружбу?

– Дружбой это, конечно, называть еще рано... Все случилось из-за дурака Пиндара! Чем ты его вчера так допек?

– Да его все допекали, не я один, – оправдывался Ренье.

– Пиндар отказался фехтовать со мной, и я остался без пары, а Элизахар предложил свои услуги. Кстати, он кое-что мне потом рассказал.

– Про что?

– Про того прозрачного человека, которого вы вчера видели в «Колодце». Говоришь, при виде этого типа Элизахар перепугался до смерти?

– Чуть не бросился бежать. И удрал бы, да только у него ноги подкашивались, – подтвердил Ренье. – Я был совсем рядом и хорошо видел. Он даже позеленел от ужаса.

– В первый раз прозрачный человек настиг Элизахара на дороге сюда, в Академию.

– Почему именно его? – удивился Ренье. – Слушай, брат, кто он такой, этот Элизахар? Слишком уж много мы о нем говорим и думаем! Обычный солдафон. Охраняет молодую даму, которая впервые уехала далеко от дома. Ничего особенного...

– Может быть, в нем самом и нет ничего особенного, – согласился Эмери. – Вероятно, все дело в девушке. Но факт остается фактом: призрак разговаривал не с девушкой, а с ее телохранителем. Велел беречь госпожу.

– Ну вот, видишь! – с торжеством провозгласил Ренье. – Я же говорил, Фейнне – необычная.

– Это я говорил, – напомнил Эмери.

– Ладно, мы оба это говорили, – сдался Ренье. – Что теперь делать? У Фейнне слишком хороший слух, чтобы не понять, что нас двое.

– Будем избегать слишком близкого общения с нею, – решил Эмери.

Услыхав такое, Ренье даже подпрыгнул.

– Ничего себе! Лучше бы ты принес мне веревку и мыло, чем подобный совет!

– Другого выхода нет, – вздохнул Эмери.

Они переглянулись. Затем Ренье отвернулся и, глядя в потолок, заявил: